Ты готов к вечности.

– Смотреть телевизор? – недоуменно спросила Шеветта. И когда же это она проснулась?

– Фаллониты, они же верят, что Бог вроде как там и находится. В телевидении, во всем сразу.

– Бог в телевизоре?

– Ага. Вроде как на заднем плане, фоном. Саблетт, он отошел от этой Церкви, не знаю только, совсем или не совсем, а мама его, так та страстно верит.

– И они что, смотрят телевизор и молятся, или как?

– Ну, я думаю, это скорее похоже на медитацию. Если пересмотреть все старые фильмы, смотреть их по много раз и внимательно, то на тебя вроде как Дух Святой сойдет, это им так преподобный Фаллон объяснил.

– А у нас в Орегоне есть Новоявленные Арийские Назареи,[40] – сказала Шеветта. – И Первая Иисусова Церковь.[41]И Выживанцы. Злые как собаки, любого, кто не ихний, с дерьмом съесть готовы.

– С такими христианами лучше не связываться, – согласился Райделл.

Ар-Ви перевалил невысокую гряду, и впереди открылся Парадиз, залитый светом уличных фонарей. (Уличных? Улиц в нем не было вовсе.)

Полтора акра земли, обнесенные колючей проволокой. Никакими высокими вольтами и не пахнет, хотя сигнальные ревуны, развешанные по колючке с крохотными, фута по два-три, промежутками, обеспечивают щедро разрекламированному «высоковольтному заграждению» вполне удовлетворительную надежность. Подъездная дорога упирается в приличные ворота со сторожкой, только что тут, собственно, сторожить? Может, они за антенны свои боятся?

Гордый поселок Парадиз состоял из неполной дюжины старых разнокалиберных трейлеров. В самом его центре высилось нечто вроде древней радиобашни, ажурную конструкцию густо усеивали приплюснутые шары из темно-серого пластика – миниатюрные спутниковые антенны, очень современные и очень дорогие. Как там было написано? «Бесплатное купание»? Перегороженный земляной запрудой ручей разлился, образовав нечто вроде лужи, однако вода в ручье сильно смахивала на промышленные отходы, трудно было представить, чтобы кто-то стал купаться в этих помоях бесплатно и даже за деньги.

А вот освещения здесь хватало, даже с избытком, воздух дрожал от тяжелого гула электрогенераторов.

– Мамочки, – сказала Шеветта.

Райделл притормозил у ворот и опустил чудом уцелевшее стекло дверцы. Секунд через десять из сторожки появился мужик в махровой, ослепительно оранжевой куртке и шапочке того же приятного оттенка.

– Частные владения. – Мужик перехватил поудобнее крупнокалиберную с откидным металлическим прикладом двустволку. – А что это случилось с вашим лобовым стеклом?

– Олень, – небрежно бросила Шеветта.

– Мы тут хотим повидать наших знакомых, Саблеттов, знаете таких? – затараторил Райделл в надежде отвлечь внимание охранника от машины; пулевые пробоины – их ни оленем не объяснишь, ни тюленем. – Саблетты нас ждут, мы договорились, вы только позовите кого-нибудь из них.

– Что-то не очень вы похожи на христиан.

Шеветта перегнулась через Райделла и окинула христианнейшего стража ледяным взглядом.

– Не знаю, кто уж там такой ты, брат, но мы – Арийские Назареи, из Юджина. Нам не очень-то и хочется заезжать внутрь, у вас же тут, говорят, кого только не встретишь – мулаты, полукровки, любое смешение рас. В наши дни, куда ни плюнь, везде расовые предатели.

– Назареи? – с сомнением переспросил охранник. – А чего вы тогда не бритоголовые?

– Шибко умный? – презрительно фыркнула Шеветта. – Ты скажи мне еще, что Христос был евреем. Ты дурак или только притворяешься? Знаешь, что это такое? – она тронула свою голову, короткие шипастые пучки волос.

Охранник растерянно молчал.

– У нас там священные гвозди. Ну что, дошло?

Пора выручать беднягу, подумал Райделл. Вон как побледнел, того и гляди, в обморок хлопнется.

– Слышь, приятель, – лениво бросил он, – так ты позовешь старину Саблетта или как?

Охранник молча повернулся и исчез в сторожке. И чего он, спрашивается, так дрожит?

– Какие еще гвозди? – спросил Райделл.

– Долго рассказывать, – отмахнулась Шеветта. – Это я от Скиннера слышала. Страшные дела.

Дора, Саблеттова мать, пила мексиканскую водку с кока-колой. Пьют и такое, пьют и похуже, но чтобы безо льда, при комнатной температуре… Да и наливалось все это из больших пластиковых бутылок, купленных, судя по внешнему виду, еще до Рождества Христова – может, последнего, а может, и того, самого первого. Водка-то еще и ничего, а вот кока-кола выдохлась напрочь, ни одного пузырька; по некотором размышлении Райделл решил, что ему и вообще не хочется водки – ни теплой, ни холодной.

