Mit. 11/14/2008 13:10

«Я не знаю, что произошло, кто так на Небесах за меня похлопотал, но на этот день рождения я получил свой самый лучший подарок. И пусть этот подарок родился на четыре года раньше меня самого, я счастлив. Да, я невероятно счастлив.

Скорее всего сейчас я выгляжу не лучше всех этих бизонок, но он САМ меня захотел. Он САМ меня позвал. Даже если он больше никогда этого не сделает, это ничего не меняет. Желания исполняются.

Мне хочется закричать на весь мир, что мечты сбываются! Я не могу этого сделать, но я счастлив. Рыдая ровно два года назад над его фотографиями, я и представить не мог, что...

Вчера я перечитал свои записи. И я был прав тогда – Билл светится, он источает искренность. Я видел его на сцене два года назад, и я видел его сейчас - он не изменился. Я видел, как он поёт, я видел его глаза в этот момент. Неужели это незаметно? Наверное, именно поэтому он и выбрал меня. Он ведь наверняка почувствовал всё.

P.S. Отец подарил машину».

Собственно, самой машины Том так ещё и не видел. Отец спешил в офис, и вручив ключи, сразу ушёл. Симона была занята приготовлением обеда, но заметила, что почему-то сын не побежал рассматривать подарок. Поэтому, когда Том после завтрака отправился назад в комнату, она тихонько заглянула к нему. Стол располагался таким образом в полукруглом эркере, что она могла видеть лицо сына в пол-оборота. Он сиял, он был так увлечён, что не заметил того, как она подошла поближе, сразу замечая знакомые цвета такого знакомого сайта.

- Мама? - Том быстро закрыл окно, хотя Симона успела увидеть, что он рассматривал фотографии Каулитца.

- Я просто пришла спросить, что ты хочешь из сладкого?

Снизу раздался писк домофона.

***

- Ты в курсе, что ты занимаешься растлением малолетних? – гаденькая улыбочка сама ползла Дэвиду на лицо, стоило только увидеть Билла.

- О дааа… – в ответ на эту самую улыбочку протянул Каулитц, сидящий с закрытыми глазами под вездесущими кисточками гримёрши Натали, - Одним своим взглядом я всех раздеваю, целую, тр*хаю. Ну или что ещё я там делаю? А поскольку большей части стоящих под сценой не более 16-ти лет, это называется растлением. Это что, новый Бильдовский прикол?

- Неееет, - перекривлял его интонацию Йост, - это мой прикол. Это я о твоём новом парне.

- Каком таком парне? – сразу же вставила Натали свои пять копеек, чем сильно разозлила обоих.

- Ты е*анулся, Дэйв?! Раньше нельзя было сказать? – у Каулитца округлились глаза. – А ты, - зыркнул в гримёршу, - занимайся своим делом, и не лезь в мои.

Он прошипел, почти не размыкая губ, которые она предусмотрительно стала покрывать блеском.

Ушлёпок! – рявкнула она, зашвыривая под зеркало подводку и карандаш. Через пару минут её уже не было в гримёрке.

- Я надеюсь, ты никому из ребят не успел распи*дить об этом?

Каулитц встал со стула и навис над Йостом в устрашающей позе руки-в-боки. Но тому было явно смешно от этого благородного гнева и, видимо, приятно, что Каулитц практически придавил его к стенке собой.

- Нет, о том, что он ещё маленький я не говорил, но…

- Что ты им сказал, бл*дь?

- Да успокойся, тихо. Я ничего никому не говорил пока. Тем более, что у него день рождения завтра.

- Мать твою, Дэйв! И какого мне нервы трепать?

***

Сейчас у группы проходил очередной день съёмок нового клипа на песню Behind my wall, который должен был выйти в марте следующего года. После разговора с Йостом Биллу понадобилось выкурить ещё три сигареты, но от этого не стало легче ни ему, ни съёмочной группе, которую уже качало от бесконечных дублей, ни самому Дэвиду Йосту. То Биллу казалось, что его идеальный «ирокез» был плохо уложен (камень в огород Натали), то звук пропадал, то свет слишком лепил в глаза. А ведь до сцены с огнём ещё не дошли – что будет тогда, боялись подумать всё, включая самого Билла. Он страшно боялся огня. Когда ему было семь лет, его старший брат сгорел заживо при пожаре в каком-то ночном клубе. Мальчик был сильно привязан к брату, и после его гибели родителям пришлось водить Билла к психотерапевту – он перестал есть. Откорректировать его психику удалось, он больше не убегал с кухни при виде зажженной конфорки или просто свечи, но нормально кушать он так и не начал. Уже в подростковом возрасте ему пророчили смерть от анорексии, но именно тогда он и попался со своей детской группой, на глаза доброго дяди Йоста из самой Universal. Для шоу-бизнеса его фигурка была определённо находкой, в какой-то момент он даже стал поправляться, но к своим нынешним двадцати двум, он снова сильно похудел, и это только приносило пользу – как человека известного, его приглашали в качестве модели на показы в престижных модных домах, что приносило немалые гонорары.

После небольшого перерыва наступила очередь группы и оператора высказывать Биллу свои замечания. Будто поменявшись с ним местами, они были теперь недовольны абсолютно всем – его позами, движениями. Рот он открывал «как-то неправильно», а в глазах не было «ничего о том, что он поёт». Вынеся это вердикт, оператор с режиссёром упёрлись и потребовали переснять всё сначала. На двенадцатой попытке, вроде бы, всё вышло.

- Билл, ну что ты как мумия? Шевели задницей, динамики, динамики прибавь!

- Глаза. Быстро глаза сделал. Воооот, вот так, молодец, правильно!

- Билли, ну что ты как в первый раз? Тебе поверить должны, что ты - несчастный соловей в клетке шоу-бизнеса, а ты что? Стоишь с сытой рожей, кто в такое поверит? Жалостливей, нежней!

