Часть первая 4 page. Он премило рассказывал все это Елене, и она хохотала, приговаривая:

Он премило рассказывал все это Елене, и она хохотала, приговаривая:

– Ты, Юра, экологически чистый продукт!

На что он любил серьезно ответить:

– Да что ты понимаешь в экологии? У нас там около берега атомных подлодок больше, чем медуз!

С появлением Юры роли изменились, и Караванов, предназначенный для секса, превратился в доброго родственника. Ему бы, дураку, в этот момент сосредоточиться на человеческих отношениях с женой, не подразумеваемых с Юрой, Юра бы исчез с полпинка. Но Караванов, видимо, внезапно устал от брака, устал от себя самого и решил расслабиться.

Юра «закончился» ровно через полгода, когда вернулась жена. И его начали интересовать исключительно женщины в пустых квартирах. Он так и сказал:

– Шикарная ты баба, Ленка, но вот если б ты развелась и своего выгнала, я б тебя любил до старости лет!

– И на хрен ты мне без моего? – удивилась Елена. – Одним членом сыта не будешь…

– Это смотря каким, – обиделся Юра.

– Да любым…

Отношения с Юрой поставили крест на медовом месяце с Каравановым. И, как Елена ни пыталась их реанимировать, стало ясно, что возвращаться в супружескую добродетель бессмысленно. Не из‑за особого дефицита секса, а из‑за того, что Караванов оказался хорош на период «борьбы и выживания». А вот быть счастливым на освобожденной территории он уже не умел.

И пока у нее был кто‑то еще, ей вполне хватало тепла и энергии, а с одним вроде и любимым Каравановым возникла безжизненная заданность ходов. И она начала совершенно сознательно искать героя для романа…

…Елена сложила листок с претензиями вчетверо, засунула за обшлаг записной книжки и забыла о нем ровно до часа, в графе которого в еженедельнике было написано: «Психолог Карцева!»

Оба прибежали домой часов в пять и сильно суетились. Елена, естественно, по накрытию стола. А Караванов долго принимал ванну, брился, переодевался, смотрелся в зеркало.

Дома Карцева вела себя мягче, чем в кабинете, задавала незначащие вопросы про обои, чашки, комнатные цветы.

«Расслабляет!» – раздраженно подумала Елена.

– Итак, какие у вас проблемы? – спросила Карцева легким гибким голосом, ласково посмотрев на Караванова.

Караванов помешал кофе в чашке, хотя это было совсем не обязательно, потому что пить его он совершенно не собирался, достал из папки аккуратно сложенные листы:

– Дело в том, что я понял полную бессмысленность попыток обсудить состояние наших отношений без помощи специалиста. Моя жена их просто рассыпает в песок…

– Так ты ни разу всерьез не пытался ничего обсудить! – всплеснула руками Елена.

– Извините, Елена, будет правильно, если вы не станете перебивать друг друга, – положила Карцева ладонь на ее руку.

– Одним словом, я написал список претензий. Это заняло пять листов, – вздохнул Караванов. – Но лучше я коротко перечислю их своими словами… Первое, от чего мне совершенно невыносимо жить, это то, что любая просьба формулируется как упрек. «Почему это ты до сих пор не сделал?» вместо «Сделай, пожалуйста!» На лице моей любимой жены ежесекундно написано: «Ты не заслужил своими прежними поступками моей жертвы…»

– Ни хрена себе! – аж подпрыгнула Елена. – Все… молчу, молчу!

И начала сосредоточенно пить чай.

– Подобный подход пронизывает все сферы жизни без исключения. Это парализует желание пойти навстречу, потому что, идя навстречу, вроде бы соглашаешься с высказанным упреком. Просьба в форме упрека означает для меня: «Вел бы себя прилично, я б тебя своими просьбами не грузила»… – Караванов вытер пот. – Ожидание нарваться на упрек блокирует возможность любой инициативы с моей стороны.

– А вы пытались сказать это Елене? – осторожно спросила Карцева.

– Миллион раз. Но ей уже несколько лет не интересно то, что я говорю. Она все за меня знает лучше… – развел руками Караванов. – Она даже в постели все знает лучше. И там я тоже все время нахожусь в ожидании упреков, отсюда полное ощущение, что у нее нет ко мне влечения. А без этого секс не имеет для меня смысла…

У Елены все сжалось внутри: «Господи, до чего ж я мужика довела, что он легко говорит с чужим человеком на такие темы!»

