Сновидящий и сновидимый

Я подъехал к дому дона Хуана рано утром. По дороге я переночевал в мотеле с таким расчетом, чтобы приехать до полудня.

Дон Хуан был где-то за домом и вышел ко мне, когда я его окликнул. Он тепло приветствовал меня и передал мне впечатление того, что рад меня видеть. Затем он сделал замечание, которое должно было заставить меня почувствовать себя легко, но произвело противоположное действие.

– Я услышал шум мотора, – сказал он с улыбкой. – И поэтому спрятался за домом, чтобы ты, чего доброго, не испугался, увидев меня на пороге.

Отметив мой мрачный вид и подавленность, дон Хуан сказал, что я напоминаю ему Элихио, который достаточно угрюм, чтобы быть хорошим магом, но слишком угрюм, чтобы стать человеком знания. Он добавил, что единственный способ противостоять разрушительному воздействию мира магов – это смеяться над ним.

Он не ошибся в оценке моего настроения. Я действительно нервничал и был испуган. Мы отправились побродить по пустыне, и мне понадобился не один час, чтобы развеяться.

Эта простая прогулка с ним вернула мне душевное равновесие лучше любых разговоров.

Мы гуляли долго и вернулись лишь к вечеру. Я основательно проголодался. После еды мы устроились на веранде. Небо было ясным. Послеполуденный свет принес мне чувство удовлетворения, и мне хотелось поговорить.

– Вот уже несколько месяцев я чувствую себя не в своей тарелке, – сказал я. – В том, что вы говорили и делали в мой последним приезд, было что-то действительно ужасающее.

Дон Хуан ничего не сказал. Он встал и несколько раз прошелся по веранде.

– Мне нужно поговорить об этом, – сказал я. – Я стал одержим этим и не могу не думать об этом постоянно.

– Ты боишься? – спросил он.

Я не боялся. Скорее, я был ошеломлен, перегружен тем, что увидел и услышал. Бреши в моем разуме были такими гигантскими, что я должен был или чинить их, или вообще отбросить свой проклятый рассудок. Мои замечания рассмешили его.

– Не выбрасывай пока свой разум, – сказал он. – Еще не время. Хотя это когда-нибудь и произойдет, но я не думаю, что сейчас именно тот случай.

– Нужно ли мне самому пытаться найти объяснение случившемуся?

– Конечно, – сказал он. – Это твой долг – успокоить ум. Воины выигрывают свои битвы не потому, что они бьются головами о стены, а потому, что берут их. Воины прыгают через стены. Они не разрушают их.

– Как же мне перепрыгнуть через эту? – спросил я.

– Прежде всего, я думаю, смертельно неправильно для тебя относиться к чему-либо так серьезно, – сказал он, садясь рядом со мной. – Есть три рода плохих привычек, которыми мы пользуемся вновь и вновь, сталкиваясь с необычными жизненными ситуациями. Во-первых, мы можем не придавать значения тому, что происходит или произошло, и чувствовать себя при этом так, словно ничего не случилось. Это – путь фанатика. Второе – мы можем все принимать за чистую монету, как если бы мы знали, что происходит. Это – путь набожного человека. И третье – мы можем сделаться одержимыми событием, потому что не можем ни пренебречь им, ни искренне принять. Это путь дурака. Не твой ли? Есть четвертый, правильный – путь воина. Воин действует так, как если бы никогда ничего не случалось, потому что он ни во что не верит. И, однако же, он все принимает за чистую монету. Он принимает, не принимая, и игнорирует, не игнорируя. Он никогда не чувствует себя знающим, и в то же время никогда не чувствует себя так, словно ничего не происходит. Он действует так, как будто он в полном контроле, даже если у него, может быть, сердце в пятки ушло. Если действуешь таким образом, то одержимость рассеивается.

Мы долгое время молчали. Слова дона Хуана были для меня подобны бальзаму.

– Могу ли я говорить о доне Хенаро и его дубле? – спросил я.

– Это зависит от того, что ты хочешь сказать о нем, – ответил он. – Ты собираешься индульгировать в своей одержимости?

– Я собираюсь индульгировать в объяснениях, – сказал я. – Я одержим этим потому, что не осмеливался приехать к тебе, а больше мне не с кем поговорить о своих затруднениях и сомнениях.

– Разве ты не говоришь со своими друзьями?

– Я-то говорю, но чем они могут мне помочь?

– Никогда не думал, что тебе нужна помощь. Ты должен культивировать чувство, что воин ни в чем не нуждается. Помощь в чем? У тебя есть все необходимое для этого экстравагантного путешествия, которым является твоя жизнь. Я пытался научить тебя тому, что реальным опытом является быть человеком, и что все, что имеет значение – это быть живым. Жизнь – это маленькая прогулка, которую мы предпринимаем сейчас, жизнь сама по себе достаточна, сама себя объясняет и заполняет.

Понимая это, воин живет соответственно. Поэтому можно без малейшей самонадеянности сказать, что опыт всех опытов – это быть воином.

Он выжидающе посмотрел на меня, но я медлил, тщательно подбирая слова.

– Если воин нуждается в утешении, – продолжал дон Хуан, – он просто выбирает любого человека и рассказывает ему о каждой детали своей обеспокоенности. В конечном счете, воин не ищет ни понимания, ни помощи. Говоря, он просто освобождается от своего же собственного давления. Но это при условии, что у воина есть склонность к разговору. Если у него нет такой склонности, то он не говорит ни с кем. Но ты живешь не совсем как воин, во всяком случае, пока что. И ловушки, которые ты встречаешь на своем пути, должны быть действительно монументальными. Я тебе сочувствую.

Казалось, он говорил серьезно. Судя по выражению участия в его глазах, это был он сам, а не его дубль. Он встал, погладил меня по голове и прошелся взад-вперед по веранде, поглядывая на чапараль вокруг дома. Его движения встревожили меня.

Чтобы расслабиться, я заговорил о своей дилемме. Я чувствовал, что мне уже абсолютно поздно притворяться невинным наблюдателем. Под его руководством я научился достигать удивительных состояний, таких как «остановка внутреннего диалога» и контролирование своих снов. Это были такие вещи, которые нельзя было подстроить или сбросить со счетов. Я следовал его советам, хотя и не всегда буквально, и частично преуспел в разрушении повседневных распорядков, принятии ответственности за свои поступки, стирании личной истории. И наконец я пришел к тому, что еще несколько лет назад приводило меня в ужас. Отныне я мог оставаться в одиночестве без нарушения физического или эмоционального комфорта. Пожалуй, это было моим самым впечатляющим достижением. С точки зрения моего прежнего «я», долго находиться в одиночестве и «не сойти с ума» было немыслимым. Я остро чувствовал изменения, которые происходили в моей жизни и в моем взгляде[2] на мир. И так же я сознавал, что моя реакция на откровения дона Хуана и дона Хенаро о дубле была несколько преувеличенной и неадекватной.