- Вот умничка! То, что надо! Очень много чувств, очень хорошо. Молодец, только вот на этом моменте бровку чуть выше, давай разок ещё.

- Снято!

***

Стоя под душем, Каулитц думал о том, что вот она – вся эта наигранная искренность, вся эта подача позитива в массы, соответствие образу «душевного монстра» - подражание и притворство. А они верят. Они все верят в это. Он по-настоящему в клетке, он знает и хочет в мир за этой самой стеной, но ведь он в нём уже не сможет. Билл вырос в малюсеньком городке, где каждый мальчишка мечтал вырваться хотя бы на учёбу в город. Когда он только собрал группу из своих друзей, то никто и представить не мог, что они выйдут за пределы гаража отца Анди. И хотя до того, как начать настоящую музыкальную карьеру они долго выступали в окрестных клубах, Билл не терял надежду на то, что он сможет добиться большего, что его увидят и признают. Казалось бы, что как и все ребятам в пятнадцать, Биллу хотелось стать известным и богатым. Но всё было немного по-другому. Билл хотел стать таким для того, чтобы не нужно было работать на какой-то ужасной работе, угробив сначала пару десятков лет на образование, а просто заниматься тем, что он любил больше всего – петь. Музыкой он жил, музыкой дышал, музыкой питался. Причём, последнее – в прямом смысле слова. Когда ему давали карманные деньги, то он бежал не за конфетами или мороженным, а за новым диском Nena, Rammstein, Green Day, Depeche Mode, David Bowie, или кого-нибудь ещё. Слушал он многих и с удовольствием, и лелеял мечту, которая однажды исполнилась, но повлекла за собой страшные перемены. В первую очередь, в нём самом.

Когда появился Дэвид, он пообещал ребятам, помимо каких-то денег, ещё и свободу в выборе тем для песен, постановок клипов и т.п. Однако в первый же год стало ясно, что петь Билл будет то, что кто-то напишет за него, образ ему подбирать будут стилисты, а ещё он должен будет жить так, чтобы это вызывало интерес у публики. «Неужели ты думаешь, что за пару плаксивых куплетов, в исполнении смазливого мальчика, можно стать известным и это захотят слушать?» - эти слова Йоста, которыми он будто окатил ведром ледяной воды, Билл запомнил надолго. И постепенно научился делать томный взгляд, или прожигающий – в зависимости от ситуации, научился не просто облизываться, а делать это пошло. Да так, что через какой-то год одного движения этим самым языком, было достаточно, чтобы глядя на запись этого интервью, каждая особа женского пола визжала от восторга, а парни считали своим долгом отпустить пару грязных шуточек. Все эти откровенные движения у задницы гитариста на концерте, поглаживания своего тела в самый неожиданный момент, статьи в жёлтой прессе о его разгульной жизни. Всё это было обязательным сопровождением его образа. А Билл Каулитц, сам по себе, вообще никого не интересовал, также как и его собственное творчество.

Отогревшись под горячими струями, Билл укутался в бордовый махровый халат и пошёл в холл, где стал расставлять свечи с лавандовым ароматом. От запаха роз и яблок его тошнило, по крайней мере от тех ароматизаторов, которыми пах парафин, а лаванда его убаюкивала. Выключив свет, Билл залез на большой светло-бежевый диван, и сел, обхватив колени руками. Очень хотелось, чтобы кто-то сказал - «Ты - не бля*ь, Билли, ты добрый и искренний». Мокрые волосы липли к лицу, очень хотелось. Чтобы кто-то сейчас расчесал их или просто высушил и погладил по голове. А ещё очень хотелось, чтобы кто-то сделал массаж и нежно поцеловал, пожелав доброй ночи. Но Каулитц был абсолютно один. Более того, он сам не считал, что ему кто-то нужен. «Поведать о своей печали… Зачем?»- эта мысль всегда выводила его из грустных мыслей.

На самом деле он уже два дня не мог забыть об этом дредастом парнишке, с которым он познакомился «по наводке». Ночью фантазия рисовала пошлые сцены, в которых Том непременно оказывался снизу и стонал от его ласк, а днём Биллу не давали покоя глаза, цвета гречишного мёда, и то, с каким упоением этот Том рассказывал о своих идеях, стихах и музыке. Конечно же, купился он очень быстро и легко – пару взглядов во время выступления и дело в шляпе, однако это только придавало наивности его образу. И вот сейчас, сидя в одиночестве и глядя на подрагивающие фитильки, Билл пытался решить для себя, что ему делать – оставить парня в покое, или попробовать выкрутиться другим путём? Днём он и сам не понял, отчего так разозлился на Йоста и Натали, но сейчас он уже отчётливо понимал – ему не хотелось, чтобы о Томе знали и говорили. А вот как сделать так, чтобы история, созданная специально для медиа, так и осталась неизвестной, он не знал. Завтра у парня день рождения, - подумал Билл и потянулся к телефону.

- Дэйв, ты не спишь ещё? …… - Тогда схлопочи-ка мне быстренько адресок этого Леманна.

***

You took my heart,

Deceived me right from the start.

You showed me dreams,

I wished they'd turn into real.

- Сынок! А это к тебе! – высокий голос Симоны прозвучал снизу, и парень быстро сбежал по лестнице в холл.

В дверях стоял посыльный из службы доставки с огромным букетом белых роз.

- Герр Леманн?

- Да… - Том неуверенно покосился на букет, потом на улыбающуюся мать.

- Распишитесь, пожалуйста, вот тут.