– Мои интересы учитываются только тогда, кoгда она признает, что это мне полезно. Во всех остальных случаях – это глупости, недостойные обсуждения. Мои просьбы выполняются только в том случае, когда мне удается убедить ее в том, что, и с ее точки зрения, просьба не так уж плоха. Сам же факт моего обращения с просьбой не является ни малейшим основанием для движения навстречу, – продолжал Караванов.

– Хорошо, а если посмотреть на конкретные вещи, – выдохнула Карцева, она словно дирижировала Каравановым глазами.

– Пожалуйста! Вот перед вами наше жилье! Здесь все, абсолютно все под ее полным контролем. – Он обвел комнату глазами, и голос стал выше. – Мне не нравится ее эстетика квартирного устройства. Для меня это – «музей»: смотреть интересно, но жить неудобно. Разрушительно не то, что я вынужден допускать вещи, мне некомфортные, а то, что я не встречаю никакой готовности пойти таким же образом мне навстречу…

– Квартира? Хорошо. Еще что вы понимаете по‑разному? – спросила Карцева более твердым голосом, чем говорила раньше, повышая интонацию вместе с Каравановым.

– Еще она вывела из дому всех моих гостей! Она не дает мне возможности принимать их так, как мне удобно! Потому что отсутствие вазочек дискредитирует ее как «хозяйку». – Он поднял чашку с кофе, видимо, символизирующую те самые «вазочки». – В нашем общем доме у меня нет своего «угла», своего «рабочего места», нет своего частного пространства. Запрета на него нет, но этот «угол» неизбежно будет сделан не по моим, а по ее критериям, а значит, не сможет ощущаться как «мой угол». Поэтому я давно отказался от подобных попыток…

– Так ты меня хочешь обвинить в том, от чего ты сам давно отказался?! – вспыхнула Елена.

– Да, я отказался. Мне так дешевле! И ты это знаешь! – почти заорал он. – Большую часть дел, которые я бы вполне мог делать дома, я делаю на работе, где, в отличие от этой квартиры, я чувствую себя «у себя дома». Но главная тема, не дающая мне жить нормально, это тема предательства… И пространство тем для обсуждений, не чреватых риском нарваться на упрек в предательстве, сужается год за годом…

– Вам очень тяжело жить в такой атмосфере? – понимающим голосом спросила Карцева.

– Да вы себе не представляете! Все мое внутреннее устройство переориентировалось на задачу – отбиться… – упавшим голосом сказал Караванов, и Елена бегло подумала: – «Какая ж я сука!»

– Скажите, что для вас стало неожиданностью в рассказе вашего мужа? – повернулась Карцева к Елене.

– Не знаю… По отдельности я все это слышала, – пожала плечами Елена. – Но когда все сразу, то неожиданны… как это сказать… объемы обреченности. Знаете, я всегда, когда вижу проблему, сначала начинаю ее решать, а потом уже думаю. Глаза боятся – руки делают. А Караванов наоборот. Он начинает думать, думать, надувать проблему, пока она его не придавит…

– Вот видите, – щелкнул пальцами Караванов. – Весь ответ состоит из того, что она сверхчеловек, а я – не тяну.

– Ну я не это хотела сказать! – покраснела Елена и четко поняла, что хотела сказать именно это. – Вот он говорит, что у меня на лице всегда написано: «Ты не заслужил своими прежними поступками моей жертвы». Но что я могу сделать со своим лицом, если столько лет я приходила домой и из‑за него видела здесь мать своего первого мужа? Я что, должна устраивать театр кабуки со своим лицом? Или я должна скрывать от него, как мне это все было тяжело?

– Но ведь то, как вы говорите, это дорога не к починке брака, а к его дальнейшему разлому… – намекнула Карцева.

