Глава 5. Наверняка капитан с Медведем поняли, что их преследуют: они оставили засаду

Наверняка капитан с Медведем поняли, что их преследуют: они оставили засаду. Пули завизжали над головами, и все мы, кроме Звонаря, упали навзничь. Он стоял, улыбаясь, что-то тараторя, пока Никита не пихнул его под зад так, что дурак кубарем покатился по камням.

Из наклонного колодец стал горизонтальным, а потом мы попали в пещеру. Лучи фонарей озарили широкий свод и бугристые стены. Дальнюю часть, где виднелся полутемный зев туннеля, от нас отделяла неглубокая расселина. Когда мы упали на ее краю, Злой со Шрамом одновременно открыли огонь по двум солдатам, которые прятались за валуном возле туннеля.

Повернув голову, я встретился взглядом с напарником. Он кивнул, я приподнялся, позволяя противникам увидеть себя, отпрыгнул и покатился вдоль расселины.

Пули ударили вокруг, высекая каменную крошку, и тут же в стороне Никита, встав на колени, метнул гранату. Выстрелы смолкли, раздался предостерегающий крик, но было поздно, противники не успели отбежать: граната, упав точно за валуном, взорвалась.

Грохот наполнил пещеру, прошелся в две стороны по туннелю и коридору, через который сюда проникли мы, постепенно стихая. Целясь из «браунинга» в сторону валуна, я жестом показал остальным, чтобы молчали. Прислушался: в пещере было тихо. Я выпрямился во весь рост, и спутники зашевелились. Звонарь, при падении ударившийся головой, что-то запричитал, Злой выругался, Шрам сел и стал молча перезаряжать автомат. Сунув пистолет за ремень, я шагнул к расселине. Неглубокая. Широкая. Вся заполнена жгучим пухом.

— Уй, ё! — сказал Никита, останавливаясь рядом. — Нет, не перепрыгнуть на ту сторону.

Он нагнулся, вглядываясь.

— Осторожно! — схватив напарника за плечо, я оттолкнул его. — А то в лицо плеснется.

Привлеченный нашим движением, пух заволновался, и недалеко от края выстрелила белая полупрозрачная струя, будто гейзер легчайшей пены: поднялась почти на метр и разлетелась облачком. Мы с Пригоршней отскочили подальше.

— А военные как перебрались? — спросил Илья Львович, и Злой вместо ответа ткнул пальцем вперед. На противоположном краю лежала широкая длинная доска, одним концом погруженная в пух.

— Вытащили ее, когда перешли, — пояснил сталкер. — Химик, как теперь? Ты ж по этим делам спец — можно по пуху пройти?

Покачав головой, я двинулся вдоль расселины.

— Нет. Разве что напиться до полусмерти или обкуриться… Его укусы болезненные очень, хотя… Звонарь, иди сюда!

— Я Звонарь, правда, — он закивал, приближаясь, а я в это время стал расстегивать ремешки контейнера, висящего на спине.

— Знаешь, что это? — я ткнул пальцем в пух.

Он глянул на расселину и вновь уставился на меня, ухмыляясь. Глаза были пустыми.

— Вата это, понимаешь? Хоть что такое вата, ты знаешь?

— Вата, да, Звонарь знает…

— Никита, иди сюда, — позвал я, снимая контейнер. — Подержи.

Напарник взял его; отодвинув одну крышечку, я достал из кармана кусок Никитиной куртки, обмотал вокруг ладони. Осторожно извлек из ячейки полупрозрачный блин, как будто из силикона, только мягче. Даже легкое прикосновение пальцев продавливало его так, что казалось — в любое мгновение поверхность может лопнуть, и субстанция растечется по руке.

— Смотри, что это тут у нас, Звонарь? — позвал я. Почуяв недоброе, он попятился, но подошедший сзади Шрам ухватил его за шею и поясницу, уперся коленом в копчик и нажал, заставляя нагнуться вперед.

Звонарь обиженно забормотал — ни одного слова понять было невозможно, — а я плюхнул артефакт под названием слизняк ему между лопаток.

— Жжется! Холодное! Печет! Лед! Колется!

— Так жжется или холодное? — спросил я. — Шрам, держи, не отпускай пока.

Звонарь дергался, но вырваться не мог. Сталкер нажал сильнее, и дурак упал на четвереньки. Слизняк, напоминающий теперь большой ком расплавленного пластика, несколько секунд дрожал между лопаток, а потом растекся по коже, будто липкий густой клей, стал тонким мутно-белым блинчиком.

Звонарь вдруг затих, выгнул шею, пытаясь заглянуть себе на спину.

— Все, теперь намертво прилипло, — сказал я. — Пока само не рассосется — не оторвешь. Отпусти его, кажется, ему понравилось?