– Что со мной не так, дон Хуан? – спросил я.

– Ты индульгируешь, – бросил он. – Ты чувствуешь, что индульгировать в сомнениях и размышлениях – это признак чувствительного человека. Но суть тут в том, что ты очень далек от того, чтобы быть чувствительным. Поэтому, зачем же притворяться? Однажды я говорил тебе, что воин в смирении принимает себя таким, каков он есть.

– Ты так говоришь, словно я намеренно обманываю самого себя, – сказал я.

– Мы обманываем самих себя намеренно, – сказал он. – Все мы осознаем свои действия, но наш маленький ум превращает себя в монстра, каковым он себя воображает. Однако, он слишком мал для такой большой формы.

Я объяснил ему, что моя дилемма, пожалуй, еще более сложна, чем ему кажется. Я сказал, что до тех пор, пока он и дон Хенаро были для меня людьми, подобными мне, их высший контроль делал их образцом для моего собственного поведения. Но если они являются людьми, совершенно отличными от меня по своей сути, то я не могу больше воспринимать их как пример, а только как нечто чуждое и странное, стремиться к чему невозможно при всем желании.

– Хенаро – человек, – сказал дон Хуан ободряющим тоном. – Правда, он уже больше не такой человек, как ты, но это его достижение, и это не должно возбуждать в тебе страх. Если он другой, то тем больше причин восхищаться им.

– Но его отличие – это не человеческое отличие, – сказал я.

– А что же это, по твоему, такое? Разница между человеком и лошадью?

– Не знаю, но он не такой, как я.

– Однако когда-то он был таким.

– Но могу ли я понять его изменения?

– Конечно, ты и сам меняешься.

– Ты хочешь сказать, что я разовью дубля?

– Никто не развивает дубля. Это просто способ говорить об этом. Из-за своей любви к разговорам ты являешься мешком слов. Ты – в сетях их значений. Сейчас ты думаешь, что дубля развивают какими-нибудь злыми чарами. Но все мы, светящиеся существа, имеем дубля. Все мы! Воин учится осознавать это, только и всего. Есть, видимо, почти непроходимые барьеры, охраняющие это осознание, но этого можно было ожидать. Эти барьеры и есть то, что превращает прибытие к этому осознанию исключительным вызовом.

– Почему я так боюсь этого, дон Хуан?

– Потому что ты думаешь, что дубль – это то, что означают слова. Двойник, или другой ты. Я выбрал это слово только для описания. Дубль – это ты сам. И к нему нельзя подходить никаким другим образом.

– Что если я не хочу его иметь?

– Дубль – это не дело личного выбора. И точно так же не нам решать, кто будет учиться знанию магов, которое ведет к такому осознанию. Ты никогда не задавал себе вопрос, почему именно ты?

– Все время. Я сотни раз задавал этот вопрос и себе, и тебе тоже, но ты так и не ответил.

– Я имею в виду, что ты должен задавать себе этот вопрос не как требующий ответа, а в смысле размышления воина над его огромной удачей. Удачей оттого, что он нашел вызов.

Превратить его в обыкновенный вопрос – затея обычного самодовольного человека, который хочет этим восхищаться и или об этом жалеть. Меня не интересует такого рода вопрос, потому что нет способа ответить на него. Избрать тебя было замыслом силы. Никто не может распознать планов силы. Теперь, когда ты выбран, ты уже ничего не сможешь сделать для того, чтобы остановить выполнение этого плана.

– Но ты сам говорил мне, дон Хуан, что всегда можно потерпеть неудачу.

– Это верно. Всегда можно потерпеть неудачу. Но я думаю, ты имеешь в виду что-то другое. Ты хочешь найти выход из положения; ты хочешь иметь свободу потерпеть неудачу и бросить все на своих собственных условиях. Слишком поздно. Воин находится в руках силы, и его единственная свобода заключается в том, чтобы выбрать безупречную жизнь. Нет никакого способа разыграть победу или поражение. Твой рассудок, для того, чтобы отказаться от целостности самого себя, может захотеть, чтобы ты потерпел неудачу. Но есть контрмера, которая не позволит тебе провозгласить ложную победу или ложное поражение. Если ты думаешь, что можешь отступить в гавань поражения, то ты не в своем уме. Твое тело будет стоять на страже и не позволит тебе пойти этим путем.

Он тихонько засмеялся.

– Почему ты смеешься? – спросил я.

– Ты в ужасном положении, – сказал он. – Тебе слишком поздно возвращаться, но слишком рано действовать. Все, что ты можешь – это только наблюдать. Ты похож на младенца, который уже не может вернуться в материнское лоно, но еще не может ни резвиться, ни тем более действовать самостоятельно. Все, что может ребенок – это наблюдать и слушать потрясающие рассказы о действиях. Ты сейчас как раз в таком положении. Ты не можешь вернуться в лоно своего прежнего мира, но в то же время не можешь действовать с силой. Ты можешь лишь наблюдать за поступками силы и слушать рассказы – рассказы о силе.

Дубль – один из таких рассказов. Ты это знаешь, и именно потому твой разум настолько этим захвачен. Притворяясь понимающим, ты лишь бьешься головой о стену. В качестве объяснения, могу сказать тебе только то, что дубль, хоть к нему и приходят через сновидение, реален настолько, насколько это возможно.

– Согласно тому, что ты мне рассказал, дон Хуан, дубль может совершать поступки. Может ли в таком случае дубль…

Он прервал меня, напомнив, что неуместно ссылаться на его рассказы, так как я видел дубля собственными глазами.

– Конечно, дубль может совершать поступки, – сказал я.

– Конечно! – ответил он.

– Но может ли дубль действовать от самого себя?

– Это он сам, черт возьми!

Мне было трудно пояснить свою мысль. Я хотел сказать, что если маг может совершать два поступка одновременно, то его способность к утилитарным действиям удваивается. Он может работать на двух работах, бывать в двух местах, видеть двух людей и так далее, одновременно. Дон Хуан терпеливо слушал.

– Позволь мне выразиться так, – продолжал я. – Гипотетически, может ли дон Хенаро убить кого-нибудь за сотни километров от себя, поручив сделать это своему дублю?

Дон Хуан смотрел на меня. Он покачал головой и отвел глаза в сторону.

– Ты переполнен рассказами о насилии, – сказал он. Хенаро никого не может убить просто потому, что у него больше не осталось заинтересованности в других людях. К тому времени, когда воин способен превозмочь видение и сновидение и осознает свое свечение, в нем не остается подобных интересов.

Я указал на то, что в самом начале моего ученичества он заявил, что маг, с помощью своего союзника, может быть перенесен за сотни километров для того, чтобы нанести удар своему врагу.

