Глава 18

Когда я подбегаю к Марлене, она как раз спрыгивает с головы Рози.

— Ты была великолепна! Великолепна! — восклицает Август, целуя ее в щеку. — Видел, Якоб? Видел, как у них получилось?

— А то как же.

— Сделай одолжение, отведи Рози, а? Мне нужно вернуться, — он протягивает мне трость и, переведя взгляд на Марлену, глубоко вздыхает и прижимает к груди руку. — Великолепна. Просто великолепна. Да, не забудь, — добавляет он, развернувшись и отойдя на несколько шагов, — сразу после Лотти твой номер с лошадками.

— Сейчас за ними пойду, — отвечает она.

Август возвращается в шапито.

— Вы были восхитительны! — говорю я.

— Да уж, она была хороша, правда ведь? — Марлена запечатлевает на боку Рози звучный поцелуй, оставив на серой шкуре четкий отпечаток губ, который тут же стирает большим пальцем.

— Я имел в виду вас, Марлена, — уточняю я.

Она краснеет, не переставая тереть пальцем шкуру Рози.

Как же я устал ей об этом говорить. Да нет, конечно, она восхитительна — но ведь я имел в виду совсем другое, и она прекрасно понимает, что я имею в виду, так что я снова поставил ее в неловкое положение. В общем, я решаю сбежать.

— Chodz[24], Рози, — командую я, подталкивая слониху в спину. — Chodz, moj mqlutki paczuszek[25].

— Якоб, постой! — останавливает меня Марлена, кладя пальцы на сгиб моего локтя.

Вдали, у входа в шапито, появляется Август. Он останавливается и весь напрягается, как если бы чувствовал наше соприкосновение. Медленно, с мрачным видом, он поворачивается, наши глаза встречаются.

— Можно тебя попросить? — продолжает Марлена.

— Да, конечно, — отвечаю я, беспокойно поглядывая на Августа. Марлена, похоже, не заметила, что он за нами наблюдает. Я упираю руку в бедро, и пальцы ее тут же соскальзывают с моего локтя.

— Отведи Рози в мой костюмерный шатер, а? Я задумала сюрприз.

— Хорошо. Будет сделано, — отвечаю я. — А когда?

— Можно прямо сейчас. Я скоро буду. Да, и надень что-нибудь приличное — хочу, чтобы все было по первому разряду.

— Кто, я?

— Ну да. У меня сейчас номер, но я не задержусь. И ни слова Августу, если вы вдруг встретитесь, ладно?

Я киваю. А когда вновь оглядываюсь на шапито, Августа там уже нет.

Несмотря на необычность просьбы, Рози ведет себя крайне послушно. Идет рядом со мной к костюмерной Марлены и терпеливо ждет, пока Грейди с Биллом отстегнут крыло шатра.

— Слушай, а как там Верблюд? — интересуется Грейди, согнувшись в три погибели и отвязывая веревку от колышка. Рози за ним внимательно следит.

— Да все так же, — отвечаю я. — Ему кажется, что получше, но я бы так не сказал. Может, он просто не замечает, поскольку ему не нужно ничего делать. Ну, и к тому же он обычно пьян.

— Очень на него похоже, — вставляет Билл. — А где он берет выпивку? Надеюсь, это настоящая выпивка? А не то дерьмо, что он пил прежде?

— Нет-нет, настоящая. Мой сосед о нем заботится, как о родном.

— Кто? Этот Кинко? — удивляется Грейди.

— Он самый.

— А я думал, он ненавидит рабочих.

Рози вытягивает хобот и снимает с Грейди шляпу. Тот поворачивается и пытается ее сшибить, но она держит шляпу слишком высоко.

— Эй, следи за своим слоном!

Я гляжу ей прямо в глаза, она невинно моргает.

— Poloz![26]— говорю я как можно строже, хотя на самом деле с трудом сдерживаю смех. Махнув ушами, она роняет шляпу на землю, и я наклоняюсь, чтобы ее поднять.

— Уолтеру — ну, то есть Кинко — не помешало бы порой сглаживать острые углы, — поясняю я, возвращая Грейди шляпу. — Но с Верблюдом он ведет себя просто безупречно. Уступил ему свою постель. И даже отыскал его сына. Уговорил встретить нас в Провиденсе и забрать Верблюда.

— Да ну! — Грейди перестает работать и бросает на меня удивленный взгляд. — А Верблюд знает?

