Рехлин, 3 июля 1939 г

После двух недель, проведенных в кругу семьи, я явился к Гитлеру в Гамбург, где он находился по случаю похорон умершего командующего армейского корпуса генерала Кнохенхауэра, чтобы затем выехать на испытательный аэродром люфтваффе Рехлин на озере Мюртцзее в Мекленбурге. В последние июньские дни Удет и Ешоннек проинформировали меня в Берлине о том, как будет проходить посещение фюрером Рехлина. 5 июля около 10 часов мы прибыли на аэродром, где его ожидали Геринг, Мильх, Удет и Ешоннек с большим штабом офицеров и технических специалистов. Кроме личных и военных адъютантов, присутствовали только Кейтель и Борман. Идея демонстрации новых самолетов, оружия и авиационной техники исходила от Мильха, обеспокоенного тем, как бы из‑за нехватки сырья не пострадало выполнение программы выпуска самолетов и производства авиационного оборудования. 6 то время как Мильх всегда старался показать Гитлеру истинное положение дел в самолетостроительной промышленности, Геринг стремился создать у фюрера впечатление, что отданное им приказание об увеличении люфтваффе в любом случае будет выполнено. Поэтому он принял предложение Удета обратить внимание Гитлера на совсем другие вещи.

Удет был в Рехлине, так сказать, принимающим гостей «хозяином дома». Соответственно, он разработал в своих службах, а также согласовал с Герингом и программу показа. Сам Геринг понимал в авиационной технике мало, а потому его было легко ослепить всяческими эффектами, произведя желательное впечатление. Своим подчиненным он дал понять, что Гитлер имеет о самолетах представление слабое, но проявляет большой интерес к технике, а особенно к действию оружия. Вот почему демонстрацию Геринг и Удет поручили экспериментальной службе. Их побочной целю было отвлечь Гитлера от вопросов оснащения летных соединений на данный момент.

Интересная и многосторонняя демонстрация произвела на всех присутствовавших значительное впечатление. Правда, Мильх старался объяснить Гитлеру, что показанные самолеты, оружие и оборудование еще находятся в процессе испытаний. Но никто не сказал фюреру, что по прохождении всесторонних испытаний все это сможет поступить в войска не ранее чем через два‑три года. Стоило Гитлеру проявить повышенный интерес к тому или иному объекту или дать понять, что данную конструкцию он считает особенно важной, как Геринг тут же заверял, что немедленно позаботится о внедрении этого в войска.

Наиболее впечатляющим, несомненно, был полет «Хе‑176» – первого в мире реактивного самолета. Хотя этот экспериментальный самолет и продержался в воздухе всего несколько минут, он достиг своей проектной скорости почти 1000 км в час, что явилось для того времени феноменальным достижением. Истребители «Ме‑109» и «Хе‑100» казались рядом с ним устаревшими машинами, хотя речь при этом шла о вполне современных конструкциях. Казалось, «Хе‑100» по своим летным качествам превосходит «Ме‑109», но Геринг и Удет заранее решили, что следует продолжать выпуск только «Ме‑109». С одной стороны, этот самолет выпускался уже более длительное время, а с другой – завод Хейнкеля подлежал специализации на бомбардировщиках.

Тогдашний стандартный самолет «Хе‑111» был продемонстрирован при‑сильной перегрузке: снабженный двумя дополнительными вспомогательными стартовыми ракетами, он поднялся в воздух без всякого труда. Учитывая недостаточную пригодность «Хе‑111», это означало компромисс. Для использования в качестве стандартного бомбардировщика эту машину приходилось перегружать или же, для увеличения радиуса полета, оборудовать дополнительными баками с горючим, или для усиления атакующего эффекта снабжать большим количеством бомб.

Наряду с навигационными приборами и радиоаппаратурой особое внимание Гитлера привлекли к себе образцы бортового оружия истребителей. Двухмоторный истребитель «Ме‑110» был вооружен вновь сконструированной 30‑миллиметровой бортовой пушкой. Это особенно понравилось фюреру. Он указал на необходимость повышения скорострельности бортового оружия при увеличении его калибров, прежде всего для истребителей.

Геринг, Мильх и Удет рассчитывали, в свете предыдущих высказываний Гитлера, на то, что военный конфликт произойдет никак не ранее 1943 г. С этим сроком и согласовывалась данная демонстрация авиационной техники. Тем не менее на обратном пути в Берлин я воспользовался случаем еще раз обратить внимание фюрера на то, что все увиденное им, – это «музыка будущего». Он сказал, что понял это и еще раз подробно переговорит обо всем с Герингом. Когда я предложил привлечь к разговору о вооружении люфтваффе специалистов, лучше всего Мильха, фюрер охотно согласился. Но этот столь необходимый разговор ввиду политических событий не состоялся. Гитлер так и остался при внушенных ему в Рехлине совершенно ложных взглядах, а потом люфтваффе получала от него совершенно не заслуженные ею упреки. Узким местом люфтваффе было и осталось снабжение сырьем, но об этом не говорилось. Непростительно, что Геринг и его сотрудники не сделали из данной беседы никаких выводов. Первые победоносные кампании 1939 и 1940 гг. помешали разглядеть действительность. Только двумя годами позже, после первого кризиса в походе на Россию, эту роковую ошибку наконец распознали.

Затем – насыщенные работой дни. Я сообщил Ешоннеку и его штабу, а кроме того ОКВ (Управление обороны страны) – офицеру генерального штаба моему другу майору Шпеку фон Штернбургу – о своем разговоре с Гитлером насчет уровня вооружения люфтваффе. Ешоннек хотя и приветствовал мою интерпелляцию у фюрера, но находился под влиянием Геринга, который считал возможным лишь нападение на Польшу, но никак не войну с Англией. Штернбург видел ход политического развития иначе. Мне казалось, он испытывает влияние своего начальника полковника Варлимонта. Тот был интеллигентным офицером генерального штаба, хотя и не очень влиятельным, и принадлежал к тем, кто не высказывал своего мнения, благодаря чему производил впечатление человека скрытного. Штернбург же, напротив, в выражениях не стеснялся. Он придерживался взгляда, что Англия и Франция в случае германского нападения сразу придут на помощь Польше, и, соответственно, с озабоченностью глядел в будущее. Я к его точке зрения присоединиться не смог, хотя высказанные им аргументы и подействовали на меня.