– В этот рез я ответственен за твое замешательство, – сказал он, – но ты должен помнить, что в другой раз я говорил тебе, что с тобой я следую тем шагам, которые предписал мне мой собственный учитель. Он был магом. Мне следовало и тебя погрузить в тот мир. Я этого не сделал, потому что меня больше не заботят подъемы и падения окружающих меня людей. Однако слова моего учителя приклеились ко мне. И я неоднократно разговаривал с тобой так, как он сам говорил со мной. Видишь ли, Хенаро – человек знания. Самый чистый из всех. Его поступки безупречны. Он вне обычных людей и магов. Его дубль – это выражение его радости и юмора. Так что он, пожалуй, не сможет использовать его для создания или разрешения ординарных ситуаций. Насколько я знаю, дубль – это осознание нашего состояния как светящихся существ. Хенаро как дубль может делать все что угодно, и, тем не менее, он предпочитает быть ненавязчивым и мягким.

Моей ошибкой было ввести тебя в заблуждение заимствованными словами. Мой учитель был неспособен производить те эффекты, которые создает Хенаро. Для моего учителя, к несчастью, очень многие вещи остались, как для тебя, только рассказами о силе.

Я почувствовал себя обязанным отстаивать свою точку зрения. Я сказал, что говорил в гипотетическом смысле.

– Не существует гипотетического смысла, когда ты говоришь о мире людей знания. Человек знания не может причинятьвред окружающим людям. Ни гипотетически, ни как угодно еще.

– Но что, если окружающие люди замышляют что-то против его благополучия и безопасности? Может ли он тогда использовать свой дубль для защиты?

Он неодобрительно прищелкнул языком.

– Что за невероятное насилие в твоих мыслях? – сказал он. – Никто ничего не может замышлять против безопасности и благополучия человека знания. Он видит, и поэтому всегда сумеет избежать подобных вещей.

Хенаро, например, намеренно пошел на риск, встречаясь, с тобой. Однако ты не можешь сделать ничего, что угрожало бы его здоровью или безопасности. В противном случае его видение дало бы ему об этом знать. Наконец, если в тебе есть что-либо врожденно-вредное для него, и его видение не сможет до этого добраться, тогда это – его судьба, и ни Хенаро, ни кто бы то ни было другой не смогут избежать этого. Так что, как видишь, человек знания все контролирует, не контролируя ничего.

Мы помолчали. Солнце почти коснулось верхушек густых высоких кустов с западной стороны дома. До захода солнца еще оставалось около двух часов.

– Почему бы тебе не позвать Хенаро? – спросил он Хуан как бы невзначай.

Мое тело подпрыгнуло. Первым моим побуждением было бросить все и бежать к машине. Дон Хуан расхохотался. Я сказал ему, что не нуждаюсь в том, чтобы доказывать что-либо самому себе, и что я вполне удовлетворен тем, что разговариваю с ним. Дон Хуан никак не мог перестать смеяться. Наконец, он сказал, что это позор, что дон Хенаро не сможет насладиться такой великолепной сценой.

– Видишь ли, если тебе неинтересно позвать Хенаро, то мне интересно, – сказал он решительным тоном. – Мне нравится его компания.

У меня появился ужасно кислый привкус во рту. Лицо покрылось испариной. Капли пота катились с бровей и верхней губы. Я хотел что-нибудь сказать, но сказать мне было, в сущности, нечего. Дон Хуан бросил на меня долгий изучающий взгляд.

– Давай, – сказал он. – Воин всегда готов. Быть воином – это не значит просто желать им быть. Это, скорее, бесконечная битва, которая будет длиться до последнего момента. Никто не рождается воином. Точно так же никто не рождается разумным существом. Мы сами себя делаем тем и другим. Соберись, я не хочу, чтобы Хенаро видел тебя таким дрожащим.

Он поднялся и прошелся взад и вперед по чистому полу веранды. Я не мог оставаться спокойным. Моя нервозность была настолько интенсивной, что я не мог больше писать и вскочил на ноги.

Дон Хуан заставил меня бежать на месте, обратясь лицом к западу. Он уже заставлял меня проделывать это ранее в различных обстоятельствах. Сутью этого бега было извлечь силу из надвигающихся сумерек, поднимая руки кверху с расставленными веером пальцами надо было с силой сжать их, когда руки находились в средней точке между горизонтом и зенитом.

Упражнение подействовало, я почти сразу же успокоился и собрался. Я не мог не удивляться тому, что случилось со старым «мной», который никогда раньше не мог расслабиться, выполняя эти движения, казавшиеся такими простыми и идиотскими.

Я хотел сконцентрировать внимание на той процедуре, которой дон Хуан, без сомнения, воспользуется для вызова дона Хенаро. Я предвидел какие-то невероятные действия. Но дон Хуан встал на краю веранды, приложил руки ко рту и закричал: «Хенаро! Иди сюда!»

Через секунду дон Хенаро вышел из чапараля. Оба они сияли. Они практически танцевали передо мной. Дон Хенаро очень приветливо поздоровался со мной, а затем уселся на молочный ящик.

Со мной было что-то ужасно не так. Я был спокоен и не волновался. Какое-то невероятное состояние безразличия и отчужденности охватило меня. Казалось, я наблюдал за собой со стороны. Совершенно бесстрастно я стал рассказывать дону Хенаро, что за время своего последнего визита он напугал меня чуть ли не до смерти, и что даже во время моих опытов с психотропными растениями я не бывал в состояниях такого полного хаоса. Оба они приветствовали мои заявления, как будто я делал их специально для того, чтобы их рассмешить. Я засмеялся вместе с ними.

Они явно осознавали мое состояние эмоционального оцепенения; наблюдали за мной и потакали мне так, как если бы я был пьян.

Что-то во мне отчаянно боролось, пытаясь превратить все это в знакомую ситуацию. Мне хотелось быть озабоченным и испуганным.

В конце концов, плеснув мне в лицо водой, дон Хуан велел сесть и записывать. Он в очередной раз повторил, что если я не буду писать, то умру. Действительно, стоило мне записать первых несколько слов, как я начал приходить в себя. Казалось, что-то вновь становилось кристально ясным. Что-то, мгновение назад бывшее мутным и оцепенелым.

Я пришел в себя, и ко мне вернулись все мои обычные страхи. Как ни странно, меня это устраивало больше, чем не быть испуганным. Узнаваемость моих прежних реакций, даже не слишком приятных, была восхитительной передышкой.

Наконец я понял, что дон Хенаро просто вышел из чапараля. Мои обычные процессы начали функционировать. Я начал с отказа думать или размышлять об этом событии и принял решение не о чем его не спрашивать и быть, на этот раз молчаливым свидетелем.

– Хенаро прибыл вновь только ради тебя, – сказал дон Хуан.

Дон Хенаро сидел на наклоненном молочном ящике, прислонившись спиной к стене. Он изображал всадника, покачиваясь и держа перед собой воображаемую уздечку.

– Это правда, Карлитос, – сказал он, и вернул ящик в нормальное положение.

Он «спешился», перекинув ногу через воображаемую шею лошади. Его движения были столь совершенны, что на секунду у меня возникла полная иллюзия, что он прибыл верхом. Он подошел ко мне и сел слева.