В гостиной Дориного трейлера не было ни стульев, ни табуреток, только диван и кресло с откидной спинкой. Дора полулежала в кресле, положив ноги на край столика, – это я, извинилась она, для кровообращения. Райделл и Шеветта примостились на крошечном, чуть побольше банкетки, диванчике, а Саблетт сидел прямо на полу, подперев коленями широкий костлявый подбородок. Гостиная поражала стерильной чистотой, полным – несмотря на изобилие безделушек – отсутствием пыли. Саблетта берегут, догадался Райделл. А украшалок быта было действительно много – картинки и фотографии, декоративные теремки и статуэтки, резные полочки с теми же самыми статуэтками и знаменитые молельные платочки. Ну, крыса крысой, подумал Райделл, взглянув на плоский голографический портрет преподобного Фаллона. Кожу себе на морде подтянул, загар искусственный навел, а все равно как был крысой, так и остался. Большой портрет Джей-Ди Шейпли действовал Райделлу на нервы, его глаза, казалось, все время смотрели на тебя. Самые, нужно думать, любимые в семье вещи, включая портрет Фаллона, группировались вокруг старомодного телевизора – большого, сверкающего хромировкой ящика, разительно непохожего на современные ультраплоские модели. По экрану беззвучно метались герои какого-то черно-белого фильма – громкость Саблетт убрал до нуля.

– А может, вы все-таки выпьете?

– Большое спасибо, – чуть поклонился Райделл, – но мне правда не хочется.

– Джоэлю я не предлагаю, он у нас трезвенник. Аллергия, и никак с ней не справиться.

– Да, мэм, я знаю.

Джоэль? До этого момента Райделл даже и не задумывался, что у Саблетта есть какое-то имя, Саблетт себе и Саблетт.

Одежда Джоэля Саблетта сверкала непорочной белизной – новехонькие белые джинсы, белая футболка, белые нитяные носки и белые одноразовые тапки.

– Джоэль всегда был очень чувствительным мальчиком, мистер Райделл. Один раз он взял у кого-то из других детей волчок, немного пососал ручку – и, вы не поверите, что с ним тогда было, ну прямо рот наизнанку вывернуло.

– Мама, – вмешался Саблетт, – ты забыла, что сказал доктор? Тебе нужно побольше спать.

– Понимаю, Джоэль, понимаю, – вздохнула миссис Саблетт. – Вы, молодежь, хотите поговорить. И все-таки, – она повернулась к Шеветте, – это просто ужас, что сделалось с твоими волосами, и ведь такая красивая девушка. Но ничего, отрастут они, и все будет как надо. Помню, в Галвестоне еще, я хотела опалить на газе курицу, а плита была старая, никудышная, давно это было, когда Джоэль был совсем еще маленьким, он у нас очень чувствительный, очень, так плита взорвалась, чуть меня совсем не убила. Я тогда только что сделала себе перманент, и от него просто ничего…

Шеветта промолчала.

– Мама, – твердо сказал Саблетт. – Выпила ты вполне достаточно, так что пора бы…

Он помог матери встать и повел ее в спальню.

– Господи, – прошептала Шеветта, – да что это с его глазами?

– Ничего особенного, – пожал плечами Райделл. – Просто повышенная чувствительность к свету.

– Уж больно это выглядит жутко, прямо мурашки по коже.

– Да он и мухи не обидит, – ухмыльнулся Райделл.

Саблетт вернулся в гостиную, взглянул на бегущее по экрану изображение, вздохнул и выключил телевизор.

– Ты знаешь, Берри, а ведь мне запретили выходить из трейлера.

– С чего это?

– Нечто вроде карантина. Я же апостат, а ну как кого-нибудь заражу.

Он примостился на краешке кресла.

– Мне-то казалось, что у тебя с этой дурью покончено, – заметил Райделл.

– Понимаешь, – окончательно смутился Саблетт, – она же больная, уход нужен, вот я и сказал им, что раскаялся, а то бы ведь не пустили. Сказал, что буду медитировать над этим ящиком, и все такие дела. Укрепляться в вере. А потом, – он нервно побарабанил длинными бледными пальцами, – потом они засекли меня с этим «Видеодромом». А ты сам, Райделл, ты видел когда-нибудь Дебору Харри?

Он на мгновение оживился, но тут же вздохнул и поник.

– Как тебя засекли?

– Они могут подключаться и проверять, кто что смотрит.

– Кстати, давно хочу спросить. Чего это вашим на месте не сиделось? Что им в Калифорнии – лучше, что ли?

