Глава 6. Башня Высшего Волшебства возникла перед ними — сложенная из глыб мрака темная грозовая туча на фоне светлого звездного неба

Башня Высшего Волшебства возникла перед ними — сложенная из глыб мрака темная грозовая туча на фоне светлого звездного неба. Она высилась цитаделью ночи, незыблемым оплотом магии и колдовства. Столетиями она являлась хранилищем сокровенных знаний.

Именно сюда пришли маги, изгнанные из Палантасской Башни волею Короля-Жреца, объявившего их Искусство вне закона. Сюда принесли они самые ценные реликвии, чудом спасенные от бесчинствующей черни. Здесь они могли жить спокойно, оберегаемые от непрошеных гостей мощью Вайретского леса, здесь молодые маги проходили свое главное Испытание, грозящее гибелью тем, кто оказывался к нему не готов.

В этой Башне Рейстлин продал душу Фистандантилусу и погубил своего брата-близнеца, и — хотя это была только иллюзия — Карамону пришлось наблюдать все это своими глазами.

Именно сюда Карамон и Тассельхоф вернулись вместе с Бупу и принесли с собой безжизненное тело Крисании. Здесь они предстали втроем перед Конклавом

— советом магов всех орденов: Черного, Красного и Белого. Именно в этой. мрачной цитадели они впервые в жизни узнали о сокровенном желании Рейсшина — бросить вызов Владычице Тьмы и самому стать богом, а потом встретились с темным эльфом Даламаром — учеником Рейстлина и шпионом Конклава. Из этой Башни верховный маг Пар-Салиан отправил Карамона и Крисанию в прошлое — в легендарный Истар — за несколько месяцев до того, как на обреченный город обрушилась огненная гора.

Именно здесь Тассельхоф нечаянно помешал Пар-Салиану осуществить заклинание, вскочив в очерченный магом волшебный круг. Ему ужасно захотелось отправиться вместе с Карамоном, однако этот его поступок изменил ход истории, так как по всем магическим законам кендерам запрещалось перемещаться во времени.

Карамон и Тас сумели вернуться из пучины лет. Что же они найдут в этом загадочном месте, откуда начиналось их путешествие?

Гигант смотрел на Вайретскую Башню, и в груди его с новой силой оживали страх и недобрые предчувствия. Мужество почти оставило его. Он не смел войти в ворота, по крайней мере до тех пор, пока в ушах у него звучал нечеловеческий, пронзительный крик. Уж лучше бы он вернулся в чащу, где его ждет неминуемая смерть. Кроме того, он совершенно позабыл о самих воротах. Выкованные из чистого золота и серебра, они по-прежнему преграждали вход в Башню. Ворота были тонкими, ажурными — как паутина, спускающаяся со звездных небес, и такими легкими, что, казалось, даже кендер без труда может открыть их. На самом деле все было не так-то просто: могучие заклинания делали ворота прочнее стали — такими крепкими, что целая орда великанов могла бы с разбегу биться о них и не причинить им ни малейшего вреда.

Пронзительные вопли раздавались все громче. Они звучали настолько близко, что вполне могли идти из…

Карамон сделал еще один нерешительный шаг и нахмурился. Ворота Башни стали теперь видны ему целиком.

Там же находился и источник звуков…

Ворота не только не были заперты, они даже не были прикрыты. Одна створка все еще держалась, словно под действием древних чар, зато вторая была сломана и раскачивалась вперед и назад на единственной проржавевшей петле, издавая тот самый пронзительный визг, который Карамон с перепугу принял за человеческий голос.

— Они не на замке! — разочарованно протянул Тассельхоф, чья маленькая рука уже потянулась к набору отмычек.

— Нет, — отозвался Карамон, глядя на изувеченные ворота. — А вот и голос, который мы слышали — голос ржавого металла.

Ему казалось, что он должен испытывать облегчение, однако вместо этого почувствовал, как растет его недоумение.

— Если не Пар-Салиан провел нас сквозь лес, — пробормотал он, задумчиво глядя на черную громаду Башни, — тогда кто же?