Шрам шагнул назад, Звонарь выпрямился, неуверенно улыбаясь.

— Щекотно, — объявил он, поднял руку и почесал себя между лопаток. Ногти скользнули по остекленевшей массе, в которую превратился слизняк.

— Это не вредно? — спросил Илья Львович с тревогой.

— Жить вредно, — отрезал я. — А жить в Зоне — втройне. Через сутки рассосется, на коже только розоватый след останется. Звонарь, видишь, доска на той стороне? Он поглядел.

— Доска, да, широкая, Звонарь видит, большая доска.

— Ага, большая, тяжелая, наверно.

— Ох и тяжелая…

— Спорим, Звонарь ее с места сдвинуть не сможет?

— Как не сможет! — заволновался он и выпятил грудь. — Звонарь сможет, он сильный, все может…

— Ну так попробуй, — предложил я. — Сдвинь ее так, чтобы один конец на той стороне остался, а другой — на нашей. Чтоб мы по ней пройти смогли, понимаешь? Только тогда тебе поверю.

Он поднял руку и согнул в локте, как какой-нибудь культурист, демонстрируя нам тощий бицепс.

И шагнул в расселину.

Глубина оказалась по пояс. Пух заклубился, вокруг Звонаря выстрелило сразу несколько струй.

— Ай! — взвцзгнул он, развернувшись, попытался выбраться обратно. — Колется, щекочет, жжет!

Никита, нагнувшись, пихнул его в грудь, не позволяя вылезти из расселины.

— Колется!!! - перепуганное лицо обратилось ко мне, и я топнул на Звонаря ногой.

— На ту сторону, быстро! Беги! Ну же, тебе пять шагов всего сделать надо!

Поняв, что обратно его не пустят, он вновь повернулся и бросился вперед, сопровождаемый струями пуха. По всей расселине тот уже клокотал, завиваясь смерчами.

Звонарь выбрался на противоположный край, отбежал и сел под стеной, хлопая себя по груди, животу и бедрам, почесываясь и поскуливая.

— Доска! — напомнил я.

Он покосился обиженно, облизнул губы и вновь стал чесаться.

— Таки вы правильно говорили, молодой человек, — громко, на всю пещеру, произнес Илья Львович. — Звонарь наш слабый совсем, даже я, старик, его сильнее.

— Львович слабый, — невнятно откликнулся голос с той стороны. — Звонарь сильный очень.

— Да-да, он совсем слабак, — согласился я. — Он даже доску эту — и ту сдвинуть не смог, видите, как испугался?

Звонарь вскочил, с криком «Сильный!» бросился к доске, навалился, приподняв погруженный в пух конец, и стал сдвигать.

На секунду мне показалось, что он действительно слишком слаб для этого, — но юродивый, тяжело дыша, все же смог переместить ее настолько, что в конце концов Никита, которого Злой на всякий случай придерживал сзади за ремень, ухватился за второй конец и дернул, опустив его на нашей стороне.

Один за другим мы пересекли трещину, а струи пуха бесшумно выстреливали со всех сторон. Последним шел Никита; когда он преодолел уже половину пути, над расселиной взвился белый смерч. Сумев оторваться от породившей ее массы, стремительно вращающаяся воронка взлетела на доску, зигзагами двигаясь по ней, разбрасывая пух во все стороны.

— Сзади! — крикнул я. Пригоршня оглянулся и бросился бежать, в то время как смерч, на ходу опадая, уменьшаясь, гнался за ним. Напарник прыгнул на камни, а пуховая воронка, почти добравшись до конца доски, растаяла окончательно.

Подняв фонарь, я направил мощный луч в туннель. Он полого уходил вниз — широкий, с высоким каменным сводом и неровным, в извилистых трещинах и выступах, полом. Я давно остался без сумки с гайками, а больше ничего подходящего под рукой не было, и поэтому, сказав остальным, чтобы не шумели, некоторое время стоял у входа, вглядываясь. Туннель плавно изгибался, дальнего его конца видно не было, но на той части, которую я мог окинуть взглядом, аномалии отсутствовали.

— Ладно, вроде пусто там, — я обернулся. — Идем?

— Не идем, а бегом бежим, — Злой решительно зашагал вперед с автоматом на изготовку. Илья Львович, обеими руками сжимая «узи», зашаркал вдоль стены, Шрам двинулся за ними, и Никита, толкнув перед собой Звонаря, пошел следом.

Лучи трех фонарей ярко освещали туннель, звуки отдавались протяжным гулким эхом.

— Вроде оно естественного происхождения, — сказал я. — Слишком неровное все…

— После взрыва тоже неровное остается, — проворчал старый сталкер. — Неважно, естественное или нет, главное — куда ведет.

Туннель закончился приоткрытой металлической дверью, на которой висела большая медная табличка с крупными, рельефно выдавленными буквами: