Господин Блох поужинал в одиночестве

На встречу с особым клиентом, к ресторану гостиницы «Астория», одетый в модный костюм с галстуком и благоухающий дорогим одеколоном молодой пластический хирург Евгений Блох приехал чуть раньше. Припарковав машину – новенький зеленый «Лендровер» – в нескольких шагах от входа, врач решил соблюсти негласные правила приличия серьезных деловых встреч, появившись в зале ровно в назначенное время.

А пока позволил себе закурить, откинуться на спинку сиденья и, не без интереса поглядывая на входящих в стеклянные двери ресторана людей, гадать, кто из них окажется тем самым незнакомцем, не пожелавшим лично светиться в теперь уже ставшей его безраздельной собственностью клинике покойного профессора Романова.

За те несколько минут, которые Евгений провел в машине, в «Асторию» вошли всего шесть человек, четверо из них – женщины.

Что касается мужчин, то их скорее было не два, а полтора. Ребенок лет десяти, сопровождаемый, видимо, мамой и бабушкой, никак не мог принадлежать к его сегодняшнему будущему визави.

Оставался лишь низкорослый упитанный господин в распахнутом кашемировом пальто и болтающемся на шее белом кашне, минуту назад торопливо выпрыгнувший из остановившегося напротив входа «шестисотого» «Мерседеса» и метнувшийся под услужливо распахнутым расторопным охранником зонтом к массивным дверям.

Проводив босса, паренек с торсом игрока в регби снова нырнул в машину, хлопнул дверью, и «мерин» резво умчался в лабиринт сырых вечерних улиц.

Пожалуй, что этот тип с припухшей раскормленной рожей как нельзя более подходил под облик народного избранника, а ведь именно так представился во время разговора с секретарем потенциальный пациент…

Блох дождался, когда большая стрелка автомобильных часов сравняется с цифрой «двенадцать», вышел из машины, ткнул пальцем в кнопку на брелоке сигнализации и, убрав ключи в карман кожаного плаща, зашел в ресторан.

Скинул верхнюю одежду в гардеробе, причесался возле большого настенного зеркала в резной позолоченной раме и, отвязанно сунув руки в карманы брюк, направился в зал.

Остановился при входе, обвел взглядом просторное, выдержанное в строгом респектабельном стиле помещение, уже замечая, как к нему на всех парусах спешит улыбающийся, явно довольный собой упитанный тип с прилизанными гелем волосами.

В последние годы посетителей в некогда популярной у богемы и партократов всех мастей «Астории» заметно поубавилось, что неудивительно – цены в этом престижном ресторане, расположенном в историческом центре Питера, были явно не по карману даже коммерсанту средней руки.

Но Евгения сие не пугало. Во‑первых, он и сам был более чем в состоянии позволить себе хороший ужин из заморских деликатесов, а во‑вторых, платить по счету сегодня придется господину депутату, весьма, похоже, озабоченному состоянием собственной увядающей физиономии.

Кстати, а где он?

– Добрый вечер! – заискивающе поздоровался подруливший старший официант. – Рады видеть вас в нашем ресторане! Прошу, проходите! – Отступив на полшага в сторону, холененький труженик ресторанного сервиса сделал приглашающий жест рукой в сторону зала.

– У меня здесь заказан столик, – с налетом подходящей к моменту небрежности сказал хирург. – Моя фамилия Блох.

– Да‑да! – кивнул, подтверждая, что находится целиком в курсе, официант. – Вон туда, пожалуйста, с левой стороны, возле колонны. Все уже оплачено, можете заказывать на ваше усмотрение и без оглядки! – вскинув брови, промурлыкал халдей. – Вы располагайтесь, а я на секундочку… Извините.

Двухместный, расположенный в закутке столик, на который указал официант, был пуст. Значит, тот тип с шарфом, из «Мерседеса», ни при чем? Ну и хрен с ним.

Евгений сел, выбрав место, откуда хорошо просматривался весь зал, не спеша закурил и задумчиво взглянул на наручные часы – привезенный из недавней турпоездки в Англию настоящий золотой «Ролекс». Семь минут десятого. Опаздывает, однако, народный избранник!