– Ну что же делать? Он высказался, значит, и мне пора высказаться, – оборвала ее Елена, хотя в мозгу запульсировало «замолчи, остановись», но ее уже понесло, как разогнавшийся поезд. – Он говорит, что я все знаю за него лучше? Но это его устраивает. Попробовал бы кто‑то мне сказать, что он все знает за меня! Караванов говорит, что у меня нет влечения к нему в постели? Но что он сделал, чтоб оно было? Ошарашил меня подарком? Завалил под кустом? Зажег свечи? Он говорит про наше жилье! Но ему все равно, где жить и как жить! Он не знает, что такое красиво, почему нож должен лежать справа, а вилка слева, почему салат надо перекладывать в салатницу, а не есть из миски, с какой целью туалетная бумага должна подходить по цвету к обоям в туалете… У него нет своего частного пространства? Но у нас всего один письменный стол с компьютером. Поставить второй? Чтоб получился офис? Есть другой выход: заработать на квартиру побольше, с кабинетом для него. Но он не готов это делать, потому что в свободное время занимается наукой, а не халтурой! И занимался этим, даже когда здесь была мать Толика, потому что сберегал собственную личность ценой моей…

– Остапа несло, – вставил Караванов.

– Я тебя не перебивала! – гавкнула Елена и честно добавила: – Почти… Смотрите: он отказался от того, чтобы выгородить себе угол, потому что ему было так дешевле! Он отказался в свое время от боя за квартиру, потому что ему было так дешевле! Он же никогда не думал, насколько все это будет дорого мне! Ведь это я имела тут мать Толика, а он практически жил на работе! Он считает, что главная причина моего недовольства – предательство? А на что он рассчитывал, когда предавал? Он утверждает, что разучился делать многие вещи, связанные с инициативой? Но ведь это так удобно… Тем более что придет большая сильная жена и все сделает сама. И даже по головке погладит, чтоб не расстраивался, что у него ничего не получилось…

…Елена не помнила, что они дальше говорили друг другу. Помнила, что она раза три ставила чайник и он успевал остывать до того, как к нему притрагивались. Под конец Карцева спросила, насколько эффективно они готовы идти навстречу, чтоб договариваться, и попросила оценить это по десятибалльной системе. Елена назвала цифру восемь. Караванов – цифру два.

Цифра два словно хлестнула ее по щеке – получалось, что он не хочет сохранять брак. На самом деле было ясно, что цифрой восемь она в очередной раз пытается показать ему, козлу, насколько большую жертву готова принести… чем он, козел, того заслуживает.

Еще он что‑то там заявил про то, что готов строить любовные отношения на стороне. Но тут Елена так неприлично расхохоталась, что Карцева начала усмирять ее. И попросила Караванова обождать с любовными отношениями на стороне хотя бы неделю, до следующей встречи с ней, на которой они посмотрят, какова реальная динамика их готовности пойти навстречу друг другу.

Елена выложила ей кучу денег. И с неудовольствием отметила про себя, что на психологе настоял Караванов, но нашла психолога она, договорилась она, стол накрыла она, и даже в кошелек полезла тоже она. А Караванов ушел на кухню переживать.

– И что вы обо всем этом думаете? – шепотом спросила Елена в коридоре.

– Кризис идентичности. Мальчик вырос, но не знает, что с этим делать. А мама не знает, как себя вести с выросшим мальчиком. Все зависит от того, насколько сильно вы нуждаетесь друг в друге психологически. Если сильно, то брак сохранится, – устало резюмировала психолог, было видно, что они выпили из нее всю энергию.

– Ой, да о чем вы говорите? – отмахнулась Елена. – Мы – идеальная пара. Просто эти деловые игры снесли ему крышу, и он на неделю стал Наполеоном.

– Вы действительно так думаете? – подняла брови Карцева.

За вечер не проронили ни слова. К утру дошло все произошедшее: Елена словно окаменела, а Караванов начал суетиться, как всегда, когда был виноват.

Днем позвонил ей на работу и осторожно предложил:

– Если ты вечером не занята, то давай зайдем купим простыни…

С простынями была та же пурга, что и со всем остальным. Караванова раздражало, что, застилая широкий диван, простыня не засовывалась сбоку на нужную ему глубину. По сути дела, он забраковывал все красивые постельные комплекты, подбираемые Еленой под обои. И было совершенно непонятно, что, во‑первых, делать с простынями от комплектов; и как, во‑вторых, заменять эти самые простыни на более широкие безжизненных старушечьих расцветок. Елена не видела выхода, и Караванов предложил совместное посещение магазина ткани как первый опыт договаривания.

Ох, это был цирк… Караванов взял с собой сантиметр и кидался ко всем самым страшным тканям. Елена терпеливо ждала, пока он их обмерит, и сообщала, что на простыне такой расцветки ей никогда не удастся добиться оргазма. Что было чистейшей правдой…

Караванов поджимал губы и бежал к новой страшной бобине ткани. Под конец пожилая продавщица сказала, что раз они не могут договориться, то, может быть, им купить платьевую трикотажную ткань. Она хоть и дорогая, но и широкая, и красивая. И шепнула Елене:

– Потом у него из башки дурь‑то выйдет. Можно из нее будет вам брючную пару пошить на лето… По ширине пройдет.

