Глава XVIII. Габриель пробудился уже в сумерках и довольно долго лежал, вспоминая, что случилось этим днем

Габриель пробудился уже в сумерках и довольно долго лежал, вспоминая, что случилось этим днем. Он был переполнен яростью и страдал от голода; словно ножами, резавшего ему внутренности, ничтожная грань отделяла его от сумасшествия. Но затем пришла Сара и предложила ему то, в чем он нуждался. И он, проклятый, принял это.

Даже теперь мысль об этом наполняла его отвращением к самому себе.

Почему она помогла ему? Зная его демонскую природу, зачем притащила его к себе?

— Потому что я люблю тебя. При звуках ее голоса он сел.

— Нет, забудь об этом.

— Ты уже говорил мне это раньше, помнишь? — сказала Сара, входя в комнату. — Я призналась, что люблю тебя, а ты ответил, что я должна забыть об этом.

— Так, значит, ты помнишь это?

— Та история, которую ты рассказывал мне о молодом человеке, вынужденном отдать свою душу за шанс остаться в живых. Ведь ты рассказывал о себе, так?

Он кивнул, слишком пристыженный, чтобы говорить.

Она присела на край кровати и изучала его огромными, невинными глазами.

— Каков же твой возраст, Габриель?

— Я родился зимой 1502 года. Она призадумалась на миг.

— Но ведь это значит, что тебе должно быть…

Он кивнул:

— Триста восемьдесят четыре года. Это было невозможно, непостижимо, и все же Сара чувствовала, что это правда.

— Ты всегда говорил, что слишком стар для меня.

Она вдруг рассмеялась, судорожно, как в истерике.

Габриель наблюдал за ней из-под полуприкрытых век, чувствуя в душе смятение. Он так любил ее, дал ей два раза свою кровь, а теперь вот взял кровь у нее. Хотя он и не забрал у нее крови достаточно для того, чтобы приобщить к своему мрачному миру, но между ними теперь существовала связь, разорвать которую было невозможно.

Сара беспомощно смотрела на него, пока ее истерический припадок не разрешился слезами. И тогда он привлек ее к себе, зарываясь лицом в волосы. Она почувствовала, как вздрагивают его плечи, и поняла, что его тоже сотрясают рыдания.

— Габриель? — Она отстранилась, вглядываясь в него и желая успокоить, забывая о собственном отчаянии.

В уголке его глаза висела, готовая сорваться, странная, окрашенная кровью слеза. Очень нежно она промокнула ее уголком простыни и глядя на красное пятно, расплывшееся на белом полотне, впервые осознала в полной мере весь ужас происходящего.

Он был вампиром.

Бессмертным.

Он был из тех существ, что засыпают на день в гробах, пробуждаясь к вечеру для охоты за кровью.

Габриель — вампир.

В ее глазах отразился ужас понимания. Сара вспомнила историю их дружбы.

— Так вот почему я никогда не видела, как ты ешь, — отметила она бесстрастным тоном. — И по той же причине я никогда не видела тебя днем. Теперь мне ясно, почему так быстро зажили твои ожоги.

Она чуть не задохнулась от внезапного осознания того, что ее ночные кошмары оказались вещими. Перед ней был монстр, и вслед за ним в ее сознание ночью врывался целый сонм чудовищ из того страшного мира, к которому он принадлежал так же, как и они. Все это было совсем недавно…

— Да, все так и есть, — безжизненным тоном произнес он. — Взгляни на меня, Сара. Что ты видишь?

— Я вижу человека, которого люблю, — твердо произнесла она, и он не увидел в ее глазах и тени сомнения.

Габриель тряхнул головой, будто освобождаясь от наваждения.

— Нет, Сара, я не человек и существую, а не живу. Года идут, но я не старею. Пойми это и прими.

Она недоверчиво взглянула на него, удивляясь, почему больше не боится. Черты его лица выражали печаль, в глазах отражались унижение и боль, большая, чем доступно почувствовать смертному.

— Презираешь ли ты меня? — спросил он.

— Нет.

— Но боишься?

— Чуть-чуть.

— Я никогда бы не повредил тебе, дорогая. Верь этому. И если ты не веришь моим словам, то проникни в мое сознание, прочти там, что это правда.

— Проникнуть в твое сознание? Как это?

— Мы связаны, Сара. Это кровная связь. Если ты попробуешь, то сможешь прочесть мои мысли.