— Ну… знает.

— И что он сказал?

Я корчу рожу и втягиваю воздух сквозь сжатые зубы.

— Что, прямо вот так?

— Все равно у нас не было выбора.

— Понятное дело, что не было, — отвечает Грейди и умолкает. — Но они расстались не по его вине. Может, родные уже и поняли. От войны у многих крышу снесло. А он ведь был артиллеристом — знаешь эту историю?

— Нет, он не рассказывал.

— Послушай, ты ведь не думаешь, что Верблюд был способен остаться в строю?

— Да уж, едва ли, — отвечаю я. — И что»?

— Кстати, ходят слухи, что наконец дадут денег — может, даже рабочим. Как-то не верилось, но после сегодняшнего представления даже у меня появилась надежда.

Крыло наконец отстегивается. Когда Билл и Грейди его поднимают, я обнаруживаю, что у Марлены в шатре все иначе. В углу — накрытый толстой льняной скатертью стол с тремя приборами. А в остальном шатер совершенно пуст.

— И куда вам вбить кол? Сюда? — спрашивает Грейди, указывая на пустое пространство.

— Да, пожалуй, — отвечаю я.

— Сейчас вернусь. — Он исчезает и миг спустя возвращается с двумя шестнадцатифунтовыми кувалдами, по штуке в каждой руке. Одну он швыряет Биллу, тот совершенно невозмутимо ее ловит и вслед за Грейди заходит в шатер. На удивление ритмичными ударами они вколачивают кол в землю.

Я завожу Рози в шатер и, присев на корточки, привязываю за ногу к колу. Не отрывая этой ноги от земли, она почему-то переносит вес на остальные. Встав, я замечаю, что она тянется к наваленной в углу груде арбузов.

— Закрепить обратно? — спрашивает Грейди, указывая на крыло шатра.

— Да, если не трудно. Едва ли Марлена хочет, чтобы Август увидел Рози до того, как зайдет в шатер.

Грейди пожимает плечами:

— Да ради бога.

— Слушай, Грейди, а можешь чуточку последить за Рози? Я бы сбегал переоделся.

— Ну, не знаю… — прищурившись, оглядывает он Рози. — Если только она не выдернет свой кол или еще чего-нибудь не учудит.

— Не думаю. Но вот смотри, — отвечаю я, подходя к груде арбузов. Рози изгибает хобот и открывает рот в широкой улыбке. Я беру арбуз и разбиваю о землю прямо перед ней. Арбуз раскалывается, и слониха засовывает хобот прямо в алую мякоть и принимается закидывать кусочки в рот вместе с кожурой. — Если что, у тебя есть страховка.

Я выхожу из шатра и отправляюсь переодеваться.

Когда я возвращаюсь, Марлена уже в шатре. На ней расшитое стеклярусом шелковое платье, которое Август подарил ей в тот вечер, когда мы ужинали у них в купе. На шее сверкает бриллиантовое колье.

Довольная Рози уплетает очередной арбуз — как минимум второй, но в углу их еще не меньше полудюжины. Марлена сняла с нее головной убор и повесила на стул перед своим туалетным столиком. В шатре появился сервировочный столик, на нем — тарелки с серебряными колпаками и вино. В ноздри ударяет запах жареного мяса, и живот у меня сразу же сводит от голода.

Раскрасневшаяся Марлена роется в одном из ящиков туалетного столика.

— А, Якоб! — говорит она, оглядываясь через плечо. — Как хорошо! А то я уже беспокоилась. Он будет с минуты на минуту. О боже! Никак не найду. — Она резко выпрямляется, не закрывая ящика. Оттуда свисают розовые лоскуты. — Можешь помочь?

— Без вопросов!

Она достает из трехногого серебряного ведерка со льдом бутылку шампанского и протягивает мне. Кубики льда в ведерке позвякивают, со дня бутылки капает вода.

— Открой, пожалуйста, когда он войдет. И крикни: «Сюрприз»!

— Договорились, — отвечаю я и беру у нее бутылку. Размотав проволоку, зажимаю пробку большим пальцем. Рози тут же вытягивает хобот и пытается просунуть его между моими пальцами и бутылкой. Марлена продолжает рыться в ящике.

— Это что еще такое?

Я поднимаю глаза. Перед нами стоит Август.