— Может быть, никто, — с надеждой сказал кендер. — Если здесь никого не окажется, Карамон, можно нам улететь отсюда?

— Здесь наверняка кто-нибудь есть, — пробормотал Карамон упрямо. — Что-то ведь заставило эти деревья пропустить нас!

Тас вздохнул и печально опустил голову. В лунном свете Карамон отчетливо видел его бледное, чумазое лицо. Под глазами кендера были черные круги, а нижняя губа мелко-мелко дрожала. На кончике носа повисла одинокая слеза.

Гигант потрепал товарища по плечу.

— Еще немного, — сказал он ласково. — Пожалуйста, потерпи еще чуть-чуть, Тас…

Тассельхоф вскинул голову и, смахнув повисшую на носу предательскую каплю, а затем — еще одну, которая как раз затекла ему в уголок губ, ухмыльнулся как можно жизнерадостнее.

— Конечно, Карамон, — сказал он и, не удержавшись, добавил:

— Ты же меня знаешь, я всегда готов к приключениям. Там, в Башне, должно быть полным-полно интереснейших вещиц, возможно даже магических. Как ты считаешь?

Он быстро глянул на черную Башню.

— …Вещиц, которых уже никто никогда не хватится. Я надеюсь, правда, что там не будет магических колец, ими я сыт по горло. Первое, как ты помнишь, зашвырнуло меня прямо в замок какого-то волшебника, где я повстречался с коварнейшим демоническим существом, а второе обратило меня в мышь. Я…

Карамон, позволив кендеру бесконечно болтать и радуясь, что его приятель понемногу возвращается к своему нормальному состоянию, заковылял вперед.

Взявшись рукой за болтающуюся створку ворот, он попытался отворить ее пошире, однако, к его удивлению, проржавевшая петля отломалась, и створка с лязгом упала на каменную мостовую внутреннего двора Башни.

Карамон и Тассельхоф дружно поморщились. Гул от удара эхом отразился от черных, полированных стен и пошел гулять по замкнутому пространству двора.

— Ну что же, — заметил Тас. — Теперь, по крайней мере, они знают, что мы пришли.

Рука Карамона снова сомкнулась на рукояти меча, но не вытащила его. Эхо понемногу затихло, и вокруг снова воцарилась тишина. Ничего не произошло, никто к ним не вышел, и никто не окликнул незваных гостей.

— Зато нам не придется больше слышать этот противный звук, — заявил Тас, перешагивая через опрокинутые ворота. — Теперь-то я могу откровенно сказать, что этот скрип начинал действовать мне на нервы. Согласись, что он был не совсем таким, какой обычно издают ржавые петли, если ты понимаешь, что я хочу сказать. Он звучал совершенно как…

— Как это!.. — прошептал Карамон. Новый вопль расколол тишину, только на этот раз он был несколько иным. В нем был явный смысл, были какие-то слова, которые Карамон хоть и слышал, но пока что не мог понять.

Непроизвольно обернувшись к воротам, гигант уставился на них, хотя и знал, что он там увидит. Одна створка по-прежнему держалась, вторая — безжизненная и потускневшая — валялась на камнях.

— Карамон… — позвал Тассельхоф друга и сглотнул. — Этот крик…он доносится из башни…

— Убей меня! — крикнул Пар-Салиан. — Прекрати эту пытку! Не заставляй меня мучиться!!!

— А сколько лет подряд ты пытал меня, великий Магистр Ложи Белых Мантий?

— раздался в мозгу Пар-Салиана тихий насмешливый голос. Маг забился в судорогах, но вкрадчивый голос не отпускал его, неумолимо следуя за ним и полосуя его душу, словно острым клинком.

— Ты привел меня в Башню и продал ему — Фистандантилусу! Ты сидел и смотрел, как этот паук высасывал из меня жизненные силы и энергию, необходимую ему для того, чтобы перебраться в наш план бытия.

