Странная девочка

К Ольге Петровне Загорской, матери Полины, Быстров подъехал только к вечеру. О своем визите он договорился заблаговременно по телефону, заранее обговорив время, но вышла непредвиденная задержка, в результате которой он безбожно опаздывал на два часа. Вызов на ковер к начальству затянулся. Когда Быстров наконец освободился от своих текущих дел и выбрался на улицу, его машина наотрез отказалась заводиться. Пришлось тащиться на общественном транспорте, что также отняло времени больше, чем он рассчитывал.

Дом, в котором проживала Ольга Петровна, находился на Кутузовском проспекте и представлял собой великолепный образец качественной постройки сталинского времени. Такие дома в период расцвета социализма строили исключительно для партийной элиты, но селились в них и всенародно известные знаменитости, и просто блатные граждане, имеющие далеко не деньги, как можно было бы предположить, а нужные знакомства с нужными людьми. Лифт, однако, не работал…

Поднимаясь на девятый этаж, Сергей пытался представить, к какому типу из вышеперечисленных жильцов относится мать Полины, и не смог. Девушка не походила ни на дочку партийного босса, ни на дочь знаменитости, ни на чадо торгашей того времени. Как уже было известно, Полина родилась в Тверской области. Скорее всего, после рождения девочки Загорская вышла замуж и переехала с мужем в Москву. Это объясняло, почему в свидетельстве о рождении Полины в графе «отец» стоял прочерк: на то время официального отца у нее просто не существовало.

На шестом этаже Быстров вынужденно остановился. Дорогу ему преградила сухонькая бабулька с прической, названной в народе «а‑ля одуванчик». Старушка его не заметила, потому что была занята попытками поднять объемную и явно тяжелую авоську вверх по лестнице. Получалось это у нее с трудом, она тяжело дышала и кряхтела, но занятия своего не бросала.

– Давайте помогу, бабушка, – сердобольно предложил Сергей, выхватывая из ее морщинистых рук сумку. Вес поклажи его поразил. Представить себе, что этот божий одуванчик сама протащила такую тяжесть столько этажей, было довольно сложно.

– Какая я тебе бабушка! А ну, отдай сумку, сейчас милицию позову! – яростно заорала бабуся в ответ на предложенную помощь и попыталась вырвать из рук Сергея свою сумку. Быстров от неожиданности вцепился в ручки авоськи еще сильнее.

– Тихо, тихо, – попытался успокоить он разъяренную бабусю. – Я просто хотел помочь вам отнести тяжелую сумку до вашей квартиры.

– Тоже мне помощничек выискался. Сказала же, отдай быстро сумку! – прошипела старуха, достала из кармана милицейский свисток и решительно поднесла ко рту.

– Стойте! – закричал Сергей, одной рукой ставя сумку на пол, а другой вытаскивая из кармана служебное удостоверение. – Я сам из милиции. Вот, посмотрите.

Бабка придирчиво рассмотрела удостоверение и заметно смягчилась.

– Раз так, тогда неси, – милостиво согласилась она, и, хотя Сергею уже совершенно не хотелось ей помогать, он преодолел в себе неприязнь к злобному одуванчику, списал все на старость и, взяв в руки авоську, поплелся вверх по лестнице.

Бабка гордой походкой вышагивала впереди. На девятом этаже она притормозила и показала костлявой рукой куда‑то влево.

– Вон, у той квартиры поставь, – потребовала она.

– У какой той – там их три? – испуганно спросил Сергей: в одной из трех квартир проживала как раз Ольга Петровна Загорская.

– Около 234‑й, – ответила бабуся.

Быстров вздохнул с облегчением. Поставил сумку у названной квартиры и подошел к двери с номером 235. Позвонить он не успел. Сумасшедшая бабка оттянула его от двери и заговорщически зашептала в ухо:

– Я про Загорскую все знаю, могу много интересного порассказать.

– Я к ней совсем по другому вопросу, – резко прервал ее Быстров.

– Понятно… – протянула бабуся, и лицо ее скривилось, будто она проглотила жабу. – Желаю приятно провести вечер, – ехидно выпалила она и, быстро втащив сумку в квартиру, захлопнула дверь, даже не сказав «спасибо» за оказанную помощь.

Приятная, однако, соседка у Загорской! Старуха Шапокляк – просто ангел по сравнению с этой особой, подумал Сергей и нажал на кнопку звонка.

Дверь тут же открылась.

