Воскресенье, 16 июля 1961

Все утро мы наблюдали за грызунами, похожими на жирных белок. Дон Хуан называл их водяными крысами. Он рассказывал, что, спасаясь от опасности, эти животные могут развивать огромную скорость. Но у них есть пагубная привычка: стоит животному оторваться от погони, независимо от того, кто его преследует, как оно останавливается, а иногда даже взбирается на камень и садится на задние лапки, чтобы осмотреться и почиститься.

– У них исключительное зрение, – сказал дон Хуан. – Двигаться можно, только пока животное бежит. Поэтому ты должен научиться предугадывать, когда и где оно остановится, чтобы тоже остановиться и замереть в неподвижности.

Я полностью погрузился в наблюдение за животными, устроив себе то, что охотники называют «днем в поле», так много я выследил этих грызунов. В конце концов я научился предвидеть практически каждое их движение.

Потом дон Хуан научил меня делать ловушки. Он объяснил, что время у охотника уходит в основном на то, чтобы выследить места кормежки грызунов или их обитания. Зная это, он может за ночь соответствующим образом расставить ловушки. А на следующий день ему останется только спугнуть зверьков, и они со всех ног бросятся прямо в западню.

Мы набрали палочек и прутьев и взялись за сооружение ловушек. Я уже почти закончил свою и с нетерпением прикидывал, будет ли она действовать, как вдруг дон Хуан прекратил работу и, взглянув на свое левое запястье, как бы на часы, которых у него не было, сказал, что по его хронометру уже пришло время ленча. Я как раз мастерил обруч из длинного прута, скручивая его в кольцо. Автоматически я положил прут на землю рядом с остальными своими охотничьими приспособлениями.

Дон Хуан смотрел на меня с любопытством. Потом он издал воющий сигнал фабричной сирены, означающий начало перерыва на обед. Я засмеялся. Звук он скопировал в совершенстве. Я направился к нему и заметил, что он внимательно на меня смотрит. Он покачал головой из стороны в сторону и произнес:

– Будь я проклят…

– В чем дело? – поинтересовался я.

Он снова издал протяжный воющий звук фабричного гудка и сказал:

– Обед закончен. Приступаем к работе.

Я на мгновение смутился, но потом подумал, что это он решил таким образом пошутить, так как еды у нас с собой никакой не было. Я настолько увлекся грызунами, что совсем об этом забыл. Я поднял прут и снова попытался его согнуть. Через несколько секунд «сирена» дона Хуана опять взвыла.

– Пора идти домой, – пояснил он.

Он взглянул на воображаемые часы, а потом посмотрел на меня и подмигнул.

– Пять часов, – сказал он, словно раскрывая большой секрет.

Я подумал, что ему, должно быть, надоела сегодняшняя охота, и он предлагает все бросить и идти домой. Я положил все на землю и начал собираться домой. На дона Хуана я не смотрел, полагая, что он делает то же самое. Когда у меня все было готово, я поднял глаза. Скрестив ноги, дон Хуан сидел в нескольких метрах от меня.

– Я готов, – сказал я. – Можем отправляться в любой момент.

Он встал и взобрался на камень высотой около двух метров. Посмотрев на меня оттуда, он приложил руки ко рту и, делая полный оборот вокруг своей оси, издал очень длинный пронзительный звук, похожий на усиленный вой фабричного гудка.

– Что ты делаешь, дон Хуан? – спросил я.

Он ответил, что дает всему миру сигнал идти домой. Я был полностью сбит с толку, не понимая, шутит он или просто рехнулся. Я внимательно наблюдал за ним, пытаясь как-то связать его действия с чем-нибудь, что он перед этим говорил. Но мы почти ни о чем не разговаривали с самого утра, по крайней мере, я не мог вспомнить ничего, заслуживающего внимания.

Дон Хуан по-прежнему стоял на камне. Он взглянул на меня и еще раз подмигнул. И тут меня охватила тревога. Дон Хуан приставил ладони ко рту и снова издал длинный гудок.

