Глава VII. Смерть Исы

…Не то жалко, что человек родился или умер, что он лишился своих денег, дома, имения, все это не принадлежит человеку. А то жалко, когда он теряет свою истинную собственность — свое человеческое достоинство.

Эпиктет

Васал вышел из-за ограды кладбища, но не пошел домой, а свернул на свое поле. Небольшим был этот участок, но в нем заключалась вся его жизнь. Вот только бы вовремя засеять. А то уже один вид этого несчастного клочка приводит в уныние:

земля потрескалась и заросла бурьяном. Ничего не поделаешь, нужно просить помощи, самому не справиться.

Со всех сторон доносились крики пахарей. Люди работали от зари до зари, торопились засеять свои участки, пока стоят погожие дни.

А вот как ему выйти из трудного положения? Проклятая нищета!

Из России она шла за ним по пятам и здесь, наконец, отыскала.

Кровожадный двуглавый орёл, от которого Васал хотел скрыться, долетел и сюда. Меч и крест держит он в своих когтях. На каждом шагу — могилы, развалины, сожженные сады, вырубленные леса, осиротевшие дети… Повсюду звучит грубая брань — царские чиновники не обходятся без крепкого слова. Хотел спастись Васал от всего этого на Кавказе, да видно, не судьба.

И сюда пришли беззаконие и жестокость, которые вынудили его покинуть родину. Родина… Не выкинешь ее из памяти. Потому-то во сне и разговариваешь на родном языке. И хочется иногда, чтобы такие сны тянулись бесконечно!

Васал заглянул на участок Мачига. Мачиг, чтобы обработать свое поле, впряг в плуг корову и четырехлетнего бычка.

Пятнадцатилетний сын Кюри изо всех сил тянул за налыгач, старшая дочь сорвала голос, погоняя животных, но противоестественная упряжка слушалась плохо. Мачиг навалился всем телом на соху, ибо почва затвердела настолько, что ее почти невозможно было пахать.

— Ассалам алейкум, Мачиг, — приветствовал его Васал. — Да пошлет тебе Аллах обильный урожай!

— Ва алейкум салам! Да не оставит Аллах и тебя, Васал. Кюри, остановись. Пусть скотина передохнет. Ты какими судьбами здесь, Васал?

Мачиг вытащил соху из земли, подошел к Васалу и протянул ему руку.

— Бродил по лесу. Дикий мед искал.

— Нашел?

— Нет, не повезло.

— А что нового дома, дети здоровы? Как чувствует себя Мархет?

Честное слово, Васал, за последние дни я никак не мог выбрать время, чтобы навестить ее, столько дел! Ты уж прости меня.

— Понятно, время-то весеннее. Дети, слава Богу, живы-здоровы.

Младший, правда, как-то заболел малярией, но теперь поправляется. А Мархет по-прежнему мучается. — Васал наклонился, набрал горсть земли. — Я смотрю, дела у тебя идут неплохо.

Мачиг махнул рукой.

— Разве это пахота? По бурьяну соху катаю. Похоже, что поле куры расцарапали. Толку от такой земли мало. На ней урожая так, наверное, никогда и не будет. Еще ни разу не собрал и двух мешков кукурузы с этого поля. А детей полон двор. Будь проклят Хорта, которому я должен. Вон Иса хочет прибрать к рукам твой участок. Так однажды и Хорта заберет у меня этот клочок. Но пока я жив, не бывать тому! — Иса скорее свой затылок увидит, чем мое поле! Мачиг удивленно взглянул на Васала. — Ты что, разве не знаешь, что он уже своих пахарей послал туда?

— На мое поле?

— Да, на твое поле…

…Допоздна не мог заснуть Али, лежал в потемках и все прикидывал, как лучше помочь Васалу. Конечно, многим приходилось в этом году туго. Но у других-то хоть родственники есть. А Васалу на кого опереться? Ни родных у него, ни близких. Одинок, совсем одинок. Семья большая, а как прокормить ее мужчине-калеке?