– Хенаро пришел, потому что он хочет рассказать тебе о другом, – сказал дон Хуан, делая вид, что уступает дону Хенаро трибуну. Дон Хенаро поклонился, повернувшись лицом ко мне.

– Что ты хочешь знать, Карлитос? – спросил он неестественно высоким голосом.

– Ладно, раз уж ты хочешь рассказать мне о дубле, то рассказывай все, – сказал я с наигранной небрежностью.

Оба они покачали головой и посмотрели друг на друга.

– Хенаро хочет рассказать тебе о сновидящем и сновидимом, – сказал дон Хуан.

– Как ты знаешь, Карлитос, – сказал дон Хенаро тоном оратора, начинающего речь, – дубль начинается в сновидении.

Он пристально посмотрел на меня, улыбнулся и перевел взгляд на мою записную книжку и карандаш.

– Дубль – это сон, – сказал он, потянувшись.

Дон Хенаро встал, прошел к краю веранды и вошел в чапараль. Он стоял у куста, повернувшись к нам в профиль. Казалось, он мочился. Через секунду я заметил, что с ним что-то неладно. Было похоже, что он изо всех сил пытается помочиться, но не может. По смеху дона Хуана я понял, что это очередная шутка. Дон Хенаро изгибался так комично, что вызвал у нас настоящую истерику.

Дон Хенаро вернулся на веранду и сел. Его улыбка излучала редкую теплоту.

– Когда не можешь, то уж не можешь, – сказал он и пожал плечами. Затем, после секундной паузы он добавил, вздохнув: – Да, Карлитос, дубль – это сон.

– Ты хочешь сказать, что он нереален? – спросил я.

– Нет, я хочу сказать, что он – сон, – ответил он.

Тут вмешался дон Хуан и сказал, что дон Хенаро говорит о первом проявлении осознания того, что мы – светящееся существа.

– Все мы различны, и потому различны детали нашей борьбы, – сказал дон Хуан. – Однако шаги, которым мы следуем, чтобы прибыть к дублю, одинаковы для всех. Особенно первые шаги, которые так спутаны и сомнительны.

Дон Хенаро согласно кивнул и сделал замечание о неопределенности, существующей у мага на этой стадии.

– Когда это случилось со мной впервые, я не знал, что происходит. Однажды, собирая растения в горах, я добрался до места, на котором явно уже побывали другие травники. У меня уже было два огромных мешка лекарственных трав, и я собрался возвращаться домой. Решив отдохнуть перед обратной дорогой, я прилег у тропы в тени дерева и заснул. Вдруг я проснулся от какого-то шума и увидел, что с холма спускаются люди. Я быстро отбежал на несколько шагов и спрятался в кустах. Вдруг у меня возникло чувство, что я что-то забыл. Я взглянул со мной ли два мои мешка с растениями. Их не было. Я посмотрел на то место, где я спал и от испуга чуть не потерял штаны. Я все еще спал там! Это был я! Я потрогал свое тело. Это был я сам! Люди уже подходили к тому мне, который спал; в то время как я, который не спал, беспомощно выглядывал из укрытия. «Черт возьми! – подумал я. – Сейчас они увидят меня и заберут мешки». Но они прошли мимо, словно меня там и не было.

Мое видение было настолько живым, что я совсем взбесился. Я закричал и тогда проснулся вновь. Черт побери! Это был сон!

Дон Хенаро замолчал и взглянул на меня, как бы ожидая вопроса или замечания.

– Скажи ему, где ты проснулся во второй раз, – сказал дон Хуан.

– Я проснулся у дороги, где и заснул. Но на какой-то момент я не до конца понимал, где я действительно находился. Я вроде бы смотрел на себя просыпающегося, а затем что-то потянуло меня к краю дороги, и я очнулся, протирая глаза.

Последовала длинная пауза. Я не знал, что сказать.

– Что ты сделал потом? – спросил дон Хуан.

Они засмеялись, и я понял, что дон Хуан поддразнивает меня. Это была пародия на мою манеру задавать вопросы.

Дон Хенаро продолжил. Он сказал, что на секунду застыл, а затем пошел все проверить.

– Место, где я прятался, было в точности таким, каким я его видел, – сказал он. – И люди, которые прошли мимо меня, удалялись по дороге. Я сбежал с холма и убедился, что это были те самые люди, которых я видел. Я шел с ними до самого города. Должно быть, они посчитали меня ненормальным. Я расспрашивал их, не видели ли они моего друга, спящего у дороги. Все они сказали, что не видели.

– Как видишь, – сказал дон Хуан, – все мы проходим через одни и те же сомнения. Мы боимся сойти с ума. Но, к несчастью для нас, мы все уже и так сумасшедшие.

– Однако ты чуть больше сумасшедший, чем все мы, – сказал мне дон Хенаро и подмигнул. – И более подозрительный.

Они посмеялись над моей подозрительностью, и дон Хенаро стал рассказывать дальше.

– Все мы изрядные тупицы, – сказал он. – Так что не ты один такой, Карлитос. Пару дней я был выбит из колеи этим сном, но затем мне пришлось зарабатывать себе на жизнь и заботиться о множестве других вещей. И у меня действительно не было времени раздумывать над загадкой своих снов. Так что скоро я вообще забыл об этом. Я был очень похож на тебя.

Но однажды, несколько месяцев спустя, после ужасно утомительного дня, я заснул после обеда, как бревно. Как раз пошел дождь, и течь в крыше разбудила меня. Я вскочил с постели и забрался на крышу дома, чтобы починить ее прежде, чем натечет много воды. Я чувствовал себя таким бодрым и сильным, что закончил работу в одну минуту, даже не вымокнув. Я подумал, что мой короткий сон подействовал на меня очень хорошо. Когда я все закончил, я вернулся в дом, чтобы поесть что-нибудь, но обнаружил, что не могу глотать. Я подумал, что заболел и, размяв кое-каких корней и листьев, привязал их к шее, а затем отправился в постель. И, когда я подошел к своей постели, я опять чуть не уронил штаны. Я был там, в постели, и спал! Я хотел было потрясти самого себя и разбудить, но чувствовал, что это сильно не та вещь, которую я должен сделать. Поэтому я выбежал из дому Охваченный паникой, я бесцельно бродил среди холмов. У меня не было ни малейшего представления, куда я иду, и, хотя я жил там всю жизнь, я заблудился. Я шел под дождем и даже не замечал его. Похоже было на то, что я не мог думать. А затем молния и гром стали настолько интенсивными, что я проснулся опять.

На секунду он сделал паузу.

– Ты хочешь узнать, где я проснулся?

– Конечно, хочет, – ответил дон Хуан.

– Я проснулся в холмах под дождем.

– Но как ты узнал, что ты проснулся? – спросил я.

– Мое тело знало это, – ответил он.