– Спроси чего полегче, – пожал плечами Саблетт. – Думаю, это как-то там связано с налоговыми заморочками преподобного Фаллона. Последнее время он ни о чем, кроме них, и не думает. А у тебя-то как, Берри? Выгорело что-нибудь с работой?

– Нет, – криво усмехнулся Райделл, – не выгорело.

– Расскажешь? Нет, если это секрет или ты не хочешь…

Райделл рассказал.

– Эта сволота, он же и печку прострелил, – пожаловался Райделл.

Им предстояло ночевать в Ар-Ви, по ту сторону забора.

– Мне нравится твой приятель, – сказала Шеветта.

– Мне тоже.

– Нет, я в том смысле, что он ведь и вправду беспокоится, как у тебя все будет.

– Занимай кровать, – сказал Райделл. – А я устроюсь в кабине.

– Там же и стекла нет. Замерзнешь.

– Ничего, выживу как-нибудь.

– Ложись и ты в спальне, нам же не впервые. Ложись.

Он перекатился на правый бок, чуть не упал с кровати и проснулся. Темно. И никаких звуков, кроме ровного дыхания Шеветты. И скрип кожи – это она пошевелилась под своей гиппопотамовой курткой.

Слушая длинный – и довольно сумбурный – рассказ, Саблетт кивал, время от времени вставлял вопросы; в его зеркальных глазах плавали крошечные отражения Райделла и Шеветты, сидевших бок о бок на диванчике. Потом, когда слушать было уже нечего, он негромко присвистнул и сказал:

– Вот теперь-то, Берри, ты и вправду влип. Крупно влип.

Да уж, не поспоришь.

Он выпростал руку из-под живота и осторожно, чтобы не разбудить Шеветту, ощупал задний карман. Здесь, в бумажнике, лежат все какие есть деньги. Других не предвидится. Деньги и визитная карточка Веллингтона Ма. Вернее сказать, то, что от нее осталось: последний раз, когда он смотрел, кварцевая пластинка была расколота на три куска.

– Крупно влип, – сказал он темноте.

Чуть слышно скрипнула кожа, звякнула молния, и Шеветта прижалась к его спине. И даже не проснулась, судя по дыханию. И хорошо, что не проснулась.

Он лежал и думал, и прошел, может быть, час, и у него начала вырисовываться эта идея. Самая бредовая изо всех, когда-либо приходивших ему в голову.

– Да, кстати, дружок твой этот, Лоуэлл…

Кухня в Дорином трейлере была микроскопическая, двоим и не повернуться.

– А что Лоуэлл?

– Ты знаешь его телефонный номер?

Шеветта запила кукурузные хлопья молоком, только что приготовленным из порошка. Гнусная жидкость, словно мел разболтанный, но Дора другого не держит. Все Саблетт с его аллергией.

– Знаю, ну и что?

– Да вот решил я с ним поболтать.

– О чем?

– Об одном деле, в котором он мог бы мне помочь.

– Лоуэлл? Тоже мне, помощничка нашел, да он на всех кладет с прибором.

– Зачем спорить? – пожал плечами Райделл. – Вот поговорю с ним, и сразу все выяснится.

– Если ты скажешь ему, где мы находимся, или Лоуэлл сам отследит наши координаты по сотовой сети, он нас сдаст. Если, конечно, поймет, что нас можно сдать, что за нами охотятся.

– Почему?

– А вот такое он говно.

Но в конце концов Райделл получил от нее и телефонный аппарат, и номер.

– Лоуэлл?

– Кто это? Какого хрена…

– Привет, Лоуэлл, ну как там твое драгоценное здоровье?

– Кто дал тебе…

– Только не надо вешать трубку.

– Слушай, ты, зае…

– Полиция Сан-Франциско, отдел расследования убийств.

Пауза. Было слышно, как Лоуэлл глубоко затягивается сигаретой.

– Так что ты там сказал?

– Я сказал, где работает Орловский. Здоровенный мудила со здоровенным шпалером, который вломился тогда в бар. А потом еще свет потух, да ты же помнишь. Я сидел у стойки, беседовал с Билли Говнилой, а потом передвинулся к вам поближе.

Пауза. На этот раз Лоуэлл затянулся послабее.

– Слушай, я не понимаю, чего ты…

– А ты и не обязан ничего понимать. Ты можешь просто взять и повесить трубку. А потом можешь смело вешаться сам, на ближайшем крюке. Ведь ты же видел, как Орловский пришел туда за девушкой, верно? А ему это не понравится. Он же пришел туда не от полиции, а сам от себя, как частное лицо, если только эту жопу с ушами можно назвать лицом. А Орловский, надо тебе сказать, офицер очень серьезный. Серьезный, как рак матки.

Пауза. Без затяжек.

– Я не понимаю, о чем ты говоришь.