— Это ведь ты заключил с ним такую сделку, — слабо возразил Пар-Салиан, но эхо подхватило его старческий голос и, многократно усилив, понесло по гулким коридорам Башни. — Ты мог отказаться…

— И что потом? Умереть с честью? — В мозгу у мага послышался негромкий смех. — Какой же это выбор? Я хотел жить и совершенствоваться в своем искусстве! И я выжил, Пар-Салиан. За это ты, будучи удручен и разочарован, наградил меня глазами, которые видели кругом только смерть и разложение.

Посмотри же, Пар-Салиан. Что ты замечаешь вокруг себя теперь? Ничего, кроме смерти…Ничего, кроме пустоты, разрушения и гибели этого мира…Теперь мы равны.

Маг застонал, а чужой голос, хозяйничавший в его душе, продолжал безжалостно вещать:

— Мы равны. И я мог бы стереть тебя в порошок, я хочу это сделать, но прежде ты своими глазами увидишь мой триумф! Мое созвездие уже горит в небе, Владычица Тьмы отступает, скоро она будет низвергнута и исчезнет навсегда.

Теперь у меня остался один враг — Паладайн. Я вижу, как он приближается ко мне, но он мне не ровня. Просто старый, седой, сгорбленный человечек, лицо которого исполнено сожаления и горечи. Паладайн обречен. Он слаб, а раны его неизлечимы, как неизлечимы были раны госпожи Крисании, его бедной жрицы, которая умерла на мрачных равнинах Бездны. Ты увидишь, как я уничтожу Паладайна, Пар-Салиан, а когда эта битва будет закончена, когда созвездие Платинового Дракона погаснет в небесах, когда перестанет светить серебряная Солинари, когда ты увидишь и признаешь власть черной луны, когда склонишься перед новым — и единственным — богом, вот тогда ты обретешь свободу, Пар-Салиан! Смерть станет твоим избавителем!

Астинус Палантасский записывал эти слова своим скрипучим пером — не забывая отмечать и крики Пар-Салиана — четкими, черными буквами. Он сидел в Башне Высшего Волшебства перед гигантскими Вратами, вглядываясь в клубящуюся за ними мглу. Его взгляд едва различал в ней фигуру еще более темную, чем окружавшая ее тьма. Только золотые глаза мерцали во мраке — глаза, зрачки которых имели форму песочных часов, — да светилась белая мантия верховного мага, прикованного рядом с Вратами.

Пар-Салиан стал пленником в своей собственной Башне. От пояса и выше он выглядел как обычный живой человек: седые длинные волосы рассыпались по плечам, белая мантия укрывала узкие старческие плечи и немощную грудь, темные глаза не отрываясь смотрели в страшные глубины Врат. То, что он видел там, было настолько жутким, что рассудок верховного мага не выдерживал, лишь слабая искра разума продолжала тлеть в его мозгу. Отвести взгляд Пар-Салиан не смел.

Да, выше пояса маг был обычным человеком, однако нижняя его часть превратилась в холодный мраморный столб. Проклятый Рейстлином, Пар-Салиан вынужден был стоять неподвижно в самой верхней комнате Башни и наблюдать, как на его глазах рушится мир.

Рядом с ним сидел Астинус — летописец, дописывающий последние страницы своего величественного труда, посвященного печальной истории обреченного Кринна. Величественный Палантас, в котором Астинус прожил почти всю свою невообразимо долгую жизнь, прекрасный город, в котором располагалась легендарная Большая Библиотека, — все превратилось в груды мокрой золы и обугленных останков. В последние часы существования мира Астинус пришел в Вайретскую Башню — единственное строение, сохранившееся еще на обезображенном Ансалонском континенте, — чтобы своими глазами увидеть и описать бесславный конец некогда цветущей страны. Когда все будет кончено, он закроет свою книгу и возложит ее на алтарь Гилеана — бога Равновесия. Это и будет конец всего.

Почувствовав, что золотисто-желтые глаза одетой в черное фигуры устремились из глубин Врат на него, Астинус дописал предложение и поднял голову.