— Ой! — восклицает, поворачиваясь, Марлена. — Сюрприз!

— Сюрприз! — вторю ей я, уворачиваясь от Рози и выдергивая пробку. Отскочив от брезента, она падает в траву. Шампанское брызжет у меня из-под пальцев, я хохочу. Марлена подставляет под струю пару бокалов, но пока нам удается состыковаться, из бутылки, которую Рози все еще пытается вырвать у меня из рук, выливается не меньше трети.

Опустив глаза, я вижу, что розовые шелковые туфельки Марлены потемнели от шампанского.

— Ой, простите! — смеюсь я.

— Ничего страшного, — отвечает она. — Это не последняя бутылка.

— Я спрашиваю, это что еще такое?

Мы с Марленой замираем, не разнимая рук. Она беспокойно поднимает взгляд. В обеих руках у нее по почти что пустому бокалу для шампанского.

— Это сюрприз! Праздник.

Смертельно побледневший Август смотрит на нас, не мигая. Пиджак у него расстегнут, галстук ослаблен.

— Да уж, сюрприз, — говорит он, снимая цилиндр, и крутит его в руках, внимательно изучая. Волосы у него на лбу всклокочены. Вскоре он уже глядит на нас в упор, подняв бровь. — Вы полагаете?

— Что, прости? — упавшим голосом спрашивает Марлена.

Встряхнув запястьем, он швыряет цилиндр в угол. Медленно, методично снимает пиджак. Подходит к туалетному столику и поднимает пиджак так, как если бы намеревался повесить его на спинку стула. Однако, увидев головной убор Рози, останавливается. Передумав, складывает пиджак и кладет на сиденье. Опуская взгляд, упирается им в торчащие из ящика розовые ленты.

— Что, я не вовремя? — спрашивает он, окидывая нас с Марленой красноречивым взглядом.

Спрашивает очень обыденно, как если бы просил передать соль.

— Дорогой, я не понимаю, о чем ты, — мягко говорит Марлена.

Август наклоняется, вытаскивает из ящика длинную, почти прозрачную оранжевую ленту и, пропустив ее сквозь пальцы, принимается обматывать вокруг них.

— Баловались с ленточками, а? — Он перехватывает ленту за другой конец и вновь пропускает сквозь пальцы. — Ах ты, негодница! А ведь я догадывался.

Марлена таращится на него, потеряв дар речи.

— Итак, — продолжает он, — празднуем случку? А времени-то я вам дал достаточно? Или, может, мне уйти и вернуться попозже? Должен признать, слон — это что-то новенькое.

Страшно подумать.

— Боже правый, о чем ты?

— Ага, два бокала, — замечает он, взглянув на ее руки.

— Что? — она поднимает бокалы так быстро, что их содержимое выплескивается в траву. — Так третий же…

— Думаешь, я совсем дурак?

— Август… — вмешиваюсь я.

— Заткни пасть! Заткни свою вонючую пасть!

Август багровеет и выпучивает глаза. Он весь дрожит от ярости.

Мы с Марленой стоим совершенно неподвижно и от удивления не можем вымолвить ни слова. На лице Августа теперь появляется что-то вроде удовлетворения. Он продолжает играть с лентами и даже улыбается, а потом, аккуратно их свернув, складывает обратно в ящик. Выпрямившись, он принимается медленно покачивать головой.

— Вы… вы… вы… — подняв руку, он обмахивается пальцами, а перестав, замечает свою трость с серебряным набалдашником, прислоненную к стене у стола, где я ее поставил. Медленно подойдя к столу, Август берет ее в руки.

Услышав, как за моей спиной что-то льется, я резко поворачиваюсь. Рози, плотно прижав к голове уши и загнув хобот под морду, мочится в траву.

Август постукивает серебряным набалдашником о ладонь.

— И как вам кажется, долго вы еще могли от меня скрываться? — Помедлив, он смотрит мне прямо в глаза. — А?

— Август, — начинаю я, — я не понимаю, о чем…

— Я сказал, заткни пасть! — он разворачивается и лупит тростью по сервировочному столику, сбрасывая на землю бутылки, тарелки, вилки и ножи. А потом опрокидывает столик, толкнув его ногой. Столик заваливается на бок, фарфор, стекло и угощение падают в траву.

Оглядев учиненный разгром, Август вновь поднимает глаза.

