Продолжение истории о мудреце Барзахе и царевиче Салах‑эд‑Дине 8 page

– Я охотно бы спас тебя, о женщина, – опасливо произнес старец. – Но я не имею права вмешиваться в замыслы звезд, а решение принадлежит им!

– Ну так посмотри, что мне обещают звезды! У тебя столько книг, о шейх, что там наверняка найдется что‑то и обо мне, – предложила Джейран. Возможно, ей вовсе не было написано на роду стать матерью горных гулей!

Старец задумался.

– Мне нужна та книга, которую ты стащила, – сказал он наконец.

– У тебя и без нее их целая гора, – возразила Джейран, действительно не видя между ними всеми никакой разницы. – И если окажется, что звезды не желают моей гибели в этой крепости, – ты поможешь мне бежать отсюда, о шейх?

– Когда ты родилась? В каком это было году? – строго спросил старец.

– Я не знаю, о шейх, – растерялась Джейран.

– Сколько тебе полных лет, о женщина?

– Девятнадцать, а скоро будет двадцать, – по крайней мере, это Джейран знала точно, потому что об этом ей часто напоминали банщицы в хаммаме.

– В каком месяце ты родилась?

– В последний день месяца мисра.

– Днем или ночью?

– Ночью, – Джейран вздохнула, – когда эта проклятая Шайтан‑звезда стояла высоко и вспыхнула. Женщины говорили, что это было через два ночных часа после полуночи.

– Шайтан‑звезда? Это что еще такое? – спросил звездозаконник. – Почему я ее не знаю?

– Как ты можешь не знать Шайтан‑звезды?! – изумилась Джейран. – Она изменяет свое свечение, и две ночи подряд бывает тусклая, а на третью вдруг становится яркой, и иногда это случается незадолго до полуночи, а иногда – перед рассветом! Сейчас ее не видно на небе, а то я показала бы тебе ее.

– Ты мне рассказываешь о звезде аль‑Гуль, о женщина! – сообразил старец. – Это как раз она быстро меняет свечение!

– В наших краях ее считают глазом самого шайтана, – решив не спорить, ибо звездозаконнику виднее, добавила Джейран.

– Во всех моих книгах она зовется аль‑Гуль и только аль‑Гуль! – не унимался тот. – Очевидно, древние люди, давшие ей имя, боялись ее, как гулей, и наделили ее коварством гулей. Ты точно знаешь, что аль‑Гуль вспыхнула?

– Еще бы мне этого не знать, о шейх! – воскликнула девушка. – Сколько раз мне кричали вслед – вот та, кому при рождении подал знак шайтан!

– Это хорошо, – к огромному ее удивлению, одобрил поведение Шайтан‑звезды старец. – Я смогу составить для тебя очень точный гороскоп. Это даже любопытно, о женщина… Я давно уже не имел дела с этими зиджами и с этими таблицами… Ты даже обрадовала меня, о женщина… Воистину, редко приходится составлять гороскоп взрослому человеку с такой точностью… и с такой возможностью все проверить…

Он снял со стопки плотной бумаги верхний лист.

– Видишь, о женщина, я напишу твой гороскоп на лучшей каирской бумаге! Это крайне занимательно… А не знаешь ли ты, где было стояние луны?

– А разве луна стоит, о шейх? – усомнилась Джейран.

– У нее двадцать восемь стояний, и она переходит из одного в другое. Может быть, при тебе называли ее стояние, о женщина? Постарайся вспомнить! Аш‑Шаратан, аль‑Бутейн, ад‑Сурейя?

И он перечислил все двадцать восемь названий, которые, как оказалось, были знакомы Джейран, потому что жители пустыни знают звезды и созвездия поименно. И ей всегда очень хотелось знать, почему одни звезды, расположенные поблизости, называются Счастье пожирающего, а две другие, почти такие же и расположенные рядом, уже зовутся Счастьем счастий.

– Воистину, поделом правоверные называют женщин – ущербные разумом… – проворчал старец, не добившись толка. – А теперь помолчи, о женщина.

