Повесть о глухонемом и его красивой жене 2 page

Грузины тоже не смогут отсиживаться в убежищах, потеряв свою страну. Так что самое лучшее для обеих сторон – мир на основе полюбовного бракосочетания царицы с султаном.

Горячность Торели, с которой он заявил, что этого не будет никогда, Несеви отнес за счет поэтичности его натуры, а не разумного взгляда на вещи.

Поражение в битве под Гарниси, должно быть, не могло не сломить духа грузин. А раз они сломлены, то должны быть рады облобызать руку победоносного султана, которую тот протянет им с желанием тишины и мира.

Обдумав свое предложение со всех сторон, секретарь явился к государю. Он вооружился всем: и блестящим красноречием, и холодными неотразимыми доводами, и той искусностью, которая одна могла задеть сердечные струны. В короткой, но энергичной речи он раскрыл перед султаном все благотворные последствия этого шага, если бы он был сделан.

Джелал-эд-Дин молча выслушал своего секретаря, поблагодарил его за верную службу и тотчас приказал ему сочинить письмо к царице Грузии Русудан.

Джелал-эд-Дин повел двойную игру. В то время как его послы с письмом скакали ко двору грузинской царицы, сам он со своей армией снялся с места и двинулся к границам Грузии.

В письме султан предлагал грузинам породниться. Он высказал сожаление о том, что затеял эту войну, что уже пролито много крови и грузинской и хорезмийской, и заверял, что больше не поднимет меча против грузин.

Письмо, если бы не достигло первой цели и не склонило бы царицу к браку, достигло бы цели второй – оно должно было ослабить бдительность грузин, вселить в их сердца беспечность и уверенность в том, что большой войны не будет и незачем напрягать силы для сбора войск и обороны страны.

Надвигаясь, как туча, на Грузию, Джелал-эд-Дин рассуждал так: если царица согласится на брак, мне ближе будет ехать к царице. Если она откажется – я быстрее смогу напасть, чтобы утвердиться в Грузии силой.

В грузинский поход султан взял и Шалву Ахалцихели. Шалва казался таким веселым, будто ехал на свадебный пир, а не на войну против своей же родины. Он то и дело клялся отомстить грузинам, громко проклинал их, грозился не оставить камня на камне во владениях Мхаргрдзели, а также и вероломной и неблагодарной царицы.

Он должен был провести армию султана в самые недоступные уголки Грузинского царства. Новоиспеченный властелин Маранда и Урмийского края давно уж был на короткой ноге с султаном. Джелал-эд-Дин полностью доверял грузинскому вельможе и возлагал на него большие надежды в предстоящей войне.

Но случилось так, что у султана открылись глаза на хитрую игру Ахалцихели, и султан вынужден был пресечь ее, пока она не зашла слишком далеко.

Письмо Джелал-эд-Дина возбудило умы грузинского правительства, взбудоражило двор царицы. Немедленно собрался дарбази.

Всех больше смутилась сама царица. Не то чтобы ей жалко было разводиться со своим мужем Могас-эд-Дином. Она и без того собиралась расторгнуть брак, и вот почему. В Тбилиси жил заложником единственный сын ширванхана, мужественный и красивый Султаншах. Царица давно полюбила статного, сильного, прекрасно воспитанного юношу. Более того, она давно заручилась согласием дарбази на развод со своим мужем, чтобы обручиться с Султаншахом, и только неожиданное нашествие хорезмийцев, да еще беременность, да еще болезнь после освобождения от бремени помешали желаемому обручению.

Теперь, когда дарбази изучает письмо Джелал-эд-Дина, все летит кувырком. Царица ломала пальцы и кусала губки. Зачем ей в мужья пожилой мужичонка, этот сморчок Джелал-эд-Дин, когда рядом живет ее возлюбленный, который подобен солнцу? Но государство переживает тяжелые времена, будет ли дарбази считаться с сердечными склонностями и с любовными мечтаниями молодой женщины? Они будут решать в пользу государства, а не в пользу царицы, они будут думать о мирных радостях целого народа, а не о любовных утехах Русудан.

Джелал-эд-Дин – победитель. Если он сам протягивает руку и желает помириться, дарбази ни за что не оттолкнет его руки. Да, вопрос решается сам собой: счастье царицы или счастье целого царства. К тому же счастье царицы скоротечно, как и ее жизнь, а у царства есть будущее, которое решается сегодня. Так рассуждала Русудан, и слезы вот уже третий день не высыхали на ее глазах. Но случилось то, чего не ожидали ни Русудан, ни даже Джелал-эд-Дин.

Русудан была права, когда думала, что от ее вынужденного брака с султаном зависит будущее страны. Однако грузинские вельможи смотрели дальше.

И раньше грузинские царицы брали в мужья царевичей сопредельных стран. Но одно дело – не имеющий своих войск и даже своей дружины безвольный и безвластный Могас-эд-Дин или добродетельный Давид Сослан, а другое дело – Джелал-эд-Дин. Разве он поступится своей властью? Разве он согласится управлять страной по указке и велению какого-то там грузинского дарбази? Даже первый муж царицы Тамар – Георгий Руси – не захотел ограничиться только ролью мужа и потянулся за скипетром, хотя у Георгия тогда не было войск.

Можно ли предполагать, что Джелал-эд-Дин, победоносный султан, располагающий бесчисленным войском, будет спрашивать советов у грузинских вельмож? Он немедленно захватит в свои руки всю власть, он и пикнуть не даст никому из царедворцев, он их сделает стремянными, он сделает с ними вообще все, что захочет, потому что он будет самовластен в грузинской стране.

Для своевольных вельмож, избалованных слабой, нерешительной царицей Русудан, отказаться от власти, от управления страной было бы очень тяжело.

Другая, более решительная часть дарбази думала еще шире и государственнее. Эти люди меньше заботились о том, произойдет ли умаление их собственной власти, они думали о народе и о Грузии в целом. Они видели в приходе Джелал-эд-Дина великое несчастье, может быть, еще большее, чем сама война. Султан придет не один, он приведет триста или четыреста тысяч воинов со своими семьями. Расселение такого количества иноземцев на грузинской земле тотчас разбавит нацию и может послужить толчком к ее вырождению. Не говоря уж о том, что султан, вероятно, потребует обращения народа в магометанскую веру. Он никогда еще не высказывал желания обратиться в христианство, зато не раз объявлял себя защитником всех мусульман. Такого человека не огрузинишь, не заставишь ходить в православный храм, не заставишь почитать обычаи и обряды Грузии. Он сам, сев на трон, омусульманит всю Грузию до последнего человека, и начнет, конечно, с царицы.

Дарбази единодушно решил посоветовать царице отвергнуть предложение Джелал-эд-Дина. С послами попрощались сухо и холодно, и они уехали, увозя отказ.

Появление Джелал-эд-Дина в Адарбадагане и его укоренение там сразу же взбудоражили соседние мусульманские страны. Султан, не успев обосноваться, первым делом отправил посольство в Иконийское и Хлатское царства. Он обещал им добрососедство, поддержку, дружбу. Во всеуслышанье Джелал-эд-Дин объявил себя покровителем всех мусульман и провозгласил, как основное дело своей жизни, защиту от неверных грузин, притесняющих и разоряющих поклонников Магомета.

Обещание укротить грузин, подрезать им крылья понравилось властителям Хлата, Иконии и Арзрума. Но все же они о своих собственных судьбах, о своих коронах и о будущем этих корон думали больше, чем о сурах Корана и о защите магометанской веры.

Еще неизвестно, какими последствиями грозит им всем то, что в Адарбадагане утвердился Джелал-эд-Дин, властолюбивый, решительный, быстрый в своих решениях, беспощадный в гневе, ищущий войн и по натуре своей не переносящий спокойной сидячей жизни и располагающий к тому же огромной армией.

Джелал-эд-Дин объявил всем, что он наследует царство отца и власть отца. Правда, из всех обширных владений Мухаммеда султану достался теперь только один этот уголок, самая далекая провинция, глухая окраина, до которой у хорезмшаха никогда не доходили руки. Поэтому каждый понимал, что вряд ли султан ограничится одним Адарбадаганом. Утерянные обширные владения он постарается возместить за счет новых завоеваний. А что же завоевывать, если не страны, соседствующие с Адарбадаганом? А если так, то в первую очередь это будут Икония и Хлат, тогда их властителям придется разделить участь атабека Узбега.

Чтобы обезопасить себя от возможного нашествия Джелал-эд-Дина, все мусульманские страны, простирающиеся в общей сложности до самого Египта, начали тайные переговоры друг с другом. По общему решению они начали приготовляться к войне. При этом вели себя так, будто султан Джелал-эд-Дин спаситель и благодетель, то и дело посылали ему караваны с подарками и послов. Но и послы и дароносители имели одну главную цель – разузнать намерения Джелал-эд-Дина относительно своих ближайших единоверных соседей.

Когда султан стоял лагерем у Аракса, к нему пожаловала в гости хлатская царица Тамта. Она явилась с большой свитой и караваном, в котором верблюды гнулись под тяжестью царских даров.

Но не только одними подарками рассчитывала действовать царица Хлата. Она понимала, что у султана немало своих сокровищ, и если его жестокое мужское сердце – крепость, то подарки – плохие войска.

Больше чем на золото и драгоценные камни, царица рассчитывала на свою особенную, обольстительную красоту. Пока еще не было крепости, которую она хотела бы взять и не взяла при помощи этого безотказного оружия. Попадались хладнокровные, твердокаменные мужчины, но и они сдавались в конце концов в розовый плен на милость столь искусной победительницы.

Тамта, как известно, была дочерью грузинского царедворца. Поэтому ее волновала не столько судьба Хлата – ее второй родины, сколько судьбы горячо любимой, незабываемой Грузии. Переговоры о судьбах Грузии, о возможном мире с ней входили в расчеты царицы Тамты. Была и еще одна тайная цель. Царица хотела напасть на следы своего первого, еще до замужества, еще до Хлата, возлюбленного, доблестного Шалвы Ахалцихели, который, по слухам, томится в плену у Джелал-эд-Дина. У нее было твердое намерение выручить Шалву Ахалцихели во что бы то ни стало.

Джелал-эд-Дин выехал навстречу царице и встретил ее далеко от лагеря. Увидев Тамту, он смутился. Он слышал о ее красоте, но все же не предполагал, что она столь прекрасна.

В этот же день он устроил в честь царицы великий пир. Царица сидела рядом с султаном, он сам подавал ей кушанья и напитки. Царица вела себя с редким достоинством. Она говорила с султаном как с равным и проявляла учтивость, изысканность речи и мыслей, утонченность в понимании мыслей и поведения Джелал-эд-Дина. Не забывала она и улыбаться время от времени, хотя нужно сказать, что на этот раз она дарила свои улыбки более сдержанно и осмотрительно.

На другой день Тамта пригласила султана в свой шатер на ответный ужин. Бесстрашный и жестокосердый султан не узнавал сам себя. Он, повидавший на своем веку бесчисленное множество женщин, в том числе и цариц, чувствовал в себе какую-то странную робость, он смотрел на лицо Тамты как на нечто божественное, что можно только созерцать издали, но что нельзя осквернять прикосновением и даже черными мыслями. Тамта была так близко, что можно было дотронуться рукой, и в то же время она была страшно далека, отдаленна, будто стояла на недоступной для смертного высоте.

Он понимал, что это идет от совершенного воспитания царицы, от ее искусства держать себя и строить свои отношения с людьми, но не мог преодолеть расстояния, установленного ею, и довольствовался тем, что сидит рядом.

