ЗАКЛЮЧЕНИЕ. Что же, в конце концов, мы знаем о кельтах?

– интеллектуальная неполноценность варварских народов, неспособных создать государство, преодолеть племенную стадию, противостоять чужеземным нашествиям;

- жестокость и примитивность религии, для которой человеческие жертвоприношения были обычной практикой.

Эти ответы в сильнейшей степени инспирированы античными авторами, из чего следует, что непонимание, незнание и глупость отнюдь не являются порождениями современности. Почти во всех библиотеках вы можете найти перлы бескультурья, мимо которых стоит проходить молча, и авторство которых иногда вызывает удивление.

Но существует и противоположное мнение, согласно которому кельты были народом, который упустил свой исторический шанс. Юлий Цезарь, покоривший Галлию в сражении при Алезии, должен быть заклеймен позором. Придерживаясь таких умонастроений, следовало бы осудить и предков германских народов за их разорение континентальных и островных кельтских земель. «Чувствуется» (с полным основанием, впрочем), что чего-то здесь «не вышло», – того, что могло состояться, но не состоялось. Проигранная битва всегда могла бы быть выигранной.

Переделывать историю – затея бесполезная, но переделывают ее тем охотней, чем меньше понимают: контрастам исторических терминов соответствуют контрасты убеждений или мнений, со времен античности варьирующих от безосновательной клеветы до восторженных похвал. Мы то как Страбон, обвиняем ирландцев в том, что они ели трупы своих покойных родителей, то следуем Плинию Старшему, умиляясь варварам, вызубрившим латынь или греческий и приобщившимся, наконец, к цивилизации; то, подобно множеству кельтоманов, наделяем кельтов небесными добродетелями, а не находя таковых, измышляем их сами: минимум, что современный бретонский или современный валлийский язык был языком земного рая и Бога Отца; друиды же сумели пережить все превратности судьбы, чтобы воскреснуть из неизвестности в конце XVIII в. и сгруппироваться в тайные общества, а французский язык, скажем, не является порождением латыни, а происходит по прямой линии от галльского. Все это весьма удобно для «друидов» XX века, если они не слишком способны к древним языкам.

Держась как можно дальше от поношений и похвал, мы постарались на протяжении этой книги проанализировать факты кельтской цивилизации, определить их составляющие и, в особенности, выработать методику их осмысления. Истина оказалась простой: контрасты фактов, но и контрасты концепций, контрасты реальности и предвзятых идей.

Первый пункт, на котором мы настаиваем, сводится к тому, что антиномии между кельтами и классическим миром никогда не были оппозицией между варварством и цивилизацией, примитивностью и просвещенностью, интеллектуальным превосходством и неполноценностью, да и любыми другими качествами. Кельтская цивилизация – это нечто иное по сравнению с цивилизацией греко-римской; кельтское общество – это нечто иное в сравнении с социальной организацией римского urbs; кельтская религия – это совсем иная религия по сравнению с религией классической. Сами кельты – иные, ни на кого не похожие. Иные, а не низшие.

Из этого первого пункта вытекает второй, не менее важный: кельты вовсе не были неспособны к организации. Они, напротив, сумели создать крепкое и стабильное общество, которое в Ирландии просуществовало вплоть до эпохи средневековья и приняло христианство. Они разработали разумные и точные правовые нормы; у них была элита, необычайно способная к рефлексии и абстрагированию, которое отнюдь не соответствует приписываемым им тенденциям.

Третий пункт касается основы существования кельтов, современные исследования в области которой оказываются наиболее рискованными, а выводы ложными и неверными: кельты были хранителями одной из форм традиции, исключающей всякую неорганизованность, всякое варварство, всякий примитивизм, традиции, ближайшие соответствия которой следует искать в ведийской Индии.

Наряду с неудачными набегами или нападениями, —рискованными затеями отдельных отрядов или народов, поддавшихся призрачному искушению, как это случилось с галатами (они, по крайней мере, оставили столько же следов в греческой истории, сколько вандалы и вестготы – в истории западной); наряду с разгромом при Алезии или романизацией Галлии, каковы бы ни были ее причины и следствия, наряду со всем этим следует принимать во внимание и приведенные выше факты.