И стал бормотать, проводя по бумаге круги, линии и выстраивая углы.

Вдруг он поднял голову и распрямил спину настолько, что Джейран испугалась, ибо спина, десятилетиями бывшая дугообразной, от таких стремительных движений может и переломиться.

– Ради всего, во что ты веруешь и чему поклоняешься, – ты замужем? – хрипло спросил он.

– Нет, о шейх!

– Ты сняла камень с моей души! И не смей выходить замуж, слышишь, о женщина? Не смей, пока я тебе этого не позволю!

– Хорошо, о шейх, я не выйду замуж, – с безмерным удивлением согласилась Джейран. – Но горный гуль хочет, чтобы я жила с ним и родила ему ребенка! Как мне избавиться от этого бедствия?

– Да не бросит солнце на него благословения! – воскликнул звездозаконник. – Ты должна что‑то предпринять, о женщина.

– А как мне что‑то предпринять? Я просила тебя о помощи, но ты отказался помочь, – напомнила Джейран.

Тут помещение наполнилось пронзительным воем, который, к счастью, был непродолжителен, иначе Джейран лишилась бы слуха. Этот звук был ей слишком хорошо знаком – с него‑то и начались все бедствия последнего времени. Он исходил из бронзового сундука – точнее, из расширяющейся трубы, торчащей над сундуком.

Звездопоклонник сразу же забыл о Джейран и кинулся смотреть на деревянную дощечку со знаками, закрепленную на боку сундука, в прорези которой торчала загнутая стрелка.

– Настал нужный час! – сам себе с радостью сообщил старец. – Где же пропадает этот проклятый Хайсагур? Второго такого часа придется ждать еще двадцать лет! Куда же подевался этот сын греха?

Обернувшись к двери, он увидел Джейран и, очевидно, не сразу вспомнил, кто она и каковы ее обстоятельства.

– Беги, о женщина, приведи сюда Хайсагура! – велел он.

Джейран растерялась – она впервые слышала это имя, да и одна мысль о том, что придется спускаться по бесконечной лестнице прямиком к горному гулю, непременно желающему получить от нее ребенка, была нестерпима и невероятна.

– Долго ли мне ждать, о несчастная? – старец топнул ногой.

И тут за дверью послышался шорох. Кто‑то совершенно бесшумно поднялся по лестнице и коснулся занавески.

В страхе, что это может быть горный гуль, Джейран заметалась – сперва она вжалась в оконную нишу, едва не выполнив свое обещание и не сбросив вниз книгу, потом перебежала через комнату и попыталась забраться за ковер с изображением еще одного странного зверя, с львиной головой, вставшей дыбом гривой и телом, выложенным звездами в форме некого созвездия, но между ковром и каменной, плохо отесанной стеной совершенно не было пустого пространства. Тогда Джейран снова перебежала комнату и, присев на корточки, укрылась за столиком, на котором горой лежали книги, доходя до пояса их владельцу.

Неторопливо появился некто, кого она сперва приняла было за горного гуля, и лишь потом, пока длилась беседа, она поняла, что это вовсе не ее мохнатый жених.

Вошедший также был широк в плечах и сутул, и на его крупной голове среди длинных, сходящихся острым углом на спине, волос виднелись два таких же нароста, возвышавшихся на два пальца. Но лицо его было несколько иным – более открытым, почти лишенным волос, и густые сходящиеся брови не так нависали над глазами, и тело тоже, насколько могла разглядеть Джейран в щель между книгами, было менее покрыто волнистой шерстью. Кроме того, он был одет в некое подобие халата, длинного, но с оборванными по локоть рукавами, едва сходящееся на широкой груди, хотя и бос, а ступни ставил носками вовнутрь, переваливаясь при этом на ходу, подобно вставшему на задние лапы медведю.

Словом, пришельца скорее можно было назвать человеком, чем горным гулем.

– Привет, простор и уют тебе, о Хайсагур! – ворчливо произнес дряхлый звездозаконник. – Что это ты задерживаешься, когда самое время приступать к наблюдениям?