— Поэтому я слышала, когда ты звал меня?

Стискивая руки от напряжения, он кивнул, глядя, как она пытается связать воедино отдельные куски.

— Ты брал прежде мою кровь?

— Нет.

— А, понимаю… ты дал мне свою… — Это было не вопросом, скорее, утверждением, и все же она напряженно ждала его ответа, ощущая каждую секунду неумолимо бегущего времени.

— Да.

— Когда я была обожжена, — догадалась Сара. — Поэтому я так быстро поправилась. Ты дал мне свою кровь, и я стала сильной. Поэтому я научилась ходить…

— Да.

— Но ведь тогда это случилось не в первый раз, верно? Впервые ты дал мне кровь, когда я отказывалась есть из-за того, что потеряла тебя… Я помню, как ты пришел ко мне тогда, той ночью… Я думала, это сон… Но это было правдой, да?

— Да.

— Ты спас мою жизнь. Дважды.

— А теперь ты спасла меня от того ничтожества, в котором я пребывал.

Он хотел прижать ее к себе, зарыться в сладкое тепло волос, но не мог решиться на это. Несмотря на кровную связь, Габриель продолжал чувствовать бездну, разделявшую их.

Губы у Сары пересохли от волнения, она никак не решалась задать ему самый главный вопрос, угнетавший ее.

— Я теперь тоже вампир?

— Нет! — поспешно выкрикнул он. — Я бы никогда не позволил себе провести тебя через такое, Сара. Ты должна верить в это, даже если не веришь всему остальному.

Габриель увидел, как прояснились ее глаза, и словно кинжал вонзился ему в сердце, так сильно он ощутил свою оторванность от нее и мира людей.

— Сара… — Он глянул через приоткрытую дверь и встал с постели. — Кто-то пришел.

— Морис, — сказала Сара, поднимаясь. — Я забыла, что он должен прийти.

— Иди к нему.

— Ты будешь здесь, когда я вернусь?

— Нет, отправлюсь в Испанию.

Она смотрела на него, желая удержать и боясь того, что он останется. Вампир. Даже мысль об этом была страшной, отталкивающей, непостижимой.

Не успев ответить, она услышала стук в дверь.

— Будет лучше, если ты выйдешь к нему, пока он еще не успел выломать дверь, — холодно сказал Габриель.

— Не уходи, — попросила она, выходя из комнаты и закрывая за собой дверь.

Открыв Морису, Сара заставила себя улыбнуться.

— Добрый вечер, Морис.

— Сара. — Он нахмурился. — Ты не одета, — сказал он, пораженный ее растрепанным видом. — Я слишком рано?

— Нет, я опоздала. Заходи и садись. Хочешь немного вина? Я буду готова через минуту.

— Поторопись, дорогая. Мы ужинаем в семь.

— Успеем.

Она помедлила у дверей спальни и, сделав глубокий вдох, вошла.

Габриель стоял у окна и оглянулся через плечо, когда она закрыла дверь.

«Теперь он вовсе не похож на демона», — подумала она. Страшный кровавый блеск ушел из его глаз, кожа не была больше похожа на старый пергамент. Перед ней снова стоял ее Габриель, добрый, мужественный, неотразимо привлекательный. Ей вдруг захотелось оказаться в его объятиях, услышать, как он шепчет ее имя, ощутить вкус его поцелуев. Человек он или монстр, но она любит его и будет любить всегда.

Габриель смело встретил ее взгляд, хотя теперь ему нелегко было сделать это. Ведь

Совсем недавно она видела все его ничтожество и обреченность, узнала, кто он такой-вампир, демон, существо мрака, выходящее к ней из склепа.

Он хотел обнять ее.

Он хотел, чтобы она ушла.

— Тебе что-нибудь надо, Сара?

— Я… здесь Морис. Мы договорились пойти поужинать вместе.

Слабая искра изумления промелькнула в сумрачных глазах Габриеля.

— Да, — сухо проговорил он. — Я как раз и сам собирался уходить… поужинать… самому…

Он увидел, как кровь отхлынула от ее лица, когда до нее дошло значение его слов.

— Как… как ты можешь шутить, говоря о… об этом?

— Поверь мне, Сара, я не вижу в этом ничего смешного.

— И ты…

— Что я?

— Ты убил много людей?

Он пожал плечами, стараясь не обращать внимания на нотки отвращения в ее голосе, на болезненное любопытство в глазах.