Потом он сказал, что уже восемь утра и что я снова должен взяться за свою работу, потому что впереди у нас – целый день.

К этому моменту я был уже в замешательстве. За считанные минуты страх мой вырос до совершенно непреодолимого желания куда-нибудь удрать. Я думал, что дон Хуан – сумасшедший. Я уже совсем готов был броситься наутек, как вдруг дон Хуан соскочил с камня и с улыбкой подошел ко мне.

– Думаешь, я – сумасшедший, да? – спросил он.

Я ответил, что своей неожиданной выходкой он напугал меня до потери сознания.

Он сказал, что мы находимся примерно в одинаковом состоянии. Я не понял, что он имеет в виду, так как был погружен в мысли о том, насколько по-настоящему безумными казались его действия. Он объяснил, что специально старался напугать меня до потери сознания безумностью своего непредсказуемого поведения, потому что у него самого голова идет кругом от предсказуемости моего. И добавил, что моя приверженность распорядкам не менее безумна, чем его вой.

Я был в шоке и принялся доказывать, что у меня нет никаких распорядков. Я сказал ему, что считаю свою жизнь сплошной кашей именно из-за того, что в ней нет здоровой упорядоченности.

Дон Хуан засмеялся и знаком велел мне сесть рядом с собой. Вся ситуация разом таинственно изменилась. Стоило дону Хуану начать говорить, как мой страх тут же растаял.

– Что у меня за распорядки? – спросил я.

– Все, что ты делаешь, следует распорядку.

– А разве не все действуют так?

– Не все. Я ничего не делаю в соответствии с распорядком.

– Что подсказало тебе такой ход, дон Хуан? Что я такого сделал, что заставило тебя действовать именно таким образом?

– Ты беспокоился по поводу обеда.

– Но я же ничего тебе не сказал, откуда ты узнал, что я беспокоюсь об обеде?

– Беспокойство по поводу еды возникает у тебя ежедневно около полудня, в шесть вечера и в восемь утра, – произнес он со зловещей усмешкой. – В это время ты начинаешь беспокоиться о еде, даже если не голоден. И чтобы продемонстрировать тебе запрограммированность твоего духа, мне нужно было только завыть сиреной. Твой дух натренирован работать по сигналу.

Он вопросительно уставился на меня. Мне нечего было сказать в свою защиту.

– А теперь ты готов превратить в распорядок охоту, – продолжал он. – Ты уже установил в этом деле свой ритм: в определенное время ты разговариваешь, в определенное время – ешь, в определенное время – ложишься спать.

Мне нечего было сказать. Дон Хуан очень точно описал мои привычки в принятии пищи. Похожая структура была во всем, чем я занимался в жизни. Тем не менее я чувствовал, что моя жизнь все же протекает по менее строгой программе, чем жизнь большинства моих друзей и знакомых.

– Теперь ты довольно много знаешь об охоте, – продолжал дон Хуан, – и тебе легко осознать, что хороший охотник прежде всего знает одно – распорядок своей жертвы. Именно это и делает его хорошим охотником. Если ты вспомнишь, как я учил тебя охотиться, ты поймешь, о чем я говорю. Сначала я научил тебя делать и устанавливать ловушки, потом рассказал о жизненных распорядках дичи, которую предстоит ловить, и наконец мы на практике испытали, как с учетом этих распорядков работают ловушки. Это – элементы охотничьего искусства, образующие его внешнюю структуру. А сейчас я обучу тебя последней и самой сложной части этого искусства. Наверное, пройдут годы, прежде чем ты сможешь сказать, что понял ее и стал охотником.

Дон Хуан умолк, как бы давая мне время собраться с мыслями. Он снял шляпу и изобразил, как чистятся грызуны, за которыми мы весь день наблюдали. Получилось очень забавно. Круглая голова дона Хуана делала его похожим на одного из этих зверьков.