— Думаешь, я не понял, что у вас тут творится? — Он сверлит Марлену взглядом, на виске у него бьется жилка. — Хороша же ты, дорогая. Ничего не скажешь. Хороша.

Вернувшись к туалетному столику, Август прислоняет к нему трость. Склонившись, пялится в зеркало. Поправляет волосы на лбу и приглаживает их ладонью. И вдруг замирает, не убирая ладони со лба.

— Ку-ку, — говорит он нашим отражениям. — А я вас вижу.

Из зеркала на меня смотрят полные ужаса глаза Марлены.

Август поворачивается и берет розовый головной убор с блестками, который Марлена сшила для Рози.

— В том-то и беда, верно? Я вас вижу. Вы думаете, я не вижу, а я вижу. А что, неплохо вышло, надо сказать, — говорит он, крутя в руках сверкающий головной убор. — Любящая жена, спрятавшись в уборной, шьет что-то грандиозное. А может, не в уборной? А прямо здесь? Или в шатре у шлюх? Шлюхи ведь друг другу помогают, правда? — Он оглядывается на меня. — Ну, и где ж ты умудрился, Якоб, a? Гдe именно ты отодрал мою жену?

Я беру Марлену под локоть:

— Пойдем отсюда.

— Ага! То есть вы даже не отрицаете! — взвизгивает он. Вцепившись пальцами с побелевшими костяшками в розовый головной убор, он тянет что было сил, скрежеща зубами, пока наконец не разрывает его пополам.

Марлена вскрикивает и, уронив бокалы, зажимает рот руками.

— Шлюха! — орет Август. — Потаскуха! Сука паршивая! — с каждым новым эпитетом он разрывает убор еще на несколько кусков.

— Август! — кричит Марлена, делая шаг вперед. — Прекрати! Прекрати!

Видимо, крик сбивает его с толку, потому что он и правда прекращает. Глядит на Марлену и моргает. Глядит на головной убор. И снова на Марлену, в заметном недоумении.

Марлена делает еще шаг вперед.

— Агги, — нерешительно говорит она, умоляюще глядя на него. — Ты пришел в себя?

Август недоуменно таращится на нее, как будто только что очнулся и неожиданно для себя оказался здесь, с нами. Марлена медленно, шаг за шагом, подходит все ближе к нему:

— Дорогой…

Он двигает нижней челюстью и морщит лоб. Обрывки головного убора Рози падают на землю.

Я, кажется, вообще перестаю дышать.

А Марлена между тем уже совсем рядом с ним.

— Агги…

Он смотрит на нее сверху вниз, подергивая носом. И вдруг толкает с такой силой, что она падает прямо на разбросанные тарелки. Шагнув вперед, он нагибается и пытается сорвать с ее шеи колье. Но замочек не расстегивается, и все заканчивается тем, что он тащит ее за шею, а она пронзительно кричит.

Рози трубит, а я скорее устремляюсь к ним и перехватываю Августа. Мы падаем прямо на осколки тарелок, в разлитую по траве подливку. Сперва сверху оказываюсь я и луплю его по лицу. Но вот сверху уже он, заезжает мне кулаком в глаз. Я сбрасываю его и рывком поднимаю на ноги.

— Агги, Якоб! — кричит Марлена. — Перестаньте!

Я отшвыриваю его назад, но он хватает меня за лацканы, и мы вдвоем обрушиваемся на туалетный столик. До меня доносится звон, и на нас дождем сыплются осколки зеркала. Август швыряет меня на землю, и мы, схватившись, выкатываемся на середину шатра.

Мы пыхтим, прижавшись друг к другу так тесно, что я чувствую на своем лице его дыхание. И вот уже я снова сверху, луплю его кулаками. А вот сверху он, бьет меня головой об землю. Марлена кружит над нами и требует, чтобы мы остановились, но мы не можем. По крайней мере, я уж точно не могу: мои кулаки наливаются яростью, болью и отчаянием последних нескольких месяцев.

Вот прямо перед моим носом перевернутый стол. Вот Рози — она трубит, и пытается выдернуть из земли кол. А вот мы снова на ногах, вцепились друг другу в лацканы и в воротнички, наносим удары и отбиваемся. В конце концов мы выкатываемся из шатра и попадаем в самую гущу собравшейся снаружи толпы.