Тамта как будто нарочно ничего не говорила о государственных делах. Она умела поддерживать беседу так, что беседа не прерывалась ни на минуту, но и течение ее направляла сама Тамта. Постепенно у Джелал-эд-Дина создалось впечатление, что у царицы вовсе нет государственных интересов, что она приехала поразвлечься, познакомиться с султаном и, может быть, если удастся, завоевать его сердце.

Тамта отпустила своих людей. Султану невольно пришлось сделать то же самое. И вот они остались в шатре одни. Если у нее и есть ко мне какие-нибудь интересы, то она заговорит о них в эту минуту. Более удачного момента не будет. Но царица по-прежнему оставалась беспечной собеседницей, как будто ничто практическое, суетное не касалось ее. Речь ее, в сочетании с взглядом, странно одурманивала султана, он пьянел от каких-то смутных, неуловимых намеков, а душу охватывало сладким желанием самозабвения.

Но удивительнее всего было то, что, несмотря на столь интимное уединение в шатре и на столь обольстительное лепетание царицы, расстояние между ней и султаном не уменьшалось. Чем дольше они сидели, чем больше говорила Тамта, чем ближе она наклонялась в сторону собеседника в пылу беседы, тем дальше и недоступнее она становилась.

Султан почувствовал, что он никогда не осмелится прикоснуться к этой прекрасной, но странной женщине. Он внезапно поднялся, пожелал хозяйке шатра спокойной ночи и решительно вышел.

В поход на Грузию Джелал-эд-Дин, как известно, взял и Шалву Ахалцихели.

Шалва был опытный полководец. Этот опыт ему теперь пригодился. Он внимательно приглядывался ко всему, что делалось в войсках Джелал-эд-Дина, и вскоре понял, что султан не доверяет полностью ни одному человеку в своем стане и что замысел напасть на Грузию всячески маскируется. Видимо, султан все еще опасается грузин, если рассчитывает на внезапное вторжение в сердцевинные земли Грузинского царства и на молниеносный штурм грузинской столицы – Тбилиси. Только так надеется султан окончательно сломить сопротивление грузин, окончательно разгромить их, чтобы больше они не поднялись.

Джелал-эд-Дин все еще боялся, что если грузины узнают о вторжении его главной армии, то они напрягут все силы, успеют собрать войска, укрепят столицу и заступят дорогу нашествию хорезмийцев.

Шалва понимал, что немного времени еще есть в запасе и что грузины обязательно как можно скорее должны узнать о походе султана. Все, и позорный плен, и видимая измена родине, и унизительная дорога к султанскому доверию, и гнетущее бремя этого завоеванного теперь доверия, все это были лишь средства, которые настала пора использовать.

Да, султан вполне доверяет Шалве Ахалцихели. Быть проводником вражеских войск в родной стране, разве это не великое доверие? Конечно, воспользовавшись этим доверием, можно завести хорезмийцев в такие места, в такие ущелья и скалы, где грузинам не составит большого труда их разгромить. Но для этого нужно, чтобы грузины заранее знали не только о самом вторжении вражеских войск, но и о пути их следования, нужно, чтобы грузины успели перевести в удобное место, в какое-нибудь узкое ущелье, свои войска, расположить их наилучшим образом, а потом уж захлопнуть западню, когда Шалва заведет в нее отборные части Джелал-эд-Дина.

Шалва понимал, что все сейчас зависит от его ловкости и быстроты действий. Если удалось бы найти верного человека, который мог бы предупредить грузин, все было бы хорошо. Грузины, конечно, не будут медлить, они воспользуются случаем, окружат, нападут, уничтожат, и тогда Шалва вновь обретет свою бесценную родину.

