Я сбит. Март 1917 г

Мы патрулировали отрядом и заметили группу машин неприятеля над германскими артиллерийскими позициями в районе Лянса. Полет на врага и предвкушение схватки очень щекочут нервы, больше даже, чем сам бой. В бою от тебя требуется ледяное спокойствие, чтобы хорошо прицелиться и вовремя выстрелить. А вот когда ощущаешь неизбежность схватки, когда летишь на противника, разыгрывается охотничий азарт. Мы определили, сколько машин имеет враг, каково положение, выгодно ли оно для нас. Нас было пятеро, англичан - в три раза больше. Они летели в сомкнутом боевом порядке, расстроить который трудно даже группе аэропланов, а для одиночки совсем невозможно. Они также заметили нас и развернулись для атаки. Следя за врагом, мы сомкнули строй, так как понимали, что, если кто-то из наших упадет, мы окажемся в гораздо худшем положении.

Один англичанин отделился от строя и устремился в сторону. «Вот тут ты и пропал!» - подумал я и сел ему на хвост. Видимо, у британца не выдержали нервы, и его наблюдатель начал стрелять по мне, когда я был еще далеко. Не особенно этим озаботившись, я подошел к нему метров на сто и, прицелившись, дал несколько очередей. В моем воображении я уже видел его сбитым. Я был совершенно спокоен. Продолжив сближение, я приблизился к врагу до пистолетной дистанции в 20 метров и опять открыл огонь, как вдруг раздался сильный треск, и я понял, что в меня попали, точнее, в мой аппарат. С ужасом я заметил струю бензина. Мой мотор уменьшил обороты и вскоре замер. Англичанин с удвоенной энергией обстреливал меня из пулемета, ведь я прекратил стрельбу. Я начал интенсивно пикировать, выключив магнето, усердно молясь о том, чтобы бензин не полыхнул. Адская жидкость хлестала из пробитых баков мне на ноги. Оглянувшись, я видел беловатый шлейф бензиновых паров за моей машиной - верный предвестник взрыва или пожара. Тем временем скорость росла, я уже не мог без риска высунуть голову из кабины. Высота была около 3000 метров. Схватка осталась далеко позади. Неожиданно я увидел пылающий падающий аэроплан. Он был похож на наш, но когда он поравнялся со мной, я обрадовался - это был англичанин. Сразу вслед за ним из боя вертикально вниз вывалился еще один аппарат, на этот раз германский. Он падал, сильно вращаясь, потом все же смог выйти в горизонтальный полет.

На высоте около 300 метров я перешел в пологое пикирование, сумел погасить скорость и посадил машину без поломок на лугу у дороги близ Хейнсн Лиетар. Мой товарищ приземлился благополучно в нескольких километрах от меня. Я сел, свесив ноги из моей пробитой во многих местах «птички», и сидел так довольно долго, сделав, вероятно, очень глупое лицо.

Вскоре ко мне подъехал офицер. Он очень спешил ко мне на выручку и задыхался. Он осведомился, не случилось ли со мной чего-нибудь, и пригласил поехать с ним в его квартиру в Хейнен Лиетар. Он оказался военным инженером и мало что смыслил в авиации. Для начала он спросил меня, где мой «шофер», и я сильно пал в его глазах, когда ответил, что я истребитель и летаю один. Затем, уже у себя в блиндаже, он осведомился, сколько аэропланов я сбил. Я ответил, что двадцать четыре. После этого он сухо сказал, что, если я захочу есть, к моим услугам офицерский клуб, и удалился. Очевидно, я в его глазах оказался наиболее бессовестным лгуном из всех, кого он встречал. Хорошо, что со мной был мой «Рош 1е Mcrite*. Вечером я показался в офицерском клубе с моим орденом. Мой новый знакомый и его товарищи были крайне смущены и, наконец, поинтересовались моим именем. Когда они узнали, кто я, их недоброжелательство как рукой сняло, меня угощали шампанским и устрицами, пока за мной не приехал мой ординарец и не увез меня в отряд. От него я узнал, что вместе со мной был сбит наш товарищ Люберт по прозвищу Пулелов: в каждом бою его машина получала пробоины. Люберт отделался легким ранением и сейчас был в госпитале. Через несколько месяцев наш дорогой Пулелов погиб за отечество.