– Это был глупый вопрос, – вставил дон Хуан. – Ты ведь и сам знаешь, что что-то в воине всегда осознает каждое изменение. И целью пути воина как раз является усиление и поддержание этого осознания. Воин заботится о нем, очищает и полирует до блеска.

Он был прав. Я вынужден был признать, что какая-то часть меня действительно всегда осознает и регистрирует все, что бы я ни делал.

Однако же это не имело ничего общего с моим обыденным осознанием самого себя. Это было что-то другое, чего я не мог обозначить. Я сказал им, что, возможно, дон Хенаро сможет описать это лучше меня.

– Ты отлично все делаешь и сам, – сказал дон Хенаро. – Это внутренний голос, который говорит тебе, что есть что. И в тот раз он сказал мне, что я проснулся вторично. Проснувшись, я вначале решил, что нахожусь в сновидении. Затем я понял, что это не было настоящим сновидением, хотя и не было обычным сном. Поэтому я остановился на другой версии: что я ходил во сне полупроснувшись. Я не мог тогда понять этого иначе.

Дон Хенаро сказал, что его бенефактор объяснил ему, что испытанное им совсем не было сном, и он не должен настаивать на том, чтобы рассматривать это как хождение во сне.

– Он сказал тебе, что это было? – спросил я.

– Он сказал, что это была бука, – ответил Хенаро голосом маленького ребенка.

Я объяснил, что хочу знать, объяснял ли бенефактор дона Хенаро эти вещи так же, как они объясняют их мне.

– Конечно, объяснял, – сказал дон Хуан.

– Мой бенефактор сказал, что тот сон, в котором человек смотрит на себя спящего, – продолжал дон Хенаро, – является временем дубля. Он рекомендовал мне не растрачивать свою силу на удивление или на вопросы самому себе, а использовать возможность действовать и быть готовым к следующему шансу.

Следующий шанс представился, когда я был в доме моего бенефактора. Дом моего бенефактора был большим. Он был богатым человеком, на него работало много людей.

В тот день я помогал ему в работе по дому. Затем я лег отдохнуть и, по обыкновению, крепко заснул. Его дом определенно был местом силы и помог мне. Внезапно я проснулся от громкого шума. Звук походил на шум от лопаты, которой копают гравий. Я сел, прислушиваясь, а затем поднялся. Звук был очень беспокоящим, и я не мог понять почему. Я подумал, не пойти ли мне посмотреть, что там такое, и вдруг увидел самого себя спящим на полу. На этот раз, однако, я знал, чего мне ожидать и что делать, и последовал за звуком. Я прошел вглубь дома. Там никого не было. Звук, казалось, доносился извне. Я продолжал следовать за ним. Чем дальше я шел, тем быстрее мог двигаться. В конце концов, я оказался в отдаленном месте, где стал свидетелем невероятных вещей.

Он объяснил, что хотя в то время он был начинающим и в области сновидения сделал еще очень мало, но при этом обладал сверхъестественной легкостью сновидеть, что он смотрит на себя самого.

– И куда же ты пришел, дон Хенаро? – спросил я.

– Тогда я в первый раз действительно двигался в сновидении, – сказал он. – Однако я уже знал о нем достаточно, чтобы вести себя правильно. Я ни на что не смотрел прямо, и в конце концов оказался в глубоком овраге, где у моего бенефактора росли некоторые из его растений силы.

– Так ты думаешь, что в этом случае лучше знать о сновидении не слишком много? – спросил я.

– Нет, – вставил дон Хуан. – У каждого из нас есть способность что-нибудь делать с особой легкостью. У Хенаро – талант к сновидению.

– Что ты увидел в овраге, дон Хенаро? – спросил я.

– Я увидел, как мой бенефактор выполняет некоторые опасные маневры с людьми. Я думал, что нахожусь здесь, чтобы помочь ему, и спрятался за деревьями. Однако я не знал, чем помочь. Но вскоре догадался, что эта сцена для того, чтобы я наблюдал за ней, а не участвовал.

– Где, как и когда ты проснулся?

– Я не знаю, когда я проснулся. Должно быть, прошло несколько часов. Я знаю только, что последовал за моим бенефактором и другими людьми. По пути они громко спорили, и когда вошли в дом, шум их голосов разбудил меня. Я был на том же месте, где видел себя спящим.

Проснувшись, я понял, что все, что я видел или делал, не было сном. Я действительно уходил на какое-то расстояние, ведомый звуком.

– Знал ли твой бенефактор, что ты делаешь?

– Конечно. Он специально производил этот звук лопатой, чтобы помочь мне выполнить свою задачу. Войдя в дом, он сделал вид, что недоволен тем, что я заснул. Я знал, что он видел меня. Позднее, когда его друзья ушли, он рассказал мне, что заметил мое свечение, скрывающееся за деревьями.

Дон Хенаро считал, что эти три случая поставили его на тропу сновидения, и добавил, что у него ушло пятнадцать лет на то, чтобы дождаться следующего раза.

– Четвертое видение было еще более странным и сложным, – сказал он. – Я оказался посреди возделанного поля, обнаружив себя спящим на боку. Я знал, что нахожусь в сновидении, потому что каждую ночь настраивался на сновидение. Обычно каждый раз, когда я видел себя спящим, я был на том месте, где заснул. На этот раз я не был у себя в постели, хотя и знал, что вечером уснул там. В этом сновидении был день. Итак, я начал исследовать. Я отошел от того места, где лежал, и сориентировался. На самом деле я находился не так уж далеко от дома – милях в двух, не больше. Я прошелся вокруг, обращая внимание на каждую деталь, встал в тени большого дерева, росшего поблизости, и посмотрел через небольшую равнину на кукурузные поля, расположенные по склону холма. И тут меня поразило нечто совершенно необычное: детали окружающего не менялись и не исчезали, как бы долго я на них не смотрел. Испугавшись, я побежал обратно к тому месту, где спал. Я был еще там, как и прежде. Я стал рассматривать себя. У меня было жуткое ощущение безразличия по отношению к телу, на которое я смотрел.

Затем я услышал, что приближаются люди. Люди, казалось, всегда крутились вокруг меня. Я взбежал на небольшой холм и осторожно посмотрел оттуда. Десять человек приближались к тому полю, где я находился. Все они были молодыми людьми. Я бегом вернулся к борозде, и пережил ужаснейшие моменты в своей жизни, пока смотрел на самого себя, лежащего и храпящего, как свинья. Я знал, что должен разбудить себя, но не имел представления, как это сделать. Я знал также, что смерти подобно для меня разбудить себя самого. Но если бы эти молодые люди обнаружили бы меня там, они бы очень сильно вышли из себя. Все эти соображения, пронесшиеся у меня в голове, на самом деле не были мыслями. Они, скорее, были сценами у меня перед глазами. Моя обеспокоенность была, например, сценой, в которой я смотрел на самого себя, ощущая при этом, как меня лупят кулаками. Я называю это обеспокоенностью. После того первого раза такое бывало со мной неоднократно.