— Ты был первым, Астинус, кто ступил на землю Кринна, — сказала мрачная фигура. — И будешь последним, кто ее покинет. Ты опишешь мою окончательную победу, мой триумф и закроешь книгу. Я один стану править миром, и никто не посмеет бросить мне вызов.

— Да. Ты будешь править единолично, и никто не решится оспаривать твою власть и посягать на твое могущество. Но ты будешь управлять и владеть мертвым миром, — тем миром, который уничтожила твоя магия. Ты будешь править один, и ты останешься один в бесформенной, бесконечной пустоте, — холодно отозвался Астинус. И снова заскрипел пером. Пар-Салиан рядом с ним протяжно застонал и изо всей силы рванул себя за тонкие седые пряди.

Астинус видел — как видел он все, что бы ни происходило в мире, даже не поворачивая головы, — что черная фигура сжала кулаки.

— Ты лжешь, мой старый друг! Я могу не только разрушать, но и строить. Я создам новые миры, и они будут принадлежать мне, Я населю их другими людьми

— новыми народами и расами, которые станут поклоняться мне!

— Зло не может созидать, — перебил Астинус. — Оно может только разрушать.

В конце концов безраздельное зло оборачивается против себя самого, словно бешеная собака, кусающая свой хвост. Ты уже чувствуешь, как оно вгрызается в твое сердце, чувствуешь, как в страхе корчится твоя душа. Взгляни в лицо Паладайна, Рейстлин! Посмотри на него повнимательнее, как ты уже смотрел однажды на равнинах Дергота, когда лежал пронзенный мечом отважного гнома.

Госпожа Крисания возложила руки на твою рану и призвала своего бога — и он отвечал ей! Тогда, как и сейчас, ты тоже видел на лице бога печаль и сожаление.

И тогда, и теперь Паладайн скорбел не о себе, а о твоей участи. Ты понимал это прежде, понимаешь и сейчас, только не можешь себе в этом признаться. Для каждого из нас, Рейстлин, нет ничего проще, как погрузиться в вечный сон, сон без сновидений, но для тебя не будет ни сна, ни покоя. Тебя ждет бесконечное бдение, бесконечная мучительная явь, и ты ежесекундно будешь напряженно прислушиваться, в надежде услышать звуки и голоса, которые никогда не зазвучат.

Ты будешь вечно всматриваться в пустоту, в которой не будет ни тьмы, ни света, выкрикивать слова, которых никто не услышит и на которые никто не откликнется; ты будешь строить все новые и новые планы, но они никогда не воплотятся, ибо тебе придется снова и снова возвращаться лишь к самому себе. В конце концов, в отчаянии или безумии, ты ухватишься за свое собственное существование пословно изголодавшаяся змея, пожрешь себя самого в тщетной попытке отыскать пищу для своей души и ума. Но снова ты не найдешь ничего, кроме пустоты, и в ней ты будешь существовать целую вечность — крошечная точка, зернышко пустоты в пустоте, пытающееся утолить этим вакуумом свой бесконечный голод…

Врата замерцали, и Астинус поднял взгляд от своих записей. Ему показалось, что железная воля, светившаяся в золотых глазах, дрогнула. Пронзив взглядом их зеркальную поверхность, историк увидел в глубине глаз своего собеседника те самые муки и страдания, которые он только что описал. Он увидел испуганную, одинокую, израненную душу, запертую в плену своих собственных притязаний и отчаянно жаждущую спасения. Впервые за свою жизнь Астинус ощутил что-то похожее на сострадание. Заложив пальцем страницу, на которой он писал, старик хронист привстал и протянул руку по направлению к Вратам…

И вдруг из темноты раздался смех…язвительный, горький, — смех человека, хохочущего над самим собой.

Черная фигура в глубине Врат исчезла.

Астинус вздохнул и взялся за перо. В тот же миг с той стороны Врат сверкнула яркая молния. В ответ ей вспыхнул ослепительный белый свет — отблески последней битвы Паладайна и молодого мага, который сокрушил Владычицу Тьмы и занял ее место.