И он принялся сердито перечислять звезды и созвездия, которые вошли в ту самую пору, чтобы свершилось нечто, чего Джейран, сидя за кучей книг, при всем желании не могла уразуметь.

– И вот эти десять солнечных шагов! – вещал старец, тыча сухим перстом в страницу, где изображена была полосатая сфера со всякими темными для понимания закорючками. – И я сверился по трем зиджам, и таблицы каждого говорят разное! Пойдем, о Хайсагур, и посмотрим, что же это такое на самом деле!

– А брал ли ты китайский зидж? – осведомился Хайсагур. – Ты ведь не брал его, о Сабит, потому что считаешь его устаревшим. А я всегда говорил, что в нем много полезного, особенно когда речь идет о событиях, бывающих так же часто, как совпадение летнего солнцестояния с новолунием!

– Клянусь солнцем, обладателем сияний, клянусь мраком ночи и светом дня, и бегущими звездами, я не стану смотреть в него! – отвечал названный Сабитом. – Ты бы еще призвал меня поставить здесь греческий шар, на котором все земли и моря перепутаны местами!

– Если бы тебе, о Сабит, довелось впервые делать такой шар, ты бы тоже перепутал все семь климатов, – заметил Хайсагур. – Пусть в этом зидже даны сведения всего о восьми сотнях звезд, но в нем удивительно точные цифры, которые потом были не раз проверены с помощью звездных часов. А китайцы изготовили их хоть и немного, но куда более затейливо, чем это твое сооружение, пригодное лишь затем, чтобы вовремя будить спящих.

– Если бы ты знал, каких трудов стоило затащить мои часы в эту башню… – начал было звездозаконник, но тут Хайсагур расхохотался, ударяя себя руками по бедрам.

– А на чьей же спине совершили они это восхождение, если не на моей? – громогласно вопросил он. – Ты не сдвинул бы их с места и на палец! И я потерял счет ведрам с водой, которые втащил для тебя по этой проклятой лестнице!

– Это были всего четыре ведра, – проворчал звездопоклонник, не уточняя, однако, веса самих часов.

Все еще посмеиваясь, Хайсагур склонился над столиком и взял в руки исчерканный лист.

– Клянусь своей утробой, это гороскоп! – воскликнул он. – Ты же перестал развлекаться гороскопами, о Сабит ибн Хатем!

– С чего ты взял, что я развлекаюсь гороскопами, о сын греха? – буркнул звездозаконник. – Я сегодня разбирал старые записи, наверно, он вывалился оттуда…

Но сообразительный Хайсагур сунул нос и в раскрытые звездные таблицы.

– О Сабит, ты составил этот гороскоп не далее, как сегодня… Погоди, погоди, не рви его у меня из рук!.. И ты составил его для женщины! О Сабит, ты прячешь в этой башне женщину! Хороша ли она собой?!. Строен ли ее стан? Тяжелы ли ее бедра?

Звездозаконник замер, пытаясь припомнить обстоятельства составления гороскопа.

– Да, ты прав, сюда приходила женщина… – пробормотал он. – Она хотела, чтобы я спас ее от гулей…

– И это никак невозможно было сделать без составления гороскопа? – с веселым изумлением осведомился Хайсагур.

– Я не могу нарушать веления звезд, о несчастный, – объяснил Сабит ибн Хатем. – Если звезды велели ей стать женой горного гуля и матерью горных гулей, то я тут ни при чем и вмешиваться не должен.

– О Сабит, ты отдал ее гулям? – спросил Хайсагур.

– Да нет же, о сын греха… я не знаю, куда она подевалась…

– Когда‑нибудь все мы умрем, ты – раньше, а я – позже, – задумчиво сообщил Хайсагур. – И кто‑нибудь, раз уж ты не веришь в Аллаха, предъявит тебе список твоих грехов. И придет эта женщина, погибшая из‑за твоей бестолковости, и станет свидетельствовать против тебя, а не за тебя, о ишак и сын ишака! Разве ты не знаешь, что из сотни обычных женщин только две или три могут родить ребенка от гуля, а прочие погибают на первом же месяце беременности или от родов?