Да, султан вполне доверяет Шалве Ахалцихели. Его теперешние владения превосходят то, что он имел в своей Грузии. У него больше теперь и земли, и золота, и рабов, чего ж ему еще? Кроме того, Шалва думает, что его предали во время Гарнисского сражения и что его воинская честь поругана при содействии своих же грузин, соотечественников. Он жаждет отомстить изменникам и чистолюбцам. Вот почему можно доверить Шалве Ахалцихели даже такое дело, как быть проводником целой армии. Шалва хочет, чтобы отомстила за него беспощадная хорезмийская сабля.

Джелал-эд-Дин был вспыльчив и слеп во внутреннем ожесточении. Видимо, и других людей он мерил по себе. Но султан просчитался. Не такой уже мелочный человек Шалва Ахалцихели, чтобы на утоление личной обиды, в угоду минутной озлобленности променять судьбу и благоденствие родной страны. Шалва действительно хочет разобраться во всем, что произошло у Гарниси. Он действительно хочет встретиться с Мхаргрдзели и, если тот виноват, отомстить ему. Но это должно случиться потом. Сначала все грузины сообща должны избавиться от своего главного врага – хорезмийского султана Джелал-эд-Дина. Когда Джелал-эд-Дин будет разбит, когда его войска отхлынут от границ Грузии, тогда можно будет поговорить по-мужски, по-рыцарски со всеми врагами внутри страны. Именно такое поведение пристало его честному имени и положению.

Но никогда не возвратится потерянная родина, никогда не настанет час справедливости и отмщения, если теперь, сегодня, сию минуту потерять самообладание и предусмотрительность. С другой стороны, вот час, когда промедление подобно смерти. Каждый жест, каждое слово, каждая минута имеют значение не только для Шалвы, но и для целого Грузинского царства, для его настоящего и будущего.

Немало послужил Шалва Грузии своим мужеством, немало славы для отечества стяжал его меч. Теперь Грузия потребовала полного самопожертвования, а раз так, оно должно свершиться. Все повисло на волоске, и могущество Грузии, и ее судьба, и даже ее существование, а без Грузии не может быть жизни и для него.

Шалва не спал уже несколько ночей. А если засыпал ненадолго, то все равно и во сне не оставляла его одна жгучая пронзительная мысль: настал миг, когда ценой своей жизни нужно спасти свою царицу, свой народ. Он и погиб бы сию минуту, если бы знал, что гибель принесет желаемое спасение. Но не было никаких видимых средств.

Мысли Шалвы метались из стороны в сторону, но всюду он видел вокруг себя шпионов, соглядатаев, чувствовал, что за каждым его шагом следят, в его шатер никого не допускают. Даже его самого не отпускают ни на шаг без того, чтобы не сопровождали телохранители. Султан, словно предугадывая тягостность такой опеки, однажды сказал: "Мы не можем рисковать жизнью доблестного грузинского эмира, мы взялись оберегать его жизнь, его судьбу, и мы исполним это".

Между тем достигли Аракса. Отсюда начиналась грузинская земля. Время истекало, надежды гасли. Но султан не сразу перешел через Аракс. Видимо, он решил, как барс, присесть перед прыжком, роковым для грузин. Но тем самым он как бы предоставлял Шалве Ахалцихели последнюю возможность помочь родине.

Но как, как? Что можно придумать и совершить? Готовый на все, Шалва мучился от сознания полного бессилия.

И в эту ночь ему не спалось, хотя было далеко за полночь. Он лежал на спине, глядя в темное возвышение шатра, и положение казалось ему безвыходным. Вдруг зашелестела пола шатра. Шалва приподнялся, а потом вскочил с постели. У входа в шатер появился, словно сам по себе, словно возник из ночной тьмы, человек, завернутый в черное. Думая, что это убийца, подосланный султаном, Шалва схватился за саблю.

– Тише. Никто не должен слышать, что я пришел сюда, – торопливо прошептал пришелец по-грузински.

Испугать Шалву было нельзя, но грузинская речь его поразила настолько, что он так и сел на постели, словно его ударили по голове. Сама собой опустилась рука с занесенной саблей.