– Да не выйдет дурь, – махнула рукой Елена.

– К мужику подход нужен. Хвали да корми, корми да хвали… – посоветовала продавщица.

Трикотажная простыня была ярко‑голубого цвета с узорами, и Елена почему‑то про себя прибавила ее стоимость к сумме, выплаченной психологу, и прикинула, что за эти деньги можно было съездить на выходные в приличный пансионат… Это не было циничной мыслью, просто привыкла все считать. Ведь, кроме нее, в семье никто никогда не хотел думать, каким образом концы сойдутся с концами. Для них это происходило само собой.

И что? Она знала, что простыня ничего не изменит. Что Караванов бросится в постель с видом, что он смертельно устал. А она засядет за работу или телевизор и ляжет, когда он уже будет мирно храпеть. Хоть на дорогой, хоть на дешевой простыне… хоть на узкой, хоть на короткой…

– Мне кажется, эта встреча с психологом нам очень поможет! – сказал Караванов, выходя из магазина тканей.

– Я просто в этом уверена, – с грустью ответила Елена и подумала, что Карцева словно сделала им рентген; и теперь ей видны все внутренности Караванова… и ничего не хочется… словно отшиблен вкус к отношениям… и пусть эту маленькую победу в виде идиотской простыни он засунет себе в задницу… потому как никакого иного смысла в появлении компромиссной простыни она не видит ни днем, ни ночью.

* * *

А утром он собирался на ту самую вечеринку в кегельбан. И страшно суетился, собираясь. Чистился, брился, гладился, рассказывал анекдоты. Уходя, сообщил, что ждать его стоит под утро. Елена усмехнулась. Обычно на тусовки до утра ходила она, Караванов ненавидел это, потому что потом рано шел с больной головой на работу. И вдруг «до утра»… Понятно, что ему теперь самое время поотрываться. Но странно, что он решил оторваться по тем самым направлениям, которые ненавидел в жизни Елены. Ну и ради бога…

…Она позвонила ему пару раз на мобильный, услышала, что достаточно пьян, не дождалась и легла спать. Но, когда он ввалился в шесть утра в сиську пьяный в густом облаке духов, просто широко открыла рот. Сразу объясняться про хорошо или плохо было бессмысленно, потому что Караванов не воспринимал окружающую действительность. Кроме того, весь день предстояло провести на важной партийной конференции и сделать после нее огромное интервью с руководителем политического блока.

«Караванов не выдержал и начал личную жизнь… – подумала Елена с раздражением. – Какой мудак! Неужели нельзя было после этого подойти к ночному киоску, купить бутылку несладкой воды и вымыться, чтоб не было запаха? Был слишком пьян! Теперь это развод. Я же не могу закрыть глаза на такую избыточную парфюмерию…»

Она философски относилась к изменам. Вопрос состоял в том, кому она дала бы право на измену, кому нет. Козел Караванов в ее глазах не дорос до права на измену.

Елена пошла на конференцию, изо всех сил улыбалась там и периодически звонила домой. Обессиленный отрывом Караванов спал почти до вечера.

Она набрала Егорычева, проворковала:

– Здравствуй, милый!

– Я на совещании… – Он был страшно удивлен звонку. – У тебя что‑то случилось?

– Ага. Вызови всех секретарш Миронова, повысь им зарплату, только выясни, с кем шашни у моего пентюха… Если, конечно, я тебе хоть когда‑нибудь нравилась, – кокетливо попросила она. – Это могли видеть те, кто вчера гулял в боулинге.

– У твоего? Ничего себе! Илья Муромец зачесался на печи, – захохотал Егорычев. – Через час все будешь знать!

Через час на мобильный позвонила дама и сказала:

– Я референт господина Егорычева. Он попросил меня зачитать вам характеристику человека, которого рекомендует вам на работу в редакцию: Волкова Елена, 28 лет, менеджер по продажам, образование высшее, разведена.

– Спасибо! Достаточно, – оборвала ее Елена, усмехаясь, ох, и тонок Егорычев… ох, и глуп Караванов.

