Безумный часовщик

Меж древних гор жил сказочный старик,

Безумием объятый необычным.

Он был богач, поэт – и часовщик.

Он был богат во многом и в различном,

Владел землей, морями, сонмом гор,

Ветрами, даже небом безграничным.

Он был поэт, и сочетал в узор

Незримые безгласные созданья,

В чьих обликах был красноречьем – взор.

Шли годы вне разлада, вне страданья,

Он был бы лишь поэтом навсегда,

Но возымел безумное мечтанье,

Слова он разделил на нет и да,

Он бросил чувства в область раздвоенья,

И дня и ночи встала череда.

А чтоб вернее было их значенье,

Чтобы означить след их полосы,

Их двойственность, их смену, и теченье,–

Поэт безумный выдумал часы,

Их дикий строй снабдил он голосами:

Одни из них пленительной красы,–

Поют, звенят; другие воют псами;

Смеются, говорят, кричат, скорбя.

Так весь свой дом увесил он часами.

И вечность звуком времени дробя,

Часы идут путем круговращенья,

Не уставая повторять себя,

Но сам создав их голос как внушенье,

Безумный часовщик с теченьем лет

Стал чувствовать к их речи отвращенье.

В его дворце молчанья больше нет,

Часы кричат, хохочут, шепчут смутно,

И на мечту, звеня, кладут запрет.

Их стрелки, уходя ежеминутно,

Меняют свет на тень, и день на ночь,

И все клянут, и все клянут попутно.

Не в силах отвращенья превозмочь,

Безумный часовщик, в припадке гнева,

Решил прогнать созвучья эти прочь,–

Лишить часы их дикого напева:

И вот, раскрыв их внутренний состав,

Он вертит цепь направо и налево.

Но строй ли изменился в них и сплав,

Иль с ними приключилось чарованье,

Они явили самый дерзкий нрав,–

И подняли такое завыванье,

И начали так яростно звенеть,

Что часовщик забыл негодованье,–

И слыша проклинающую медь,

Как трупами испуганный анатом.

От ужаса лишь мог закаменеть.

А между тем часы, гудя набатом,

Все громче хаос воплей громоздят,

И каждый звук – неустранимый атом.

Им вторят горы, море, пленный ад,

И ветры, напоенные проклятьем,

В пространствах снов кружат, кружат, кружат.

Рожденные чудовищным зачатьем,

Меж древних гор метутся нет и да,

Враждебные, слились одним объятьем,–

И больше нс умолкнут никогда.