Чтобы не терять времени напрасно, Блох принялся за изучение лежащего на столике многостраничного меню. От разнообразия предлагаемых рестораном блюд рябило в глазах. Впрочем, так же, как и от прайсов. Что там говорил, дрыгая бровями, официант? Все оплачено? Отлично, тогда…

И эскулап, снедаемый вдруг взыгравшей в нем – вполне обеспеченном человеке – веселенькой шкурной страстишкой, принялся выбирать из всех имеющихся в перечне яств самые дорогие.

И плевать, что заказанное диковинное блюдо окажется каким‑нибудь несъедобным дерьмом, вроде тушенных на углях обезьяньих мозгов под соусом из пиявок! Не это главное! А главное – свобода выбора. Настоящая свобода, абсолютная, без оглядки на условности – типа суммы со многими нулями! Ну разве хоть один человек в мире откажется от такого подарка судьбы?!

Увлеченный изучением меню, Евгений даже не заметил, как у столика вырос, почтительно изогнувшись, высокий худой парень в униформе с переброшенным через локоть полотенцем и застыл, терпеливо ожидая заказа. Простояв неподвижно около минуты и не будучи удостоен даже взгляда, халдей тихонько прокашлялся.

– Ах, простите… – отложив меню, поспешно пробормотал Блох, поправив указательным пальцем сбившиеся на кончик носа очки в тонкой золоченой оправе, делающие его похожим на банковского клерка, этакого умника с калькулятором вместо мозгов.

Он еще раз быстро обвел взглядом зал, ища пригласившего его в ресторан незнакомца, но все присутствующие, исключая лишь порхающий между столиками обслуживающий персонал, сидели на своих местах, не обращая ни малейшего внимания на него – одинокого светилу пластической хирургии.

«Ну и фиг с ним, депутатом, я жрать хочу!» – мысленно выдал свой диагноз доктор и сквозь поднимающийся кверху легкий дымок от сигареты посмотрел на официанта.

– Мне, пожалуйста, филе северного оленя под соусом из тигровых креветок, салат «Кардинал», стакан минеральной воды «Перье» без газа и пятьдесят граммов виски «Гленд Фиддик», коллекционного. И еще лед.

– Хорошо, – опустив веки, привычно заверил служитель сервиса и умчался на кухню.

А в кармане доктора залился мелодичной трелью сотовый телефон.

Нисколько не сомневаясь, кто являлся инициатором вызова, Блох положил сигарету на край пепельницы, достал крохотную, под дерево, трубку и прижал ее к уху.

– Алло?

– Прошу прощения, что заставил вас так долго ждать, – послышался вкрадчивый голос, – но меня задержали дела. Пожалуйста, сделайте одолжение, не стесняйте себя в выборе и начинайте ужин без меня. Надеюсь, вам, доктор, не претит есть в одиночестве?

– Нисколько, – сымитировав зевок, отозвался Евгений. – Я уже заказал. Кстати, спасибо за сервис…

– Ерунда, – мягко ответил собеседник. – Уверен, когда мы с вами уладим все вопросы, вы даже не вспомните об этой маленькой любезности.

– Через сколько вас ждать? – счел нужным уточнить Блох. – Извините за бестактность, но я не собираюсь сидеть тут до утра. У меня сегодня свидание, и через час я должен быть в Коломягах.

– Значит, будете, – коротко ответил Ворон и отключил связь.

Манера поведения этого молодого эскулапа, продолжившего дело Романова, который еще с незапамятных времен в спецполиклинике Совмина натягивал кожу и сглаживал морщины на лицах первых дам высшего партийного света, совсем не стыковалась с респектабельной профессией пластического хирурга.

И все же Евгений Викентьевич Блох в свои тридцать лет был мастером омоложения и перевоплощения. За несколько часов, прошедших от первого телефонного звонка до звонка в «Асторию», Ворон сумел многое узнать. Оказывается, услуги клиники, где сейчас практиковал этот парень, были самыми дорогими и едва ли не самыми востребованными во всем Питере.