В прошлом году поле Васала осталось невспаханным. Впрочем, разве только у него? Не более десятка дворов отыщется в ауле, где в хозяйстве имеется пара волов или буйволов. Хотя теперь вроде бы и полегче. Уж по одному-то буйволу или волу имеет почти каждый. Горцам теперь можно свободно ездить в русские станицы. Мир с ними принес пользу. Кто раньше в ауле знал, что такое железный плуг или борона? А теперь они в ауле есть.

Правда, лишь у Исы и Хорты. Однако новинки послужили примером.

По их подобию стали мастерить самоделки, например, соорудили бороны на свой лад: в деревянные балки вбили острые железные зубья, и ничего, работают.

Ахмед, сын Акбулата, живет в нижней части аула. Он один из тех, кто имеет пару быков, и к нему Али может обратиться с просьбой. Нет, не родственник он ему и даже не друг. Но Али уважает его за редкое мужество, за щедрость. Лет десять назад в одном из сражений Ахмед спас Али от гибели, хотя сам подвергался смертельной опасности. Тогда ему покалечило правую руку, но Ахмед справился и с этой бедой и научился владеть левой рукой так же свободно, как и правой.

Наутро Али отправился к Ахмеду, но дома его не застал. Жена сказала, что муж еще на заре выехал в поле.

На обратном пути Али повстречалась арба, груженная домашним скарбом, поверх которого восседала детвора. Али узнал пару волов, принадлежащую Жантемиру. За арбой, привязанная веревкой, упираясь, тащилась рябая корова. Жантемир и два его взрослых сына уже на ходу в последний раз махали руками соседям, что вышли проводить их.

— Ты далеко собрался, Жантемир? — спросил Али после взаимных приветствий.

— Уезжаем из аула, Али, — грустно ответил Жантемир.

— И куда же?

— За Терек.

— Как же так, вроде вы никогда и не говорили об этом? — удивился Али.

— Говорить-то говорили. И говорили давно. А вот к единому мнению пришли только на днях.

Грустно стало Али. Людей в ауле мало. Мертвые уже не воскреснут, так хоть бы живые оставались на насиженном месте.

— А вы подумали, куда едете? — с упреком сказал Али. — Где же ваша гордость? Свои земли уступили казакам да офицерам, а теперь к ним же нанимаемся батраками? Или свою же землю берем в аренду?

Жантемир слушал спокойно. Упрекни его кто-нибудь другой, Жантемир, конечно, возмутился бы. Но Али он знал как человека честного, бескорыстного, и слова его всегда шли от чистого сердца.

— Что же делать, Али? — глубоко вздохнул Жантемир. — Не только Аллаху, всем известно, что не от хорошей жизни мы уходим туда.

Покидаем родной аул, уезжаем от добрых людей. Кому же это легко? Но ведь есть на то причина. Посуди, как здесь прокормить их всех? — Жантемир указал на детвору. — У обоих сыновей дети. А наш надел ты видел? Его же буркой можно прикрыть. В прошлом году я с сыновьями ездил за Терек, хоть кое-что, но заработал. Вот и теперь решили мы побыть там до зимы, купить хлеб и вернуться обратно.

— Вам виднее. Человек сам решает, что ему делать. Пусть мирным будет ваш путь, а труд принесет счастье. — Они обнялись. — Да исполнит Аллах ваши желания и вернет живыми и невредимыми.

— Спасибо на добром слове, Али. Прощай. Будет на то воля Аллаха — увидимся.

Жантемир не был родом из Гати-Юрта. Приехал он сюда не то из-за Терека, не то из-за Сунжи, где царские войска сожгли его аул, а на свежем пепелище основали казачью станицу. Лет двадцать назад он перебрался в Ичкерию и прижился в Гати-Юрте.

Таких семей в Ичкерии было немало. Местные горцы испытывали двойственные чувства. Земли и самим им не хватало, а тут еще пришлые. Их потеснили.

