Первое внимание

На следующий день мы позавтракали на рассвете. Затем дон Хуан сдвинул мой уровень осознания.

– Давай сегодня отправимся в изначальное место, – сказал дон Хуан, обращаясь к Хенаро.

– Пожалуй... – несколько колеблясь, проговорил тот. А потом, взглянув на меня, добавил тихо, как бы не желая, чтобы я слышал: «Думаешь, он потянет? Что-то я сомневаюсь...»

Всего за несколько секунд мой страх и подозрительность выросли до неимоверных размеров. Сердце заколотилось, меня прошиб пот. Дон Хуан подошел ко мне и, почти не скрывая своего веселья, заверил, что Хенаро просто потешается надо мной.

– Мы только прогуляемся туда, где тысячелетия назад жили самые первые видящие, – сказал он.

Пока дон Хуан говорил, я мельком взглянул на Хенаро. Тот медленно качал головой из стороны в сторону. Движение было совсем незаметным. Хенаро словно давал мне понять, что дон Хуан говорит неправду. Я едва не обезумел, находясь на грани истерики, и очнулся только, когда Хенаро захохотал.

Я был ошеломлен тем, с какой легкостью менялись мои эмоциональные состояния – от практически неуправляемого взрыва до полного спада.

Втроем мы вышли из дома Хенаро. Было раннее утро. Вскоре мы углубились в выветренные холмы, расстилавшиеся вокруг дома. Там мы остановились и сели на огромном плоском камне посреди свежевспаханного и, судя по всему, засеянного склона.

– Вот оно – изначальное место, – сказал мне дон Хуан. – В процессе объяснения нам предстоит прийти сюда еще пару раз.

– Ночью здесь случаются очень странные вещи, – сообщил Хенаро. – Нагуаль Хулиан, по сути, поймал здесь союзника. Вернее, союзник...

Дон Хуан довольно явственно шевельнул бровями. Не договорив, Хенаро умолк и улыбнулся мне:

– Рановато для страшных историй. Подождем до темноты.

Он встал и принялся красться на носках вокруг камня, выгнув назад спину.

– Что он говорил о том, как ваш бенефактор поймал здесь союзника? – обратился я к дону Хуану.

Тот не ответил, глядя на ужимки Хенаро. Дон Хуан был от них в экстазе.

Через некоторое время он, наконец, проговорил, все еще не сводя глаз с Хенаро:

– Хенаро имел в виду довольно сложный метод использования осознания.

Хенаро тем временем полностью обошел вокруг камня и вернулся на свое место. Тяжело дыша, он сел на камень. Он почти задыхался.

Дон Хуан, похоже, был просто в восторге от того, что только что проделал Хенаро. У меня же в очередной раз возникло ощущение, что они надо мной потешаются, замышляя что-то, о чем я не имею ни малейшего понятия.

Вдруг дон Хуан вновь принялся рассказывать. Звук его голоса меня успокоил. Он сказал, что в результате огромнейших усилий видящие пришли к следующему заключению: полностью развитое процессом жизни сознание взрослого человеческого существа называть осознанием некорректно, поскольку оно превращается в нечто более сложное и интенсивное. Это нечто видящие назвали вниманием.

– Откуда видящие узнали, что осознание человека растет и культивируется, – спросил я.

Он ответил, что в определенное время развития человеческого существа некоторая полоса эманаций внутри кокона становится очень яркой и, по мере накопления человеком опыта, эта полоса постепенно начинает излучать свет. В некоторых случаях свечение данной полосы эманаций становится настолько ярким, что сливается с внешними эманациями. Наблюдая такое усиление свечения, видящие были вынуждены предположить: осознание – это как бы сырье, продуктом развития которого является внимание.

– Как видящие описывают внимание?

– Они говорят, что внимание – это обуздание и усиление осознания посредством процесса жизни, – ответил он.