– Быть охотником – значит не просто ловить дичь, – продолжал он. – Охотник добывает дичь не потому, что устанавливает ловушки, и не потому, что знает распорядки своей добычи, но потому, что сам не имеет никаких распорядков. И в этом – его преимущество. Он совершенно не похож на животных, за которыми охотится, скованных жесткими распорядками и предсказуемыми причудами. Охотник же свободен, текуч и непредсказуем.

Слова дона Хуана я воспринял как произвольную иррациональную идеализацию. Я не мог себе представить жизнь без распорядков. Мне хотелось быть с ним предельно честным, поэтому дело было вовсе не в том, чтобы согласиться или не согласиться. Я чувствовал, что то, о чем он говорил, было невыполнимо. Ни для меня, ни для кого бы то ни было другого.

– Мне не волнует то, что ты по этому поводу чувствуешь, – сказал дон Хуан. – Чтобы стать охотником, ты должен разрушить все распорядки своей жизни. Ты уже здорово преуспел в изучении охоты. Ты быстро научился всему. Так что тебе уже должно быть ясно: ты подобен тем, на кого охотишься, ты – легко предсказуем.

Я попросил уточнить на конкретных примерах.

– Я говорю об охоте, – принялся спокойно объяснять дон Хуан. – Поэтому я так подробно останавливаюсь на том, что свойственно животным: где они кормятся; где, как и в какое время спят; где живут; как передвигаются. Все это – шаблоны, распорядки, на которые я обращаю твое внимание, с тем, чтобы ты осознал их в своем собственном существовании. Ты внимательно наблюдал за привычками обитателей пустыни. Они едят и пьют в строго определенных местах, они гнездятся на строго определенных участках, они оставляют следы строго определенным образом; поэтому хорошему охотнику ничего не стоит предвидеть и точно рассчитать любое их действие. Я уже говорил, что с моей точки зрения ты ведешь себя точно так же, как те, на кого ты охотишься. И в этом ты отнюдь не уникален. Когда-то в моей жизни появился некто, указавший мне на то же самое в отношении меня самого. Всем нам свойственно вести себя подобно тем, на кого мы охотимся. И это, разумеется, в свою очередь делает нас добычей для чего-то или кого-то. Поэтому задача охотника, который отдает себе в этом отчет, – прекратить быть добычей. Понимаешь, что я хочу сказать?

Я снова высказал мнение, что его установка невыполнима.

– На это требуется время, – сказал он. – Можешь начать с того, чтобы отказаться от ежедневного ленча в одно и то же время.

Дон Хуан взглянул на меня и благожелательно улыбнулся, состроив такую забавную мину, что я не смог удержаться от смеха.

– Однако существуют животные, выследить которых невозможно, – продолжал он. – Например, – особый вид оленя. Очень удачливый охотник может встретиться с таким животным только благодаря редкостному везению единственный раз в жизни.

Дон Хуан выдержал драматическую паузу, взглянув на меня пронзительно. Он, похоже, ждал вопроса, но у меня вопросов не было. Тогда он сам спросил:

– Как ты думаешь, почему этих животных так трудно отыскать, и встреча с ними – столь уникальное явление?

Не зная, что сказать, я лишь пожал плечами.

– У них нет распорядков, – произнес он таким тоном, словно это было великое откровение. – И это делает их волшебными животными.

– Но олень должен спать по ночам, – возразил я. – Разве это не распорядок?