– Я от царицы Тамты, – продолжал незнакомец, – я ее раб, грузин, вот мое лицо. – Посланец царицы откинул черную завесу, и Шалва увидел перед собой молодого, еще даже безусого, человека. В том, что он грузин, сомневаться было нельзя.

– Где Тамта и зачем она тебя сюда прислала?

– Владычица Хлата гостит у Джелал-эд-Дина. Она узнала, что доблестный Шалва Ахалцихели в плену у султана. Она приехала к султану только затем, чтобы вызволить Ахалцихели из плена, и обязательно вызволит, нужно только немножко потерпеть. Чтобы передать все это, я и оказался здесь в такой час.

– Никакой помощи я не хочу, и вызволять меня не надо. Но слушай меня внимательно. Если ты грузин и любишь свою царицу, ты должен помочь мне в одном большом деле. Но дело такое, что, может быть, мы оба погибнем, исполняя его. Но мы будем знать, что погибнем за нашу Грузию. Ты еще очень молод, и, конечно, тебе не хочется умирать. Но смерть за родину – это смерть героев. Неизвестно еще, представится ли случай умереть с большей доблестью и с большей пользой для отечества.

– Для меня, простого раба, нет выше чести, чем умереть за Грузию и вместе… вместе с Ахалцихели.

– Так вышло, что для нас нет другого пути, мы должны исполнить то, к чему подвела нас судьба. У нас в руках спасение Грузии, так неужели дрогнут наши сердца и мы ради наших жалких жизней, ради нашего пресмыкания в рабстве не попытаемся ее спасти!

Юноша смотрел во все глаза на знаменитого грузинского полководца и не говорил ни слова. Но Шалва понял, что он слушает и что он готов на все.

– Нужно сообщить царице Грузии и нашим войскам о том, что Джелал-эд-Дин уже выступил в поход. Мне не дают сделать и шагу, тем более меня не выпустят из лагеря. Но ты – другое дело. Ты сопровождаешь гостью султана, и приказ уехать может исходить от нее. Ты должен лететь, как птица, скакать, как волк, плыть, как рыба, чтобы отвезти грузинской царице мое письмо.

– Да я сейчас же сяду на коня и помчусь. – Юноша как будто был даже в восторге от столь неожиданного и столь важного поручения.

Шалва начал быстро писать. Пока он писал, у него промелькнула мысль, не шпион ли этот молодой грузин. Не испытывают ли Шалву перед вступлением в Грузию? Но тут же Шалва подумал, что все равно иного выхода нет, все равно все погибнет и этой погибели не избежать.

Если юноша действительно слуга царицы Тамты, он исполнит поручение, и это поможет Грузии, может быть, даже спасет ее. Если юноша – шпион Джелал-эд-Дина, то… то хуже, чем есть, все равно уже не будет. А второго такого случая не представится. Этот юноша появился в шатре словно в ответ на все мольбы и заклинания Шалвы. Можно ли пропустить эту последнюю возможность?

Шалва сложил письмо и резко повернулся к юноше.

– Клянись, что не предашь ни родину, ни меня и отвезешь это письмо.

– Клянусь матерью, отцом и гориджварским святым Георгием, – прошептал юноша, опускаясь на колени и возводя руки к небу.

– Ты гориец? Из какой семьи, из какого рода?

– Гелашвили. – Юноша поцеловал письмо и спрятал его на груди. Шалва обнял грузина, проводил к выходу из шатра, приподнял полог.

– Помни: судьба всей Грузии, всего нашего народа, а также жизнь нашей царицы зависят от этого письма.

Большие, медового цвета глаза юноши блеснули последний раз, и он пропал в темноте.

Джелал-эд-Дин ушел от царицы Тамты раздраженный и злой. Его тщеславие, его мужское достоинство были ущемлены. Он слышал в себе заклинания каких-то темных сил, которые нужно было выплеснуть из души, чтобы не задохнуться самому. Горе человеку, который подвернется в это время и на которого выплеснется накипевшая злость.