Пришельцы же надеялись, что война окончится победой, и они вернутся на свои земли. А раз так, то зачем строиться и обзаводиться хозяйством? Они и держались-то особняком, даже не пытаясь сойтись поближе с коренными жителями аула. В годы войны к ним относились с сочувствием и даже помогали, чем могли. Считали их временными гостями. А гость, как известно,

— дар Божий. Потому гостей надо принять и уважать. Вот кончится война — и они уедут. Но война окончилась победой русских, и казаки навсегда обосновались в притеречных и Сунженских аулах. Пришельцам же суждено было навсегда осесть в Ичкерии.

Жизни их нельзя было позавидовать: во время передела общинной земли им не выделяли наделов, на аульском сходе они не имели права голоса. Размышляя обо всем этом, Али пришел к выводу, что грех осуждать таких, как Жантемир, за то, что они вынуждены батраками возвращаться на свои земли. Как им жить здесь? Тем более теперь, когда вся земля перешла либо в казну, либо в частную собственность отдельных семей. Из-за межей каждую весну вспыхивают ссоры, нередко заканчивающиеся кровными драками. Раньше-то как было? Надумал сын отделиться от родителей — ему выделяли надел или, вырубив лес, очищали участок. Теперь же и лес рубить запрещено, потому что стал он казенным…

Жену Али оставил дома: в поле сегодня он и сам управится.

Основная работа сделана, сев закончен. Осталось лишь разбить крупные ссохшиеся комья, да разровнять землю. И теперь они до самой прополки будут свободны. Али решил сначала закончить дела в поле, пользуясь утренней прохладой, а уже потом пойти к Ахмеду.

У родника Арчхи Али совершил утренний намаз. От чистой прохладной воды почувствовал себя свежим и бодрым, легкую усталость сняло как рукой. Али шел вдоль лесной опушки широким легким шагом, нигде не останавливаясь, на ходу перекидываясь с работавшими на полях аульчанами короткими приветствиями и шутками.

Покончив с делами на своем поле, Али направился к участку Ахмеда. Ахмеда он застал лежащим в тени под грушей. На краю поля виднелась брошенная борона. Распряженные быки паслись возле леса.

— Ассалам алейкум! Да пошлет тебе Аллах обильный урожай!

— Ва алейкум салам! Да благословит и тебя Аллах! — Ахмед встал и пожал руку Али.

Они сели рядом — сначала Али, затем Ахмед. Али расспросил его о здоровье, поинтересовался, как поживает семья, родственники, и только потом приступил к делу, которое привело его к Ахмеду.

— Пришел, Ахмед, попросить у тебя быков на один день.

— Но ведь ты уже засеял свое поле? Для чего же тебе быки?

— Ты прав, Ахмед. Но я прошу их не для себя.

— Для кого же?

— Нужно помочь Васалу. Ты знаешь, у него шестеро детей. И жена вот уже сколько времени прикована к постели. Не уверен, доживет ли она до завтра. Сам Васал — калека. В доме у него ни зернышка. В прошлом году не смог он вспахать свой участок, а если не вспашет его и в этот год, то семью его ждет верная смерть. Я долго думал, к кому лучше обратиться, кто сможет помочь. Конечно, и кроме тебя есть в ауле люди, имеющие по паре быков, но к ним на поклон я не пойду, они мне чужие. Ты же единственный из тех, кто чужое горе воспринимает как свое…

Ахмед сидел молча. Али тоже молчал. Он был уверен, что Ахмед не откажет его просьбе, но тем не менее ждал его ответного слова.

— Я знаю положение семьи Васала, — проговорил наконец Ахмед.-

И я тоже думал о ней. Но их поле залежалось, заросло бурьяном и кустарником. Паре быков не под силу вспахать его.

— А мы впряжем еще одну пару быков — моего и Чорина.

— Тогда другое дело. Когда начнем?

— Как только твои быки освободятся.

— До вечера я закончу.

— Значит, завтра?

— С Божьей помощью.

Ахмед снял с ветки перекидные сумы, вынул оттуда сискал[32]и сыр.