Итак, поскольку я не знал, что предпринять, то стоял, глядя на самого себя в ожидании самого худшего. Группа быстротечных образов пронеслась у меня перед глазами. В особенности я уцепился за вид моего дома и моей постели. Картина была очень ясной. О, как я хотел оказаться опять в своей постели! Затем что-то встряхнуло меня, как будто кто-то меня ударил, и я проснулся. Я был у себя в постели! Очевидно, я сновидел.

Я выскочил из постели и побежал к месту моего сновидения. Все было в точности таким, как я видел. Молодые люди работали там. Я долгое время наблюдал за ними. Это были те же самые молодые люди.

Я вернулся туда к вечеру, когда все ушли, и остановился на том месте, где видел себя спящим. Да, кто-то лежал здесь. Трава была примята!

Дон Хуан и дон Хенаро наблюдали за мной. Они были похожи на двух странных животных. По спине у меня пробежал озноб. Я был на грани индульгирования в очень рациональном страхе, что они не были в действительности людьми, подобными мне, но тут дон Хенаро рассмеялся.

– В те дни, – сказал он, – я был совершенно таким же, как ты, Карлитос. Я хотел все проверить. Я был таким же подозрительным, как и ты.

Он остановился, поднял палец и погрозил мне, а затем повернулся к дону Хуану.

– Ты не был таким подозрительным, как этот парень? – спросил он.

– Нисколько, – сказал дон Хуан. Он – чемпион.

Дон Хенаро повернулся ко мне и изобразил жест извинения. – Кажется, я ошибся, – сказал он. – Я не был таким подозрительным, как ты.

Они тихо засмеялись, как бы не желая шуметь. Тело дона Хуана сотрясалось от приглушенного смеха.

– Это твое место силы, – сказал дон Хенаро шепотом. – Ты уже списал до костей все пальцы на том месте, где сидишь. Ты когда-нибудь делал здесь какое-нибудь могучее сновидение?

– Нет, он не делал, – сказал дон Хуан тихим голосом. – Но зато он делал могучее писание.

Казалось, они не хотели громко смеяться. Их тела сотрясались. Тихий смех был похож на ритмическое покашливание.

Дон Хенаро выпрямился и подсел ко мне поближе. Он несколько раз похлопал меня по плечу, говоря, что я негодяй, а затем с огромной силой рванул меня за левую руку к себе. Потеряв равновесие, я упал вперед, едва не ударившись лицом о твердый грунт. Я успел лишь выбросить перед собой правую руку и смягчить падение. Кто-то из них схватил меня за шею и прижал к земле. Я не был уверен, кто именно. Державшая меня рука была похожа на руку дона Хенаро, и я испытал момент опустошительной паники. Я чувствовал, что теряю сознание. Возможно, это и произошло. Давление в животе было настолько интенсивным, что меня вырвало. Следующим ясным восприятием было, что кто-то помогает мне сесть.

Я повернулся в поисках дона Хуана, но его нигде не было видно. Передо мной на корточках с сияющей улыбкой сидел дон Хенаро. Его глаза блестели. Он пристально смотрел на меня. Я спросил его, что он со мной сделал, и он сказал, что я разбит на части. Судя по его тону, он был то ли недоволен, то ли раздражен мной. Дон Хенаро несколько раз повторил, что я разбит на части и что я должен собраться вновь. Он попытался разыграть суровый тон, но засмеялся на середине фразы. Он сказал, что это совершенно ужасно – я рассыпан по всему этому месту, и ему, пожалуй, понадобится метла, чтобы смести все части в одну кучу. Потом он добавил, что какие-нибудь части могут оказаться у меня не на тех местах, и все кончится тем, что мой пенис окажется на месте большого пальца. Здесь он снова засмеялся. Я тоже хотел было засмеяться, но вдруг испытал совершенно необычайное ощущение. Мое тело развалилось! Казалось, я был заводной механической игрушкой, которая попросту рассыпалась на части. У меня не было никаких физических ощущений, и точно так же я не чувствовал ни страха, ни озабоченности. Распад на части был сценой, которую я наблюдал с точки зрения воспринимающего, но при этом ничего не чувствовал.

Дальше я осознал, что дон Хенаро манипулирует моим телом. Тут у меня уже были физические ощущения – вибрация настолько интенсивная, что заставила меня потерять из виду все окружающее.

Я снова почувствовал, что кто-то помогает мне сесть, и снова увидел, сидящего передо мной на корточках, дона Хенаро. Он поднял меня и помог мне идти. Я не мог понять, где нахожусь. Мне казалось, что все происходит во сне, но при этом было полное ощущение непрерывности времени. Я остро осознавал, что только что находился вместе с доном Хенаро на веранде дома дона Хуана. Дон Хенаро шел рядом, поддерживая меня под левую руку. Видимый мной пейзаж непрерывно изменялся, однако я не мог определить природу того, что я наблюдал. То, что находилось перед моими глазами, более походило на чувство или настроение, а центр, откуда исходили все эти изменения, находился в моем животе. Я определил эту связь не как мысль или соображение, но как телесное ощущение, которое внезапно стало фиксированным и доминирующим. Изменения вокруг меня исходили из моего живота. Я создавал мир, бесконечный поток чувств и образов. Тут было все, что я знал. Это само по себе было чувством, а не мыслью или сознательной оценкой.

Какое-то время из-за своей почти неискоренимой привычки все отмечать я пытался продолжать регистрировать, но в определенный момент процесс регистрирования исчез, и что-то безымянное обволокло меня со всеми моими чувствами и образами.

Когда в какой-то момент что-то внутри меня опять принялось за регистрацию, я заметил, что один образ все время повторяется: дон Хуан и дон Хенаро, которые пытаются пробраться ко мне. Образ был мимолетным. Он быстро проходил мимо меня. Это было что-то сравнимое с видением из окна движущегося автомобиля. Казалось, они пытались поймать меня, когда я проходил мимо.

По мере того, как эта картина возвращалась, она становилось все более ясной и длительной. В какой-то момент я понял, что намеренно выделяю ее из бесчисленного множества других картин. Я словно проносился через все остальное именно к этой картине. Наконец, я смог удерживать ее, думая о ней. Как только я начал думать, мои обычные процессы взяли верх. Они не были настолько четкими как обычно, но достаточно ясными, чтобы знать, что выделяемая мною сцена или чувство – это дон Хуан и дон Хенаро, поддерживающие меня подмышки на веранде дома дона Хуана. Я хотел сохранить это чувство среди других, но другие образы мешали мне сделать это. Секунду я боролся, чувствуя себя легким и счастливым. Оба они мне очень нравились. Я не боялся и даже хотел пошутить с ними, но не знал как, и продолжал смеяться, похлопывая их по плечам. У меня было и другое любопытное осознание. Я был уверен, что я в сновидении, потому что все, на чем я фокусировал взгляд, немедленно начинало расплываться.