Он добавил, что определения таят в себе определенную опасность: делая вещи более понятными, они их упрощают. В данном случае, давая определение вниманию, мы рискуем превратить чудесное магическое достижение в нечто бытовое и невыразительное. Внимание – величайшее и единственное достижение человека. Исходное осознание животного уровня развивается до состояния, охватывающего всю гамму того, что мы способны выбирать как люди. А видящие совершенствуют его еще больше – до тех пор, пока оно не охватит весь объем человеческих возможностей. Я поинтересовался, существуют ли с точки зрения видящих какие-либо принципиальные различия между тем, что мы способны выбирать и нашими возможностями.

Дон Хуан объяснил, что под тем, что мы способны выбирать, понимается то, что мы способны выбирать как личности. Это призвано иметь дело с уровнем повседневного диапазона – известным, и вследствие этого факта выбираемое нами полностью ограничено по количеству и охвату.

Человеческие же возможности принадлежат к сфере неизвестного. Они относятся не к тому, что мы можем выбрать, а к тому, чего мы способны достичь. Примером человеческого выбора является наш выбор верить, что человеческое тело есть объект, среди прочих объектов. А примером человеческих возможностей – достижение видящих, благодаря которому они воспринимают человека как яйцеобразное светящееся существо. Тело как материальный объект относится к сфере известного. Воспринимая тело как светящееся яйцо, мы имеем дело со сферой неизвестного. Человеческие возможности, таким образом, поистине неисчерпаемы.

– Видящие говорят, что существуют три типа внимания, – продолжал дон Хуан. – Ты понимаешь, конечно, что речь идет только о человеческих существах, а не о живых существах вообще. Но это не просто типы внимания. Это, скорее, три уровня достижения, три уровня развития. Их называют первым, вторым и третьим вниманием. И каждое из них являет собой совершенно независимую самодостаточную область.

Первое внимание человека – это животное осознание, которое в процессе жизненного опыта развилось в сложную, запутанную и исключительно хрупкую способность, которая имеет дело с миром повседневной жизни во всех его неисчислимых аспектах. Другими словами все, о чём мы можем думать, является частью первого внимания.

Первое внимание суть то, что мы являем собою в качества обычных людей. И, по причине столь абсолютной власти над нашими жизнями, первое внимание оказывается наиболее важным приобретением обычного человека. Первое внимание, пожалуй, даже единственное, чем мы реально обладаем.

Учитывая действительную значимость первого внимания, видящие взялись за тщательное его исследование посредством видения. Находки, сделанные ими в этой области, сформировали всё их мировоззрение, как и мировоззрение их последователей. Хотя последователи в большинстве своем не понимали, что именно видели те видящие на самом деле.

Проникновенным голосом дон Хуан сообщил мне, что выводы, сделанные новыми видящими на основании тщательных исследований, не имели практически ничего общего с рассудком и соображениями рационального порядка. Ведь исследовать первое внимание и формулировать соответствующие объяснения может только тот, кто его видит. Разумеется, это доступно только видящему. А вот изучать то, каким видящий видит первое внимание, очень важно. Это дает первому вниманию ученика уникальную возможность – понять принципы и механизмы своего собственного функционирования.

– Так вот, видящий видит первое внимание, как светимость осознания, развитую до сверхинтенсивного излучения, – продолжал дон Хуан. – Но эта часть светимости зафиксирована, так сказать, на поверхности кокона. Это светимость, покрывающая зону известного.

А теперь поговорим о втором внимании, которое является более сложным и специфическим состоянием светимости осознания. Второе внимание действует в неизвестном. Оно начинает работать, когда задействуются эманации внутри человеческого кокона, которые обычно не используются.

Я назвал второе внимание специфическим состоянием по следующей причине: чтобы задействовать эти неиспользованные эманации, необходима необычная, тщательно разработанная тактика, требующая исключительной дисциплины и высшей степени сосредоточения.

Дон Хуан напомнил мне, как когда-то, обучая меня искусству сновидения, он уже рассказывал о сосредоточении, необходимом для осознания того, что видишь сон. Так вот, это сосредоточение – предшественник второго внимания.

Эта концентрация есть форма сознания, относящаяся к другой категории, нежели необходимая для действий в обычном мире.