– Вижу, вы уже познакомились со старой калошей? – вместо приветствия выпалила Ольга Петровна. – Маразматичка, лазает на соседнюю стройку, ворует кирпичи и таскает их к себе в квартиру.

– Зачем? – ошалел Быстров.

– Вероятно, решила замуровать себя изнутри, чтобы после ее смерти квартира никому не досталась. Клиническая идиотка! Что она уже успела наплести вам про меня, господин Быстров? Так, кажется, вас зовут? – Глаза женщины метали молнии, она еле сдерживалась, чтобы сильно не повышать голос. – Не топчитесь в прихожей. Проходите, раз уж пришли, и не забудьте снять обувь.

«Да что они все, сговорились?» – грустно думал Сергей, развязывая шнурки. Похоже, дом этот заселяли не в порядке очереди, а в порядке большей стервозности: Загорская и ее соседка, определенно, стоили друг друга.

Он прошел в гостиную. Загорская с вызовом стояла посреди комнаты, уперев руки в бока. Красивое аристократическое лицо уже немолодой, но тщательно следящей за собой женщины, правильный овал, прямой, без единого изъяна нос, немного узковатые губы и большие голубые глаза. Одета она была в черное скромное платье, как вторая кожа облегающее ее статную, не по возрасту стройную фигуру. Платье, явно сшитое у хорошего портного или купленное в дорогом магазине, необыкновенно подходило к ее черным, как воронье крыло, волосам. Волосы были гладко зализаны и стянуты сзади в замысловатый пучок, в ушах сверкали дорогие брильянтовые серьги.

Внешний вид Ольги Петровны говорил о том, что она далеко не бедствует. На это указывала и обстановка квартиры. Все достаточно скромно, но дорого. Роскошный персидский ковер ручной работы, добротные невысокие комоды, заполненные антикварной посудой, стильная мягкая мебель. Неброский пейзаж на стене, сочетающийся по своей цветовой гамме с обоями и с дизайнерскими гардинами, на секунду привлек внимание Сергея. В юности он увлекался живописью и сейчас мог с уверенностью сказать, что картина относится к числу работ известного мастера. Сомнения его были другого рода: действительно ли эта холодная надменная брюнетка приходится Полине матерью? Если отбросить поведение женщины в данный момент, то при всей внешней привлекательности Загорской было в Ольге Петровне что‑то неприятное, отталкивающее. Возможно, впечатление это создавали ее холодные голубые глаза, так неуместно сочетающиеся с черными волосами, может, что‑то еще…

– Вы пришли поговорить о Полине, правильно я поняла ваше объяснение по телефону? Так вот – я ничего о ней не знаю и знать ничего не хочу. Нет у меня больше дочери – вам понятно? – резко сказала женщина.

– Что тут непонятного? Все предельно ясно. У вас нет дочери. Неясно одно – почему вы заставили меня тащиться сюда через весь город и не сказали ничего по телефону? Спасибо вам за это большое и до свидания.

Он вышел в прихожую, распахнул дверь, но вовремя вспомнил, что не надел ботинки. Руки у него тряслись от злости, шнурки завязываться не хотели, промучившись некоторое время, он бросил это занятие и выпрямился.

– Хотя нет, Ольга Петровна, я все же просвещу вас, не зря же я потратил свое время. Ваша дочь, которую вы таковой не считаете, в настоящий момент находится в тяжелом состоянии в больнице, ее зверски изнасиловали, и в результате она потеряла ребенка. Теперь у меня все. Желаю счастья.

– Подождите! Не нужно… – остановила его Загорская. Цвет ее лица в одно мгновение приобрел землистый оттенок, глаза потухли, от прежней враждебности не осталось и следа. – Выпить хотите? У меня есть великолепный французский коньяк десятилетней выдержки.

– Хочу, – легко согласился Сергей и снова снял ботинки.

Он почувствовал, что Ольга Петровна обрадовалась. Засуетилась у бара, быстро выставила на маленький полированный столик бутылку коньяка и пузатые бокалы. В баре нашлись плитка шоколада, печенье причудливой формы и тонко порезанные дольки лимона, красиво разложенные на специальной тарелочке. Бутылка коньяка оказалась початой, пили из нее явно недавно – на узком горлышке Сергей заметил несколько не успевших высохнуть капель. Объяснение было одно – Ольга Петровна перед его приходом сильно нервничала. Было очевидно, что Загорская беспокоилась за дочь – но почему же она вела себя так странно? Сергею предстояло выяснить это в ходе беседы.

