Здесь нельзя думать! — Книги чувствуют? — мы еще раз недоуменно переглянулись

— Книги чувствуют? — мы еще раз недоуменно переглянулись.

— Да, — кивнул монах, — древние книги чувствуют мысли. Мысли чужих людей опасны для древних книг, потому что они могут изменить записи в книгах.

— А вдруг здесь тоже находятся золотые пластины лемурийцев, в которых записано истинное знание? Из рассказа «старшего человека» я понял, что на золотых пластинах самопроизвольно за писывалась мысль, и она же считывалась с помощью рук, — прошептал мне в ухо Равиль.

— А эти книги толстые или в виде пластин? — спросил я.

— Толстые, очень толстые, — ответил монах. — Толще книг не бывает.

Эти книги буквами написаны или без букв? — Решил уточнить Равиль.

— Буквами на санскрите.

— Вы считаете, — обратился я к монаху, — что мысли чужих людей могут изменить буквы и слова в книге, что ли? Этого не может быть.

— Нет, — спокойно возразил монах, — слова и буквы останутся теми же, но человек, который будет читать книгу, будет неправильно понимать текст.

Я вспомнил исследования профессора Степанова о том, что любая фотография несет на себе тонкоэнергетический отпечаток самого человека, и представил, что, видимо, и любая запись может нести в себе отпечаток мыслей человека, который ее делал.

— Так что же, нам внутри хранилища древних книг совсем не думать, что ли? — иронично спросил Рафаэль Юсупов, прищурив глаза.

— Да, там думать нельзя, — невозмутимо ответил монах.

— Совсем?

— Совсем.

Мы вошли внутрь хранилища древних книг, стараясь... м... м... не думать. Хранилище представляло собой довольно большую комнату, вдоль двух стен которой были сделаны высокие полки для книг, а у третьей стены было расположено что-то вроде алтаря со статуями богов. В каждой ячейке полки помещалось по четыре толстенные книги. Каждая книга имела толщину около 20 сантиметров и была аккуратно обернута ажурной желтой, красной или сиреневой материей. Чувствовалось, что до книг давно никто не дотрагивался.

Равиль, обнаглев, достал фотоаппарат и быстро щелкнул, хотя знал, что в храмах и монастырях фотографирование обычно запрещено.

— Нельзя, нельзя этого делать! — вскричал монах.

Равиль виновато склонил голову, пряча довольную улыбку.

Когда мы вышли из хранилища древних книг, Рафаэль Юсупов спросил Селиверстова:

— Вы, Сергей Анатольевич, по-моему, о чем-то думали!

— Но только не о Вас, Рафаэль Гаязович!

Монах предложил пройти к роднику у склона каньона, чтобы поговорить с нами. Около полукилометра мы пропетляли по склону среди огромных валунов, пока не дошли до родника и не уселись на плоский камень рядом с ним.

— А зачем так далеко надо было уходить, чтобы поговорить? — удивился Селиверстов.

— Чтобы наши мысли не нарушали покой древних книг, — пояснил монах.