Еще дон Хуан сказал, что второе внимание также называют левосторонним осознанием и что это – огромнейшая область. Фактически эта область кажется беспредельной, настолько она огромна.

– И просто так я не полезу туда ни за что на свете, – продолжал дон Хуан. – Это – трясина, настолько сложная и причудливая, что трезвые и уравновешенные видящие входят в нее только при строго определенных условиях.

Вся сложность состоит в том, что забраться во второе внимание просто, а противиться его соблазну практически невозможно.

Овладев осознанием, древние видящие использовали свое мастерство для того, чтобы расширить свое свечение осознания до непостижимых пределов. Заставляя вспыхивать эманации внутри своих коконов по одной полосе за раз, они стремились зажечь их все. И им это удалось, но, как это ни странно, умение зажигать полосы по одной стало тем фактором, из-за которого они увязли в трясине второго внимания.

Новые видящие исправили их ошибку. Они довели мастерство управления осознанием до его естественного завершения. Они научились одним ударом выводить свечение осознания за пределы кокона.

Третье внимание достигается, когда свечение осознания превращается в огонь изнутри – свечение, которое зажигает не по одной полосе за раз, а одновременно все эманации Орла внутри кокона человека.

Дон Хуан сказал, что испытывает благоговение перед непреклонным устремлением новых видящих к достижению третьего внимания в течение жизни, пока они живы и осознают свою индивидуальность.

Он не счел нужным останавливаться на тех редких случаях, когда люди и другие живые существа случайно входят в неизвестное и непознаваемое, не отдавая себе в этом отчета. Дон Хуан сказал, что каждый такой случай – это дар Орла. Впрочем, для новых видящих вход в третье внимание – тоже дар, но значение этого дара несколько иное. Он скорее является наградой за достижение.

И еще дон Хуан сказал, что в момент смерти все человеческие существа входят в непознаваемое, и некоторые из них достигают третьего внимания, но всегда лишь на непродолжительное время и только для того, чтобы очистить пищу для Орла.

– Высшее свершение человеческого существа, – закончил дон Хуан, – в том, чтобы достичь этого уровня, сохранив жизненную силу и не сделавшись бестелесным осознанием, которое, подобно мерцающей искорке, взлетает прямо к клюву Орла, чтобы быть им поглощенным.

Пока дон Хуан рассказывал, я не замечал ничего вокруг. Теперь обнаружилось, что Хенаро исчез, видимо, встал и куда-то ушел, а сам я склонился к камню, и дон Хуан, сидя рядом на корточках, мягко нажимает мне на плечи, толкая вниз. Поддавшись, я лег на камень и закрыл глаза. С запада дул нежный ветерок.

– Только не засни, – произнес дон Хуан. – Ты ни в коем случае не должен спать на этом камне.

Я сел. Внимательно на меня глядя, дон Хуан добавил:

– Просто расслабься. Позволь внутреннему диалогу замереть.

С абсолютно полным сосредоточением я следил за его словами, когда вдруг ощутил приступ страха. Сперва я даже не понял, в чем дело. Я решил, что испытываю очередной приступ неверия. Но потом, как молния, меня пронзило: да ведь уже вечер! По моим ощущениям мы разговаривали на камне не больше часа. А прошел целый день!

Я вскочил. Я полностью отдавал себе отчет в чудовищности несоответствия, но что именно со мною происходит, тем не менее, понять не мог. Я только испытывал странное ощущение – тело жаждет убежать прочь. Дон Хуан прыгнул, обхватив меня, и мы вместе с ним скатились на мягкую землю. Дон Хуан держал меня крепко, я чувствовал себя зажатым в стальных тисках. Мне и в голову никогда не приходило, что он настолько силен.

Меня всего трясло, как в припадке эпилепсии. Руки метались вокруг, описывая самые невероятные траектории. И в то же время существовала некая отрешенная часть меня, которая даже с некоторым интересом созерцала, как вибрирует, извивается и подпрыгивает тело.

Наконец, спазмы прошли, и дон Хуан меня отпустил. Он тяжело дышал от напряжения. Он сказал, что теперь нам будет лучше взобраться обратно на камень и там посидеть, пока я окончательно не приду в себя.