Он сел в мягкое удобное кресло. Загорская расположилась рядом в таком же кресле. Разделял их только стол с закусками и коньяком. Сергей открыл бутылку и разлил ароматную янтарную жидкость по бокалам.

Смеркалось, но Загорская не спешила включать свет. Сергей не настаивал. Он понял, что ей так будет проще каяться, именно каяться за свои грехи, выбрав его, майора Быстрова, своим единственным слушателем. Сергей смотрел на красивый профиль Загорской и молча ждал, когда она будет готова.

Ольга Петровна быстро выпила первую порцию коньяка и жестом попросила добавки, к лимону и другим закускам женщина не притронулась. Алкоголь медленно делал свое дело. Загорская немного расслабилась, черты лица стали мягче. Она посмотрела ему в глаза и, с трудом подбирая слова, сказала:

– Я вам все расскажу, Сергей Федорович, но вы уж не судите меня слишком строго. Сама я давно осознала свои ошибки, поверьте, ничего уже нельзя исправить. Единственным оправданием мне может служить только молодость.

Загорская откинулась на спинку кресла, закрыла глаза и начала свой рассказ.

* * *

Много лет тому назад, в одном из хуторов Западной Украины, у зажиточного крестьянина Петро Приходько и его обожаемой красавицы жены Светланы родилась очаровательная дочка. Дочку назвали Оленькой. Девочка походила на мать, русскую по происхождению, и Петро души в ней не чаял. Оленька ни в чем не нуждалась, росла в любви и благополучии, пока ее любимая мамочка неожиданно не пропала. С исчезновением матери из дома испарились все ее вещи и любовь отца. Раньше часто пропадающий до позднего вечера на работе в поле, теперь батька почти никуда не выходил и постоянно спал, а когда просыпался, набрасывался на дочь с упреками, обвинял в чем‑то и постоянно твердил, что она «материнское отродье». Отродье… Что значит это слово и куда делась мама, Оленьке не объяснили. Спросить было страшно, страшно так, что мерзли ладошки и сердечко замирало в груди… Ее единственный робкий вопрос про маму вызвал такой сумасшедший гнев отца, что девочке с трудом удалось увернуться от его тяжелой руки и спрятаться под кроватью. Как мышь, она пролежала на жестком пыльном полу до поздней ночи, пытаясь найти ответы на волнующие детскую душу вопросы. И, кажется, поняла все. Именно она виновата в уходе матери, иначе отец не стал бы ее так ругать. Именно она обидела чем‑то маму, поэтому та ушла. Каждую ночь, обливаясь слезами, малышка просила у нее прощения, умоляла вернуться и ждала, всякий раз вздрагивая с томительной надеждой от легкого скрипа двери, от женских голосов, занесенных ветром в окно, от неясных силуэтов, промелькнувших около их дома. Оля не знала, что сделала плохого, но тяжелое чувство вины росло в ее душе из‑за дня в день, росла и ненависть к ней отца.

Что произошло, Оля узнала позднее. Поняла, что мать сбежала с любовником и бросила ее на произвол судьбы, а отец, безумно любящий и боготворивший супругу, так и не смог простить предательства и всю свою злость вымещал на дочери, как две капли воды похожей на мать. Алкоголь, которым Петро пытался заглушить свою боль, превратил его в животное, не способное на сострадание. Оленька росла грязной, оборванной и голодной. Иногда помогали соседи: кое‑что подбрасывали из еды и одежды и, преодолев яростное сопротивление отца, устроили ребенка в школу. Учиться ей понравилось, в школе было чисто и спокойно. В школе она могла наконец‑то отдохнуть от пьяных выходок отца, от его нескончаемых упреков и придирок. Знакомые в один голос твердили, что ее отец пережил большую жизненную трагедию и надо постараться его понять и простить. Она прощала, изо всех сил старалась понять, терпеливо сносила все оскорбления и продолжала ждать, что вернется мама и тогда все станет как прежде. Как раньше. И тогда она сможет доказать отцу, что ни в чем не виновата! И он полюбит ее вновь, ласково погладит по головке, обнимет крепко, надарит гостинцев, бросит пить. «Наверное, произошло что‑то плохое, и мама не может пока вернуться. Но она вернется обязательно, нужно просто еще немного подождать», – рассуждала девочка, пытаясь оправдать невозвращение матери. Чувство вины постепенно перестало терзать детскую душу и сменилось поиском оправданий.