— Не слишком, — холодно ответил он. — Может быть, ты боишься теперь за свою жизнь?

— Нет! Я лишь подумала… я хотела сказать…

— Мне нет необходимости убивать. Нужно не так уж много крови, и не каждый день.

Он посмотрел ей в глаза, чувствуя внезапное желание, если не обидеть, то хотя бы напомнить о страшной пропасти, разделявшей их.

— При иных обстоятельствах я могу обойтись кровью животных, в крайнем случае даже крыс.

— Зачем ты говоришь все это? Думаешь, я стану меньше любить тебя? Ты все еще пытаешься меня оттолкнуть?

Габриель отвернулся, не в силах вынести ее всепоглощающей жалости и искры отвращения в глазах.

Пробормотав проклятие, он отвернулся к окну.

— Тебе лучше уйти, — натянуто произнес он. — Твой молодой человек ждет тебя

За ужином Сара была не слишком общительна. Она еле поковыряла еду, вспоминая слова Габриеля: «При иных обстоятельствах я могу обойтись кровью животных, в крайнем случае даже крыс». Было так на самом деле или он просто пытался оттолкнуть ее? Но в глубине души она верила, что все, сказанное им, было правдой Он жил только ночью, охотясь за кровью живых существ. Как мог он выносить такую жизнь?

Она уставилась на темно-красное вино в бокале. Габриель пил вино. Единственное, что он мог себе позволить из всего человеческого меню. И как только он мог пить кровь?

— Сара-Джейн!

Заметив, что Морис обращается к ней, она подняла глаза.

— Да?

— Ты очень рассеянна сегодня.

— Прости.

— Что-то случилось?

— Нет.

— Не была ли ты, случаем, в коттедже?

— Почему ты спросил?

— Так, да?

— Да. Полагаю, это все твоя работа — кресты и чеснок? — Морис кивнул.

— Чего ты добиваешься?

— Он вампир, Сара-Джейн, я уверен в этом.

— Не будь смешным, — фыркнула она. — Их нет в природе.

Морис пожал плечами:

— Возможно, и так. Что ж, если он не вампир, значит, я потратил время впустую, но если…

— И что тогда?

— Тогда он не сможет выйти из дома. — Морис откинулся в кресле, вдруг подозрительно прищурившись. — Надеюсь, ты там ничего не тронула?

— Нет, — поспешно ответила она. Чересчур поспешно.

— Ты ужасная лгунья, Сара-Джейн.

— То же самое говорит и Габриель.

— И где он?

— Не знаю. В последнюю нашу встречу он сказал, что оставляет Париж.

— Ты сожалеешь об его отъезде?

— Не знаю. — Она не мигая смотрела на Мориса. — Но уверена-каждый день буду чувствовать, что его нет рядом, и так до конца жизни.

Габриель медленно обходил замок. Это было изумительное здание, построенное около четырех столетий назад из камня и дерева и превосходно сохранившееся и ухоженное, от крепостных стен и башен до подъемного моста надо рвом. Здесь могла бы свободно разместиться сотня рыцарей одновременно, как и было когда-то, но теперь эти стены приютили вампира, чудовище.

Он прошел большой зал, украшенный гобеленами, миновал кухни, не использовавшиеся уже около трех столетий. Поднявшись по крутой лестнице, Габриель бродил по комнатам, пока не подошел к одному из окон и не уставился в темноту…

Спустившись снова вниз, он достал ключ от подвала и направился к лестнице, ведущей в него. Спускаясь по истертым каменным ступеням, он оглядел старинные орудия пытки, развешанные на одной из стен. В конце спуска вдоль коридора тянулся длинный ряд камер, забранных железными решетками, — немых свидетелей времен, далеких от цивилизации. Стены были влажными, пахло плесенью.

До восхода солнца было еще далеко, и из подвала он снова вернулся в большой зал и, опустившись в высокое кресло, принадлежавшее в незапамятные времена владельцу замка, уставился на огромный холодный камин в дальнем конце зала.

Тишина была абсолютной, зал — таким же мрачным, как его душа.

Он закрыл глаза, и мгновенно перед ним возник образ Сары, ее прелестное лицо, обрамленное золотыми волосами, ее глаза, наполненные смехом, сияющие любовью… Вся она, полная желания, предстала перед ним в его воображении. Сара…

Он видел ее танцующей партию Авроры в «Спящей красавице» — воздушное создание красоты и света, видел ее пируэаы в адажио «Пробуждение». Он видел ее и в «Жизели», страдающей по утерянной любви…

Выругавшись, он заставил себя прогнать ее образ.