– Это забота гулей, о Хайсагур, – сказал звездозаконник, забирая у него из рук гороскоп. – Они хотят продолжить свой род, и я, по правде сказать, не вижу в этом дурного. Они хранят столько знаний, доставшихся им неизвестно откуда, что я был бы огорчен, если бы эти знания погибли вместе с племенем гулей. Да ведь и ты – наполовину гуль. Довольно посмотреть на твою голову…

– Потому‑то я и не знаю своей матери, – отвечал Хайсагур.

Тут Сабит ибн Хатем уставился в гороскоп так, будто линии на бумаге зашевелились, сложились в мерзкую рожу и эта рожа показала ему, звездозаконнику, длинный язык.

– О Хайсагур! – вскричал Сабит. – Где эта женщина? Она только что была здесь! Куда ты девал ее? Мы должны немедленно отыскать ее!

– Чтобы отдать гулям? – насторожился Хайсагур.

– Зачем она гулям? Ей предназначено совсем иное! Гулям не будет от нее прока. О Хайсагур, если ты спрятал ее от меня, то выведи ее, ей не будет вреда!

– Надо бы позвать к тебе хорошего врача, о Сабит, – озадаченно сказал тот. – У тебя что‑то сделалось с памятью. Когда спущусь вниз и попаду в Багдад или хотя бы в Антакию, непременно узнаю у греческих врачей, как называется болезнь, свойство которой – лишать старцев памяти.

– И ей ни в коем случае нельзя выходить замуж! – ни с того ни с сего выкрикнул звездозаконник.

– Неужели ты вычитал это в ее гороскопе? – удивился Хайсагур и, отставив лист на расстояние вытянутой руки, стал изучать его уже не впопыхах, а очень внимательно, поглядывая при этом на Сабита ибн Хатема.

Тот же, бормоча, приступил к поискам, и они свидетельствовали о том, что престарелый звездозаконник давно не встречался с женщинами и начисто позабыл все их достоинства и повадки. Так, он заглянул за водяные часы, где не поместилась бы и кошка, поднял глаза к неразличимому в полумраке потолку, словно имел дело с обезьяной, и обследовал, ворча, много таких мест, где спрятаться могла бы разве что мышь.

– А ведь у этой женщины – поразительная судьба! – воскликнул вдруг Хайсагур. – Знаешь ли ты, что она – дочь…

– Молчи, о несчастный! – взвыл Сабит ибн Хатем. – Чтоб тебя не носила земля и не осеняло небо! Она где‑то поблизости, эта дочь греха, и ей вовсе ни к чему…

– Не вопи, о ишак и сын ишака, и послушай – если я, подобно тебе, не лишился памяти, то и трех месяцев не прошло, как я видел в Эдессе человека, который может оказаться ее отцом!

– Что еще за Эдесса? Где ты нахватался подобных слов? – осведомился сердитый звездозаконник.

– Арабы называют этот город Ар‑Руха, а франки – Эдесса. Поскольку я беседовал главным образом с франками – и оказалось, кстати, что среди них нет человека, который превзошел бы нас в науках, хотя они переводят тех же греческих мудрецов, что и мы, ну да не в этом дело, – так вот, я и привык называть все местности на их франкский лад. Послушай, а не проще ли позвать эту женщину? Если только, разумеется, она тебе не приснилась. Тогда мы можем звать ее, пока не вернутся сборщики мимозы из племени Бану Анза…

– Она была здесь, я все вспомнил! Кто‑то из гулей поймал ее и привел в крепость, а они прибежала ко мне, умоляя, чтобы я спас ее от них. Но почему же я вдруг составил ее гороскоп?

Звездозаконник почесал под талейсаном в затылке.

– Погоди‑ка, старый развратник, а не связано ли все это с той давней историей, когда зашел спор о предназначении и аш‑Шамардаль стравил тебя с кем‑то… Как его звали, того малоумного, возомнившего себя мудрецом?