Когда появилась дома, супруг бродил из угла в угол с невнятным опухшим лицом и что‑то собирал в портфель.

– Поговорим? – зловеще спросила Елена.

– Пожалуйста. – Караванов вздернул подбородок, как пионер‑герой перед казнью.

– Какое объяснение ты готов дать запаху духов? – спросила она голосом мирового судьи.

– Никакого… – пожал плечами Караванов. – Объяснения и решения – это все твои проблемы. Я просто не готов отрицать запах духов, а дальше думай и действуй по своему усмотрению!

– В таком случае попробуй объяснить, для чего мы вызывали семейного психолога? Ходили покупать простыню? Или ты считаешь, что у меня так много времени на твое половое созревание? – взъярилась Елена.

– Между прочим, когда я тебе много лет говорил про психолога, ты мне что отвечала? Что все они шарлатаны! Но что если придет профессионал и вытащит все наружу, то ты со мной тут же разведешься! Ты забыла?

– Помню!

– Так вот пришел профессионал! Так что делай теперь, как считаешь нужным… Я согласен на любой вариант, в том числе и на развод! – сообщил Караванов с трагическим лицом, собирая портфель.

– Скажи, неужели в твоем возрасте нельзя научиться решать сексуальные проблемы, чтобы о них не стало известно семье и работе?

– На работе об этом ничего не известно! – набычился Караванов.

– Хочешь, поспорим на бутылку коньяка, что все известно? – спросила Елена.

– Давай! – протянул руку для заключения пари Караванов с испуганным лицом.

– Только поставить мне ее, когда у нас с тобой бюджеты будут разные. А то так неинтересно… – устало предупредила Елена голосом классной руководительницы, которую извел махровый двоечник. – Волкова Елена, 28 лет, менеджер по продажам, разведена…

– Где ты это узнала? – дернулся Караванов. – Во‑первых, у нас ничего такого не было…

– Какая теперь разница? Если узнала, значит, все было на виду! Ты пришел в духах, этого достаточно для развода. Я никогда не нагружала тебя чужим мужским парфюмом, – напомнила Елена, и Караванов удивленно вскинул брови, «мол, про тебя это вообще не обсуждается». – Вопрос не в этом, а в том, что ты опять не отвечаешь за базар! Я уже не знаю, до чего жизнь довела двадцативосьмилетнего ребенка, что он бросился на этот пьяный, слюнявый, пожилой агрегат для секса… но объясни, для чего мы вызывали психолога?

– Ты можешь говорить все, что тебе вздумается. Тебе меня не задеть! Я покрылся броней! – прищурился Караванов.

– Ну ты бы видел себя вчера в качестве героя‑любовника. Ты же «му» сказать не мог!

– А вот уж это тебя не касается! Потому что «му» я собирался сказать не тебе!

– Меня касается не конкретное «му». Меня касается то, что ты потребовал психолога, чтобы что‑то исправить… ты согласился взять тайм‑аут и посмотреть, сможем ли мы изменить отношения… и тут же нарушил все договоренности! Да еще и начал внебрачные отношения публично! Так, чтобы видели все! – загибала пальцы Елена.

– Во‑первых, я еще ничего не начал! У нас ничего не было! Но я спокойно говорю: выгони меня! – предложил Караванов.

– А тебе эта многоходовка ничего не напоминает? А мне напоминает! Она такая же, как с квартирой, когда ты пообещал Толику квартиру, потом не смог ее ни выбить из начальства, ни заработать деньгами и каждый раз премиленько разводил руками: «Ну выгони меня!» – напомнила Елена.

– Но я же сделал ее в конце концов! – взмахнул руками Караванов, на что она тяжело вздохнула и вышла в кухню.

Там была гора грязной посуды, и Елена вцепилась в нее, надев резиновые перчатки. Кухонная работа помогала сосредотачиваться. Продумывая интригу важного интервью, она, например, очень любила чистить картошку или месить тесто.

«Меньше всего он похож на влюбившегося, – думала она. – Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы трахнуть кого бы то ни было без вещдоков. Бедный Караванов доказывает, что он кому‑то нужен… что его кто‑то хочет… господи, да ради бога, пусть расцветают все цветы… но только после истории с квартирой это уже не ко мне…»

Она прислушалась к себе и вдруг совершенно неожиданно для самой себя объявила: «Я развожусь… Я развожусь с Каравановым, которого я, скорее всего, даже люблю. Но с которым мне скучно и совершенно незачем быть вместе… потому что мне всего сорок пять, и я должна наконец успеть пожить так, как мне хочется!»