Меня тут же оттаскивают и крепко хватают за руки Грейди и Билл. В какой-то миг кажется, что Август вот-вот вновь на меня набросится, но вдруг выражение его разбитой физиономии меняется. Он поднимается на ноги и спокойно отряхивается.

— Да вы же сумасшедший! Сумасшедший! — ору я.

Он окидывает меня хладнокровным взглядом, поправляет рукава и возвращается в шатер.

— Пустите, — умоляю я, поворачиваясь сперва к Грейди, а потом к Биллу. — Христа ради, пустите! Он же чокнутый! Он ее убьет!

Я вырываюсь с такой силой, что мне удается протащить их на несколько футов вперед. Из шатра доносится звон бьющейся посуды и вскрик Марлены.

Грейди и Билл, пыхтя, зажимают меня ногами, не давая высвободиться.

— Не убьет, — цедит Грейди. — Ты уж не беспокойся.

Откуда ни возьмись появляется Граф и ныряет в шатер.

Погром прекращается. Раздаются два глухих удара, затем один погромче — и, наконец, говорящая сама за себя тишина.

Я замираю, таращась на бледный свод шатра.

— Ну, вот и все. Понял? — говорит Гейди, все еще крепко держа меня за руку. — Ты как, остыл? Можно тебя отпустить?

Я киваю, не отводя взгляда от шатра.

Грейди с Биллом хотя и решаются меня выпустить, но не сразу. Сперва ослабляют хватку Потом дают сделать шаг-другой, но сами держатся рядом и не перестают за мной следить.

Кто-то берет меня за запястье. Это Уолтер.

— Давай, Якоб, — говорит он, — уходи отсюда.

— Не могу, — отвечаю я.

— Можешь. Уходи. И поскорее.

Я продолжаю смотреть на затихший шатер. Но потом, оторвавшись наконец от вздымаемого ветром входного крыла, все-таки ухожу.

Мы с Уолтером забираемся в наш вагон.

Из-за сундуков, где похрапывает Верблюд, выскакивает Дамка. Поприветствовав нас обрубком хвоста, она замирает и принюхивается.

— Сидеть, — командует Уолтер, указывая на раскладушку.

Но Дамка садится прямо на пол, а на край раскладушки присаживаюсь я. Адреналиновый дурман проходит, и я начинаю ощущать, как же у меня все болит. Руки покалечены, дышу я как в противогазе, а на мир взираю через щелочку правого глаза, веко на котором распухло дальше некуда. Когда я дотрагиваюсь до лица, на руке остается кровь.

Уолтер склоняется над открытым сундуком и поворачивается ко мне с бутылочкой самогона и чистым носовым платком в руках. И, стоя прямо передо мной, вытаскивает пробку.

— Эй, это ты, Уолтер? — слышится из-за сундуков. Ну конечно, Верблюд был бы не Верблюд, если бы не проснулся от звука вытаскиваемой пробки.

— Да ты просто весь в кровище, — не обращает на него внимания Уолтер. Прижав платок к горлышку бутылки, он переворачивает ее кверху дном, а потом подносит мокрую тряпицу к моему лицу. — Не дергайся. Будет щипать.

Но это просто неслыханное преуменьшение. Едва самогон касается моего лица, я вскрикиваю и откидываюсь назад.

Уолтер выжидает с платком наготове.

— Может, дать тебе что-нибудь прикусить? — он нагибается и поднимает пробку. — Вот, возьми.

— Не надо, — отвечаю я, стиснув зубы, — я сейчас. — Обхватив себя руками, я принимаюсь раскачиваться туда-сюда.

— Ага, я придумал кое-что получше, — говорит Уолтер, протягивая мне бутылку. — На, отхлебни. Горло дерет со страшной силой, но зато глоток-другой — и уже ничего не почувствуешь. Из-за чего весь сыр-бор, черт возьми?

Я беру бутылку и, ухватившись за нее обеими израненными руками, подношу ко рту. У меня получается неуклюже, как у боксера в перчатках. Уолтеру приходится мне помочь. Самогон жжет окровавленные губы, ножом проходит через горло и буквально взрывается в желудке. Я сглатываю и отодвигаю бутылку в сторону настолько резко, что часть содержимого выплескивается из горлышка.

— Да, крепкая штучка, — замечает Уолтер.

— Эй, парни, выньте-ка меня отсюда и поделитесь! — кричит Верблюд.

— Заткнись, Верблюд, — отвечает Уолтер.