– Ну да, это и есть та женщина! – отвечал Сабит ибн Хатем. – И вот ей исполнилось полных девятнадцать лет, и скоро будет двадцать, и в тот день власть Барзаха над ней кончится, и начнется моя власть!

Джейран в великом испуге внимала всем этим невразумительным тайнам. Очевидно, звездозаконник от созерцания небес рехнулся окончательно – какая у него, во имя Аллаха, может быть власть над ее судьбой? А тот, мгновенно позабыв про свои поиски, вещал с таким вдохновением, что рука Хайсагура, сжимавшая гороскоп, невольно повисла, и он слушал старца, как малое дитя, приоткрыв рот.

– Веление звезд осуществится, и эта женщина станет женой царского сына, и посрамит этим козни Барзаха, и я восторжествую, и перстень Сулеймана ибн Дауда будет моим достоянием! И я не должен буду выпрашивать у горных гулей позволения жить в их крепости ради своих научных занятий! Я построю высоко в горах дворец для наблюдения звезд, и все китайцы на коленях будут умолять меня, чтобы я позволил им работать в моей библиотеке и с моим секстантом! У меня будет секстант не в сорок шагов, а в восемьдесят или даже в сто! Представляешь, какой точности в вычислениях путей звезд я достигну?

– Постой, постой, вернись из своего дворца в эту башню! – пытался вразумить его Хайсагур. – Ведь если ты сейчас не найдешь эту женщину, то ее найдут гули, и тогда она погибла!

– И я составлю список неподвижных и подвижных звезд, перед которым померкнут китайские списки! – продолжал вопить звездозаконник. – И я составлю свой календарь – точнее, чем все индийские календари!

Тогда Хайсагур, видя, что от старца толку не добьешься, взял его за обе руки, притянул к себе и уставился ему в глаза. Звездозаконник, прервав речь на полуслове, замолчал.

Джейран осторожно выглянула из своего укрытия и увидела, как Сабит ибн Хатем молча пятится к разостланным в углу коврам, наугад садится на подушки, наливает себе из кувшина в фарфоровую чашку нечто темное и, не говоря ни слова, пьет.

Хайсагур в это время стоял, как окаменевший, прислонившись к стене, и глаза его были закрыты.

Звездозаконник, выпив одну чашку, налил себе другую, а потом и третью. Тут только Хайсагур зашевелился и открыл глаза.

– А вкусное ты раздобыл вино, о сын греха! – воскликнул он. – Я бы, пожалуй, сказал, что это – хорасанское, из дорогих сортов. И прав был тот, кто сообщил, что оно дробит камни в почках и укрепляет кишки.

– Откуда тебе известно про мои камни в почках? – вскинулся Сабит ибн Хатем, с немалым удивлением глядя на чашку в своей руке.

– Еще бы мне это не было известно, о несчастный… – покачивая крупной лобастой головой, произнес Хайсагур. – Мне теперь известно все про твои хворобы. А также я знаю, где спряталась та женщина. Ты видел это своими глазами, и зрелище запечатлелось в твоей памяти, но свойства твоей старой головы таковы, что она стала подобна сундуку скряги. Ведь он кидает в свой сундук все, что удастся подобрать, независимо от ценности, и ничего оттуда не вынимает, чтобы пустить в рост, и никогда туда не заглядывает… Выходи, о женщина! Выходи из‑за столика. А лицо можешь не закрывать. Два таких вечных старца, как Сабит ибн Хатем и я, уже не соблазнятся женскими лицами.

Джейран, покраснев до ушей, поднялась и вышла.

Лицо Хайсагура не внушало ей ни малейшего доверия, особенно два нароста, торчащие из волос справа и слева. Воистину, прав был тот, кто первым назвал гулей людьми с расщепленными головами.

Но девушке не приходилось выбирать собеседников. И если в этой башне с ней способно говорить по‑человечески лишь отродье гулей, то придется вступить в беседу с ним…

– Как тебя зовут? – спросил Хайсагур.

