Глава 5. Блейк стоял во внутреннем дворике и смотрел, как удаляются красные стоп‑сигналы быстро движущейся по улице машины

Блейк стоял во внутреннем дворике и смотрел, как удаляются красные стоп‑сигналы быстро движущейся по улице машины. Дождь прекратился, и в просветах между стремительно летящими тучами виднелись немногочисленные звезды. Дома на улице стояли черные, горели только лампочки во дворах, в его собственном доме была освещена прихожая – знак того, что дом поджидает хозяина. На западе громоздились горы – черное пятно на фоне неба.

Дул холодный северо‑западный ветер; Блейк плотно запахнул на груди коричневый шерстяной халат, закутался в него до самых ушей, съежился и, пройдя через дворик, поднялся по короткой лестнице с тремя ступеньками к двери. Та открылась, и он шагнул внутрь.

– Добрый вечер, сэр, – сказал Дом и добавил укоризненно: – Похоже, вы припозднились.

– Со мной что‑то случилось, – ответил Блейк. – Не знаешь, что бы это могло быть?

– Вы покинули внутренний дворик, – сказал Дом, негодуя потому, что от него требовали сведений, которые он не мог дать. – Вам, разумеется, известно, что наша опека не распространяется за его пределы.

– Да, – промямлил Блейк, – это мне известно.

– Вы должны были сообщить нам о том, что уходите, – строго сказал Дом. – Вы могли бы условиться о связи с нами. Мы бы снабдили вас соответствующей одеждой. А так что получается? Я вижу, вы вернулись в одежде, отличной от той, которая была на вас, когда вы уходили.

– Я взял ее взаймы у друга, – ответил Блейк.

– Пока вас не было, на ваше имя поступило сообщение, – сказал Дом. – Оно в почтографе.

Почтограф стоял сбоку от входа. Блейк шагнул к нему и вытащил торчавший из передней стенки листок бумаги. Записка, выведенная аккуратным, четким почерком, была краткой и официозной. В ней говорилось: «Если мистер Эндрю Блейк сочтет удобным для себя связаться с мистером Райаном Уилсоном из городка Уиллоу‑Гроув, он сможет узнать нечто чрезвычайно полезное».

Блейк осторожно держал бумажку в пальцах. Невероятно, думал он. Это пахнет мелодрамой.

– Уиллоу‑Гроув? – переспросил он.

– Мы посмотрим, где это, – ответил Дом.

– Будьте добры! – проговорил Блейк.

– Ванна сейчас будет готова, – сказал Дом. – Если, конечно, вы хотите.

– И еду недолго сварить! – крикнула Кухня. – Что желает хозяин?

– Да, поесть‑то я, наверное, не прочь, – ответил Блейк. – Как насчет яичницы с ветчиной и пары ломтиков поджаренного хлеба?

– Мне одинаково легко сделать все, что угодно, – сказала Кухня. – Гренки с сыром? Омар?

– Яичницу с ветчиной, – заявил Блейк.

– Как быть с обстановкой? – спросил Дом. – Мы неприлично долго не меняли ее.

– Нет, – устало ответил Блейк, – оставь все как есть. Не трогай обстановку. Она не имеет большого значения.

– Еще как имеет, – резко произнес Дом. – Существует такая штука, как…

– Оставь ее в покое, – повторил Блейк.

– Как вам угодно, хозяин, – сказал Дом.

– Сначала поесть, потом – в ванну, – проговорил Блейк. – И спать. У меня был трудный день.

– А что с запиской?

– Пока не думай о ней. Утром все решим.

– Городок Уиллоу‑Гроув находится к северо‑западу отсюда, – сказал Дом. – Пятьдесят семь миль. Мы посмотрели по карте.

Блейк пересек гостиную, вошел в столовую и уселся за стол.

– Вам надо прийти и забрать еду, – завопила Кухня. – Я не могу ее вам принести!

– Знаю, – ответил Блейк. – Скажешь, как только все будет готово.

– Но вы уже сидите за столом!

– Человек имеет право сидеть там, где пожелает! – вспылил Дом.

– Да, сэр, – откликнулась Кухня.

Дом снова умолк, а усталый до изнеможения Блейк пересел в кресло. Он заметил, что в комнате мультобои. Хотя, если вдуматься, это даже и не обои, на что Дом указал Блейку еще в день его приезда сюда.

Появилось такое множество разных новинок, что Блейк часто чувствовал себя обескураженным.