Поначалу ее саму так ошарашило это заявление, что она чуть не выронила чашку. Ведь всю жизнь Елена старалась сначала угождать маме с папой, потом создавать условия Лидочке и мужьям, а сама уж как‑нибудь… До сих пор она ездила к родителям и вывозила грязь из их квартиры. Готова была оплачивать домработницу, но им это было не по кайфу. Видимо, матери очень нравился вид Елены, стоящей на коленках под раковиной и выгребающей оттуда мокрый протухший мусор. Потому что кидать его точно в ведро родители даже не силились, ссылаясь на плохое зрение. Хотя, что называется, ложку мимо рта по этой причине никогда не проносили…

Унизительными были не сами субботники, а свинское отношение. Она могла вытащить из горы грязи подаренные матери французские духи или дорогие колготки. Найти среди банок с крупой перчатки, выудить из горшка с цветком действующие часы, которые при этом ищутся по всему дому; а из бака с грязным бельем – семейные фотографии прошлого века. Родители благополучно впали в капризное, обидчивое, при этом контролирующее все и вся детство. И вещи в их жизни забыли свои места и функции. Они словно вылавливали их из космоса в нужную минуту. И если вещи не вылавливались, то покупались новые. Естественно, на Еленины деньги.

В перестройку у нее был хахаль – армянский физик, очень опасным образом спекулирующий компьютерами, чтобы содержать семью родителей, оставшихся в Ереване.

– Неужели твоя мама не удивляется, что ты посылаешь ей такие деньги? Разве она не понимает, сколько получает старший научный сотрудник? – спросила как‑то Елена.

– У нас так не принято. Я же армянский сын, а значит, это мое дело, где я возьму деньги, – пожал он плечами.

Короче, для собственных родителей Елена была армянским сыном, который все берет под ключ. При этом в путевку входят бесконечные оскорбления, контроль и претензии. Визит к родителям выглядел совершенно стандартно: они с Лидой или Каравановым радостно появлялись на пороге с пакетами еды и подарков, а потом, пропахав носом накопленную грязь, обиженные хозяевами, выходили с теми же пакетами, только уже груженными мусором. Выбрасывали его в помойку и только тогда расправляли плечи.

Вина Елены заключалась в том, что родители прожили свою жизнь совсем не так, как хотели. Новая реальность жирно подчеркнула это. И Елена оказалась основным ответчиком по вопросу не только потому, что родители больше почти ни с кем не общались и варились в собственном соку. Но и потому, что, видимо, из‑за ее рождения остались в браке и на старости лет поняли, что это было ошибкой…

«Итак… – подумала Елена. – Я развожусь с Каравановым. И начинаю новую жизнь… И я больше никому ничего не должна!»

И ей показалось, что где‑то в утробе у нее лопнула какая‑то веревка, жестко стягивавшая внутренности. И все стало потихоньку расправляться, разглаживаться и сладко искать естественное положение…

– Ну что? – позвонила она на работу Караванову, идя по улице. – Какие у нас перспективы для развода?

– Отличные, – ответил он, дав петуха. – Я начинаю искать квартиру. Скоро меня не будет в доме, который я все равно никогда не чувствовал своим…

– Вот и умница, – машинально похвалила Елена.

На работе она пыталась распланировать новый этап: сначала расскажет Лиде, потом подругам, потом сотрудникам, потом… нет, родителям – в последнюю очередь. Они будут лезть с бестактными вопросами и обвинять в том, что она не сохранила уже третий брак, хвастаясь собственным сохраненным, выглядевшим антирекламой браку вообще. Потом пойдет в службу знакомств, потому что некогда разыскивать мужика самой. Ей надо зарабатывать деньги. Потому что пора начать жить по‑другому… скопить на машину, получить водительские права, заработать на нормальный отдых… у нее и Лида такая забитая, потому что привыкла видеть мать, которая всю жизнь кусочничает и экономит на себе. И Лидой пора заняться… собственно, она всегда ею занималась, просто Караванов со своими комплексами большого ребенка жрал очень много Елениной энергии, заставлял все время держать руку на пульсе. И, по сути, занимал Лидино место. Так что Елена с Лидой получались старшей и младшей сестрами брата‑милашки.