Парень протянул ему планшет, и поставив в нём закарлючку, Том отдал его обратно, забирая благоухающее белое облако, мысленно перебирая кучу вариантов того, кто это мог прислать. Безусловно, ему и подарки дарили, и пару раз цветы, на день рождения. Но чтобы вот так – такого он вспомнить не мог. Он и не заметил, как парень пожелал им удачного дня и за ним закрылась дверь – внутри букета он обнаружил маленькую открытку со знакомым почерком… Сердце сделало тройное сальто и забилось быстрее, а Симона, наблюдавшая, как лицо сына за несколько секунд стало бледным, а потом раскраснелось, только продолжала счастливо улыбаться, глядя на то, как глаза Тома бегают по строчкам записки.

- От поклонницы?

- А? Да…- неуверенно протянул Том, а сам подумал «если бы», и быстро взбежал по лестнице, сразу же закрываясь в своей комнате, и рухнул на кровать, прижимая к себе розы. В голове не укладывалось то, что происходившее было наяву, а не сном.

«С днём рождения тебя, Томми! Думаю, говорить стандартными фразами будет скучно, поэтому я просто пожелаю тебе счастья. Надеюсь, тебе понравится подарок. Когда мы были вместе, ты так смотрел на этот кулон у меня на груди. Я решил, что он тебе сильно понравился. Это точная копия моего.

Твой Б.К.»

Перечитав записку несколько раз, Том вытянул из середины букета одну розу, к ножке которой была прицеплена изящная цепочка с кулоном из белого золота. Сердце бешено колотилось, отдаваясь гулкими ударами в висках, а он только переводил взгляд с записки на подарок, с подарка на букет, и так по кругу. Понимать ничего решительно не хотелось, хотелось сфотографировать в памяти этот момент, когда ему казалось, что Билл… Ему не хотелось об этом думать сейчас.

Том промучился так около часа, попеременно вставая, но сделав по комнате пару кругов, снова ложился, зарываясь носом в белые лепестки. Цепочку он одел сразу, испытывая какие-то непонятные чувства, будто бы внутри соединилось что-то. Будто бы нашлось что-то потерянное. Последний недостающий элемент пазла, последнее стёклышко в мозаике. Голова раскалывалась от бесконечных раздумий, воспоминаний, фантазий. Перечитав слова своего любимого, Том ощутил резкую потребность с ним поговорить. Рука медленно потянулась к мобильному. Он снова сел на кровати, набрал номер, который ещё тогда забил в телефон, сердце забилось чаще, но не успели раздаться первые гудки, как он нажал на отбой. Билл сказал, что лучше не надо… Смс? Это как-то коротко и неполно, неуместно. И тут его пронзила мысль – открыв ноутбук, он спокойно ввёл в строке «получатель» странный адрес lithium22@***.de. Через несколько минут загорелся жёлтый значок «письмо отправлено». Том откинулся в кресле, пытаясь ещё раз осознать происходящее, но это выходило крайне плохо. Глянув на кровать, он вдруг сообразил, что цветы ведь увянут быстро, если их не поставить в воду. Он взял из угла комнаты большую напольную вазу, и наполнив её, устроил в ней шикарный букет. Симона любила необычные и красивые вещи, и пыталась привить любовь к ним и Тому. Сказать, что это хорошо получалось, нельзя, поскольку всем, принесенным ею предметам интерьера, Том находил весьма своеобразно применение. Так на засушенных корешках какого-то африканского дерева, стоящих в композиции с бамбуковыми стеблями, стали появляться проветривающиеся футболки и ремни. А ещё боксёры, которые Том принципиально стирал сам, а это означало, что сушащиеся трусы висели там постоянно. Особенно в тон к этой абстрактной композиции была бронзовая статуэтка какой-то африканской богини, на которой висела флешка, запасная связка ключей от дома и солнечные очки. Впрочем, аромалампа тоже имела свой секрет – в ней всегда была дежурная пачка презервативов. Поначалу Симона ругалась, но после Томовского обещания выставить все эти «изящные вещи» вон, она сдалась, решив, что лучше у ребёнка в комнате будет хоть какое-то напоминание об эстетике, чем никакого. Тем не менее, при всей любви к сыну, она всегда чувствовала его настроение и никогда не навязывала свой контроль. Сейчас также, её буквально съедало любопытство – от кого этот букет, и отчего Том закрылся в комнате и не выходит оттуда вот уже больше часа? Она не могла даже спокойно допечь вишнёвый пирог, и уже позвонила своей ближайшей подруге, чтобы обсудить этот факт. Но внезапно вошедший на кухню Том прервал её секретный разговор, намеренно покашляв. Отложив трубку она с ужасом посмотрела в сторону духовки – из под дверцы тянулась полоска дыма…

Том весело смеялся, пока мама, сокрушаясь и ругая свой длинный язык, ликвидировала последствия этой кулинарной аварии.

- Ну вот, я испортила твой любимый пирог, а времени уже 16:08! – запричитала Симона, виновато взирая на довольного сына, - И чего тебе так смешно?

- Да ничего, мам, ну не страшно, не расстраивайся, - Том смачно чмокнул мать в щёку, но он тут же спохватился, - Ты сказала 16:08? Мамуль, всё, не сейчас. Я покушаю потом, мы же договорились с ребятами встретиться в пять!

- Ну хотя бы кусочек твоего любимого омлета с помидорами!

- Ладно, только очень маленький.

В четверть шестого Том уже был у здания универа, где пока что был только Алекс. Зная своих друзей, у которых встреча означала плюс-минус полчаса, ребята решили пройтись вдоль улицы – не стоять же на месте. Поздравив Тома, Алекс сразу же покосился на новую цепочку, которая поблескивала у него на шее в лучах вечернего солнца. Тому было почему-то жарко, и он даже не надел шарфа, также не застёгивая куртки. По блеску было понятно, что вещица новая, поэтому Алекс свободно потянул за цепочку, доставая из-под одежды саму подвеску. Глаза его заметно округлились, и он уставился на Тома, который готов уже был провалиться сквозь землю от этого взгляда.