Стараясь думать, как обычный смертный, о земных заботах, он решил нанять нескольких мужчин, чтобы починить подгнившее дерево на подъемном мосту, а также двух женщин, чтобы они помыли и почистили все в доме.

Через неделю, а то и раньше, прибудет Некромант вместе с человеком, которого он нанял конюхом.

Габриель усмехнулся. Возможно, он купит парочку кобыл и начнет разводить лошадей. Это поможет ему как-то занять время, заставит думать о чем-то еще, кроме Сары…

Он посмотрел по сторонам, и внезапно ему захотелось увидеть этот зал, наполненный людьми, услышать смех детей, сплетни женщин, побыть среди них, подобно обычному смертному. Закрыв глаза, он представил Сару своей женой, без страха и сомнений согласной быть с ним и принадлежать ему до тех пор, пока она будет жива… Мечта эта, хоть и минутная, была слаще самой жизни. Но явившаяся тут же мысль о ее неизбежном старении и смерти показалась ему невыносимой, и Габриель решил проститься со своими мечтами.

Он был созданием ночи, обреченным на одиночество. Кривая усмешка исказила его губы: после трехсот пятидесяти пяти лет он должен наконец смириться с этим.

Со следующего вечера замок закипел жизнью. Двое работников занимались починкой моста, экономка следила за порядком в доме. Он купил трех породистых кобыл, чтобы те дали потомство от его жеребца.

Если даже слугам и казалось странным, что хозяин никогда не показывается днем, вслух об этом никто не заговаривал. Конюх удивлялся тому, что хозяин берет жеребца лишь к ночи, но тоже держал это при себе.

В короткое время замок пробудился от векового сна. Ров был очищен от мусора, окна заблестели, каждый день натирались полы, выбивались и проветривались гобелены. В саду были посажены цветы и аккуратно подрезаны деревья.

Решив не сидеть в замке, убиваясь по тому, что недостижимо, Габриель стал захаживать в местные кабачки, где просиживал в одиночестве за бутылью красного вина. Соседи любопытствовали о нем, разнося сплетни, самые противоположные. Священник, лишенный сана, эксцентричный дворянин и так далее.

«Пусть болтают что хотят», — решил он.

Несколько раз в сознание прорывался голос Сары, звавшей его вернуться обратно. Он чувствовал ее боль, одиночество, смятение, но не ответил ни разу. В конце концов он блокировал свой мозг, не в силах больше выносить ее болезненные крики.

Единственной его радостью был черный жеребец, на котором он каждую ночь скакал во тьме по спящей земле, восхищаясь его быстротой и мощью, вспоминая, как вскрикивала от восторга Сара, мчась вместе с ним, как умоляла лететь еще быстрее. Щеки ее пылали, губы были полураскрыты, когда она поворачивалась к нему лицом. Его Сара, полная жизни и огня…

Остановив лошадь, он уставился в пространство. Сара. Что она делает теперь? Может быть, уже решила выйти за Мориса? Руки Габриеля сжались в кулаки при мысли о вероломстве этого человека. Если бы не Сара, он до сих пор умирал бы в том коттедже, сходя с ума от боли и голода. Морис и Сара…

Чувствуя его волнение, жеребец заходил под ним. Габриель сказал несколько ласковых слов, чтобы животное успокоилось, и продолжал сидеть, бессмысленно уставившись в пустоту. Образы Мориса и Сары не оставляли его. Сара в объятиях Мориса в его постели.

Габриель закинул голову, и долгий мучительный крик вырвался из его горла. Он стегнул жеребца, заставив его мчаться, словно ветер, по безмолвной черной земле.

Но он не мог освободиться от гнетущих мыслей, продолжая видеть Сару в объятиях другого.

Смертного, который мог быть с ней при свете дня.

Человека, который мог дать ей сыновей.

Сара перестала думать о Габриеле, не читала больше его мыслей и не посылала ему своих. Каждый день она прогуливалась с Морисом, мысленно восхищаясь его мужеством и верностью, не считая массы других достоинств; она говорила себе, что любит его. Они танцевали вместе. Он был принцем ее Авроры, Альбертом ее Жизель. После театра они ужинали при свете свечей. В середине дня прогуливались, разговаривая о женитьбе. Она позволила ему целовать себя и не отвергала его ласк, но не разрешала переехать к ней.