– Кать, какие новости?

– Норвежский композитор Арне Нордхейм записывает музыку нечистот, – ответила Катя, не отрываясь от экрана компьютера. – Он установил 32 микрофона в различных частях канализационной системы Осло. Записанные звуки транслирует на очистных сооружениях города. Желающие послушать произведения композитора посещают очистные сооружения, так как выпускать записи композитор не планирует.

– Кать, а у меня прикол, – сказала Елена тихо, они давно приспособились шептаться. – Я развожусь…

– С ума сошла на старости лет? – дернула плечом Катя.

– Во‑первых, мне надоело. Во‑вторых, у меня вещдок: Караванов пришел с вечеринки весь в духах. Знаешь, типа испанских такие. Вонючие… – пояснила Елена.

– Ну ты, мать, всякий стыд потеряла! Когда сама домой но уши в чужой сперме приходила, это было нормально? А Караванову, бедняжечке, совсем уж не забалуешь! – пристыдила Катя.

– Презумпция невиновности, знаешь, что такое? Вот и молчи. Не пойман – не вор!

– Да пошла ты на фиг! Караванов тебе к мебели подходит… и ваще уютный. Легко убираем тему: рецепт гадалка сделает, он к тебе как сиамский близнец прирастет! – предложила Катя.

– Ну ты добрая подруга. Я новую жизнь решила начать, а ты – с гадалками! – возмутилась Елена.

– А еще есть такая таблеточка. Ее в чае разведешь утречком, у него потом ни за что не встанет! Там баба осатанеет от этого – пошлет. Тогда перестанешь подмешивать! А? Да хоть трижды новую жизнь начинай, но при чем тут брак?

– Караванов мешает мне начать новую жизнь. Он актуализирует у меня комплекс матери Терезы. Я его когда вижу, думаю, как бы ему получше сделать… А то он такой бедненький, его так родители недолюбили. Я и Лиду так приучила думать! Вот ужас‑то! Кстати, Караванов обхаживает девку почти Лидиного возраста!

– А чё у него, совсем не стоит? – удивилась Катя.

– Да вроде стоит. Но мне это уже давно неинтересно, – пожала плечами Елена.

– Когда мужик бежит за девочкой, значит, проблемы. Испугался, что уже не может столько, сколько раньше. И ему кажется, что все уже об этом знают. А девочкам же много не надо… – напомнила Катя.

– Нет, по‑моему, у него тоска по большому и светлому чувству, к которому он не способен. Да и я его ниже плинтуса забила!

– Любовница Караванову даже полезна. Какой‑никакой, а признак взрослости. Но ты путаешь туризм с эмиграцией…

– Кать, я уже решение приняла.

– Слушай, Лен, у тебя три мужа было. У меня один. И все‑таки я поняла, что муж отличается от остальных мужиков только тем, что в доме стоят его вещи и в постели можно не надевать презерватив. А все остальное – клюква. В трудную минуту сдадут они все одинаково…

…После прежних разводов Елену обычно на некоторое время охватывало экзистенциальное беспокойство. И она знала, что на это время нужно придумывать целиком забирающее занятие: писать громкую статью, перекрашивать волосы, делать ремонт, заводить котенка или щенка, а еще лучше роман…

В редакции все общались по модной компьютерной программе «аська», и квадраты с записками летали по экранам быстрее, чем люди успели бы переброситься фразами от стола к столу.

Молодые сотрудники сутками кадрились в «аське» с людьми со всего мира, бегали на свидания по виртуальному знакомству, обсуждали последующие романы, а то и браки. Елене казалось, что весь Интернет населен голодными мальчишками, беспрестанно пишущими: «Выпорите меня! Ищу госпожу! Мечтаю о женщине вашего возраста! Хочешь виртуального секса? Давай побалуемся!» И она ограничивала круг общения в «аське» только производственными контактами, подружками и Каравановым.

Подошла секретарша Олечка:

– Главный спрашивал про материал.

– Передайте ему, что я умерла, – улыбнулась Елена. – На несколько дней.

– Какая‑то вы странная! – удивилась Олечка.

– Жизнь, милая, интереснейший повод для наблюдений! – откликнулась Елена. – В том числе и собственная…

– Хотите, я вам конфет принесу? Мне коробку подарили!

Елена отрицательно покачала головой. Налила себе кофе и набрала в поисковой системе словосочетание «служба знакомств».