- А когда это ты успел уже? И где?

- Заказал, а они быстро сделали. - коротко ответил Том, немного сбив этим ход мыслей друга, который подумал вовсе не то, что подумал Том. У Алекса пронеслась в голове шальная мысль, что Билл подарил Тому свою, ещё в Берлине. Том же, стушевался лишь потому, что Алекс увидел бы в нём последнего бизона, который скупает все вещи, которые имеются в арсенале его кумира. – Считаешь меня сумасшедшим фанатом? – осторожно спросил Том.

- Ну, типа того.

- Том! Алекс! А мы вас ждём! – сзади раздались весёлые крики, и обернувшись, парни увидели своих друзей, приближавшихся к ним шумной и пёстрой компанией.

Уже через секунду на Тома посыпались поздравления, пожелания, бесконечные поцелуи от девчонок и крепкие объятия мальчишек. Стойко пережив этот убийственный цунами, Том поблагодарил всех, и решив, что сегодня они сначала погуляют по городу, а потом пойдут в новую итальянскую пиццерию, они двинулись по направлению к центру.

***

Ощущение того, что он делает что-то неправильное и совершает большую ошибку, не покидало Билла с самого утра. Он пытался побороть это потрясающее чувство, но получалось очень слабо, и к концу дня он окончательно отчаявшись, сел за ноутбук. Всё равно был выходной от съёмок клипа, от которого уже просто тошнило, как и от самой песни, а выходить на улицу категорически не хотелось. Введя пароль, Каулитц открыл почтовый ящик, и совсем не удивился, увидев там письмецо от Lehm_90@***.com. Поскольку ящик был создан Биллом исключительно для одного человека, адрес мог означать только Тома. К тому же, первые буквы фамилии – «Вот же люди простые какие, сразу становится понятно, что фамилия или имя начинаются на эти буквы, а родился он в девяностом году». - подумал Билл, открывая послание, и тут же недовольно поморщился. В кармане забилимкал сотовый, и он неохотно закрыл окно браузера, отвечая на звонок Анди.

***

- Знакомься, Том, это Элке, - Джордан подвела миловидную брюнетку, и та, смущённо улыбаясь, протянула ему руку.

- Ты и есть та новенькая, о которой все говорили? – Том ответил мягким рукопожатием, улыбаясь девушке во все тридцать два.

- А… нет, я же… Джордан! Ты что, никогда не говорила, что у тебя есть сестра? – Элке обиженно покосилась на хохочущую рядом с Алексом Джордан.

- У тебя такая сестра, а ты молчишь? – взвизгнул Том.

- Эл, я всё понимаю, но ты мне, вообще-то, кузина, и к тому же, - насупилась Джордан, - ты не особо хотела раньше гулять с моей компанией. Она у нас флейтистка-пианистка и примерная девочка! - пропищала она, обращаясь уже к Тому.

- Чё, серьёзно? А как долго играешь?

Так, слово за слово, и Том весь вечер просидел с Элке. У них оказалось много общего – Элке, по её совам, играет на рояле с пяти лет, занимается бальными танцами, любит оперную музыку, пишет статьи о древних культурах мира в одно из берлинских молодёжных изданий. Играла в местной филармонии на скрипке, которой тоже занималась лет с шести. Вместе с тем она была очень милой и разговорчивой, что сразу привлекло Тома. Белинда и Штэффи уже начинали дёргаться из-за того, что обожаемый именинник не обращал на них никакого внимания, но Джордан, казалось, была вообще вне себя и явно жалела, что взяла свою двоюродную сестру на это мероприятие. Обстановку разрядил весёлый блондин Йохан, который потащил всю компанию в клуб неподалёку. Там были вкусные коктейли и хорошие диджеи. Пока они шли, Джордан уже вовсю висела на Томе, глядя на него совсем не как на брата, хотя часто называла его братишкой. Элке шла в стороне, глядя куда-то вдаль, будто бы и вовсе не с ними была. Ещё в начале их общения Том заметил, что у неё очень грустные глаза. При всей своей старомодности, как о ней говорила Джордан, она вовсе не производила этого впечатления. Однако, глядя на неё, невольно возникало ощущение, что в её душе происходит что-то, но ощущение, скорее всего, возникало только у Тома, потому что Алекс, который сейчас пристроился к ней и шёл рядом, пытаясь завязать беседу, явно имел совсем другое мнение на её счёт.

В клубе всем стало намного веселее, ребята предложили девчонкам потанцевать, и Том с радостью согласился – после бокала мартини настроение поднялось, почувствовался прилив энергии, а постоянно шедшие на заднем плане мысли о Билле только укрепляли это самое настроение. Впервые в жизни Тому казалось, что у него всё отлично, и поэтому можно оторваться по полной. Когда все разбились по парочкам, остались только он и Алекс и… Джордан с Элке. Том решил пригласить последнюю потанцевать, но она отказалась, сославшись на то, что она никогда не танцевала на дискотеках.

- Зато я танцую, - Джордан бесцеремонно впихнулась между ними на диван, обвивая Тома руками. Через пару минут они уже двигались в такт музыке на танцполе. Недолго думая, Алекс пригласил какую-то блондинку из соседней компании и тоже ушёл, оставляя Элке одну.

Девушка осталась довольна, поскольку это означало, что она может спокойно рассмотреть Тома, который ей страшно понравился. Ей было двадцать, но Том, хотя и был очень современным и чуть младше, всё же оказался очень разносторонним. Он прекрасно знал историю Греции и Рима, разбирался в разных музыкальных течениях, и точно так же, как она, играл на фортепиано. Теперь Элке разглядывала его со стороны, а посмотреть было на что. Том одел не самые безразмерные тёмно-бежевые джинсы, и для тех, кто его знал, они вообще казались в облипку. Ярко-красная футболка идеально подчёркивала здоровый цвет лица, и дреды, небрежно убранные в высокий хвост делали весь образ ещё более хулиганистым. Повязав на бёдрах белоснежную толстовку, он только подчеркнул широкие плечи и тонкую талию, которые обычно не видно под слоями одежды. Вообще Том обладал очень эффектной внешностью, а ноги вообще, как все говорили, растут у него от шеи.