— Сейчас мы с тобой и пообедаем вместе. Одному не хотелось, ждал, не появится ли кто, с кем приятно разделить хлеб-соль.

— Ты ешь, я уже пообедал.

— Ничего с тобой не случится, Али, если ты и со мной еще раз пообедаешь. Давай, подвигайся поближе. Бери сыр, не стесняйся.

Хотя Али и не был голоден, но при виде сыра у него невольно разыгрался аппетит.

— Вот мы отсеялись, Али, а я теперь опасаюсь, как бы засуха не уничтожила наши посевы, — задумчиво сказал Ахмед, глядя в знойное небо. — Который уж день ни единой тучки.

— Аллах не допустит. Все в его воле. Но даже своего хлеба нам все равно не хватит, придется закупать. У кого есть скот, тому, конечно, волноваться нечего. А как быть тем, у кого его нет? Вот, что меня беспокоит.

— По-моему, Иса и Хорта оказались дальновиднее. Они посеяли озимую пшеницу. Хорошие на их полях всходы. Может быть, и нам следовало перейти на озимь?

— Они могут рисковать, мы — нет. У кого земли много, тому не страшно. А что будет со мной, если я на своем клочке посею пшеницу, и она не даст урожая? Пшеничный хлеб — это не кукурузная лепешка. Притом, пшеница дает во много раз меньше урожая, чем кукуруза.

— Посмотрим, что получится у Исы и Хорты.

— Да, я знаю, я уверен, что у них все будет хорошо, посей они даже камни. Щедр и милостив Аллах к этой троице — Исе, Хорте да Шахби.

— Только рая им не видать, как своего затылка.

— Как сказать, — усмехнулся Али. — Устазы сажают их рядом с собой, власти их тоже уважают. А вот нам, беднякам, в этом мире не везет, да вряд ли повезет и на том свете. Ты знаешь, что недавно Иса приходил к Васалу и требовал, чтобы он продал ему свой надел?

— Да ты что! — возмутился Ахмед. — В своем ли он уме? Грабить такого бедняка! И что же, Васал согласился?

— Нет.

— Ах, какая собака этот Иса! — Ахмед положил кусок сискала на салфетку. — Думает, все продается и покупается. По себе равняет. Давно бы его следовало прикончить, да никто не хочет марать свои руки.

— Самое страшное, что Васалу некуда деваться. Зимой он занял у Исы мешок кукурузы до осени. А Иса теперь требует или немедленно вернуть долг, или отдать ему взамен долга землю.

— Остопиралла! И Бога не боится, и людей не стесняется. Ни стыда у него, ни совести.

Али взял глиняный кувшин, вытащил из горлышка затычку из листьев лопуха, протянул Ахмеду.

— Будешь?

— Спасибо, Али. Пей сам на здоровье. — Ахмед слегка приподнялся в знак благодарности.

По пути к Ахмеду у Али возникла еще одна мысль, и теперь он мучительно обдумывал, как бы ее изложить поделикатнее.

— Васал в тупике: он не в состоянии вернуть долг, но и с наделом расстаться не может. Однако если дело дойдет до властей или шариатского суда, выиграет Иса. Уж это точно!

— Что ты предлагаешь, Али? — спросил Ахмед.

— Семье Васала, кроме нас, помочь некому. Без нас она просто погибнет. Я сам видел, как его голодные дети лизали языком кукурузную муку с ладошек. Ты, наверное, не забыл, что Васал безродный. Правда, он побратим с сыновьями Исы, которые всенародно объявили, что он член их семьи и тот, кто его обидит, будет иметь дело с ними. Только из сыновей-то Исы в живых сегодня осталось всего лишь трое. Мы с Чорой уже думали, как вернуть Исе долг, а значит помочь Васалу достойно выйти из этой кабалы. Но мы с ним даже гирду муки не наберем. Вот если бы каждый дал хоть понемногу… Эх, будь сейчас дома Арзу с Маккалом, они бы нашли выход. Но вернутся они еще не скоро, а назначенный Исою срок истек вчера.