Дон Хуан и дон Хенаро обращались ко мне, но я не мог удержать смысл их слов и не различал, кто именно из них говорит. Дон Хуан развернул меня и указал на какую-то фигуру, лежащую на земле. Дон Хенаро подтащил меня к ней поближе и заставил обойти вокруг. Это был человек, который лежал на животе, повернув голову вправо. Снова и снова они показывали мне на него и что-то говорили. Они перемещали меня и поворачивали так, чтобы я мог рассмотреть человека с разных сторон. Я никак не мог сфокусировать на нем глаза, но в конце концов обрел чувство спокойствия и уравновешенности и посмотрел на него. Медленно пришло осознание, что человек, лежавший на земле, – это я сам. Осознание этого не вызвало ужаса или дискомфорта. Я просто понял это без всяких эмоций. В тот момент я не совсем спал, но и не был в своем трезвом сознании. Я стал лучше понимать дона Хуана и дона Хенаро и смог разобрать их слова. Дон Хуан сказал, что мы пойдем к месту силы – круглой площадке в чапарале. Как только он это произнес, в моем уме тут же возник образ этого места. Я увидел темную массу кустов вокруг него. Я повернулся вправо. Дон Хуан и дон Хенаро тоже были тут. Я вздрогнул и почувствовал, что боюсь их, – они выглядели как две угрожающие тени. Они подошли ближе, и страх исчез, стоило мне различить их черты. Я снова любил их. Я был как пьяный и не мог ни за что твердо ухватиться. Они держали меня за плечи и синхронно трясли, приказывая проснуться. Я слышал их голоса ясно и раздельно. Затем произошло нечто уникальное: я удерживал в своем уме два образа, два сна. Я почувствовал, как что-то, прежде глубоко спавшее во мне, пробуждается, и обнаружил себя лежащим на полу веранды, где дон Хуан и дон Хенаро трясли меня. Но в то же время я находился на месте силы, и дон Хуан и дон Хенаро трясли меня и там. В один критический момент я не находился ни там, ни здесь, а был скорее одновременно в двух местах, наблюдая обе сцены. У меня было невероятное ощущение, что в тот момент я мог перейти на любую сторону. Все, что мне нужно было сделать – это изменить перспективу, и вместо того, чтобы наблюдать сцену извне, почувствовать ее с точки зрения субъекта.

Было что-то очень притягательное в доме дона Хуана, и я предпочел эту сцену.

Затем я испытал ужасающий спазм, настолько потрясший меня, что ко мне мгновенно вернулось мое обычное сознание. Дон Хуан и дон Хенаро ведрами лили на меня воду. Я был на веранде дома дона Хуана.

Спустя несколько часов мы сидели на кухне. Дон Хуан велел мне вести себя так, словно ничего не случилось. Он дал мне какой-то еды и посоветовал есть побольше, чтобы компенсировать расход энергии.

Когда мы принялись за еду, я взглянул на часы. Был десятый час вечера. Мой опыт длился несколько часов, но с точки зрения того, что я помнил, казалось, что я заснул лишь ненадолго.

Я полностью пришел в себя, хотя все еще был каким-то оцепеневшим. Обычное сознание вернулось ко мне только тогда, когда я начал делать записи. Я был очередной раз поражен, насколько мгновенно это занятие возвращает мне трезвость. Как только я стал «самим собой», немедленно хлынул поток разумных объяснений всего происшедшего. Например, я тут же «знал», что дон Хенаро загипнотизировал меня в тот момент, когда прижал к земле. Правда, я не пытался понять, как он это сделал.

Оба они истерически хохотали, когда я поделился с ними своими мыслями. Дон Хенаро внимательно осмотрел мой карандаш и сказал, что он является тем ключиком, которым заводится моя основная пружина. Я был усталым, раздраженным и чувствовал себя очень воинственно. В конце концов я сорвался на крик, а они смеялись надо мной до упаду.

Дон Хуан сказал, что позволительно ступить мимо лодки, но уж не настолько далеко и что дон Хенаро прибыл исключительно для того, чтобы помочь мне показать тайну сновидящего и сновидимого.

Моя раздражительность достигла предела. Дон Хуан движением головы сделал знак дону Хенаро. Оба они поднялись и повели меня за дом. Там дон Хенаро продемонстрировал свой огромный репертуар рычания и криков различных животных и сказал, что я могу выбрать любой из них, и он научит меня его воспроизводить.

После нескольких часов практики я научился подражать ему довольно хорошо. Кончилось тем, что они смеялись до слез, наслаждаясь моим нелепым видом, а я избавился от своего напряжения, имитируя громкий крик животного. Я сказал им, что в моей имитации есть что-то действительно ужасающее. Спокойная расслабленность моего тела была ни с чем не сравнима. Дон Хуан сказал, что если я усовершенствую этот крик, то смогу превратить его в действие силы или просто использовать для ослабления напряжения, когда мне это будет нужно. Он предложил мне отдохнуть, но я боялся спать. Еще некоторое время я сидел рядом с ними у кухонного очага, а затем незаметно погрузился в глубокий сон.

Проснулся я на рассвете. Дон Хенаро спал у двери. Казалось, он открыл глаза одновременно со мной. Я был укрыт, под головой вместо подушки лежал свернутый пиджак. Я чувствовал себя очень спокойным и хорошо отдохнувшим. Я заметил дону Хенаро. что прошлая ночь совсем обессилила меня. Он сказал, что его тоже, а затем прошептал, как бы доверяясь мне, что дон Хуан устал еще больше, потому что он старше.

– Мы с тобой молоды, – сказал он с блеском в глазах, – а он стар. Сейчас ему, наверное, уже около трехсот.

Я поспешно сел. Дон Хенаро прикрыл лицо одеялом и захохотал. В этот момент в комнату вошел дон Хуан. Я чувствовал завершенность и покой. Хоть однажды ничто действительно не имело значения. Мне было так легко, что хотелось плакать.

Дон Хуан сказал, что прошлой ночью я начал осознавать свое свечение. Он предупредил меня, чтобы я не индульгировал в своем хорошем самочувствии, как я это делаю сейчас, иначе оно обратится в самодовольство.

– В данный момент, – сказал я, – я ничего не хочу объяснять. Не имеет никакого значения, что дон Хенаро сделал со мной прошлой ночью.

– Я ничего с тобой не делал, – бросил дон Хенаро. – Смотри, это я, Хенаро. Твой Хенаро! Потрогай меня!

Я обнял дона Хенаро, и мы смеялись, как два ребенка. Он спросил меня, не кажется ли мне странным, что я могу обнять его, тогда как в прошлый раз, когда мы виделись, я был не способен к нему даже прикоснуться. Я заверил, что эти вопросы меня больше не волнуют.

Дон Хуан заметил, что я индульгирую в широкомыслии и хорошем самочувствии.