– Распорядок, если олень спит каждую ночь в определенное время и в определенном месте. Но волшебные существа так себя не ведут. Возможно выслеживать одно из них на протяжении всей оставшейся жизни станет твоей судьбой.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Тебе нравится охотиться, и, вероятно, в один из дней твои пути и пути волшебного существа пересекутся, и ты, вполне возможно, последуешь за ним. Волшебные животные являют собой зрелище воистину дивное. Мне посчастливилось, и мой путь однажды пересекся с тропой одного из них. Это случилось после того, как я очень многое узнал об охоте и долго отрабатывал это искусство. Как-то я бродил по густому лесу в безлюдных горах Центральной Мексики. Вдруг послышался очень мягкий и благозвучный свист. Я никогда не слышал этого звука, ни разу за многие годы странствований среди дикой природы. Я не мог определить, где находится источник этого свиста; казалось, он доносится сразу со всех сторон. Я решил, что нахожусь в самой середине стада или стаи каких-то неведомых зверей. Дразнящий свист повторился, и на этот раз он доносился как будто отовсюду. И я понял, что мне несказанно повезло. Я знал, что это свистит чудесное существо – волшебный олень. Я знал также, что волшебный олень отлично разбирается как в распорядках обычных людей, так и в распорядках охотников. Вычислить, что в такой ситуации будет делать обычный человек, очень легко. Прежде всего страх превратит его в добычу. А добыча может действовать только двумя способами: либо бросается наутек, либо защищается. Если у человека нет оружия, он, вероятнее всего, бросится к открытому месту, чтобы там спастись бегством. Если он вооружен, он приготовит оружие к бою и приготовится к обороне либо застыв не месте, либо рухнув на землю. Охотник же, выслеживающий дичь среди дикой природы, никогда никуда не пойдет, не прикинув прежде, как ему защититься. Поэтому он немедленно спрячется. Он либо бросит свое пончо на землю, либо зацепит его за ветку, как приманку, а сам спрячется поблизости и станет ждать, пока зверь опять не сделает следующие движение. Зная все это, в присутствии волшебного животного, я повел себя иначе. Я быстро встал на голову и начал тихонько подвывать. Я так долго самым натуральным образом лил слезы и всхлипывал, что едва не потерял сознание. Вдруг я ощутил мягкое дыхание, кто-то обнюхивал мою голову как раз за правым ухом. Я попытался повернуться, чтобы взглянуть, кто это, но не удержал равновесия и перекувырнулся через голову. Я сел и увидел, что на меня смотрит светящееся существо. Олень внимательно меня разглядывал, и я сказал, что не причиню ему вреда. И он заговорил со мной.

Дон Хуан умолк и посмотрел на меня. Я непроизвольно улыбнулся. Говорящий олень – это было, мягко говоря, маловероятно.

– Он заговорил со мной, – с усмешкой повторил дон Хуан.

– Олень заговорил?

– Олень.

Дон Хуан встал и собрал свои охотничьи принадлежности.

– Что, правда заговорил? – переспросил я еще раз с растерянностью в голосе.

Дон Хуан разразился хохотом.

– И что он сказал? – спросил я наполовину в шутку.

Я думал, он меня разыгрывает. Дон Хуан немного помолчал, как бы припоминая. Потом глаза его просветлели, он вспомнил:

– Олень сказал мне: «Здравствуй друг!» А я ответил: «Здравствуй!» Тогда он спросил: «Отчего ты плачешь?» Я сказал: «Оттого, что мне грустно». Тогда волшебное существо наклонилось к самому моему уху и произнесло так же ясно, как говорю сейчас я: «Не грусти».

Дон Хуан посмотрел мне в глаза. Вид у него был озорной до невозможности. Он раскатисто рассмеялся.

Я сказал, что беседа у них с оленем вышла несколько туповатой.

– А чего ты ожидал? – не переставая смеяться, спросил он. – Я же – индеец.

Его чувство юмора показалось мне настолько потрясающим, что я смог только рассмеяться вместе с ним.

– Ты не поверил в то, что волшебные олени разговаривают, да?

– К сожалению, я не могу поверить в то, что такие вещи вообще возможны, – ответил я.

– Я не виню тебя в этом, – сказал он ободряющим тоном. – Ведь эта штука – из самых заковыристых.

Date: 2015-07-22; view: 296; Нарушение авторских прав