Ахмед встал.

— Али! Пойди и успокой Васала. Вечером я поговорю с людьми.

Помогут они — хорошо, нет — так свой хлеб отдадим, весь, до последнего зернышка. Но на сей раз я не позволю Исе торжествовать после очередной подлости.

Али простился, а Ахмед постоял некоторое время в раздумье и тоже решил было идти домой, но вовремя вспомнил, что обещал назавтра дать быков для вспашки Васалова поля.

"О, Аллах, какими же жадными ты создал некоторых людей!

Неужели мы столько лет боролись и гибли для того, чтоб на наши шеи сели такие вот кровопийцы? Столько крови пролить — и остаться рабами! Теперь, о Аллах, такие кровопийцы засели в каждом ауле. Одни с четками в руках, другие — с погонами на плечах. Неужели такова твоя воля, Аллах?!"

Ахмед торопливо запряг быков и погнал их по полю. Нужно было как можно скорее закончить работу здесь и перейти на участок Васала. Это Ахмед считал теперь своим долгом.

* * *

Покинув Ахмеда, Али не пошел сразу же домой, а решил осмотреть участок Васала: твердая ли там земля, много ли бурьяна.

Хотелось знать, какую землю завтра придется пахать.

Почти все аульчане работали на своих участках. Али останавливался, приветствовал каждого, спрашивал о здоровье и домашних делах, просто перекидывался несколькими фразами, выполняя долг вежливости. Все без исключения пахари орудовали деревянными сохами. О глубокой пахоте не могло быть и речи.

А раз так, то достаточно было малейшей засухи, чтобы пропал весь их труд. А вот участки Хорты выделялись среди других.

Вспаханные железным плугом, хорошо отборонованные — ими можно было любоваться. Один участок — под кукурузой, другой — под пшеницей. А где-то у Хорты и участок с ячменем. В достатке живет Хорта. Не в нужде. Вот недавно целый гурт принадлежащего ему скота наемные пастухи отогнали на летние пастбища. Только принесет ли счастье добро, нажитое обманом! Ведь когда люди воевали и гибли, он торговал, менял, заключал сделки, пользуясь общим горем. Но власти ему препятствий не чинили, и он всегда находил с ними общий язык. Хорту хорошо знали и в крепости Грозной, и в Кизляре, откуда он постоянно привозил дешевые товары, перепродавая их здесь во много раз дороже.

Еще издали Али приметил быков на поле Васала. Кто-то пахал уже его участок. "Нашлись же добрые люди, что раньше меня пришли ему на помощь, — подумал Али. — Да вознаградит их Аллах!" Но когда на другом конце надела он разглядел Ису верхом на коне, до него дошла, наконец, истина.

Он подошел к пахарям и остановил быков.

— Это поле принадлежит Васалу, а не Исе, — пояснил он. — Вам никто не давал права пахать чужое поле без разрешения хозяина.

— Мы не знаем, конах[33], чье это поле. Нас сюда привели и приказали пахать его. Вот мы и пашем…

— Хозяин этого поля еще больший бедняк, чем вы. Забирайте плуг и уходите отсюда сами, пока дело не дошло до большой беды.

Пахари растерялись.

— Мы-то здесь причем? Это ты вон ему скажи, — кивнули они в сторону Исы. — Он нас нанял, с него и спрос.

Почувствовав неладное, Иса погнал коня рысью.

— Почему остановились?! — закричал он на пахарей.

— Потому, что это поле не твое, Иса, а Васала, — твердо произнес Али.

— Погоняйте быков! — Иса даже не взглянул на Али. — Это поле я купил у Васала за мешок кукурузы. Все поняли?

Али встал перед быками и положил руку на ярмо.

— Васал по доброй воле продал тебе землю, или ты вынудил его?

— А ты-то кто такой, чтобы я перед тобой отчитывался? Он, что, брат тебе? Кем он приходится твоему роду? Какое твое дело до его земли? И почему ты всюду суешь свой нос?