У нее вдруг проснулась страсть к нарядам, и она накупила шляпы, обувь, нижние юбки, платья вечерние и повседневные, веера из страусовых перьев, кружевные зонтики, ночные сорочки из прозрачного газа.

Затем она вспомнила о квартире и заново отделала ее в оттенках белого с розовым и лиловым.

Она исполняла каждую свою малейшую прихоть. Танцевала она, как никогда. Публика не уставала рукоплескать ей.

Он ощутил ее присутствие, войдя в большой зал, и произнес проклятие.

На ней было светло-красное платье цвета свежей крови. Волосы, черные и густые, распущены волнами по плечам. Она вся лоснилась, и он знал причину-ей удалось насытиться совсем недавно.

— Что ты здесь делаешь?

— Джованни, любовь моя, так-то ты встречаешь старых друзей?

— Мы не друзья, — резко возразил он.

— Стало быть, любовники, — поправилась Антонина. — Еще лучше.

Она подошла к нему и пробежала руками по плечам и рукам Габриеля, с удовольствием ощущая кончиками пальцев силу, пульсирующую в его теле.

Заглянув в его глаза, она почувствовала, как взволновалась ее кровь.

— Ах, Джованни, почему я оставила тебя? Габриель отвел ее руки и отстранился.

— Чего ты хочешь, Нина? Кокетничая, она состроила обиженную гримаску.

— В самом деле, чего бы это я хотела? Прошли десятки лет с тех пор, как мы виделись в последний раз, дорогуша. Я лишь хотела узнать, как ты.

— Прекрасно. Уходи.

— Не груби, Джанни.

Она прошла по залу, трогая гобелены, потом помедлила у высокого узкого окна, глядя на двор.

— Почему ты здесь? — спросила она, не оборачиваясь. — От кого скрываешься?

— Я ни от кого не скрываюсь, — ответил Габриель.

«Ни от кого, кроме Сары, ни от кого, кроме себя», — подумал он.

Антонина оглянулась через плечо.

— Ты не умеешь лгать, Джанни.

Она пристально смотрела в его глаза, и даже через комнату он чувствовал жар и силу ее взгляда. Тысячу лет бродила по земле Антонина Инсенна, и он не знал вампира старше и могущественнее.

— Ты снова влюбился, Джованни? Поэтому заточил себя в этом мрачном замке?

«Она всегда отличалась прозорливостью большей, чем у других», — вяло отметил он. Не было особых причин лгать ей, и все же — он не желал открывать правду.

— Похоронив Розалию, я дал клятву больше никого не любить, — отрезал он.

— Когда-то ты любил меня, — сказала Антонина. — Помнишь ли ты те длинные летние ночи, которые мы проводили вместе, дорогуша?

— Не называй меня так! Антонина приподняла тонкую черную бровь.

— Все дело в женщине, Джанни? Ты приехал сюда зализывать свои раны? — Она двинулась к нему так легко, что, казалось, летит, едва касаясь пола. — Пройдемся вместе, Джанни, — заворковала она, в глазах ее сверкнула жажда крови. — Давай поохотимся, а потом займемся любовью.

Очень медленно Габриель покачал головой:

— Уходи, Нина, я не хочу тебя. Она выпрямилась, задрав подбородок с видом королевы.

— Когда-то ты хотел меня, Джованни Онибене. Не станешь же ты отрицать, что нам было очень хорошо вдвоем? — Самодовольная лыбка растянула ее губы. — Я вижу, ты помнишь наши ночи. За все эти долгие годы, любовь моя, я не имела партнера, способного сравниться с тобой.

Он смотрел на нее с ненавистью, зная, что она говорит правду. Им бывало очень хорошо. Она любила его с такой страстью, силой и стойкостью, как может любить только вампир. Она вечно жаждала его прикосновений, и ему нравилось это. Сначала он считал себя первосортным любовником, этим объясняя ее тягу к себе. Но потом понял, что она просто ненасытна и желает постоянно, еще и еще. Похоть ее была неутолима, возможно, и в бытность свою смертной она обладала той же жаждой.

Силясь проложить дистанцию между ней и собой, Габриель отошел к камину, положив руку на полку.

— Ты не сказала, зачем ты здесь.