Я не смог устоять перед соблазном задать свой обычный вопрос: что со мной произошло? Он объяснил, что во время его рассказа я был вытолкнут за определенную грань и неожиданно вошел очень глубоко в левостороннее осознание. Дон Хуан и Хенаро последовали туда за мной. А потом я точно так же внезапно оттуда вышел.

– Я как раз вовремя тебя поймал, – сообщил мне дон Хуан. – Иначе тебя вынесло бы прямо в твое нормальное состояние. Я совершенно запутался. Он объяснил, что все мы втроем играли c осознанием. В какой-то момент я, должно быть, испугался, и ускользнул от них.

– Хенаро – мастер осознания, – продолжал дон Хуан. – Сильвио Мануэль – мастер воли. В свое время их обоих безжалостно толкнули в неизвестное. Наш бенефактор поступил с ними точно так же, как с ним самим поступил его бенефактор. В некотором отношении Хенаро и Сильвио Мануэль очень похожи на древних видящих. Они знают, что они могут сделать, но их мало интересует знание того, как они это делают. Сегодня Хенаро воспользовался случаем, чтобы сдвинусь твое свечение осознания. В результате мы все вместе оказались в каких-то таинственных закоулках неизвестного.

Я умолял его рассказать, что происходило с нами в неизвестном.

Вдруг у самого своего уха я услышал:

– Ты должен сам это вспомнить.

Я был абсолютно уверен, что слышу голос видения, и потому совсем не испугался. Я даже не поддался побуждению оглянуться.

– Я – голос видения, и я говорю тебе, что ты – мудак, – раздался тот же голос.

Затем послышался смешок.

Я обернулся. Позади меня сидел Хенаро. Я был настолько удивлен, что хохотал, наверное, даже несколько истеричнее, чем они.

– Ну что ж, темнеет, – сказал мне Хенаро. – Как я тебе уже обещал, сегодня здесь нам предстоит нечто.

Тут в разговор вмешался дон Хуан:

– А может быть хватит на сегодня? А то ведь наш дурачок может помереть со страху.

– Не-е, он – в порядке, – возразил Хенаро, потрепав меня по плечу.

– Ты бы все-таки у него самого спросил, – настаивал дон Хуан. – Он ведь и вправду такой дурачок, что может помереть со страху. Он сам тебе об этом скажет.

– Что действительно? – подняв брови, обратился ко мне Хенаро. – Ты на самом деле такой дурачок?

Я промолчал. И от этого они в буквальном смысле покатились со смеху. Хенаро даже скатился на землю. Дон Хуан легко спрыгнул с камня и помог ему подняться на ноги. После этого Хенаро сказал дону Хуану, имея в виду меня:

– Попался! Он ведь никогда не скажет, что он – дурачок. Он для этого чересчур самозначителен. А потом произойдет нечто такое, отчего его будет трясти. Он даже в штаны может наложить со страху. А все потому, что не признался, что он – дурачок.

Наблюдая за тем, как они смеются, я пришел к убеждению, что так радостно хохотать способны только индейцы. Но тут же я пришел к убеждению, что они злобствуют, и это видно невооруженным глазом. Ведь издевались они над не-индейцем.

Дон Хуан мгновенно уловил мои чувства и сказал:

– Не позволяй своей самозначительности разрастаться до неимоверных размеров. Ни с какой точки зрения ты не являешься чем-то особенным. Так же, как и любой из нас, независимо от того, индеец он или нет. Нагуаль Хулиан и его бенефактор добавили к своей жизни не один год удовольствия, потешаясь над нами.

Хенаро живо вскарабкался на камень и, подойдя ко мне, заявил:

– На твоем месте я бы не знал, куда себя деть от смущения. Я бы очень расстроился. Я бы даже разревелся. Да ты поплачь, поплачь. Пореви хорошенько, сразу полегчает.

К своему несказанному удивлению, я начал тихонько всхлипывать. А потом так разозлился, что взревел от ярости. И только после этого почувствовал облегчение.