– Джейран, о шейх, – со всей возможной почтительностью отвечала девушка, хотя собеседник был так же похож на шейха, как она сама.

– Не бойся, мы не отдадим тебя горным гулям, о красавица, – продолжал Хайсагур. – Только пообещай этому старцу, что ты не выйдешь замуж без его согласия, ибо это дело значительнее, чем тебе кажется.

Девушка взглянула на него с недоверием. Раньше красавицей ее называли только для злой шутки. Но гуль, как видно, шутить не собирался, и слово это в его устах, скорее всего, означало не красоту собеседницы, а просто благодушное к ней отношение.

Во всяком случае, уже за это Джейран была ему благодарна.

– Я не могу… – сказала она. – Один человек обещал на мне жениться и взять меня в свой харим.

– Но ведь решение принадлежит тебе, о красавица, – ласково напомнил Хайсагур. – И этот человек, я полагаю, не горный гуль и не возьмет тебя насильно.

– Он дал слово, и он из тех, кто … – Джейран вздохнула. – Лучше бы мне умереть, чем не дать ему исполнить слово! – вдруг выпалила она.

– О ущербные разумом! – воскликнул звездозаконник, воздев руки. – Покончим скорее с этим делом, о Хайсагур, ибо звезды ждать не станут, и эта ночь – единственная в своем роде для наблюдений, и…

– А как ты собираешься поступить с женщиной? – прервал его Хайсагур.

– Как я собираюсь поступить с женщиной?..

– Ну, должен же ты спасти ее от горных гулей, и отправить в безопасное место, и позаботиться, чтобы она в ближайшее время не вышла замуж!

– Спасти от гулей, отправить в безопасное место и не выдавать замуж… – озадаченно повторил старец. – О Хайсагур, а как же я все это сделаю?!

– Иди к своим зиджам и к своим наблюдениям, – сжалившись над растерянностью мудреца, велел Хайсагур. – А я поговорю с женщиной, и уж до чего‑нибудь мы с ней договоримся.

Он улыбнулся, и улыбка эта была, на непривычный взгляд, жутковатая, потому что приоткрылись такие же, как у Хаусаля, желтоватые клыки, и всякий, кому улыбнулось бы из мрака такое лицо, твердо уверился бы в том, что обладатель лица и улыбки непременно его сожрет. Но Джейран уже немного свыклась с гулем.

– Расскажи мне о себе, о Джейран, – попросил Хайсагур. – Садись на этот ковер, подложи себе под бока эти подушки и растолкуй, за кого и почему ты собралась замуж. Может быть, твое сердце привязалось к этому человеку? Может быть, он лишил тебя девственности? Видишь ли, о Джейран, при твоем рождении случились странные вещи, и от того, послушаешь ли ты сейчас меня и этого старца, зависит все твое будущее благополучие. Ты поняла меня?

– Да, о шейх, – произнесла Джейран. И, побуждаемая движением руки Хайсагура, опустилась на ковры, подальше от звездозаконника.

Сам Хайсагур сел рядом, но на приличном расстоянии.

– Итак – где ты родилась, о красавица, где росла, и как получилось, что ты до девятнадцати лет не замужем?

– Я жила у бедуинов, о шейх. Мать сразу после рождения отказалась от меня. Она говорила, будто меня подменили, – призналась Джейран. – Потом меня подарили одному человеку, он увез меня в город и открыл там хаммам, а меня выучил, и я стала банщицей.

– Клянусь бегущими звездами! Она стала банщицей! – воскликнул потрясенный Сабит ибн Хатем.

– Итак, проходили годы, а ты жила при хаммаме. Очевидно, его хозяин приблизил тебя к себе, и это он обещал тебе жениться и взять тебя в свой харим?

– Нет, о шейх, – печально возразила Джейран. – У него не было желания приблизить меня к себе…

– Так кто же тот человек? – домогался Хайсагур. – Ведь не истопник же при хаммаме?

