Выхода больше нет

Гитлер тоже не мог игнорировать это. Поздним вечером в один из тех дней я находился в бункере фюрера в тот момент, когда объявили воздушную тревогу. Он произвел на меня впечатление совершенно отчаявшегося человека. Ни раньше, ни потом мне его в таком состоянии видеть не приходилось. Гитлер говорил, что покончит теперь жизнь самоубийством, ибо рухнула последняя надежда на успех. Он ругал люфтваффе, поносил «изменников» из сухопутных войск и выкрикивал примерно следующее: «Я знаю, война проиграна! Превосходство врага слишком велико. Меня предали! После 20 июля случилось то, что я считал невозможным. Против меня выступили именно те круги, которые получили от национал‑социализма наибольшую выгоду. Я всех их избаловал. Вот их благодарность! Лучше всего, я пущу себе пулю в лоб! У меня нет твердых людей. Такие люди – только Модель и Дитрих. Да еще Рудель{287}. Вот кто был бы моим преемником!». Потом Гитлер взял себя в руки и продолжал: «Мы не капитулируем! Никогда! Пусть мы погибнем, но мы заберем с собой на тот свет весь мир!»

Эти слова Гитлера я не забывал никогда, а о самой беседе до сего дня не рассказывал никому. Его слова ясно показали мне тогда: с избранного им пути он не свернет и в гибель свою втянет всех и вся! Итак, путь определен, и путь этот приведет нас к безоговорочной капитуляции – той самой, на которой упорствуют победители.

29 декабря Гитлер учредил Рыцарский крест с золотыми дубовыми листьями, мечами и бриллиантами. В грамоте о награждении он установил, что это отличие может быть дано всего только 12 лицам.

30 декабря у Гитлера побывал генерал Томале. Фюрер говорил с ним не только о производстве танков и обеспечении ими сухопутных войск, но и о политических проблемах и вопросах, угнетавших его. После Томале явился Гудериан. У него имелись особые опасения. Он боялся начала русского наступления в первые же январские дни 1945 г. и хотел перебросить дивизии из Арденн на Восточный фронт. Но фюрер все еще колебался. Хотя он и дал разрешение на переброску двух дивизий в Венгрию для защиты нефтяных районов, но другие забирать не позволил.

1944 г. закончился, таким образом, ощущением безысходности. Последние надежды на успех на западной границе рейха исчезли; на Востоке вырисовывались новые тяжелые операции. Если не говорить об эпизодических успехах люфтваффе, никакого ведения воздушной войны с германской стороны заметно, больше не было ввиду превосходства союзнической авиации. Что именно думал Гитлер о дальнейшем ходе событий, никто в точности не знал. Официально он говорил только о продолжении борьбы и возлагал свои надежды на разногласия во вражеском альянсе. Поддержки таким его мыслям он не находил ни у кого. Во всяком случае, мы, в Ставке фюрера, знали, что сам по себе Гитлер не мог и не хотел сделать к необходимому решению ни единого шага. Хотя новый год и должен был принести конец войне, доживем ли мы до этого, было сомнительно.