— Если понадобится, и я стану ему братом!

Услышав громкие голоса спорящих, люди с соседних участков оставили свои дела и столпились на поле Васала. Многие с ненавистью поглядывали на Ису, но пока молчали, словно прикидывали, как и чем может обернуться все это дело. Лишь два довольно состоятельных аульчанина попытались решить все миром.

— Оставь ты его, Али. Ведь не твое же это поле, в самом-то деле. Иса и Васал сами уж как-нибудь разберутся. — Касум-Хаджи потянул Али за рукав черкески.

Неожиданно в круг аульчан с обнаженной шашкой и пистолетом за поясом влетел на неоседланном коне Ловда. Он спрыгнул с коня и подбежал к Али.

— Что здесь происходит?

— Спроси у своего отца! — резко ответил Али и ткнул пальцем в сторону Исы.

Ловда изменился в лице.

— От тебя я ждал более вежливого ответа, — сказал он, оскорбленный грубым тоном Али.

— Ты спрашиваешь, что здесь происходит? А то, что твой отец совсем обеднел. Своей-то земли у него нет, вот он и решил отобрать ее у "богача" Васала.

Ловда резко обернулся к отцу. Иса же, криво улыбаясь, старался смотреть в сторону, словно все происходящее не имело к нему никакого отношения.

— Почему ты пашешь чужую землю? — тихим срывающимся голосом спросил Ловда. — Разве своей земли тебе не хватает?

Иса не счел нужным ответить сыну. Он просто не замечал его.

— Я тебя спрашиваю, отец, почему ты пашешь поле Васала? — громко, чтобы слышали все, переспросил Ловда и сделал несколько шагов к сидящему на коне Исе.

— О чем ты, парень? — сделал удивленное лицо Иса. — Что-то я тебя не пойму.

— Я еще раз тебя спрашиваю: почему ты пашешь чужое поле?

— А потому, дорогой мой сын, что это поле теперь мое. Я купил его. За мешок кукурузы. Теперь тебе понятно? — издевательски протянул Иса. Но тут же сбросил маску и заорал: — Убирайся прочь, сосунок!

Ловда не двинулся с места.

— Не ври, Иса! Хоть раз в жизни скажи правду, — заговорил Али.-

Ну, хорошо, раз сам не можешь, тогда я объясню все твоему сыну. Видишь ли, Ловда, в прошлую зиму Васал попросил у твоего отца до осени мешок кукурузы. Теперь же, не дожидаясь осени, Иса требует вернуть долг. Но где же найдет Васал сейчас мешок кукурузы? Ты не хуже меня знаешь, Ловда, как бедствует его семья. Только твоему отцу нужна не кукуруза, — ее у него вдоволь. Просто он решил прибрать к рукам поле Васала. Уж больно случай-то удобный. Он даже просил Васала уступить ему участок и готов был добавить за него еще один мешок кукурузы.

Но каково бедняку остаться без клочка земли? Это все понимают.

И Васал, конечно, не согласился. Вот тогда Иса и потребовал от него: либо — долг, либо — поле. И дал ему всего три дня сроку. Вчера вечером срок истек, и уже сегодня утром Иса привел пахарей обрабатывать захваченное поле. Так ведь, Иса?

Я не ошибся?

Иса зло рассмеялся:

— Коль ты такой праведный, Али, так и помоги Васалу возвратить мне долг.

— Иса, побойся хоть Аллаха! Твоя же семья не умирает с голоду.

Ну подожди до осени.

— Допустим, потерплю я до осени, а что потом? Где он возьмет кукурузу, коль уже второй год даже не пытается пахать землю?

— Я верну тебе его долг! Только убери с поля плуг и не позорь нас! — выкрикнул Ловда, узнав всю неприглядную правду о поступке своего отца.

— Тебя еще я не спросил! Прочь с моих глаз! — вновь заорал Иса. — Эй, Бача, погоняй!