– Истопник при хаммаме! Провонявший верблюжьим навозом! – возгласил вдруг звездозаконник в каком‑то священном ужасе. Очевидно, темное вино, укрепляющее кишки, с головой производило противоположное действие.

– Нет, о шейх. Это был предводитель айаров.

– Как это судьба свела тебя с предводителем айаров? – удивился Хайсагур. – И с каких пор у айаров есть харимы? Тут какое‑то вранье, о красавица.

– Я не знаю, он сам так сказал, – Джейран и сама давно поняла, что айар ей попался какой‑то удивительный.

– И как же звали этого владеющего харимом предводителя?

– Его звали аль‑Кассар! – с непонятной гордостью произнесла Джейран.

Звездопоклонник всплеснул руками.

– Аль‑Кассар уже сто лет как помер! – вскричал он. – Что ты говоришь, о несчастная?!

– Погоди, не вопи, о Сабит, – отмахнулся от него увлеченный беседой Хайсагур. – И о том, что его имя аль‑Кассар, ты также узнала от него самого?

– Его все айары так называли, – Джейран, опять же из непонятной гордости, не стала рассказывать, какие он сам себе придумал прозвища.

– И не было ли у него какой‑то приметы, не носил ли он на себе чего‑то необычного?

– Разумеется, о шейх, на нем была золотая маска.

– На все лицо?

– На все лицо.

– Да он же помер, о бесноватые, он помер, этот аль‑Кассар в золотой маске, он сто лет как помер! А маска, разумеется, бесследно пропала! – твердил между тем звездозаконник. – С кем ты встретилась, о женщина? Он не мог на тебе жениться, потому что он помер!

– Он жив, о шейх, – убежденно сказала Джейран Хайсагуру. – Я точно знаю это, он водит отряд айаров, которые скрываются в здешних горах, и я была с ним в пещере…

Хайсагур крепко задумался.

– О распутница, о развратница, с кем же это ты была в пещере? – забормотал в отчаянии звездозаконник. – В здешних горах нет айаров! Нет, клянусь небом, обладателем путей звездных, я непременно должен помешать тебе распутничать… Распутства‑то мы тогда и не предусмотрели!

Джейран отодвинулась от старца подальше.

– Ты задала нам трудную загадку, о красавица, – сказал наконец Хайсагур. – Видишь ли, этот мудрец живет в крепости гулей лишь потому, что нуждается в их знаниях. Гули, о Джейран, пришли с востока, и они уже сами не помнят, из Индии или из Китая. Когда‑то это было большое и славное племя, управляемое мудрецами, хранившими тайные знания, и всюду были известны люди с расщепленными головами… Но случилось великое сражение, когда круглоголовые победили гулей и вынудили их покинуть родные места. Никакие знания не помогли гулям, и за годы странствий они утратили многое из этих знаний, а потом оказалось, что у них слишком мало женщин, и они стали брать жен там, где поселились, но что‑то мешало этим женам рожать, и они умирали. Так что люди решили, будто гули просто пожирают тех женщин, и оклеветали их, хотя были случаи, когда женщины рожали от горных гулей, я сам рожден от такой женщины. Вот почему гули не должны заподозрить, что Сабит ибн Хатем вывел тебя из крепости. Ты им очень нужна, понимаешь, о красавица? И если ты исчезнешь, а подозрение падет на него, ему отомстят. В лучшем случае его прогонят из крепости. А ему очень удобно здесь наблюдать звезды, к тому же, я ему помогаю. У гулей, видишь ли, зрение очень острое.

– Что же мне делать, о шейх? – спросила Джейран. – Сама я отсюда не выберусь. Я боюсь! Там, в подземелье, полно костяков, и это наверняка кости тех людей, которых съели гули!

– Гули не едят людей! – возразил Хайсагур, несколько смутившись. – Разве что в крайнем случае… Такое бывало… Редко, разумеется… А что за кости? Как они лежали?

– Так, как лежали бы люди, – вспомнив и содрогнувшись, объяснила девушка.