Шло время. Отец спивался все сильнее, все больше терял человеческий облик. Однажды, вернувшись домой из школы, Оленька, пытаясь убраться на загаженном столе, случайно разбила полупустую бутылку горилки. Петро проснулся от шума бьющегося стекла, оценил полупьяными глазами то, что случилось, и избил девочку до полусмерти хлыстом для скотины. Потом достал из погреба другую полную бутылку, выпил и завалился в постель. Обливаясь кровью, из последних сил Оля доползла до соседской хаты и потеряла сознание. Очнулась она уже в больнице, куда ее, как только нашли, доставили сердобольные соседи. Отца Загорская больше не видела – та бутылка оказалась для него последней. Умер он во сне, так и не осознав, что сотворил, не попросив прощения за содеянное. Но ей было уже все равно. Лежа на животе в задрипанной больничной палате и ощупывая свои свежие шрамы, на память оставленные отцом, она ощущала только ненависть. Безграничную тупую ненависть. Ненависти было настолько много, что с лихвой хватило на деспотичного отца, без видимой причины издевавшегося над ней, на мать, которая бросила ее, и даже на соседей, которые видели все это и не остановили. «На, кушай, детка, вонючие объедки, которые отказывалась есть наша сытая свинья. Кушай, не обляпайся, – кусая больничную подушку, язвила Олечка и цедила сквозь зубы: – Твари! Ненавижу! Всех ненавижу! Отомщу! Отомщу!»

После смерти отца Олю взяла на воспитание семья дальних родственников, и девушка переехала в другое село. Приняли ее хорошо, как свою. К четырнадцати годам Ольга уже выглядела далеко не как подросток. Природа не обделила ее красотой: смоляные тугие косы, дерзкие голубые глаза, пленительные округлости – на новом месте ей прохода не давали здешние хлопцы. Выросшая в селе, насмотревшись на игрища скотины, Олечка прекрасно понимала, чего именно ухажеры от нее хотят, но у девушки были другие планы. Благополучная семья, приютившая Ольгу, приводила ее в бешенство. Раздражали уважительное отношение приемных родителей друг к другу и любовь отца к своим детям: он уделял им так много внимания и баловал, что от злости она лезла на стенку. Часто ласка перепадала и Ольге. И она ласкалась в ответ, как кошка ласкается к хозяину. Юная «Лолита» знала, что делать, умело расставляя свои сети. Приемный родитель и опомниться не успел, как оказался рядом с Ольгой на сеновале. Жена застукала их как раз вовремя. Ольга забилась в истерике и тут же свалила всю вину на отчима – ей поверили. Приемный отец был с позором изгнан из села, а ее окружили заботой и состраданием. Теперь она жила в привычной с детства среде – вокруг было страдание. Дети с нетерпением ждали возвращения любимого отца, а мать запрещала произносить имя предателя вслух. Ольга была счастлива – месть состоялась.

В 16 лет она познакомилась с молоденьким солдатиком, отбывавшим военную обязанность недалеко от их села. Малолетки ее не интересовали, но тот факт, что мальчишка – москвич, заставил на время забыть о такой мелочи, как возраст ухажера. Вскружить ему голову не составило особого труда – солдатик влюбился, как одержимый. Но время его службы подходило к концу, а делать предложение он не торопился. Ольга занервничала и посетила гинеколога. Поддельная справка о беременности, выкупленная у старого сельского врача за смехотворную сумму, послужила хорошим основанием к браку. Беременеть по‑настоящему девушка была не готова. План мог сорваться, и она осталась бы одна с ребенком на руках. Уловка сработала. Мальчишка, узнав о беременности любимой, немедленно попросил ее руки, и молодые переехали в Москву.

Так Ольга Приходько стала Ольгой Загорской.

Ольге необыкновенно везло. Обман, который вскоре раскрылся, нисколько не омрачил отношений молодых супругов. Влюбленный по уши муж прощал Ольге все. Ко всему прочему, Антон Загорский оказался сыном обеспеченных родителей. Ольгу они поначалу приняли холодно, но, видя, как молодые счастливы, не стали ставить палки в колеса, выбили им отдельную жилплощадь и не возражали против того, чтобы прописать невестку в новую квартиру.

Так Олечка стала москвичкой.

Обосновавшись на новом месте, Ольга задумалась о будущем. Из дома она предусмотрительно захватила диплом об окончании школы, где стояли великолепные оценки. Отец Антона, Константин Петрович Загорский, пришел на выручку и, подняв все свои связи, помог поступить в институт.

Так Ольга Загорская стала студенткой МГИМО, одного из самых престижных институтов в Москве.