— Ты чего? Разве можно так говорить со старым и больным…

— Я сказал, заткнись! У нас тут проблема. Давай, — возвращает он мне бутылку, — хлебни еще.

— Это какая же? — спрашивает Верблюд.

— Якоба побили.

— Что? Как? Лохобойка была?

— Нет, — мрачно отвечает Уолтер, — хуже.

— А что такое лохобойка? — спрашиваю я, едва шевеля распухшими губами.

— Пей, — он снова пытается впихнуть мне бутылку. — Это когда у нас выходит потасовка с ними. Ну, у цирковых с лохами. Готов?

Я отхлебываю еще глоточек самогона, который, несмотря на уверения Уолтера, все равно жжет ничуть не хуже горчичного газа.

— Вроде готов.

Придерживая меня одной рукой за подбородок, Уолтер поворачивает мою голову то вправо, то влево, чтобы дотянуться до ран.

— Мать честная, Якоб! Да что у вас там вышло, в конце-то концов? — вновь спрашивает он, раздвигая волосы у меня на затылке. Должно быть, нашел еще какую-нибудь гадость.

— Он толкнул Марлену.

— Что, вот так взял и толкнул?

— Ну да.

— Чего это?

— А просто спятил. Не знаю, как еще сказать.

— У тебя в волосах куча стекла. Не шевелись, — он водит пальцами у меня по голове, раздвигая и отделяя пряди волос. — А с чего это он вдруг спятил? — интересуется он, складывая осколки на ближайшую книжку.

— Да если б я знал…

— Врешь ведь! Ты за ней часом не волочился?

— Нет. Вовсе нет, — отвечаю я, ничуть не сомневаясь, что если бы лицо у меня не напоминало мясной фарш, я бы непременно покраснел.

— Хорошо бы так, — говорит Уолтер. — Ох, хорошо бы.

Справа от меня что-то шуршит и случит. Я пытаюсь оглянуться, но Уолтер крепко держит меня за подбородок.

— Верблюд, куда ты, черт тебя дери, лезешь? — сердится он, горячо дыша прямо мне в лицо.

— Хочу посмотреть, как там Якоб.

— Христа ради, сиди на месте, а? Сдается мне, вот-вот у нас будут гости. Скорее всего, придут за Якобом, но не думай, что не прихватят заодно и тебя.

Когда Уолтер заканчивает обрабатывать мои раны и выбирать из волос стекло; я переползаю на постель и пытаюсь устроиться так, чтобы голова, разбитая и спереди, и сзади, болела поменьше. Правый глаз заплыл окончательно. Ко мне тут же подбегает Дамка и осторожно принюхивается, а потом укладывается в нескольких футах, внимательно за мной наблюдая.

Уолтер прячет бутылку обратно в сундук и, не разгибаясь, принимается там рыться, пока не вытаскивает наконец большой нож.

Закрыв дверь комнатушки, он закрепляет ее куском дерева. А потом садится, прислонившись спиной к стене, и кладет нож рядом с собой.

Вскоре мы слышим, как по сходням стучат лошадиные копыта. Из другого конца вагона до нас доносятся приглушенные голоса Пита, Отиса и Алмазного Джо, но к нам не стучат и за дверь не дергают. Через некоторое время они спускаются по сходням и захлопывают дверь вагона.

Когда поезд наконец отправляется, Уолтер испускает громкий вздох. Я поднимаю на него глаза. Уткнувшись на миг носом в колени, он поднимается и прячет нож за сундуком.

— Ну, и счастливчик же ты! — говорит он, вынимая из двери деревянный клин, и, распахнув дверь, направляется к сундукам, за которыми прячется Верблюд.

— Кто, я? — спрашиваю я сквозь самогонный туман.

— Ну да, ты. До поры до времени.

Уолтер отодвигает сундуки, извлекает Верблюда и тут же тащит его в другую часть вагона, дабы заняться вечерним туалетом.

Я дремлю, оглушенный совместным действием побоев и самогона. Смутно замечаю, как Уолтер кормит Верблюда ужином. Помню, как приподнялся, чтобы выпить глоток воды, и упал обратно на постель. Когда я вновь прихожу в себя, Верблюд похрапывает на раскладушке, а Уолтер, захватив с собой лампу, устроился в углу на попоне с книжкой на коленях.

Я слышу чьи-то шаги по крыше, и миг спустя в дверь тихонько случат. Я тотчас же просыпаюсь.