…Ужин, если не принимать во внимание странное отсутствие за столом оплатившего его незнакомца, Евгению понравился. С удовольствием управившись с сочным, по причуде матушки‑природы пахнущим белыми грибами нежным филе северного оленя, съев замысловатый, из неясных ингредиентов, потрясающе аппетитный салат и выпив терпкий, вяжущий рот не хуже аронии старый шотландский виски, он обтер губы салфеткой и снова взглянул на часы.

Без пятнадцати десять. Это уже слишком, пора и честь знать. Сколько, скажите на милость, еще здесь торчать, ожидая неизвестно где застрявшего «благодетеля», мать его ети?!

Твердо решив, что задержится за столиком ровно на время выкуривания последней сигареты, а потом удалится прочь, Блох щелкнул зажигалкой и втянул ароматный дым от «Парламента».

К столику приблизился официант – тот самый пупс, который встречал его у входа в зал.

– Желаете что‑нибудь еще? – осведомился он вежливо, наклонившись под самое ухо.

– Нет, спасибо, – качнул головой Евгений. – Если вдруг появится человек, с которым я должен был встретиться, передайте ему от меня большой и пламенный привет!

– Я подозреваю, что вы сможете сделать это лично, – снова поиграв бровями, сообщил официант. – Вам просили передать, что напротив входа ждет автомобиль…

Полковник Гайтанов выкладывает свой план

– Мой план, в отличие от твоего, – начал инструктор, – в основе своей чисто ментовского, построенного на оперативных мероприятиях, опирается совсем на других китов… Насколько я понял, прочитав личное дело Ворона, бандиты убили не всю его семью?

– Да, у него остался сын. Двадцать три года. Зовут Иван. По моим сведениям, сейчас служит во внутренних войсках по контракту, в Чечне, – не раздумывая подтвердил Корнач, стремительно сообразив, куда именно клонит сидящий напротив опытный диверсант, некогда оставивший свой кровавый след на каждом из пяти материков планеты. – Ч‑черт побери, я совсем забыл про парня!.. Вряд ли Северов успел сообщить ему, что раскрыт, значит… В общем, с меня причитается полянка с шашлыками!

– Вот видишь, как все до удивления просто, – легонько усмехнувшись, развел руками Гайтанов. – Я ни за что не поверю, чтобы у сына и отца не было прямого контакта. Или в крайнем случае общего друга, через которого они поддерживают связь. Глядишь, потянем за одну ниточку, вылезет целая банда…

– Наверняка, – покивал головой генерал. – Где‑то ведь он покупает оружие, боеприпасы, кто‑то снабжает его информацией из милицейской базы данных, изготавливает фальшивые документы, кто‑то его гримирует, в конце концов.

– Правильно, Алексей, правильно, – сдержанно, но с нотками некоторого превосходства согласился гэрэушник. – И женщина у него наверняка есть, хотя и не факт… А вот парень выведет нас прямиком к своему героическому отцу. Особенно когда ему в приватной обстановке камеры открытым текстом будет объявлено, что неким карающим органам, с которыми, однако, можно договориться, теперь доподлинно известно, кто именно скрывается под маской ночного кошмара питерских бандюганов. Парень, хоть и молод, но уже повидал смерть, был на войне и глупить, я уверен, не станет. Поймет, что партия проиграна… Ну а если затупит, рискнет здоровьем и сделает круглые глаза… – Гайтанов окатил генерала холодным взглядом профессионального убийцы, – тогда убитый горем отец, в гриме или без оного, обязательно придет на Южное кладбище, где на огороженном кустиками пятачке, рядом с могилами жены и дочери, хмурые похмельные мужики будут хоронить и его сына, героически погибшего во время неравного боя с превосходящими силами боевиков. Он просто не может не прийти, и это будет последняя точка. У гроба мы его и повяжем! Что скажешь?..