За окнами Башни тоже заплясали молнии. Гром грянул с такою силой, что волшебные черные камни Башни вздрогнули и даже самый фундамент ее заходил ходуном. Пронзительный вой ветра заглушил стоны Пар-Салиана.

Наконец старый маг поднял измученное худое лицо и с отчаянием посмотрел за окно.

— Это конец, — пробормотал он, слабо хватая воздух скрюченными, узловатыми пальцами. — Конец всего…

— Да, — согласился Астинус и нахмурился, так как из-за резкого толчка едва не сделал ошибку в своих записях. Поудобнее устроив книгу на коленях, он бросил взгляд на Врата, озаренные изнутри вспышками света, и принялся записывать подробности последней битвы.

Через несколько секунд все было кончено. Белый свет Паладайна в последний раз вспыхнул, засиял и погас. Врата вновь потемнели.

Пар-Салиан заплакал. Его слезы капали на каменный пол, и с падением каждой слезинки Башня Высшего Волшебства вздрагивала, словно она предвидела свой жребий и страшилась его. Не обращая внимания на сотрясения пола, Астинус твердой рукой заносил в книгу последние слова своей «Хроники»:

«Четвертого дня пятого месяца 358 года мир перестал существовать».

Затем он вздохнул и хотел уже закрыть толстый том, когда чья-то рука с силой опустилась на страницы, где еще не высохли чернила.

— Нет, — твердо сказал чей-то голос. — Это еще не конец.

Руки Астинуса задрожали. С пера его сорвалась крупная капля чернил и залила последние слова.

— Карамон! Карамон Маджере! — закричал Пар-Салиан, протягивая к гиганту свои слабые руки. — Так это твой голос я слышал в лесу?

— А ты сомневался? — проворчал Карамон, который, несмотря на плачевное положение мага и его ужасные муки, не мог найти в своем сердце ни капли сострадания. Глядя на мраморный столб, в который обратилась вся нижняя половина верховного мага, он вспомнил о пытках, которые довелось испытать в этой же самой Башне его брату-близнецу, о своих собственных мучениях, что выпали на его долю в Истаре.

— Нет, нет! — Маг в отчаянии заломил руки. — Я просто подумал, уж не мой ли измученный разум сыграл со мной злую шутку! Ты понимаешь? Но как ты здесь оказался? Как тебе удалось уцелеть в магических сражениях, которые уничтожили мир?

— Он и не уцелел, — строго перебил Астинус. Справившись с растерянностью, он опустил раскрытую книгу на пол у своих ног и поднялся. Мрачно поглядев на Карамона, он обвиняющим жестом вытянул в его сторону палец:

— Что это за трюк?

Ты же умер! Что означает твое появление?

Не говоря ни слова, Карамон вытащил из-за спины растерянного Тассельхофа.

Теперь, подавленный величием момента, кендер скромно встал рядом с гигантом, глядя умоляюще на Пар-Салиана.

— Хочешь, я все объясню, Карамон? — спросил кендер. Его голос был едва слышен за шумом бушевавшей снаружи грозы. — Мне кажется, я должен рассказать, какая причина заставила меня вмешаться и испортить магическое заклинание уважаемого магистра, а также поведать о том, как Рейстлин дал мне не правильные инструкции и заставил сломать магическое устройство, хотя в этом, наверное, я и сам был немного виноват, так как в результате я очутился в Бездне. Зато там я встретил беднягу Гнимша… — глаза кендера наполнились слезами, — которого потом Рейстлин же и погубил…

— Все это мне известно, — перебил его Астинус. — Значит, Карамон Маджере, ты сумел вернуться из прошлого благодаря своему маленькому другу. У нас почти не осталось времени. Что ты намерен предпринять?

Гигант повернулся к Пар-Салиану.