Сам подъехал к быкам и плетью яростно ожег среднюю пару. Но стоявший рядом Али удержал рванувшихся было быков. Ловда схватил за поводья коня отца.

— Уезжай, отец, не позорь… и не выводи меня из терпения…

Последние слова его прозвучали чуть слышно. Словно сам испугавшись сказанного, Ловда просящим взглядом посмотрел на отца снизу вверх.

— Отпусти поводья, щенок!

Иса поднял плеть, но люди оттеснили Ловду и отвели в сторону.

— Вам нечего держать меня, — спокойно и насмешливо проговорил вдруг Ловда. — Мой отец ударит меня, не чужой!

Его отпустили, и он снова подошел к Исе.

— Прошу тебя, уезжай. Ты уже и так опозорил всех нас. Из-за тебя мы теперь не можем смотреть людям в глаза. Из-за тебя вся наша семья преждевременно состарилась. Оставь нас в покое. От себя нас ты давно отлучил, сделал чужими, не отлучай же нас от людей. По твоей вине погиб Дакаш. Самби ты отправил в Сибирь. Думаешь, мы, три оставшихся брата, все забыли? Нет, не забыли! И не простили! Но тебе и этого мало, и теперь ты толкаешь нас на преступление. Хватит! До сегодняшнего дня мы просто молчали, сносили твои выходки. А теперь я требую, чтобы ты ушел отсюда. Васал — наш побратим, не забывай!

Иса уже не владел собой. Слова сына привели его в бешенство.

Он выхватил пистолет, проверил кремень и порох, грозно глянул на сына и на Али.

— Прочь от плуга! Кто остановит его, того уложу на месте!

Стоявшие вокруг аульчане оцепенели. Грозный и решительный вид Исы на какое-то время словно парализовал их волю. Никто не ожидал, что дело примет такой оборот, хотя и знали, что Иса не из тех, кто легко откажется от задуманного.

Али посмотрел на дорогу, ведущую в аул, в надежде, не помнятся ли на ней двое других сыновей Исы. Но вместо них увидел Васала, бежавшего через поле с топором в руке. Сейчас появление его здесь не предвещало ничего доброго. Али бросился ему навстречу.

— Не надо, Васал. Успокойся, не горячись!

Но Васал, по-видимому, и не искал ссоры. Он вытер потное лицо полой черкески, отдышался и только тогда подошел к Исе.

— Подумай, Иса, что же ты хочешь сделать? Ты хочешь шестерых детей лишить куска хлеба. Они же умрут с голоду! О себе и о жене я не говорю.

— Если ты настолько беспомощен, то не спи с женой и не прикасайся к ней. А я не обязан заботиться о твоих поросятах.

После этих слов Васал уже не мог сдержать себя.

— Даже звери не убивают собственных детей! — бросил он в лицо Исе. Намек был достаточно ясен и понят собравшимися.

— Заткни глотку, оборванец! — бешено зарычал Иса. — Или я заткну ее тебе сам!

— Паршивый ты пес! Тварь, без стыда и без совести! Убери немедленно плуг!

Васал выхватил из чьих-то рук кол и бросился к быкам. Пахари разбежались в стороны. Иса рванул коня и вскинул руку над головой Васала. Свистнула тяжелая плеть.

— Остановись, отец! — закричал Ловда. — Остановись, или будет поздно!

Удар пришелся Васалу прямо по лицу и оставил кровавый след.

Люди попытались встать между Исой и Васалом.

Глаза Исы горели безумием. Он поднял коня на дыбы и направил на Васала пистолет. Но прежде чем он успел спустить курок, прогремел выстрел. Иса вдруг откинулся назад, потом медленно стал заваливаться на правый бок и, наконец, упал на растрескавшуюся землю. Пуля пробила голову Исы насквозь.

Конь захрапел и бросился было прочь, но потом медленно подошел к мертвому хозяину.

Ловда отбросил в сторону еще дымившийся пистолет и, даже не глянув на труп отца, медленно и тяжело побрел к лесу…