Мамелюки ждали султана у входа в шатер. Они как тени сомкнулись за спиной султана и пошли за ним. Лагерь спал. Ни звука, ни шороха, ни движения. Так шли довольно долго. Как вдруг султан, обладавший, вдобавок ко всем своим доблестям и качествам воина, еще и кошачьим слухом, остановился, шагнул в сторону и прислушался. Теперь и мамелюки услышали в одном из шатров приглушенный неразборчивый разговор. Мамелюки расположились полукругом и, настороженные, как собаки, готовы были броситься по первому знаку или слову.

Полог шатра, за которым следило из темноты множество глаз, приоткинулся, и во тьму выскочил человек. Он тотчас растворился в ночи, но все же видно было, что человек выскользнул из шатра, пригибаясь, бежал на цыпочках и даже временами припадал к земле. Человек проскочил в трех шагах от затаившегося Джелал-эд-Дина. Султан жестом руки приказал мамелюкам преследовать неизвестного. Сам он схватил у охранника лук, положил на тетиву тяжелую стрелу и немного поодаль тоже пошел за незнакомцем. Преследователи двигались неслышно, так что бегущий ничего не замечал. Шатры уже кончились. Беглец перестал остерегаться, распрямился и стремглав устремился к Араксу. Он подбежал к реке и перекрестился. Еще бы мгновение, и он бросился бы в воду. Но старый воин Джелал-эд-Дин не зевал. Он отпустил тетиву, и стрела вонзилась в ногу беглеца повыше лодыжки. Послышался короткий стон, потом всплеск воды. Очевидно, раненый, превозмогая боль, все же бросился в волны Аракса. Мамелюки выпустили свои стрелы в то место, куда нырнул беглец, потом побросали луки и тоже прыгнули в реку. Некоторое время слышалась возня, всплески, проклятья, стон, а потом преследователи вытащили на берег обессилевшего, избитого Гелашвили. Его отнесли в шатер султана. При обыске нашли письмо. Разбудили перса, знающего грузинский язык, и привели его под стражей. Тот, спросонья ничего не понимая, дрожащими руками держал письмо и переводил слово в слово.

Шалва Ахалцихели доносил грузинам, что султан со своей армией вышел в поход для полного разорения и окончательного покорения грузин. Он сообщал численность войск, а также разъяснял свое предыдущее поведение при дворе султана. Да, он всячески поносил грузин и всячески заискивал перед султаном, притворяясь беспощадным врагом Грузинского царства, но все это для того, чтобы войти в доверие. Шалва достиг своего, теперь он проводник всех хорезмийских войск в центральные районы Грузии. Поэтому собирайтесь с силами, встречайте вражескую армию в ущелье Железных скал, устройте засаду со стороны водопада и высоких пещер. Ночью обрушьтесь на головы Джелал-эд-Дина. Если все исполните в точности, можно полностью уничтожить армию поработителей, и Грузия будет спасена.

Джелал-эд-Дин взревел, как раненый барс. К разъяренности и злости, с которыми он вышел от царицы Тамты, прибавилась ярость, разбуженная предательством и неблагодарностью Ахалцихели. Гнев хлынул через края, султан метался по шатру, он перебил и переломал все, что было вокруг и попалось под руку. Он рычал и скрежетал зубами, бил себя по голове, рвал на себе одежды. Но буйство его становилось все тише, гнев затихал – он не ослабевал, конечно, в сердце султана, но делался холодным и расчетливым, то есть еще более страшным! Последовал приказ немедленно взять под стражу Ахалцихели и оцепить лагерь высокой гостьи.