– Ну вот, ты теперь и сама видишь – никто этих людей не ел! – обрадовался Хайсагур. – Иначе кости лежали бы беспорядочной кучей…

Он замолчал, возведя глаза к потолку.

– Ну конечно же, о женщина! Я понял, что ты такое отыскала! Эти люди погибли тысячу лет назад, когда гули еще не пришли сюда. О Сабит, ты слышишь меня? Она отыскала кости тех несчастных, которые перебили друг друга!

– Ирод Антипа, великий Ирод, – вдруг вполне трезво сказал звездозаконник. – Это кто‑то из царей по имени Ирод построил крепость и дворец. Потом крепость осаждали, потому что в ней засели мятежники против Рума. И эти безумцы решили перебить друг друга, лишь бы не сдаться в плен. Они убили своих детей и женщин, а потом и друг друга. И уничтожили все свое имущество, кроме запасов продовольствия, чтобы вошедшие в крепость видели, что не голод их ко всему этому принудил. Вот почему крепость стала проклятым местом. А потом пришли вы и поселились тут. Оставь меня, о несчастный, я сплю.

– Да, и мрачная история этой крепости не прибавила гулям доброй славы, – Хайсагур вдруг заглянул в лицо Джейран и понял, что мудрые слова о царе Ироде Антипе, который правил чуть ли не тысячу лет назад, не убедили ее, и она сильно подозревает, что кости в подземелье были обглоданы гулями. – О Джейран, знаешь ли ты, когда это было? Это было во времена пророка Исы, сына Мариам! Того самого пророка, который на свадьбе превратил воду в вино и оживил глиняных птиц, – об этом‑то чуде тебе в детстве рассказывали?

– Я знаю, что франки пришли освобождать его могилу, о шейх, – обиженная таким неуважением к себе, сказала Джейран. У дверей хаммама, когда уличный рассказчик удалялся, чтобы промочить себе глотку, можно было услышать и не такие новости.

– Теперь ты понимаешь, что костяки появились в подземелье задолго до того, как здесь поселились гули?

Джейран не стала возражать вслух, но по ее лицу Хайсагур понял, что еще раз в то подземелье ее не заманить и сокровищами Сулеймана ибн Дауда.

– Так, значит, ты боишься идти через подземелья, где лежат костяки, которые старше города Багдада… – задумчиво произнес он. – О Джейран, если бы это было самое страшное в твоей жизни испытание! Как это было бы хорошо для тебя…

Непонятным образом слова о страшных испытаниях всколыхнули в Джейран воспоминание об аль‑Кассаре и его обещании, которое непременно должно было быть сдержано.

– Ради Аллаха, объясни мне, о шейх, что это вы говорили о моем замужестве? – попросила она.

– Ты не должна выходить замуж за хозяина хаммама! – внезапно проснувшись, вставил свое мудрое слово звездозаконник. – Я помешаю тебе выйти замуж за хозяина хаммама! И за мертвеца тоже!

– Не обращай на него внимания, о женщина, события давних времен и последних дней смешались у него в голове, – шепнул Хайсагур. – К тому же я напоил его крепким вином, чтобы он дал мне отдых от своих воплей и не тащил меня, словно верблюда за повод, наблюдать звезды и созвездия. Сам он ничего не видит, и переспрашивает меня по десять раз, и постоянно забывает записать самое важное, а если записывает – то не туда, а если совершается чудо и он записывает то, что я увидел, туда, куда он собирался, то теряет эту бумагу. Но прежде всего тебе нужно выбраться отсюда. Скажи, крепкие ли у тебя руки?

– Я считалась хорошей банщицей и целый день растирала и разминала толстых женщин, так что руки у меня не могут быть слабыми, о шейх, – с достоинством отвечала девушка.

– Это радует. А крепкое ли у тебя сердце? Можешь ли ты выдержать испытание диковинным и непонятным, не повредившись в рассудке?

– Я уже выдержала два таких испытания, пока не попала в крепость. И первое – когда меня одурманили банджем, и я заснула на стоянке у костра, а проснулась в райском саду. А второе – когда я открыла кувшин…