От циничного, дьявольского плана инструктора по спине Корнача пробежала холодная волна, сердце гулко застучало в груди, челюсти непроизвольно сжались. Впервые за годы знакомства с полковником Гайтановым он взглянул на неожиданно обнажившего свою реальную сущность инструктора ГРУ совсем другими глазами…

Но в принципе Корнач понимал – винить полковника в столь бесчеловечном плане нельзя, ибо созревшая в его мозгу жестокая комбинация была лишь порождением главной, навсегда въевшейся в натуру диверсанта установки – любой ценой добиться поставленной задачи, не считаясь ни с какими частностями, вроде чужих жизней. Любые сантименты и морально‑нравственные терзания для спеца такого уровня означали только одно – смерть и провал задания командования.

Но, судя по тому, что Гайтанов до сих пор жив‑здоров и для своих лет находится в прекрасной физической форме, такая слабость, как жалость к постороннему, не была присуща его натуре.

Поэтому Корнач быстро взял себя в руки, и, когда заговорил, в ровном, без надрыва, голосе уже ничто не выдавало только что разразившуюся в душе генерала бурю негодования.

– Уверен, ты имеешь в виду закрытый цинковый гроб, внутри которого лежит мешок с песком, – с некоторым нажимом спросил Корнач. – Так, Валентин?..

Гайтанов чуть напрягся, и на его виске отчетливо запульсировала вена…

– Ну, разумеется!.. – процедил он небрежно, скривив губы. – Мы люди, хоть и военные, однако не варвары какие‑нибудь! Ничего с парнем не случится, прессанем малость, а если по‑хорошему не расколется – изолируем на недельку в четырех стенах, красиво сымитировав гибель в бою, и разыграем спектакль. А когда Ворон будет уже в браслетах, объявим, что пошутили. Обрадуется, волчара!.. После такой партии на контрастах он уже без гвоздей целиком наш, или я ни хрена не понимаю в психологии…

– Смотри не перестарайся, полковник, очень тебя прошу, – вздохнув, заметил Корнач. – Не дай бог никому вместо брата по оружию заиметь в лице Северова личного врага… Я тебя не пугаю, не подумай. Не того ты поля ягода, чтобы слов бояться. Просто слишком хорошо знаю, о чем говорю.

– Это все лирика! – поморщившись, надменно отмахнулся инструктор ГРУ. – Короче, дело к ночи. Когда сможешь скинуть мне вводные по пацану?

– Сегодня, ближе к вечеру, – ответил генерал, вставая с кресла. – Номер войсковой части будет у тебя на пейджере не позднее двадцати трех ноль‑ноль.

– В таком случае не позднее чем через трое суток ты получишь или контактный телефон Ворона, или… – Гайтанов вздохнул, скользнув недвусмысленным взглядом по початой лишь на треть зеленой бутылке, – известие о безвременной кончине во второй чеченской кампании очередного контрактника. Хотя не думаю, что до этого дойдет, и спектакль на Южном погосте не понадобится!

– Ты давай не майся, Валентин. Я же не слепой, – улыбнулся Корнач, цепко перехватив направление взгляда полковника. – Похоже, сегодня у тебя желание принять на грудь чарку‑другую сверх обычного? Повод какой или так, расслабления для? – подмигнув, поинтересовался генерал.

– Ни одной живой душе не говорил, но так и быть… – ухмыльнулся инструктор, беря коньячную бутылку и наполняя бокал почти наполовину. – Вчера у меня в Петрозаводске дочка родилась! Сподобился, знаешь ли, на пятом десятке стать отцом. Сам удивляюсь!

– Ну‑у, за такое событие грех не разговеться! – понимающе развел руками Корнач. – Прими мои поздравления! Хотя… ты, если не изменяет память, не женат?

– И никогда не женюсь, по крайней мере до тех пор, пока на плечи давят погоны. Сам знаешь, по краю пропасти ходим, генерал… А назвали – Юлия. – И Гайтанов, легко выдохнув в сторону, в два глотка принял внутрь еще сто граммов благородного «Камю».

Бодро, словно от холода, передернув плечами, вальяжно встал с кресла и, поколебавшись в задумчивости, протянул коллеге по невидимому фронту широкую узловатую кисть для пожатия.