Поскольку парень серьёзно занимался брейк-дансом, то попав на танцпол, он сразу же заворожил присутствовавших своей пластикой и подвижностью, танцуя под «Morning after dark». Девчонки попискивали, перестав танцевать, а их парни тоже не скупились на одобрительные возгласы. Как бы Джордан ни старалась, у неё была не та координация, и она значительно портила картину, что сильно бросалось в глаза, особенно на фоне мастерства Тома. Но он и не видел этого, отдаваясь танцу, часто прикрывая глаза. Элке задумчиво смотрела на танцующего Тома, и в голове напрашивался только один вариант - сейчас он представляет рядом кого-то, и явно не Джордан. Грустно улыбнувшись, девушка заказала себе «Маргариту» и ушла на террасу на третьем этаже клуба.

- Скучаешь? – на террасе появился Том, с раскрасневшимися щеками и едва заметной испариной, выступившей на лбу.

- Нельзя стоять на холодном ветру вспотевшим, - допивая коктейль протянула Элке.

- Я не маленький уже, - огрызнулся Том, и сняв с талии свою толстовку, набросил её на плечи брюнетки, которая стояла кутаясь в тонкую шерстяную шаль, - Сама-то чего голая стоишь?

- Стало душно. А ты бы всё-таки оделся, я серьёзно, Том.

- Ревнуешь? – он приподнял бровь, нахально теребя языком подковку в нижней губе.

- Ладно, пошли внутрь, упрямец. Не хочу, чтобы ты простудился и умер в день рождения.

- Подожди, - Том аккуратно взял Элке за руку, вызывая удивлённый взгляд, - Ты ведь на звёзды смотрела?

- Ну да, а что? – создавалось впечатление, что девушка нервничает и хочет побыстрее закончить беседу.

Том смутился и не стал спрашивать дальше ничего. Они вернулись в клуб, после чего все вместе решили пройтись пешком. Кто-то из ребят затерялся в чилл-аутах, их ждать не стали и пошли на улицу. Середина ноября давала о себе знать пронизывающим ветром, который разносил опадающие листья, и стойким, пряным запахом осени.

- Может, пойдём ко мне? – поинтересовалась Джордан, после того, как осталась только она сама, Том, Элке, Алекс и Тина - остальные постепенно рассосались по домам двумя перекрёстками ранее. Ей уже исполнилось восемнадцать, и тогда родители подарили ей квартиру, где она теперь постоянно устраивала оргии, хотя весь универ, во главе с ректором и деканом, считали эту барышню чуть ли не девой Марией.

- Я сегодня пас. – Том поднял руки вверх, сразу делая шаг назад.

- Но все подарки у Джо дома! – возразил Алекс, который каким-то чудом всё ещё держался на ногах.

- Спасибо вам, ребята. Но можно не сегодня, я завтра заберу. Джо, ты не против?

- Вы же знаете, что меня бесит, когда меня так называют. И вообще, Леманн, я думала ты понятливей. - набычилась Джордан, театрально надувая губки.

- Не сегодня, окей? – мягко произнёс Том, погладив её по щеке, заметив боковым зрением, как напряглась Элке.

- Ну, тогда… - Том замялся, - Элке, записывай мой телефон.

Девушка достала сотовый, набирая на нём номер, потом перезвонила, и когда тот был зафиксирован, они, наконец, распрощались. Три девчонки и Алекс свернули в переулок, а Том быстро зашагал по направлению к своему дому, сам себе удивляясь. Удивление его было вызвано тем, что обычно он был более подвижен, когда речь заходила о горячей ночке. Только сегодня он был явно не в настроении. Его тянуло домой и на то были серьёзные причины. Первая – снова перечитать заветную записку; вторая – уткнуться носом в благоухающий букет; третья – робкая надежда на ответ по электронке. Скорее, последняя была самой чёткой, а потому, лишь только Том оказался в своей комнате, он сразу же открыл ноут и ввёл пароль.

***

- Анди, ну не сегодня…

- А я хочу, Билл!

- Я ухожу тогда! - растрёпанный Каулитц уговаривал блондина не заходить в казино уже с полчаса.

Около пяти вечера Билл выбрался из дома, потому что ему позвонил Андреас, чтобы предложить встретиться и пройтись по элитной клоаке. Они сменили три клуба, но ни в одном Анди не нравилось сегодня. Он вообще был каким-то раздражительным и постоянно ворчал невнятным матом. Предприняв последнюю попытку разубедить друга а необходимости азартной игры, Билл закатил глаза, и громко выругавшись, покинул здание клуба и сел в машину. На часах было 23:43, Каулитц повернул ключ зажигания и чёрный BMW сорвался с места.

«Мой дорогой Билл, мне очень понравился подарок. Если честно, то у меня нет слов. Эти цветы… а от одной мысли о том, что ты писал своей рукой, сердце начинает пропускать удары. На самом деле… Билл, я должен сказать тебе одну важную вещь, но не знаю, как это сделать. Я очень скучаю по тебе. Знаю, это так странно звучит, но мне теперь очень не хватает тебя. Билл, ты сделал этот день незабываемым для меня, это был самый лучший день рождения, и самый дорогой подарок. Ты всю мою жизнь очень сильно изменил, мне даже кажется, что без тебя меня бы вообще не было. Я не помню себя счастливее. Прости, получился сумбур какой-то, похоже на бред, скорее всего. Меня переполняют эмоции. Прости.