Джелал-эд-Дина бесили не лукавство Тамты и не коварство грузинского вельможи. В конце концов этого от них можно было ждать, потому что никогда от кривого дерева не будет прямой тени, как не будет прямым путь неверного. Но сам-то Джелал-эд-Дин, умудренный аллахом, обогащенный жизненным опытом, чаще всего горьким, как он мог довериться этим гяурам! Какая наивность со стороны предводителя хорезмийского войска и обладателя Адарбадагана поверить этим лживым клятвам и усыпляющей лести пленника, доверить ему судьбу своих войск?!

А эта царица? Появилась откуда-то именно в эти дни, когда решается судьба Грузинского царства. И каково искусство! Как она притягивает к себе, обольщает, поит тончайшим ядом своей красоты и женственности и в то же время отстраняет и держит в отдаленности, словно невинная девочка, словно не знает, что значит в этом мире женщина для мужчины и мужчина для женщины.

Как можно было забыть, что она ведь сама грузинка, а раз так, значит, и грузинская шпионка. Она проникла в лагерь, чтобы все разведать и, возможно, убить Джелал-эд-Дина, подобно тому как убила Юдифь Олоферна, которого не могли одолеть никакие враги.

Чем больше вспоминал султан поведение царицы Тамты, а вместе с тем и свое поведение, ее двуличие, а свою доверчивость, тем больше он разъярялся и свирепел. Под конец он совсем потерял терпение и с трудом дождался утра.

Совпало так, что именно этим утром и вернулись послы из Грузии. Они привезли султану решительный отказ от царицы Русудан. Только этого не хватало, чтобы окончательно переполнить чашу, из которой и без того плескалось через края. Не раздумывая больше ни минута, султан приказал казнить и Ахалцихели, и его гонца. Султан сам отправился на берег Аракса. Он пожелал, чтобы казнь произошла у него на глазах.

Аракс равнодушно катил свои синие холодные волны. Рассветное небо тоже было холодным и синим. Солнце, хотя и поднялось над землей, было скрыто еще более синим, чем само небо, облаком. Все было синим в этот рассветный час, кроме ярко-красной рубахи палача.

Палач, огромного роста, неуклюжий на вид человек, ходил по берегу и время от времени подкручивал и без того засученные рукава. Чуть поодаль, на возвышении, на троне сидел султан. Он тоже, подобно палачу, сгорал от нетерпения и все поглядывал в ту сторону, откуда должны были привести обреченных. Его лицо, изможденное бессонницей и злостью, заострилось и потемнело.

Наконец копьеносцы привели Ахалцихели и телохранителя хлатской царицы. Шалва шел спокойно, с руками, связанными за спиной. Гелашвили хромал на раненую ногу. Вели их близко друг от друга, так что юноша успел пожаловаться перед смертным часом:

– Умираю несчастным, потому что не сумел выполнить твоего поручения, князь.

Ахалцихели посмотрел на юношу, вздохнул и покачал головой.

– И я не счастливее тебя.

– Не моя вина, князь, я старался быть осторожным. Наверное, шпионы шли за мной по пятам еще до того, как я переступил порог твоего шатра. Они проследили меня до самой реки и ранили, когда я уже собирался прыгать в воду.

Копьеносцы поставили связанных людей на самом берегу реки и отошли в стороны. Подошел палач. Он обошел вокруг, внимательно и спокойно оглядел обреченных, повернулся к султану и отвесил поклон.

– С которого прикажешь начать, великий султан?

– Сначала этого сопляка, – зло и отрывисто приказал султан.

– Отсечь голову или изрубить на мелкие части?

– Рассеки его пополам, – рыкнул Джелал-эд-Дин, и рука его так широко и сильно рассекла воздух, точно хотела показать, как именно нужно рассечь приговоренного.

Палач размахнулся огромным кривым мечом. Юноша поднял глаза кверху, следя за ужасным орудием казни. Шалва зажмурился, но закрыть уши он не мог, потому что руки его были связаны. Утренний воздух прорезал ужасный вопль, и что-то мягкое и тяжелое шлепнулось на прибрежные камни.