– Не волнуйся, мастер, фирма веников не вяжет, – заключил инструктор ГРУ. – Кассету с записью показаний бойца ты получишь с курьером уже в пятницу. В противном случае я прилюдно, прямо на Дворцовой площади, у столпа, сожру свои погоны без соли! – скрипнув зубами и ухмыльнувшись, жестко заверил Корнача слегка захмелевший диверсант. И, уже стоя перед входной дверью конспиративной квартиры, вдруг спросил: – Ну а если Ворон попадет в наши руки и все же откажется от сотрудничества с нами?

Мрачная тень опустилась на лицо генерала:

– Тогда, что ж… Долг требует… Но надеюсь, до этого не дойдет…

Ворон и хирург катаются на «Субару»

Передняя дверь стоящего под запрещающим знаком замызганного грязью «Субару» приглашающе открылась, едва Блох вышел из ресторана.

Постояв секунду, словно в раздумьях, пластический хирург подошел к тачке, не спеша провалился в полутемный салон, и машина тут же сорвалась с места, гулко урча явно зафорсированным мотором, по направлению к Невскому проспекту.

Повернувшись, Евгений с любопытством посмотрел на сидящего за рулем лохматого и бородатого мужчину неопределенного возраста, одетого в потертую кожаную куртку и совершенно лишние в это темное время суток круглые солнечные очки.

«Борода, конечно, приклеенная, – машинально пронеслось в голове у врача, – но смотрится вполне натурально».

– Прошу меня извинить, Евгений Викентьевич, но раньше никак не получилось, – бесцветным голосом сказал незнакомец.

Лихо подрезая сунувшуюся на перекресток «Ниву», он резко свернул на прилегающую улицу под красный сигнал светофора и, вжав педаль газа, в который уже раз бросил внимательный взгляд в зеркало заднего вида.

«Точно, бандюга, – равнодушно, констатируя лишь вполне очевидный факт, без тени сомнения подумал эскулап. – Проверяет, нет ли за мной „хвоста“. Знать, есть у господина „депутата“ серьезные основания для беспокойства. Что ж, тем лучше. Такой вряд ли начнет душиться из‑за лишней тысячи баксов».

Его интересовал лишь один занимательный пустяк.

– Скажите честно, там, в ресторане, был ваш человек, верно? Вы решили для начала понаблюдать за мной со стороны? – Чтобы хоть как‑то сгладить столь откровенное и неуместное в данных обстоятельствах любопытство, док безмятежно улыбнулся и покачал головой: – Такого в моей богатой практике до сих пор не происходило!

– От вас ничего не скроешь, Евгений Викентьевич, – немного помедлив с ответом, почти приятельским тоном заметил Ворон, слегка кивнув. – Да, вы правы. Обстоятельства вынуждают меня соблюдать некоторые меры предосторожности… Знаете, док, я всегда верил в аксиому, утверждающую, что перед врачом нужно быть откровенным, как перед богом, – свернув на наиближайшем перекрестке еще раз и наконец‑таки сбавив скорость до обычной, как можно серьезнее заявил Сергей. – А также в то, что врач, выбравший профессию вроде вашей, не должен задавать клиентам слишком личные вопросы, касающиеся причин, побудивших их принять непростое для каждого человека решение. Вы меня понимаете?

– Ну разумеется, – пожал плечами Блох. – Если я только что сболтнул лишнее, то можете не слишком заострять на этом внимание. Обычно я не особенно разговорчив даже в повседневной жизни, не говоря уж о врачебной тайне. А сейчас… просто секундные эмоции… И, если можно, давайте сразу перейдем к деталям. О’кей?

Вытряхнув из пачки сигарету, хирург не стал доставать из плаща зажигалку, а по‑хозяйски придавил светящуюся кнопку прикуривателя на панели. Это был своего рода жест холодной безмятежности, внутреннего спокойствия и общности интересов.

– Когда я в последний раз разговаривал с вашим покойным коллегой, профессором Романовым, предметом моего интереса были отпечатки пальцев, – сказал Ворон, бросив взгляд через плечо из‑под непрозрачных стекол очков. – Точнее – возможность их устранения. А если в идеале – абсолютной корректировки. Тогда дела обстояли не слишком оптимистично. Вот я и подумал: а вдруг за истекшие месяцы мировая наука сделала гигантский шаг в будущее? Что скажете, док?