– Не понимаешь, так слушай. Слушай внимательно, и ты все прекрасно поймешь. Я скажу Орловскому, что ты его видел. Дам ему твой номер – и твой, и этого бритоголового. Скажу, что вы треплетесь о нем направо и налево. И знаешь, Лоуэлл, что он тогда сделает? Он найдет тебя и пристрелит. И никто ему не помешает. Убойный отдел – это тебе не шуточки. А потом он сам же и займется поисками твоего убийцы, не знаю уж точно, найдет или нет. Серьезный мужик, этого у него не отнимешь.

Лоуэлл закашлялся. Прочистил горло. Сплюнул.

– Это ведь шутка, да?

– А чего же ты не смеешься?

– О'кей, – сдался Лоуэлл, – будем считать, что все на полном серьезе. Ну и что тогда? Чего ты от меня хочешь?

– Говорят, ты знаешь людей, которые всякое там умеют. С компьютерами и со всяким там.

Щелкнула зажигалка, Лоуэлл раскуривал новую сигарету.

– Ну, – неохотно протянул он, – вроде того.

– Держава Желаний, – добавил Райделл. – Я хочу, чтобы ты попросил их оказать мне некую услугу.

– Только без имен и названий, – всполошился Лоуэлл. – Есть система сканирования, вылавливающая из телефонных разговоров…

– «Они». Пусть будут «они», о'кей? Так вот, я хочу, чтобы ты попросил их оказать мне некую услугу.

– Их услуги стоят, ой, как дорого, – заметил Лоуэлл. – Так что будь готов заранее.

– А я-то тут при чем? – удивился Райделл. – Это ты будь готов.

Он дал отбой, захлопнул телефон и пошел к трейлеру. Пусть старина Лоуэлл пораскинет мозгами, проверит список гражданских служащих, убедится, что Орловский действительно работает в отделе расследования убийств.

В трейлере было холодновато – Дора упорно врубала кондиционер на полную катушку.

Саблетт сидел на диванчике, печально уставившись в пол. Белая одежда придавала ему сходство с художником, или там со скульптором, только художники всегда замызганные, а Саблетт сверкал чистотой.

– Ты знаешь, Берри, я подумал и решил вернуться в Лос-Анджелес.

– А как же твоя мама?

– Ну, тут недавно приехала миссис Бейкер из Галвестона, помнишь, я тебе рассказывал? Они же соседки, подружки, знакомы не знаю уж сколько лет, так что миссис Бейкер будет даже рада за ней поухаживать.

– Надоело быть апостатом?

– Еще бы. – Саблетт не очень дружелюбно покосился на голографического Фаллона. – Ты не думай, Берри, я все так же верую в Господа и ничуть не сомневаюсь, что видел Его лик на экране, в этом отношении преподобный Фаллон прав. Ну а все остальное… не знаю, но мне кажется, что все остальное – хрень собачья.

Саблетт поднял на Райделла серебряные, полные муки глаза; казалось, еще секунда – и он разрыдается.

– А еще, Берри, я все думаю и думаю про «Интенсекьюр». Про все, что ты мне вчера рассказывал. Ну как могу я вернуться к ним на работу, если знаю, какими делами они занимаются? Ведь я же считал, что помогаю людям, защищаю их хоть от какой-то малой доли вселенского зла, а тут вдруг выясняется, что все это время я работал на абсолютно аморальную фирму.

Райделл подошел к телевизору и начал разглядывать молельные платочки. Интересно, который из них спасает от СПИДа?

– Нет, – сказал он через пару минут, – ты должен вернуться на работу. Ты, действительно, защищаешь людей, в этом нет никакой фальши. И тебе нужно зарабатывать на хлеб.

– А как же ты?

– Что – как же я?

– Они выследят тебя и убьют. И тебя, и ее.

– И тебя тоже, если узнают о наших разговорах. Зря я сюда приехал, да что уж теперь плакаться. Просто нам с Шеветтой нужно линять, и поскорее, чтобы не впутать в это дело тебя и твою маму.

– Нет, – качнул головой Саблетт, – что бы ты там, Берри, ни говорил, на них я работать не буду. Но и здесь я тоже не останусь. Надоело.

Райделл вспомнил упрямого техасца в полной интенсекьюровской форме, нашивки, глок и все дела, и в тот же момент эта бредовая идея вроде как вздрогнула, перевернулась, открыв глазу свои новые, совершенно неожиданные стороны. Ты что, хочешь еще одного человека затащить в дерьмо по самые уши? – спросил кто-то, прятавшийся в его мозгу. Это просто нечестно.

– Саблетт, – сказал Райделл через минуту, – я бы мог предложить тебе такую работу, о какой ты, скорее всего, никогда и не думал.

– Какую? – заинтересовался Саблетт.

– Влипнуть на пару со мной.