— Я одинока, — заносчиво объявила Нина. — Одинока и скучаю. Не мог бы ты немного развлечь меня, Джанни, по старой дружбе?

— Нет.

— Когда-то ты искал моей любви, ты хотел меня. А теперь я хочу тебя, и ты должен уступить, — сказала она срывающимся от волнения голосом.

Габриель качнул головой:

— Есть и другие вампиры, Нина. Поищи удовольствия с кем-нибудь из них.

— Но ни один не сравнится с тобой, Джанни. И ты у меня в долгу. Если бы не я, тело твое служило бы пищей червям последние триста пятьдесят лет.

— Ты не получишь меня.

— Я не прошу твоей любви, Джанни, просто удели мне время, вот и все.

— Нет. На этот раз тебе нечем приманить меня, Нина. Ты уже не можешь предложить мне вечную жизнь. Мне не нужно золото. — Он устало вздохнул. — Уходи.

Глаза Нины угрожающе сузились, губы поджались в тонкую линию, и он удивился тому, что когда-то находил ее красивой.

— Итак, — прошипела она, — ты отказываешься провести со мной единственную ночь?

— Я отказал бы тебе даже в одной минуте.

— Подумай хорошенько, Джованни, — угрожающим тоном произнесла она. — Подумай о своей балерине.

В одно мгновение он пересек разделявшее их пространство, и руки его сомкнулись на ее горле.

— Ты не тронешь и волоска на ее голове! Слышишь меня? Ни одного волоска! Она рассмеялась ему в лицо:

— Ты решил напугать меня, Джованни?

— Это не угроза, Антонина. Если ты осмелишься прикоснуться к Саре, я вытащу тебя на солнце и стану смотреть, как ты плавишься.

Она недоверчиво хмыкнула:

— Ты готов умереть ради этой смертной женщины?

— Если понадобится. Взгляни на меня, Нина, ты можешь не сомневаться в моих словах. Скорее, я сам сгорю вместе с тобой, чем позволю тебе навредить Саре.

— Глупец! Неужели ты думаешь, я бы прожила тысячу лет, не умея расправляться с такими, как ты? Будь осторожен, отправляясь на свой дневной отдых, дорогуша. За меня есть кому поработать, пока я сплю. Стоит лишь приказать, как в твое неблагодарное сердце незамедлительно всадят кол и принесут мне твою голову… И как ты думаешь, что потом станет с твоей маленькой балериной? — Она рассмеялась с порочным сладострастием. — Я бы не хотела лишить мир создания, столь же прекрасного, как и ты, любовь моя. Возможно, я приобщу ее к нашим обычаям. Что скажешь на это?

Габриель так сильно стиснул ее горло, что она не могла дышать. Он горячо желал выпустить дух из ее проклятого тела, если бы такое только было возможно.

Он вскрикнул, негодуя на свое поражение, и отпустил ее, вытерев затем руку о брюки, как будто прикосновение к ней могло очернить его.

Гнев сверкнул в ее глазах, черных, как адские бездны.

— Ты пожалеешь о сегодняшнем вечере, Джанни, обещаю тебе, сильно пожалеешь!

— Нина! — Страх за жизнь Сары взметнулся в нем. — Черт побери, Нина, вернись!

Но было уже слишком поздно, она ушла, превратившись в клубящийся серый туман, лишь ее голос продолжал раздаваться во тьме:

— Ты будешь очень жалеть о сегодняшнем вечере…

Габриель вцепился в волосы. Проклятье! Что же он наделал! Зачем отказал ей так грубо? Отдать ей всего лишь ночь! Такую ничтожную малость!

Он выглянул в окно. Небо уже посветлело, сменив черный цвет на индиго. Антонина скоро заснет так же, как и он.

Пробормотав проклятие, он нашел клочок бумаги и быстро написал распоряжение слугам, объяснив прежде, что его срочно вызвали посреди ночи в Париж. Оставив достаточно денег на экспедицию и чаевые, он просил их выслать ему деревянный ящик из подвала и его лошадь. Далее он написал, что слуги могут, если пожелают, оставаться в замке до его возвращения.

Предусмотрев мельчайшие детали, он отправился в подземелье, уверенный, что его инструкции будут выполнены точно и без лишних разговоров.

Последняя мысль, с которой он уносился в забвение, была о Саре.

Date: 2015-07-22; view: 257; Нарушение авторских прав