Дон Хуан мягко похлопал меня по спине. Он сказал, что обычно гнев действует очень отрезвляюще. Иногда так действует страх, иногда – юмор. Но я, в силу своей насильственной натуры, реагирую только на гнев.

Он добавил, что внезапные сдвиги в светимости осознания делают нас слабыми. Они пытались меня поддержать, заставить стать сильнее. И Хенаро в этом явно преуспел, когда ему удалось привести меня в ярость.

К тому времени уже наступили сумерки. Вдруг Хенаро указал на какое-то мелькание прямо и в воздухе на уровне глаз. В сумеречном свете это было похоже на большую бабочку, которая кружилась вокруг того места, где мы сидели.

– Не будь нетерпеливым, – предостерёг меня дон Хуан. – Позволь Хенаро вести тебя. И не отводи взгляда от этого пятна.

Мелькающая точка определенно была бабочкой. Я ясно различал все ее детали. Я следил за ее извилистым усталым полетом, пока не начал видеть каждую частичку пыльцы на ее крылышках.

Я был полностью поглощен созерцанием, когда что-то вдруг вывело меня из этого состояния. Прямо за спиной я ощутил мощный взрыв беззвучного шума, если так можно выразиться. Обернувшись, я заметил целую группу людей, стоявших в ряд на другом, несколько более высоком, чем тот, где мы сидели, конце камня. Я подумал, что это люди, живущие по соседству. Видимо, они заподозрили неладное, наблюдая, как мы целый день здесь болтаемся, и взобрались на камень, чтобы с нами разобраться. То, что их намерения по отношению к нам далеко не добрые, я узнал откуда-то в то же мгновение.

Дон Хуан и Хенаро соскользнули с камня, велев поторопиться и мне. Мы тотчас же двинулись прочь. Весь путь до дома Хенаро мы проделали, ни разу не оглянувшись, чтобы посмотреть, не преследуют ли нас те люди. Ни Хенаро, ни дон Хуан не произнесли ни единого слова. Один раз дон Хуан даже свирепо шикнул на меня, приложив к губам палец. Когда мы подошли к дому Хенаро, дон Хуан втянул меня внутрь. А Хенаро, не останавливаясь, проследовал мимо дома и куда-то ушел.

Когда мы с доном Хуаном оказались в безопасности внутри дома, и он зажег керосиновую лампу, я поинтересовался:

– Что это были за люди, дон Хуан?

– Это были не люди, – ответил он.

– Да ладно тебе, дон Хуан, не надо напускать мистический туман. Это были люди, я видел их своими глазами.

– Ну разумеется, ты видел их своими глазами, – парировал он. – Однако это ни о чем не говорит. Твои глаза тебя подвели. Это были не люди, и шли они за тобой. Хенаро пришлось их отвлечь.

– Так кто же это был, если не люди?

– О, а вот в этом скрыта тайна. Тайна осознания, которую невозможно раскрыть рациональным путем, просто о ней рассказав. Она относится к тем тайнам, которым можно лишь быть свидетелем.

– Хорошо, тогда сделай так, чтобы я тоже стал свидетелем этой тайны, – не отставал я.

– Но ты уже им стал. Дважды за сегодняшний день. Просто сейчас ты этого не помнишь. Однако вспомнишь, когда зажжешь те эманации, которые светились, когда ты был свидетелем той тайны осознания, о которой идет речь. A пока давай-ка вернемся к объяснению осознания.

Дон Хуан еще раз повторил, что осознание начинается с постоянного давления эманаций извне на эманации, заключенные внутри кокона. Это давление производит первое действие осознания: оно останавливает движение заключённых внутри эманаций, которое есть борьба за разрушение кокона, борьба за смерть.

Для видящего является истиной то, что все живые существа борются за смерть, продолжал дон Хуан. Тем, что останавливает смерть, является осознание.

Новых видящих привел в глубокое замешательство тот факт, что осознание препятствует смерти и в то же время является ее причиной, будучи пищей Орла. Так как это невозможно объяснить, поскольку не может быть рационального способа понять бытие, видящие осознали, что их знание основано на взаимопротиворечащих предпосылках. Я спросил:

– Но почему они разработали систему, содержащую внутренние противоречия?