— Не могу сказать, чтобы я питал к тебе любовь и уважение, маг, — сказал он. — В этом мы с братом не расходимся. Возможно, у тебя были свои причины проделать с нами — со мной и госпожой Крисанией — то, что ты совершил, послав нас обратно в Истар. Если так… — Карамон приподнял руку, чтобы остановить Пар-Салиана, который, казалось, хотел что-то сказать. — Если так, то пусть это останется на твоей совести. Что же касается теперешнего положения дел, знай, что я в силах изменить время. Это сказал мне сам Рейстлин. Из-за того что кендер оказался в прошлом, все уже случившееся может быть изменено…Магическое устройство по-прежнему у меня. С его помощью я могу вернуться в любое время.

Скажи мне, из-за чего мир пришел к катастрофе? И когда это произошло? Если я буду все это знать, я попытаюсь что-нибудь исправить.

Взгляд Карамона переместился с Пар-Салиана на Астинуса, но хронист только покачал головой:

— Не смотри на меня, Карамон Маджере. При любых обстоятельствах, каковы бы они ни были, я обязан придерживаться нейтральной позиции. Я ничем не могу помочь, могу только предостеречь тебя: ты в силах отправиться в прошлое, но я не знаю, в силах ли ты будешь что-либо изменить. Мелкий камень в несущейся реке времени — вот чем ты можешь оказаться.

Карамон кивнул:

— Если так и будет, то я, по крайней мере, умру с сознанием того, что сделал все возможное, чтобы исправить свою ошибку.

Астинус рассматривал гиганта со вниманием и надеждой, никак не вязавшейся с его последними словами.

— О какой ошибке ты говоришь, воин? Ты рискнул своей жизнью, отправляясь в прошлое вслед за братом. Ты сделал все, что мог, и даже попытался убедить его, что тропа зла, которую он избрал, приведет его к гибели. — Астинус указал рукой на Врата:

— Слышал ли ты, что я только что сказал Рейстлину? Представляешь ли ты, что его ждет?

Карамон молча кивнул. На его лице появилось скорбное выражение.

— Тогда давай поговорим, — спокойно предложил летописец.

Башня вновь содрогнулась. Упругий ветер бился в толстые стены, а молнии превратили ночь в ослепительно яркий, высвеченный синевато-голубым светом день.

Крошечная комнатка, расположенная под самой крышей Башни, вздрагивала с такой силой, словно цитадель готова была вот-вот рассыпаться по камешку. Карамону даже показалось, что он слышит чей-то плач, хотя в комнате, кроме них, никого не было. Не сразу он сообразил, что это плачут камни, из которых сложены стены, а когда наконец понял, то с беспокойством огляделся по сторонам.

— У тебя есть время, — успокоил его Астинус и, опустившись в кресло, подобрал с пола тяжелый том. — Не много, но есть. Расскажи, в чем была твоя ошибка.

Карамон судорожно вздохнул. Затем его брови гневно сдвинулись к переносице, и он свирепо покосился на Пар-Салиана.

— Это был ловкий ход, не так ли, мудрец? Способ заставить меня сделать то, чего не могли сделать вы, маги, — остановить Рейстлина. Но вы просчитались. Вы отправили Крисанию умирать в прошлое, потому что боялись ее. Только ее любовь и сила воли оказались сильнее, чем вы предполагали. Она выжила и, ослепленная своим чувством и своими честолюбивыми желаниями, последовала за Рейстлином в Бездну. Я не понимаю одного: почему Паладайн исполнял все, о чем она его молила, зачем он дал своей жрице силы открыть Врата и пройти сквозь них…

— Ты и не должен понимать все, что совершают боги, Карамон Маджере, — холодно прервал его Астинус. — Кто ты такой, чтобы судить об их делах?

Возможно, боги тоже допускают ошибки. Или, скорее, они позволяют себе рисковать уже достигнутым в надежде на то, что им удастся создать что-то более совершенное.