Со своим сыном Константин Петрович не церемонился, никаких протекций не делал, объясняя свое поведение тем, что Антон – мужчина и должен добиться всего в жизни сам. Похожая история произошла и с армией. Полагая, что служба закалит характер сына, Константин Петрович, имея все возможности отмазать свое чадо от исполнения священного гражданского долга, никаких шагов предпринимать не стал, и Антон отправился защищать родину. Вернувшись в родные пенаты, Антон решил оставить на время идею получить высшее образование, теперь ему надлежало содержать семью, и он, недолго думая, устроился на работу в милицию.

То, что отец души не чает в его молодой супруге, балует ее дорогими подарками, ужасно нравилось Антону. Делая предложение Ольге, он сильно переживал, примут ли провинциалку в семью. И теперь, видя нежное отношение отца к Ольге, он успокоился и простил родителю все прошлые обиды. В конце концов, именно благодаря отцу он встретил Ольгу, стал мужчиной, и теперь у него настоящая семья. Так думал Антон до тех пор, пока однажды не вернулся раньше времени домой…

Развода не последовало. Антон молча вышел в другую комнату и застрелился из табельного пистолета. Дело замяли. Списали все на неосторожное обращение с оружием. Ольгу опять все жалели. Единственное, что удивляло близких Антона больше всего во всей этой ужасной истории, – это резкая перемена отношения свекра к невестке и категорическое нежелание ее видеть.

Оказавшись без мужа и финансовой поддержки свекра, привыкшая к роскоши, хорошей еде и дорогой одежде, Ольга горевала недолго. При ней осталось главное: ум, красота и, что немаловажно, прописка в Москве. Она блестяще окончила институт, но никто не торопился предлагать ей высокооплачиваемую работу. Проблема решилась просто – имея в своем арсенале эффектную внешность, девушка снова не побрезговала воспользоваться своим телом для достижения поставленной цели. Новый любовник помог получить работу в Интуристе в качестве переводчицы. Для Ольги это было пределом мечтаний. Она патологически ненавидела мужчин, но постель ее редко пустовала, разве что теперь в ней оказывались по большей части иностранцы. Как ни странно, оставшиеся на всю жизнь шрамы на спине заводили мужчин больше, чем ее красота. Любовники сменяли друг друга, дарили подарки, оказывали услуги. С помощью мужчин ей легко удавалось взбираться по карьерной лестнице. Экскурсионные автобусы, с которых начинала Загорская, очень скоро сменились шикарными автомобилями высокопоставленных персон.

После печальной истории, произошедшей с Антоном, о замужестве она не задумывалась. Брак мог помешать ее успешной «карьере». Рождение ребенка тоже не входило в ее планы, и когда Ольга неожиданно забеременела, то незамедлительно стала собирать документы на аборт.

Отрицательный резус крови и строжайший запрет на прерывание беременности прозвучали как приговор. Незапланированная беременность могла в один миг испортить налаженную жизнь и лишить работы. Ольга сразу возненавидела еще не рожденного ребенка, но на операцию все же не пошла. С любовниками пришлось на время проститься. На работе, чтобы никто не узнал о ее интересном положении, Ольга носила плотный корсет и объемные платья, а на последних месяцах, когда спрятать живот уже было невозможно, взяла отпуск за свой счет, под предлогом ухода за близкой родственницей, и поехала в маленький поселок в Тверской области, где действительно проживала троюродная сестра ее непутевой матери.

Полина родилась крепкой и здоровой, только очень маленькой. Отказаться от ребенка Загорская побоялась и оставила девочку на временное воспитание родственнице, предварительно обговорив с той финансовую сторону дела. Ни на секунду Ольга не задумалась тогда о том, что ребенок может повторить ее собственную судьбу, и невольно сама повторила ошибку своей матери.

Клавдия Ивановна, тучная пожилая женщина, сильно нуждалась в деньгах. Проработав учителем младших классов ближайшей школы и устав от неблагодарности своих подопечных чад, она вышла на пенсию и пыталась прокормиться с помощью собственного огорода. Предложение Ольги взять на время Полину и, таким образом, поправить материальное положение она восприняла с радостью.

О жизни девочки Загорская узнавала из подробных писем Клавдии, которые та посылала Ольге еженедельно. Отрабатывая свои деньги, Клавдия Ивановна старалась, как могла. Полина росла, Клавдия учила ее всему тому, что знала. Девочка жадно впитывала в себя знания и к шести годам уже свободно читала, складывала простые числа и могла без запинки декламировать сложные стихи.

Date: 2015-07-22; view: 278; Нарушение авторских прав