– Берегись, – сказал он. – Воин всегда настороже. Если ты будешь продолжать быть таким же счастливым, то выпустишь последнюю маленькую силу, которая в тебе еще осталась.

– Что я должен делать? – спросил я.

– Быть самим собой, – сказал он. – Сомневаться во всем, быть подозрительным.

– Но мне не нравится быть таким, дон Хуан.

– Не имеет никакого значения, нравится тебе это или нет. Значение имеет то, что ты можешь использовать как щит. Воин должен использовать все доступные ему средства, чтобы прикрыть свой смертельный просвет, когда он открывается. Поэтому неважно, что тебе на самом деле не нравится быть подозрительным или задавать вопросы. Сейчас это – твой единственный щит.

– Пиши, пиши. Иначе ты умрешь, – сказал он. – Умереть в восторженном состоянии – дрянной способ умирания.

– Тогда как должен умирать воин? – спросил дон Хенаро, в совершенстве имитируя мою интонацию.

– Воин умирает трудно, – сказал дон Хуан. – Смерть должна бороться, чтобы заполучить его. Воин не отдается ей.

Дон Хенаро раскрыл глаза до огромных размеров, а затем мигнул.

– То, что Хенаро показал тебе вчера – крайне важно, – продолжил дон Хуан. – Ты не можешь избавиться от этого, просто слепо приняв. Вчера ты сказал мне, что тебя сводит с ума идея дубля. Но взгляни на себя сейчас. Тебе больше нет до этого дела. В том-то и беда с людьми, которые сходят с ума. Они сходят с ума в обе стороны. Вчера ты весь был вопросом, сегодня ты весь – принятие.

Я сказал, что он всегда находит изъян в том, что я делаю, вне зависимости от того, как я это делаю.

– Это неправда! – воскликнул он. – В пути воина нет изъянов. Следуй ему, и никто не сможет тебя упрекнуть. Возьми, например, вчерашний день. Путем воина было бы, во-первых, задавать вопросы без страха и подозрений, а затем позволить Хенаро показать тебе тайну сновидящего и сновидимого без борьбы с ним или опустошения себя. Сегодня путем воина было бы собрать все, чему ты научился, без самодовольства и слепого принятия. Делай так, и никто не найдет в этом никаких изъянов.

Судя по его тону, я подумал, что дон Хуан и вправду раздражен моими просчетами, но он улыбнулся мне, а затем рассмеялся, как если бы его рассмешили его собственные слова.

Я сказал ему, что просто сдерживаюсь, потому что не хочу нагружать их своими вопросами. Я действительно был переполнен впечатлениями от того, что дон Хенаро сделал со мной. Я был убежден, хотя это больше и не имело значения, что дон Хенаро ожидал в кустах, пока дон Хуан не позвал его. Затем, позднее, он воспользовался моим испугом, чтобы ошеломить меня. После того, как я был прижат к земле, я, без сомнения, потерял сознание, и тогда дон Хенаро, должно быть, загипнотизировал меня.

Дон Хуан возразил, что я слишком силен, чтобы поддаться так легко.

– Что же тогда произошло на самом деле? – спросил я.

– Хенаро пришел навестить тебя, чтобы рассказать тебе нечто исключительное, – сказал он. – Когда он вышел из кустов, он был Хенаро-дубль. Есть способ объяснить это понятнее, но сейчас я не могу им воспользоваться.

– Почему, дон Хуан?

– Потому что ты еще не готов говорить о целостности самого себя. Пока что я скажу лишь, что сейчас Хенаро – не дубль. Он кивнул в сторону дона Хенаро. Тот заморгал.

– Прошлой ночью Хенаро был дублем, а дубль, как я уже тебе говорил, имеет невообразимую силу. Он показал тебе очень важную вещь. Чтобы сделать это, ему пришлось коснуться тебя. Дубль просто коснулся твоей шеи в том месте, где союзник наступил на тебя несколько лет назад. И, естественно, ты выключился, как свет. Естественно также, что ты индульгировал, как сукин сын. Нам понадобилось несколько часов, чтобы раскрутить тебя. Таким образом, ты рассеял свою силу, и когда пришло время выполнить подвиг воина, тебе ее не хватило.

– Что это был за подвиг, дон Хуан?

– Я говорил, что Хенаро пришел показать тебе нечто, тайну светящихся существ как видящих сны. Ты хотел узнать о дубле. Он начинается во снах. Но затем ты спросил: «Что такое дубль?» Я сказал, что дубль – это "я[3]". "Я" видит во сне (сновидит) дубля[4]. Это должно быть простым, разве что нет ничего простого относительно нас. Может быть, обычные сны "я" просты, но это не значит, что "я" просто. Когда оно учится видеть во сне дубля, то прибывает на этот колдовской перекресток, и настает момент, когда человек осознаешь, что это дубль видит во сне "я"[5].

Я тщательно записал все, что он сказал, но не понял его.

Дон Хуан повторил свои заявления.

– Урок прошлой ночи, как я сказал тебе, был о сновидящем и сновидимом или о том, кто кого видит во сне (кто кого сновидит).

– Извини, я не понял, – сказал я. Оба они покатились со смеху.

– Прошлой ночью, – продолжал дон Хуан, – ты почти выбрал проснуться на месте силы.

– Что ты хочешь этим сказать, дон Хуан?

– Это был бы подвиг. Если бы ты не индульгировал в своей обычной дурацкой манере, то у тебя было бы достаточно силы, чтобы склонить чашу весов, и ты, без сомнения, перепугался бы до смерти. К счастью или к несчастью, но как бы там ни было, силы у тебя было недостаточно. На деле ты до такой степени растратил свою силу в бесполезном замешательстве, что тебе ее едва хватило, чтобы выжить.

Поэтому, как ты можешь теперь понять, индульгировать в своих мелких причудах не только глупо и расточительно, но и вредно.

Воин, который опустошает себя, не способен выжить. Тело можно разрушить. Ты мог тяжело заболеть, и этого не случилось просто потому, что мы с Хенаро отклонили часть твоей чепухи. До меня начал полностью доходить смысл его слов.

– Прошлой ночью Хенаро провел тебя через сложности дубля, – продолжал дон Хуан. – Только он мог сделать это для тебя. И когда ты увидел себя, лежащего на земле, это не было ни видением, ни галлюцинацией. Ты мог бы понять это очень ясно, если бы не заблудился в своем индульгировании. И ты знал бы тогда, что сам ты являешься сном, что твой бль видит тебя во сне точно так же, как ты его видел во сне прошлой ночью.

– Но как это может быть?

– Никто не знает, как это происходит. Мы знаем лишь то, что это случается. В этом – наша тайна как светящихся существ. Прошлой ночью у тебя было два сна, и ты мог проснуться в любом из них. Но у тебя было недостаточно силы, чтобы понять это.

Секунду они пристально смотрели на меня.

– Я думаю, он понимает, – сказал дон Хенаро.

Date: 2015-07-22; view: 270; Нарушение авторских прав