Я так много хочу тебе сказать, но не знаю, могу ли себе это позволить.

Спасибо тебе за всё,

Твой Том Л.»

«Ребёнок» - подумал Билл, и быстро набрав короткое сообщение, нажал «отправить».

«Уже скоро. Жди.

P.S. Не забывай удалять и не создавай цепочек»

Этим нескольким словам Том радовался уже минут сорок. Он порхал, летал, пел. За это время он принял душ, потом снова подошёл к монитору, будто бы боясь, что сообщение куда-то исчезнет, потом спустился на кухню, где всегда было аккуратно и чисто стараниями Симоны и их домработницы, выпил кофе, снова вернулся и посмотрел на экран. Тому было очень жаль удалять это сообщение, которое, хоть и состояло из нескольких слов, из которых предупреждающий постскриптум был и то длиннее, но всё-таки было ЕГО ответом, ЕГО словами. Поэтому прежде чем удалить, Том сделал скриншот, и всё равно, удаляя, он сильно жалел об этом.

Заботливо (будто бы это был сам Билл, а именно его кожу и напомнили Тому лепестки белых роз) положив розы в ванну с водой, Том выключил свет и лёг. Не хватало чего-то – цепочку с «талисманом», как он сразу назвал подвеску, он даже не собирался снимать, и открыточка, вроде бы, лежала под подушкой. Но чего-то явно недоставало. Тело сильно ломило от усталости, но Том нашёл в себе силы подняться и пойти в ванную. Положив на подушку рядом одну белую розу, он провалился в глубокий сон без сновидений.

И Том так никогда и не узнает, что чуть больше часа назад, Симона заходила в его комнату, как сидела на полу, обхватив колени руками, что она чуть ли не выла от безысходности, глядя на эту самую открытку, которую он так бережно гладил и целовал. Не узнает, как она, заливаясь горькими слезами, проклинала всё на свете, и в первую очередь себя. Не узнает, как открыла ноут, потому что хотела найти хоть какое-то доказательство тому, что это всё не от Каулитца. Он никогда не узнает, что она, первый раз в жизни, позволила себе открыть его почту, поскольку пароль был сохранён, и как прочитала письмо, отправленное им несколькими часами ранее. И также не узнает, как разбилось её сердце, когда в только что полученном письме «без темы» она увидела три первых слова вместо заголовка, и как сползла на пол, вздрагивая от немой истерики.

Тем временем, раскосые глаза янтарного цвета быстро бегали по строчкам, а изящные пальцы, с фрэнчем и унизанные кольцами, танцевали на клавиатуре. Недовольно покосившись в правый угол экрана, где показывалось время, Билл захлопнул свой чёрный Apple, и направился к мини-бару. Налив себе, он устроился в кресле, и закинув ногу на ногу, набрал номер, только что записанный с монитора. Быстро окончив разговор, отложив сотовый, и поставив пустой бокал на стеклянный столик, Билл сладко потянулся и прикрыл уставшие глаза. Каулитц был доволен всем, что сегодня происходило. От утреннего беспокойства не осталось и следа, и теперь он сидел, представляя Тома, и мечтая о более близком общении. Билл ещё днём признался себе, что мысли об этом парне всплывают в голове не реже, чем пару раз в час, а это уже что-то да значило. Именно это что-то и пугало его, однако объяснив себе это долгим отсутствием секса и нормального общения, в принципе, Билл быстро пришёл в форму, полностью отдаваясь сладким мечтаниям. Этого дредастого мальчика хотелось одновременно затискать и просто заласкать, зацеловать, и в то же время сознание рисовало крайне пошлые сцены, в которых сладкий мальчик соблазнительно покусывал свои пухлые губы и покорно раздвигал стройные ножки. Каулитцу страшно хотелось его полностью раздеть, ведь в тот раз в клубе он этого не сделал, хотя был уверен, что под одеждой скрыто очень красивое, сексуальное тело. Поймав свои мысли на моменте, где он сам уже делал Тому минет, Каулитц тряхнул головой, и смачно выругавшись, перебрался на кровать. Представляя себе спящего Тома, который (а Билл в этом не сомневался) наверняка положил рядом хотя бы один цветок, если ни весь букет, Каулитц почувствовал ещё что-то, помимо того непреодолимого желания обладать юным красавчиком, что буквально срывало крышу ещё несколько минут назад. Билл хорошо запомнил, как выглядит этот ребёнок, когда спит. Мягкий, нежный, беззащитный. Снова контраст между страстным любовником, интересным собеседником, теплым и домашним, ударил по его сознанию. Хотелось Тома всякого - так сладко и страстно целующегося, и настолько же страстно рассказывающего о музыке и поэзии.

Творческая натура самого Каулитца, хоть и умело задушенная Йостом, непреодолимо тянулась к порывистой и искренней душе Тома, такого ещё доверчивого и уверенного в том, что в жизни возможно всё, стоит только сильно пожелать. Та же самая грань кричала изо всех сил, что мальчика необходимо оградить, спасти от себя, не трогать это наивное существо, готовое поверить в самую откровенную ложь, просто потому, что безумно любит собственную смерть. Но была и другая, которая теперь требовала своего. А именно – обладать, властвовать, причинять боль и наслаждаться ею. Грань, которую в своём любимом никогда не видит ни один влюблённый. Та самая грань Билла Каулитца, которую не хочет видеть ни один фанат, но которая есть, и которая сгубила уже не одну жизнь. Эта грань его сущности открывалась лишь тем, кто был действительно хоть немного дорог ему. Она не имела ничего общего с той «дьявольской искрой», которую так упорно ему приписывали малолетние фанатеющие дурочки, это было другое. Это была его любовь вывернуть человека наизнанку просто потому, что ему нравилось видеть боль того, кто ему небезразличен. До сотен и тысяч ему никогда не было никакого дела, но те, кто был дорог ему, становились самыми несчастными. Те, кто плохо знал его, часто сушили голову над тем, как в этом человеке загадочным образом сочеталась изворотливость и умение манипулировать, с детской, и почти глупой доверчивостью? На самом деле последнее было маской, за которую он успешно прятался тогда, когда приходил момент выбора. А Каулитц выбирать не любил. И сейчас, получив небольшое смс от одной одинокой души, которая уже однажды простила ему все обиды и унижения, он готовил новый план, просто желая испытать снова это непередаваемое ощущение. Том был достоин того, чтобы в него влюбиться, это Билл уже признал, а за такую честь было положено платить.