– Ничего они не разрабатывали, – ответил он. – Видящие открыли непреложные истины, они увидели их такими, какие они есть. Вот и все.

– Вот, например: видящий должен быть методичным, рациональным существом, образцом трезвой уравновешенности; и в то же время он должен всячески избегать этих качеств, чтобы быть абсолютно свободным и открытым по отношению к чудесным тайнам бытия.

Приведенный доном Хуаном пример несколько сбил меня с толку. Но не совсем. Я понял, что имелось в виду. Ведь он все время пытался развить во мне максимум рационализма. И только лишь для того, чтобы разрушить его до основания и потребовать полного отсутствия хоть сколько-нибудь рационального подхода.

– Только предельная, высочайшая уравновешенность может стать мостом между взаимоисключающими противоречиями, – сказал дон Хуан.

– Скажи, дон Хуан, а как по-твоему, искусство может быть таким мостом? – поинтересовался я.

– Мостом между противоречиями ты можешь назвать все что угодно – искусство, страсть, уравновешенность, любовь и даже доброту.

Потом дон Хуан рассказал, что в процессе изучения первого внимания новые видящие обнаружили: все органические существа, кроме человека, успокаивают возбужденные эманации внутри своих коконов. За счет этого внутренние эманации получают возможность настроиться на соответствующие им внешние. Чего не происходит в случае человеческих существ, поскольку первое внимание последних принимается за инвентаризацию эманации Орла, имеющихся внутри кокона.

Я спросил:

– Что такое инвентаризация, дон Хуан?

– Человеческие существа отмечают те эманации, которые находятся внутри их коконов, – ответил он. – Ни одно другое существо этим не занимается. В момент фиксации внутренних эманации внешними первое внимание начинает за собой наблюдать.

Оно отмечает всё, связанное с ним самим, по крайней мере, пытается это делать любыми, какими может, отклонившимися от нормы, заблуждающимися путями. Этот процесс видящие называют осуществлением инвентаризации. Я не хочу сказать, что человеческие существа выбирают проводить или не проводить инвентаризацию или что они могут отказаться от ее проведения. Осуществление инвентаризации – это команда Орла. Что является объектом выбора – это способ подчинения ей.

Дон Хуан сказал, что, хотя ему и не нравится называть эманации командами, они, по сути, являются таковыми – командами, ослушаться которых не дано никому. Однако в подчинении командам заключен способ неподчинения им.

– В случае с инвентаризацией первого внимания, – продолжал дон Хуан, – видящий не может не подчиниться. И он подчиняется. Однако как только инвентаризация проведена, видящий выбрасывает ее. Ведь Орел не заставляет нас делать из нее культ. Он дает лишь команду на ee осуществление, не более.

– Каким образом видящий видит, что человек осуществляет инвентаризацию? – спросил я.

– Внутренние эманации человеческого кокона успокаиваются не для того, чтобы прийти в соответствие с внешними, – последовал ответ. – Это становится очевидным после того, как увидишь, что делают другие существа. Успокоившись, они практически сливаются с большими эманациями и движутся вместе с ними. Вот, например, скарабей – жук-навозник. Свет его эманаций распространяется, захватывая огромные пространства.

А человеческие существа успокаивают свои эманации и затем отражаются в них. Эманации фокусируются на самих себе.

Дон Хуан сказал, что, осуществляя инвентаризацию, люди доводят выполнение соответствующей команды до логического завершения. Все же остальное ими игнорируется. А когда человек достаточно глубоко увяз в инвентаризации, ситуация может развиваться по двум направлениям. В первом случае человек игнорирует импульсы больших эманаций, а во втором – использует их весьма специфически.

Игнорируя эти импульсы, человек после проведения инвентаризации приходит к уникальному состоянию, которое называется разумностью[16]. А использование всех импульсов специфическим образом – это самопоглощенность.

