Вторая банка

Девушка очень тихо сидит в углу, кутая колени в пальто. Как она подобрала под себя ноги! Как ее пальцы порхают в воздухе! Все это он надеется не забыть никогда.

На востоке грохочут орудия. Цитадель бомбардируют, она отстреливается.

На Вернера накатывает усталость. Он говорит по‑французски:

– Будет… как это… Waff enruhe. Перерыв в бою. В полдень. Чтобы люди вышли из города. Я могу тебя вывести.

– А ты точно знаешь, что это правда?

– Нет, – отвечает Вернер, – точно не знаю.

Тишина. Он разглядывает свои штаны, пыльную куртку. Форма делает его сообщником всего, что эта девушка ненавидит.

– Там есть вода, – говорит он, идет в другую комнату и, стараясь не глядеть на тело фон Румпеля, берет второе ведро.

Девушка исчезает в ведре с головой, ее тощие руки обнимают обод.

– Ты очень храбрая, – говорит Вернер.

Она ставит ведро и спрашивает:

– Как тебя зовут?

Он отвечает, и она говорит:

– Когда я ослепла, Вернер, люди говорили, что я очень храбрая. И когда папа уехал, тоже. Только это была не храбрость. У меня не оставалось выбора. Я просыпаюсь утром и живу своей жизнью. Ведь и ты так же?

– Этого не было уже много лет. Но сегодня, кажется, да.

Она без очков, зрачки словно залиты молоком, но Вернера это удивительным образом не пугает. Ему вспоминается выражение фрау Елены: belle laide. Прекрасная дурнушка.

– Какое сегодня число?

Он оглядывается. Обгоревшие занавески, копоть на потолке, картон, которым были закрыты окна, отогнулся, и в дыру сочится очень бледный предутренний свет.

– Не знаю. Сейчас утро.

Над домом свистят снаряды. «Сидеть бы здесь тысячу лет», – думает Вернер, но тут снова взрывается бомба, и он говорит:

– По твоему передатчику кто‑то рассказывал о науке. Когда я был маленьким. Мы слушали вместе с сестрой.

– Это был голос моего дедушки. Ты его слышал?

– Много раз. Нам очень нравилась эта передача.

Окно бледнеет. В комнату проникает ранний желтоватый свет. Все мучительно‑призрачное и неопределенное. Быть здесь, в этой комнате, на высоком этаже, а не в подвале, – как лекарство.

– Я бы съела ветчины, – говорит она.

– Что‑что?

– Я бы съела целую свинью.

Вернер улыбается:

– Я бы съел целую корову.

– Женщина, которая жила тут раньше, готовила самые вкусные в мире омлеты.

– Когда я был маленький, – говорит он, надеясь, что правильно вспомнил слова, – мы собирали ягоды в Рурской области. Мы с сестрой. Иногда находили ягоды размером с большой палец.

Девушка на коленях подползает к шкафу и взбирается по лестнице. Когда она спускается обратно, в руке у нее зажата помятая банка консервов:

– Тебе видно, что там?

– Наклейки нет.

– Ее и не должно быть.

– Там еда?

– Давай откроем и проверим.

Вернер приставляет нож к банке и одним ударом кирпича пробивает дыру. И тут же его обдает запахом, таким фантастически сладким, что впору потерять сознание. Как же это по‑французски? Pêches. Les pêches.

Девушка наклоняется вперед, нюхает, и ее щеки еще ярче расцветают веснушками.

– Мы съедим ее на двоих, – говорит она. – За то, что ты сделал.

Вернер вбивает нож второй раз, пилит металл, отгибает крышку.

– Осторожно, – говорит он и протягивает банку.

Девушка окунает пальцы в сироп и выуживает мокрую, мягкую скользкую дольку. Потом Вернер делает то же самое. Персик – упоение. Утренняя заря во рту.

Они едят. Пьют сироп. Пальцами собирают со стенок последние остатки.

«Птицы Америки»

Сколько чудес в этом доме! Она показывает ему передатчик на чердаке: двойной аккумулятор, старинный патефон, антенну, которая поднимается и опускается с помощью сложной системы рычагов. Даже валики для фонографа, на которых записаны голос ее деда, уроки науки для детей. А книги! Ими засыпаны все нижние этажи – Беккерель, Лавуазье, Фишер, – за целую жизнь не прочесть. Вот бы прожить десять лет в этом узком высоком доме, запершись от мира, изучать его секреты, читать его книги и смотреть на эту девушку.

– Как ты думаешь, – спрашивает Вернер, – капитан Немо уцелел в водовороте?

Мари‑Лора сидит на площадке пятого этажа, в своем огромном пальто, как будто ждет поезда.

– Нет. Да. Не знаю. Наверное, в этом‑то и весь смысл, да? Чтобы мы гадали? – Она наклоняет голову. – Он был сумасшедший. И все равно мне не хотелось, чтобы он погиб.

В кабинете ее дядюшки, в углу, в куче разбросанных книг, Вернер отыскал «Птиц Америки». Перепечатка, не такое огромное издание, как он когда‑то видел у Фредерика, но все равно потрясающее: четыреста тридцать пять гравюр. Вернер выносит их на площадку:

– Дядя тебе это показывал?

– Что это?

– Птицы. Птицы, птицы, птицы.

Снаружи проносятся снаряды.

– Надо идти вниз, – говорит она, но оба не двигаются с места.

Калифорнийская куропатка.

Северная олуша.

Большой фрегат.

Вернер видит, как Фредерик стоит на коленях у окна, прижавшись носом к стеклу. В кустах прыгает маленькая серая птичка. С виду невзрачная, да?

– Можно мне взять одну страницу?

– Конечно. Мы же скоро уходим, да? Когда будет безопасно?

– В полдень.

– А как мы узнаем, что уже время?

– Когда перестанут стрелять.

В небе гудят самолеты. Десятки и десятки самолетов. Вернера бьет озноб. Мари‑Лора отводит его на первый этаж, где на всем лежит сантиметровый слой пепла и сажи. Вернер убирает с дороги перевернутую мебель, открывает люк, и они спускаются в погреб. Где‑то наверху тридцать бомбардировщиков сбрасывают свой груз, отзвук взрыва докатывается через реку, подвал под Мари‑Лорой и Вернером содрогается.

Можно ли каким‑нибудь чудом это продлить? Спрятаться здесь вдвоем до конца войны? Пока армии будут маршировать взад и вперед у них над головой, пока не придет время, когда останется только открыть дверь, отодвинуть камни и увидеть, что дом превратился в руины на берегу моря? Пока он не сможет взять ее за руку и вывести на солнечный свет? Он бы пошел куда угодно, вытерпел бы что угодно, лишь бы это случилось. Через год, три, десять будет не так важно, кто немец, а кто француз; они смогут зайти в туристский ресторанчик, заказать простой обед и съесть в молчании – в уютном молчании, какое бывает между влюбленными.

– А знаешь, – тихо спрашивает Мари‑Лора, – из‑за чего он был здесь? Тот человек?

– Из‑за передатчика? – Еще не договорив, Вернер задумывается: а правда, из‑за чего?

– Может быть, – отвечает она.

Минуту спустя они оба уже спят.

Date: 2015-07-23; view: 337; Нарушение авторских прав