***

Утро встретило каждого из них по-разному: Тома мучила жажда, голова болела, а когда он зашёл в ванну и посмотрел в зеркало, то ему сразу стало понятно, что бы он хотел изменить в себе... причёску!!! Однако, что именно делать со своей головой он не знал. Рассудив, что экспериментировать перед возможным свиданием (хотя он и понятия не имел, когда оно будет) не стоит, он решил оставить шевелюру в покое, и просто сходить в спа, или ещё что-то в этом духе. Билл, в свою очередь, проснулся с хорошим самочувствием и стояком, который удалось побороть уже только в душе. И то, только представив юное тело кареглазого парня, который прижимается к нему, Каулитц кончил себе в руку, тихо простонав имя виновника его утренних невзгод.

Промаявшись целый день, так и не сходив в салон, Том попытался посидеть за фортепиано, но ничего не вышло, и тогда он пошёл в танцевальный зал, что находился недалеко от их дома. При этом он каждые двадцать минут поглядывал на экран своего смартфона, всё надеясь, что придёт долгожданная смс. Но, как назло, смски приходили от кого угодно, даже от оператора связи, который всегда начинает свои рассылки именно тогда, когда ждёшь какого-нибудь сверхважного сообщения. Приблизительно с той же частотой он проверял свой ящик, но там царила гробовая тишина. Потанцевав около часа, он решил, что пора бы опробовать подаренную отцом тачку. Заодно нужно бы заехать к Джордан, забрать подарки. Поэтому, вернувшись домой, он быстро принял душ, снова оделся, и когда уже подошёл к воротам гаража, сотовый в кармане джинсов завибрировал, оповещая о приходе нового сообщения: «Nov 16. Die schwarze Sonne Camping, 17.30» - гласила смс со знакомого номера, нежно обозначенного, как «Билли». Это означало завтрашний день, и Том понял, что если сейчас сядет за руль, то непременно врежется в первый же столб на дороге, а поскольку такая перспектива накануне свидания его совсем не прельщала, он, на мгновение задумавшись, набрал короткий ответ «Ок», и вернулся в дом. Элитный кемпинг, указанный в смске, находился в заповеднике Зюдшварцвальд. Отсчитав полтора часа на всякий пожарный, Том решил, что выедет не позднее четырёх, а значит, нужно будет успеть вернуться из универа, привести себя в порядок, а ещё заехать в цветочный магазин – ему очень хотелось так же подарить Биллу цветы.

Наступивший день пролетел как одно мгновение, как для одного, так и для другого. Билл выдумывал байки для Йоста, который никак не хотел отпускать его, прекрасно понимая, куда Билл собирается, и придумывал разные причины, вплоть до того, что упросил MTV взять у Каулитца интервью в срочном порядке, но Билл наорал на него, и выставил из своей квартиры. Йост хотел, чтобы всё это происходило иначе – клуб, чилл-аут, гостиница, поменьше романтики и побольше секса, а также ловкий парень за шторой, с фотоаппаратом и диктофоном. Но это явно не получалось и он был в ярости.

После скандала с Дэвидом, Билл заказал себе спа на дом, потом маникюрщицу, а потом занялся своим макияжем. В уме уже трах*я Тома во всех мыслимых и немыслимых позах, Билл с горем пополам докрасил ресницы, и быстро одевшись в заранее подготовленное, покинул свою квартиру в центре Берлина. В заказанном такси были тонированные стёкла, а потому он не особо боялся, что его могут выследить и заметить. Тем более, что в его доме был подземный паркинг, и пусть бы французские сталкерши и подкупили вахтёра, то им всё равно удастся оторваться от хвоста. Попетляв по улицам для пущей важности, Каулитц скомандовал водителю ехать в аэропорт, чтобы там сесть на самолёт и прилететь в Филлинген-Швеннинген, откуда рукой подать до заповедника.

Тем временем, Том тоже вовсю собирался, вывалив из шкафа всё своё шмотьё, и постоянно сокрушался, что ему нечего надеть. Каждая рассмотренная вещь была либо недостаточно яркой, либо слишком броской. Футболки, в свою очередь, тоже делились на эффектные и не очень. Так промучившись около получаса, Том выбрал, всё-таки, классический вариант – чёрная футболка с белым принтом, и почти чёрные джинсы. Взбрызнувшись своим любимым Dior Addict, и попрощавшись с печальной мамой, окрылённый парень вышел из дому и наконец-то сел в свою малышку, удовлетворённо поглаживая руль. Теперь самое главное – доехать.

***

- Ну иди уже ко мне, мой чертёнок.