Для видящего человеческая разумность имеет вид необыкновенно однородного тусклого свечения, которое если и реагирует на постоянное давление больших эманаций, то делает это крайне редко. Это свечение делает оболочку яйцеобразного кокона более плотной, но в то же время и более ломкой.

Дон Хуан отметил, что по идее человеческая разумность должна была бы встречаться в изобилии, однако на самом деле это – чрезвычайно редкое явление. Подавляющее большинство человеческих существ склоняется к самопоглощенности.

Разумеется, осознание всех живых существ в известной степени замкнуто на себя для обеспечения взаимодействия между ними. Ho такой глубочайшей степени самопоглощенности первого внимания, которая присутствует у человека, не достигает ни одно другое существо. В противоположность человеку разума, напрочь игнорирующему импульсы больших эманаций, индивид самопоглощенный использует каждый импульс и преобразует его в усилие, взбалтывающее эманации внутри кокона.

Наблюдая все это, видящие пришли к одному весьма практическому выводу. Они увидели, что рассудочные люди должны жить дольше, чем самопоглощенные. Игнорируя импульсы больших эманаций, первые успокаивают естественное возбуждение внутренних эманации. А самопоглощенные индивиды, наоборот, сокращают свою жизнь, используя импульсы внешних эманаций для создания дополнительного возбуждения внутри.

– Что видит видящий, созерцая самопоглощенного человека? – поинтересовался я.

– Прерывистые вспышки белого света, сопровождающиеся длинными периодами потускнения, – ответил дон Хуан.

Потом он замолчал. У меня больше не было вопросов. А может, я слишком устал, чтобы спрашивать о чем бы то ни было. Громкий удар, похожий на взрыв, заставил меня подскочить от неожиданности. Входная дверь распахнулась. Вошел Хенаро и, тяжело дыша, рухнул на циновку. Он весь был мокрым от пота.

– Я рассказывал о первом внимании, – сообщил ему дон Хуан.

– Первое внимание работает только с известным, – сказал Хенаро. – Когда имеешь дело с неизвестным, оно не стоит и ломаного гроша.

– Ну, это не совсем верно, – возразил дон Хуан. – Первое внимание очень хорошо работает и с неизвестным. Оно блокирует неизвестное, оно отрицает его настолько яростно, что неизвестное для первого внимания попросту перестает существовать. Осуществление инвентаризации делает нас неуязвимыми. Именно это и было первой причиной ее возникновения.

– О чем это вы? – обратился я к дону Хуану.

Тот не ответил. Он смотрел на Хенаро, словно ждал ответа.

– Но если я открою дверь? – спросил Хенаро. – Сможет ли первое внимание работать с тем, что войдет?

– Твое и мое – не сможет, – сказал дон Хуан. – А его, – он указал на меня, – сможет. Давай попробуем.

– Но он же в состоянии повышенного осознания. Как насчет этого? – спросил Хенаро.

– Это ничего не меняет, – сказал дон Хуан.

Хенаро поднялся, подошел к входной двери и настежь распахнул ее, мгновенно отскочив в сторону. Порыв холодного ветра ворвался в дом. Дон Хуан подошел ко мне и встал рядом. Хенаро сделал то же самое. Они пристально меня разглядывали.

Я хотел закрыть дверь. Я чувствовал некоторое неудобство от холода. Но едва я двинулся к двери, как дон Хуан и Хенаро прыгнули вперед и загородили меня от нее.

– Ты что-нибудь замечаешь в комнате? – спросил Хенаро, обращаясь ко мне.

– Ничего, – совершенно искренне ответил я.

Кроме холодного ветра, который врывался сквозь дверной проем, замечать было нечего.

– Странные существа вошли, когда я открыл дверь, – сказал он. – Неужели ты ничего не заметил?

По его голосу я понял, что на этот раз он не шутит.

Втроем, они – по бокам, я – посредине, мы вышли из дома. Дон Хуан прихватил с собой керосиновую лампу, а Хенаро запер дверь. Через дверцу для пассажира мы сели в машину, причем меня они втолкнули первым. А потом мы отправились в соседний городок, где находился дом дона Хуана.