Мы уже неоднократно говорили – но следует повторить и еще раз – Рим и кельты расходились в понимании иерархических соотношений политики и религии. Эта коренная разница, сама по себе способная объяснить все остальное, сводится к инверсии главенствующих ролей и уровней властной иерархии.

У КЕЛЬТОВ ЭТА РОЛЬ ПРИНАДЛЕЖАЛА ДУХОВНОЙ ВЛАСТИ, ОЛИЦЕТВОРЯЕМОЙ ДРУИДОМ. ОТ НЕЕ ЗАВИСЕЛА ВЛАСТЬ МИРСКАЯ, ОЛИЦЕТВОРЯЕМАЯ ЦАРЕМ.

В РИМЕ ЭТА ГЛАВЕНСТВУЮЩАЯ РОЛЬ ПРИНАДЛЕЖАЛА ВЛАСТИ МИРСКОЙ, ОЛИЦЕТВОРЯЕМОЙ КОНСУЛАМИ, ЗАНИМАЮЩИМИ МЕСТО ЦАРЯ. ЭТОЙ ВЛАСТИ БЫЛА ПОДЧИНЕНА ВЛАСТЬ ДУХОВНАЯ, ОЛИЦЕТВОРЯЕМАЯ ФЛАМИНАМИ.

Единственное, к чему были неспособны кельты, так это к осознанию иных ценностей, кроме иерархии традиционных соотношений. Там, где духовная власть не занимает более главенствующего места, кельтская королевская власть, основанная на гармоничном равновесии между королем и друидом, не имеет никакого смысла существовать или просто стремиться к выживанию.

Устный характер традиции тоже отражает антиномию кельтского и классического начала: классическая цивилизация отмечена рационализмом и историцизмом; она живет в истории и хранит свои архивы, исторические или литературные. Кельтская же цивилизация неисторична и потому в архивах нисколько не нуждается. Постоянной и незыблемой ценностью для нее является миф, понимаемый как объяснение или описание первопричин и вечно живущий в памяти человеческой. Человек, воспринимающий и передающий миф, с его помощью вырывается из потока времени. Он не страшится ни времени, ни хронологического подавления историей. Чем бы была иначе человеческая жизнь по сравнению с вечностью?

Иногда пытаются оправдать историю своеобразной эпистемологией, объясняя, что кельты повлияли на культурное развитие Европы. Кельтский эпизод был полезным и необходимым опытом, – но также необходимо ограниченным во времени – благоприятные последствия которого проявляются даже в развитии современного искусства. Эта современная тенденция – все-таки меньшее зло, по сравнению с систематическим поношением кельтов, распространенным в определенных кругах. Вместе с тем, нужно постоянно помнить, что кельтская традиция мертва, и ее мифы и система образования несовместимы с современностью. Кельты не ушли со сцены добровольно: они исчезли, потому что изменился мир. Само собой разумеется, им было нечего терять.

Возникает следующий вопрос: где же причина исчезновения этих народов, воинственных, изобретательных и любопытных, надежно защищенных уникальным классом жрецов, – как могли исчезнуть эти народы, склонные к авантюре и риску и притом не более и не менее умные, чем греки и римляне? Даже предполагая наихудшее – что итогом Галльской войны были несколько сотен тысяч погибших, пленных, уведенных в рабство, и без вести пропавших, несмотря на это Галлия первого века нашей эры не была разорена, и не была полностью превращена в пустыню.

Кельты вовсе не исчезли: Цезарь не истребил всех галлов, а Кромвель не перебил и не депортировал всех ирландцев. Ответ на поставленный выше вопрос столь же прост, сколь жесток: кельтам пришел конец, когда они потеряли свою идентичность. Наряду с религиозным понятием общества и устным характером традиции следует назвать еще три причины исчезновения кельтов с политической и военной европейской сцены, – причины, поначалу действовавшие последовательно, а затем одновременно:

романизация,