Томный голос Каулитца буквально разрезал тишину полутёмной комнаты в самом крайнем домике кемпинга, куда служащий проводил Тома. Леманн так и застыл в дверях, пытаясь унять головокружение, накатившее удушливой волной. Картина, представившаяся его взору, заставила его шумно выдохнуть, но он по-прежнему не мог произнести ни единого слова. Мечта, казавшаяся такой недосягаемой, сидела сейчас перед ним на широкой кровати, свесив худые ноги. Тёмно-фиолетовая рубашка была наполовину расстёгнута, открывая уже плывущему взору Тома тонкие ключицы и мраморную кожу шеи и груди. Волосы, без намёка на лак, небрежно спадали на лоб, а тёмные глаза, игриво сощуренные, отражали мерцание нескольких ароматических свечей, расставленных по периметру журнального столика. Пикантности образу Мечты придавал тот факт, что она откровенно посасывала и облизывала большой чупа-чупс на палочке, демонстрируя пирсинг в остром язычке. Понимая, что ни дыхание, ни сердцебиение не намеренны более его слушаться, Том, издав жалобный стон, быстро преодолел расстояние от прихожей до кровати, бросая к ногам Каулитца, который всё также по-бля*ски облизывал леденец, пятьдесят чёрно-красных роз.

- Что же ты делаешь, Билл? Я же умираю, пожалей меня. - поцелуй в сладкие, от клубничного чупа-чупса, губы.

- Жду тебя, если честно. Ммм… как ты вкусно пахнешь… - ответный поцелуй, затягивая на себя. Вдох.

- Я… я… Билл… - губы перепорхнули к родинке на лебединой шее, воздух сгустился, не давая вдохнуть. Хриплый стон. – Ты такой горячий…

- Лучше не говори ничего, от твоего голоса я сейчас кончу, Томми… - выдох, футболка отлетает в сторону. Проводит леденцом по нижней губе с пирсингом, - Лизни его, маленький…

- Но я… аааах, Бииилл! – уже на спине, покорно облизывая круглую сладость. А он, ОН сверху, опаляя кожу на груди своим дыханием, нежно проводит языком вокруг мгновенно затвердевшего соска.

- Хочу тебя, страшно хочу, я все эти дни думал только о тебе, я с ума по тебе схожу, Том… - руки встретились, пальцы сплелись, губы снова вместе, языки исследуют друг друга, глаза горят безумным огнём.

- Я весь твой…

***

No remorse cause I still remember

The smile when you tore me apart.©

«Мой дорогой Билл, надеюсь, ты не удалишь это, как только увидишь.

Я боюсь, что сделал что-то не так. Я оскорбил тебя? Ты не хочешь меня больше видеть? Ты только скажи, в чём я виноват? Мне плохо без тебя, я задыхаюсь, я так хочу услышать от тебя хоть полслова. Билл, без тебя эта жизнь кажется такой бесцветной и пустой. Ни одна мысль не идёт в голову, я не могу даже клавиш коснуться, не то, чтобы сыграть - не чувствую рук. Я не чувствую биения сердца, не слышу звуков вокруг. Я пытаюсь понять хоть что-то. Ни одного желания не осталось, кроме как... Мне так страшно, я уверен, что ты обиделся на мою несдержанность. Я не имел права прикасаться к тебе. Я не имел права желать тебя. Прости меня, Билл. И так глупо вышло с первым письмом…

Тебе, наверное, неприятно даже вспоминать обо мне. Я понимаю это.

Прости меня ещё раз.

Твой Том Л.»

- Нет, не так… - простонал Том, в который раз нажимая клавишу «отмена». Он переписывал сообщение за сообщением, пытаясь подобрать слова, которые никак не шли на ум. Всё выглядело либо слишком скомкано, либо многословно, а последнего он не мог допустить – читай Билл слишком длинное послание, он может просто рассердиться и не дочитать до конца. А сейчас Тому нужно было, чтобы Билл прочитал всё. Казалось ему сейчас, будто бы вся жизнь зависит от тех нескольких слов, что он отправит своей своенравной Диве. Почему-то не было злости или раздражения, было именно ощущение того, что он обидел Билла каким-то образом. И сейчас надо было написать достойное письмо, в котором попросить прощения. Хотя, за что именно его просить, Том до конца не понимал - Билл сам позвал его, сам позволил ему касаться себя, сам его захотел, и сам его… Дальше парня начинали душить слёзы. Леманн вообще не плакал лет с десяти, и то, последний раз это было потому, что отец сильно отругал его за прогул уроков. С тех пор Том ни разу не пропустил ни одного, и закончил школу с отличием. Единственным исключением для него был Билл. Только он мог заставить тонкие солёные дорожки пробегать по щекам.

Вот уже две недели, как от Каулитца не было никаких вестей. Они расстались на следующий вечер после того, как встретились в лесном коттедже кемпинга. А вернувшись домой, Том обнаружил короткое послание в мейле: «Ты был великолепен. Спасибо. Уже скучаю». И всё. Леманн попытался ответить коротко, но не получилось - написал две вордовские страницы. И что теперь?

«Теперь я схожу с ума, потому что не знаю, чем обидел тебя. Ты столько всего переносишь, у тебя и без меня столько хлопот, а тут я со своими признаниями. Но я не мог написать тебе коротко, ведь я чувствую столько всего. Надеюсь, что у меня получилось передать то, как я отношусь к тебе. Ты сделал меня самым счастливым человеком на свете. Надеюсь, ты веришь, что для меня ты – намного больше, чем…»

«Чем кто? Ну да, так и скажу: Билл, ты для меня не просто развлечение. Прекрасно! Глупее фразы не придумаешь!» - подумал Том, снова удаляя письмо, так и не дописав. Слова никак не хотели находиться, да и не объяснишь такие вещи одним предложением. Переписывая послание одно за другим, Том даже забыл о дневнике. И сейчас, снова осознав тщетность своих попыток, зло захлопнув ноут, Леманн подошёл к окну. На улице плавно падал снег, и Том открыл окно, подставляя руку под крупные хлопья, которые, мягко касаясь горячей ладони, превращались в капельки воды. Их прикосновения напоминали поцелуи. ЕГО поцелуи. Такие же нежные, влажные, и такие же ледяные. В груди снова всё сжалось, выталкивая наружу тихий всхлип.