Обои изображали лес и луга, по которым бежал ручеек. К ручью опасливо подскочил кролик. Остановившись возле пучка клевера, он сел и принялся ощипывать цветы. Уши его покачивались из стороны в сторону. Кролик стал чесаться, склонив голову набок и мягко поглаживая себя длинной задней лапой. Ручеек искрился в солнечном свете, сбегал с маленьких порогов. По поверхности воды неслись крапинки пены и опавшие листья. Пролетела и села на дерево птица. Задрав головку, она запела, но звука не было. Лишь по дрожащему зобу можно было определить, что птичка поет.

– Включить звук? – спросила Столовая.

– Нет, спасибо. Что‑то не хочется. Я бы просто посидел и отдохнул. Может быть, как‑нибудь в другой раз.

Посидеть, отдохнуть, подумать, разобраться. Попытаться понять, что с ним случилось, как это могло случиться и, конечно же, почему. Определить, кто он или что он такое, кем был раньше и кем мог стать теперь. Все это какой‑то кошмарный сон наяву, подумал он.

Однако вполне возможно, что утром ему снова будет хорошо. Или покажется, что все снова хорошо. Будет сиять солнце, и мир зальется ярким светом. Он пойдет гулять, поболтает кое с кем из соседей по улице, и все будет в порядке. Может быть, надо попросту забыть обо всем этом, вымести вон из сознания? Может быть, такое больше никогда не повторится, а если не повторится, то зачем тревожиться?

Он неловко заерзал в кресле.

– Который час? – спросил он. – Долго ли меня не было?

– Почти два, – ответил Дом. – А ушли вы в восемь или в самом начале девятого.

Шесть часов, подумал Блейк.

А он помнит не больше двух из них. Что же случилось в остальные четыре и почему он не может вспомнить то время, которое провел в космосе? То, что предшествовало его полету в космос? Почему жизнь его должна начаться с того мига, когда он открыл глаза на больничной койке в Вашингтоне? Были же другие времена, другие годы. Было у него когда‑то и имя, была и биография. Что же случилось, что же стерло все это?

Кролик кончил жевать клевер и ускакал. Птица сидела на ветке, но больше не пела. Вниз по стволу дерева бежала белка; в паре футов от земли она остановилась, молниеносно развернулась и вновь помчалась вверх. Добравшись до сучка, она немного пробежала по нему, замерла и заколебалась, возбужденно подергивая хвостом.

Как будто у окна сидишь, подумал Блейк, глядя на лесной пейзаж. Изображение не плоское, есть у него и глубина, и перспектива, а краски пейзажа не нарисованы, они такие, словно смотришь на настоящую природу.

Дом до сих пор обескураживал и смущал Блейка, иногда стеснял. В его фоновой памяти не было ничего такого, что могло бы подготовить его к подобным вещам. Хотя он вспоминал, что в те туманные времена, которые предшествовали полному забытью, кто‑то (имени он не помнил) раскрыл загадку гравитации, а применение солнечной энергии стало обычным делом.

Однако Дом не только питался от собственной солнечной электростанции и летал при помощи антигравитационного приспособления. Он был чем‑то большим, нежели просто домом. Это был робот, робот с введенной в него программой вышколенного слуги, а иногда в нем, казалось, просыпался материнский инстинкт. Он заботился о людях, которых приютил. Мысль об их благополучии прочно засела в его машинном мозгу. Дом болтал с людьми, обслуживал их, одергивал, хвалил, ворчал на них и баловал их. Он играл сразу три роли – жилища, слуги и приятеля. Со временем, подумалось Блейку, человек начнет относиться к своему дому, как к верному любящему другу.

Дом делал для вас все. Кормил, обстирывал, укладывал слать, а дай ему волю, он бы вам и нос вытирал. Он смотрел за вами, предугадывал любое желание, а порой создавал вам неудобства своим неуемным усердием. Он выдумывал всякую всячину, которая, по его мнению, могла бы вам понравиться, – вроде этих мультобоев (тьфу, да не обои это вовсе!) с кроликом и поющей птичкой.

Однако к этому надо привыкнуть, сказал себе Блейк. Может быть, человеку, всю жизнь прожившему в таком доме, привыкать и не нужно. А вот если ты вернулся со звезд – бог знает, откуда и из каких времен, – и тебя швырнули сюда, тогда надо привыкать.

– Яичница с ветчиной готова! – громко объявила Кухня. – Идите и забирайте!

Date: 2015-07-11; view: 305; Нарушение авторских прав