Уолтер по стеночке подползает к сундуку и вытаскивает нож. Потом, крепко сжимая в руке его рукоятку, перебирается к двери. Делает мне знак, указывая на лампу. Я пытаюсь пересечь комнату, но, поскольку правый глаз у меня напрочь заплыл, мир кажется мне плоским, и ничего не получается.

Дверь со скрипом приоткрывается. Уолтер сжимает и разжимает пальцы на рукоятке ножа.

— Якоб?

— Марлена! — вскрикиваю я.

— Господи Иисусе, женщина! — кричит Уолтер, отбрасывая нож. — Чуть вас не убил. — Он хватается за край двери и вытягивает голову, пытаясь заглянуть ей за спину. — Вы одна?

— Да. Извините. Мне нужно поговорить с Якобом.

Уолтер приоткрывает дверь пошире. Лицо у него вытягивается.

— Ну да, ну да. Лучше зайдите.

Когда Марлена входит, я поднимаю ей навстречу керосиновую лампу. Ее левый глаз, украшенный лиловым фингалом, заплыл, как у меня.

— Боже правый! — говорю я. — Что он с вами сделал?

— Господи, на себя посмотри! — отвечает она, почти коснувшись кончиками пальцев моего лица. — Тебе бы показаться врачу.

— Да у меня все в порядке, — говорю я.

— Кто это, черт возьми? — вопрошает с раскладушки Верблюд. — Неужели леди? Ни шиша не вижу. А ну, поверните-ка меня.

— Ой, простите, — произносит Марлена, ошеломленно глядя на парализованного старика в углу. — Я думала, вы тут вдвоем. Ох, прошу прощения. Я лучше пойду.

— Нет, не пойдете, — говорю я.

— Я же не говорю, что… к нему.

— Нечего вам ходить по вагонам несущегося поезда, не дай бог провалитесь.

— Якоб прав, — говорит Уолтер. — Мы переберемся к лошадкам, а вы располагайтесь здесь.

— Нет, мне не хотелось бы вас выгонять.

— Тогда давайте я вытащу для вас сюда свою постель, — говорю я.

— Да нет же, я вовсе не предполагала… — качает головой Марлена. — Боже. Мне не следовало приходить. — Она прячет лицо в ладони и начинает плакать.

Я передаю лампу Уолтеру и притягиваю Марлену к себе. Всхлипывая, она утыкается носом прямо мне в рубашку.

— Ну да, ну да, — вновь начинает Уолтер. — Похоже, я теперь сообщник.

— Пойдемте поговорим, — предлагаю я Марлене.

Хлюпнув носом, она отстраняется и уходит к лошадкам.

Прикрыв дверь, я следую за ней.

Лошади, узнав свою хозяйку, тихонько ржут. Она подходит к Ночному и гладит его по боку. Я в ожидании прислоняюсь к стене. Наконец она ко мне присоединяется. На повороте дощатый пол у нас под ногами покачивается, и вот мы уже стоим плечом к плечу.

Я заговариваю первым.

— Он вас раньше бил?

— Нет.

— Если еще хоть раз ударит, клянусь Господом, я его убью.

— Если еще хоть раз ударит, тебе не придется иметь с ним дело, — тихо говорит она.

Я окидываю ее взглядом. Через доски за ее спиной пробивается лунный свет, лишая ее черный профиль всяческих черт.

— Я от него ухожу, — добавляет она, опуская голову.

Я непроизвольно хватаю ее за руку. Кольца нет.

— А ему вы сказали?

— Совершенно недвусмысленно.

— И как он воспринял?

— Его ответа трудно не заметить.

Мы сидим и слушаем, как под нами постукивают стыки. Я смотрю поверх спин спящих лошадей на кусочки ночного неба, мелькающие в щелях между досками.

— И что вы будете делать дальше?

— Пожалуй, когда приедем в Эри, поговорю с Дядюшкой Элом, чтобы перевел меня в женский спальный вагон.

— А до того?

— А до того поживу в гостинице.

— А к родным вернуться не хотите?

Она медлит с ответом.

— Не хочу. Да и едва ли они меня примут.

Мы умолкаем, опираясь о стену вагона и не разнимая рук. Где-то через полчаса она засыпает, голова ее соскальзывает ко мне на плечо. А я не сплю, всем телом ощущая ее близость.