Правая рука Ворона, поднявшись с рычага переключения скоростей, на миг скользнула в карман его куртки, и на панель у лобового стекла с легким стуком упала перетянутая резинкой увесистая пачка долларов.

Прежде чем ответить, уже готовый ко всему, но все‑таки немного застигнутый врасплох, Блох долго молчал, часто и глубоко затягиваясь быстро сгорающей сигаретой и зачем‑то бросая взгляды сквозь покрытое сетью дождевых капель бликующее темное стекло на боковое зеркало «Субару».

– Кое‑что действительно изменилось… – наконец тихо ответил он, излишне тщательно затушив окурок в пепельнице. – Правда, это пока только на уровне эксперимента, но, как вы верно выразились, движение вперед очевидно.

– Отрадно слышать. И в чем конкретные сдвиги?

– Вы слышали про метод криолазерной пластики? Он применяется для сглаживания оставшихся после операции или несчастного случая шрамов. Эффект впечатляет. Даже от самых уродливых «кратеров» оспы не остается ни малейшего следа. При желании этим же аппаратом можно полностью стереть с кончиков пальцев отпечатки кожного рисунка, которые не восстановятся до конца жизни. Это уже подтверждено практикой.

– Чьей? – неожиданно сухо поинтересовался Ворон. – Вашей?

– Нет, я с такими просьбами пациентов пока еще не сталкивался, – помотал головой Евгений. – Но мне точно известно, что это возможно. По крайней мере об одной такой операции, имевшей место в Германии, я знаю от человека, ее проводившего. Мы встречались на конгрессе, в Штатах… И, открыто говоря, я сам очень хотел бы сделать подобную операцию. Только вот… – Блох на секунду замялся, тщательно подбирая слова, весящие в этом разговоре, как он понял, не меньше золота. – Стоит ли прибегать к столь варварской процедуре с точки зрения целесообразности? Человек без отпечатков – просто подарок для следственных органов. Вопьются, как клещи, всю кровь высосут…

– Логично. И в этой связи второй вопрос. – Ворон умышленно покосился на то и дело притягивающую глаза эскулапа пачку денег. – Способна ли современная пластическая медицина в принципе изменить данный нам на всю жизнь узор на пальцах? Так, чтобы отпечатки не привлекли внимания изучающего их под микроскопом эксперта‑криминалиста?! Подумайте хорошо, Евгений Викентьевич… Это очень важно.

– Мне не нужно долго думать, – глухо произнес хирург неожиданно для самого себя. Видимо, в очередной раз у Евгения сработала интуиция, чутье, уловившее, как в окружающем воздухе отчетливо запахло большими деньгами. – Я уверен, это возможно. Но только используя оборудование, стоимость которого исчисляется шестизначной цифрой в баксах. А у меня сейчас нет ни такой финансовой возможности, ни, признаюсь, насущной необходимости приобретать столь редкие чудо‑аппараты. Коммерчески невыгодно, знаете ли! Если только… – Блох снова многозначительно запнулся и полез в карман за новой сигаретой. Закурил, дважды глубоко затянулся и уже более твердым голосом закончил: – Если только игра не стоит свеч. Тогда… пожалуй, я мог бы рискнуть, попробовав убить сразу двух зайцев.

– А конкретнее? – стараясь не показывать возникающего возбуждения, уточнил Северов.

– Сейчас не то время, чтобы верить людям на слово. Кругом сплошной обман. Только поймите меня правильно… Я вынужден всегда брать с клиентов предоплату. Данный случай особый, я бы даже сказал – уникальный, требующий огромной предварительной под‑готовки, поэтому… вне зависимости от окончательных результатов я хотел бы получить двадцать пять тысяч долларов авансом за каждый палец и оставить в своей клинике используемый в операции аппарат, – поняв, что игра пошла ва‑банк, чуть дрогнувшим голосом заявил хирург.

Мгновенно созревший в его голове план был дерзок, опасен, но в случае успеха сулил огромный куш!