— Как бы там ни было, — продолжал Карамон сквозь стиснутые зубы, — маги отправили Крисанию в прошлое и сами дали Рейстлину в руки один из тех ключей, в которых он так нуждался, — ключ к Вратам. Маги ошиблись, боги проиграли, и я — вместе с ними. — Дрожащей рукой гигант провел по волосам. — Я считал, что мне хватит одних только слов, чтобы заставить Рейстлина свернуть с избранного им гибельного пути, но мне следовало лучше знать своего брата. — Он с горечью усмехнулся. — Разве когда-нибудь мои жалкие слова могли на него повлиять? Я оставил его, когда он стоял у самых Врат, собираясь шагнуть в другой мир. Я бросил его…Это оказалось так просто — повернуться спиной и пойти своей дорогой.

— Ба! — фыркнул Астинус. — А что еще ты мог сделать? Рейстлин слишком могуществен, он сильнее, чем мы можем себе представить! Он удерживал магическое поле при помощи одной лишь воли и мастерства. Ты не смог бы даже убить его…

— Нет, — ответил Карамон, отвернувшись к окну. — Но я мог бы последовать за ним, во тьму, даже если бы это грозило гибелью мне самому. Карамон повернулся и посмотрел в глаза Астинусу. — Тогда он стал бы уважать меня. Тогда он, быть может, прислушался бы к моим словам. Поэтому я хочу вернуться и проникнуть в Бездну… — Гигант отмахнулся от крика ужаса, сорвавшегося с губ Тассельхофа. — Там я сделаю то, что должно быть сделано.

— То, что должно быть сделано… — словно в бреду, повторил Пар-Салиан. — Но ты не понимаешь, что это означает. Даламар…

Через комнату с шипением и треском пронеслась горячая молния, отбросив к стенам всех, кто стоял на ногах. Ни Карамон, ни кендер Некоторое время ничего не видели и даже не слышали оглушительного громового удара. Только потом до них донесся леденящий душу крик.

Потрясенный, Карамон открыл глаза и тут же пожалел, что они не закрылись навечно. Пар-Салиан из мраморного столба превратился в столб пламени. Пойманный в тенета заклятий Рейстлина маг был беспомощен. Он мог только кричать от ужаса и боли, пока пламя ползло вверх по его беззащитному телу.

Тае не выдержал и закрыл лицо руками. Всхлипывая, он скрючился в углу комнаты, стараясь отгородиться от жуткого зрелища. Астинус поднялся с пола, куда его отшвырнул взрыв, и немедленно принялся записывать происшедшее в книгу, которую все таки ухитрился не выпустить из рук. Быстро нацарапав несколько строк, он уронил перо и попытался закрыть массивный фолиант…

— Нет! — выкрикнул Карамон и, вытянув руку, просунул ее между страниц.

Астинус взглянул на гиганта, и тот заколебался, смущенный выражением бессмертных глаз. Руки его затряслись, но он не убрал ладони с гладкого, выскобленного до белизны пергамента. Умирающий маг уже не кричал, а глухо стонал, сотрясаемый жуткой агонией.

Астинус выпустил открытую книгу из рук.

— Держи, — велел Карамон, закрывая драгоценный том и передавая его в руки Тассельхофу.

Кендер кивнул и обхватил огромную книгу, которая размером была едва не больше его самого. Он так и остался в своем углу, со страхом озираясь по сторонам и, очевидно, не понимая, что же, собственно, происходит. Карамон прошел через комнату к телу умирающего мага.

— Нет! — взвизгнул Пар-Салиан из последних сил. — Не приближайся!

Его длинная борода и седые пряди волос на голове уже трещали от жара, кожа пошла пузырями, словно закипая, а вокруг распространился отвратительный запах горелого мяса.

— Скажи мне! — выкрикнул Карамон, закрываясь руками от охватившего тело волшебника пламени. — Скажи, что я могу сделать? Как мне предотвратить то, что должно случиться?!

Глаза Пар-Салиана вылезли из орбит, рот превратился в дымящийся черный провал, а лицо напоминало обожженную бесформенную массу. Он, однако, нашел в себе силы прошептать несколько слов, и эти его последние слова пронзили Карамона подобно разящей молнии, навсегда запечатлевшись в его мозгу:

— Рейстлина нельзя выпускать из Бездны!

Date: 2015-07-22; view: 394; Нарушение авторских прав