Глава 5. Чек открыл глаза примерно в то же время, когда полковник Мещеряков в разговоре с Илларионом Забродовым обозвал его (Чека

Чек открыл глаза примерно в то же время, когда полковник Мещеряков в разговоре с Илларионом Забродовым обозвал его (Чека, разумеется, а не Забродова) мелким сукиным сыном. Конечно, разбудил Чека вовсе не этот нелестный отзыв, а сильный запах табачного дыма.

Чувствуя себя невыспавшимся и разбитым, Чек открыл глаза и обвел комнату мутным взглядом. Сквозь щель между портьерами в помещение проникал солнечный луч Судя по тому, под каким углом он упирался в замусоренный паркет, полдень давно миновал. Забытый “пентюх” урчал на столе, по темному экрану монитора плыли звезды заставки. Разбудивший Чека табачный дым плоскими завитками клубился в солнечном луче, под потолком с громким жужжанием моталась одинокая муха, а в любимом вращающемся кресле Чека сидел одетый в строгий деловой костюм манекен с лицом, словно вырубленным из куска твердой древесины при помощи грубого каменного топора.

– Проснулся? – спросил манекен, и Чеку захотелось суеверно поплевать через левое плечо, отгоняя нечистого. Это был, конечно же, никакой не манекен, а начальник Чека Валентин Валерьянович Канаш собственной персоной, прикинувшийся, по своему обыкновению, неодушевленным предметом. Способность шефа моментально сливаться с любым интерьером до полной незаметности всегда приводила Чека в немой восторг, но сейчас ему почудилось что-то зловещее в том, как неожиданно и необъяснимо Канаш возник в его квартире. – Где это тебя носило всю ночь? – продолжал Валентин Валерьянович.

– С чего вы взяли, что меня где-то носило? – насторожился Чек. Ему подумалось, что странный визит шефа вызван его ночными приключениями. От этой мысли Чеку стало не по себе, и он торопливо сел на постели, только теперь заметив, что спал одетым.

– А ты что, всегда спишь в одежде? – задал встречный вопрос Канаш. – Да и время, между прочим… Четырнадцать тридцать две, если тебя это интересует.

– Как вы попали в дом? – не слишком приветливо поинтересовался Чек. – Не помню, чтобы я открывал вам дверь.

– А ты ее и не закрывал, – парировал Канаш. – Я звонил, звонил, а потом повернул ручку наудачу, а дверь и открылась. Неосторожно, Чек. У тебя тут одного электронного барахла тысяч на восемь-десять…

– На пятнадцать, – зевнув, поправил его Чек. – Только я точно помню, как запирал замок.

– Во сне, дорогой, – уточнил Канаш. – Я уверен, что это было во сне. И потом, какое это имеет значение? Твой замок все равно можно открыть пальцем. В окнах, понимаешь ли, стеклопакеты, а в дверях вместо замка какая-то чепуха. Так и до беды недалеко.

– Я понял, – не сдержавшись, съязвил Чек. – Контору временно прикрыли, охранять вам стало некого, и вы решили позаботиться о моей безопасности…

– Не угадал, – спокойно ответил Канаш. – Я пришел к тебе по делу. Есть работа, Чек. Кстати, как продвигается наше дело с “Кентавром”?

– Так себе продвигается, – осторожно ответил Чек. – Видите, какая история.

Он кивнул на разбросанный по полу электронный хлам. Канаш поддел носком ботинка отлетевшую в сторону материнскую плату и небрежно отшвырнул ее в угол.

– Вижу, – сказал он. – Так ты за этим приходил вчера на работу?

– Ну конечно, – не моргнув глазом, соврал Чек. – Вся работа застопорилась… Видите, пришлось тратить свои кровные на этот хлам.

Он сердито кивнул в сторону “пентюха”. Канаш бросил на компьютер равнодушный взгляд и снова повернулся к Чеку.

– Ясно, – сказал он. – А позвонить ты не мог? Ребята из техотдела привезли бы все, что нужно. А я-то, грешным делом, подумал, что ты для нас что-нибудь нарыл…

– Да нет, – с хрустом потягиваясь, сказал Чек. – Просто я долго не мог до них дозвониться, и все равно нужно было ехать в магазин, в доме жратвы не осталось ни крошки… В общем, дай, думаю, заеду… А что, не надо было? Мне показалось, что я ушел тихо, без осложнений…

– Да нет, все в порядке, – медленно ответил Канаш. Он наклонился, подобрал с пола и принялся вертеть перед глазами плоскую квадратную коробочку с маленьким вентилятором и витым красно-белым шнуром, на конце которого болтался разъем. – Это что такое?

– Процессор, – ответил Чек. – Дохлый. Мусор, в общем. Вы что-то говорили о каком-то деле…

– Да, конечно, – спохватился Канаш. – Время – деньги, как говорится.

Он вдруг встал с кресла, осмотрелся с видом человека, который пытается что-то припомнить, затем удовлетворенно кивнул, шагнул к столу, пошарил под крышкой, рывком вытащил оттуда что-то, чего Чек не смог разглядеть, и спрятал в карман.

– Мило, – не сдержавшись, заметил Чек.

– Специфика профессии, – без тени смущения ответил Валентин Валерьянович. – А не нравится, ступай ночным сторожем в детский сад. Так ты готов слушать?

– Да, – ответил Чек после недолгой паузы. То обстоятельство, что его квартира, как оказалось, стояла на круглосуточном прослушивании, было, конечно, неприятно, но вовсе не явилось для него таким уж сюрпризом.

– Хорошо, – сказал Канаш. – Ты знаешь, на кого конкретно работает наша контора?

– Нет, – соврал Чек.

– Молодец, – похвалил Канаш, закуривая новую сигарету. – Так всем и говори. Но сейчас нас никто не слышит, а разговор предстоит серьезный. Итак?..

– Разумеется, знаю, – ответил Чек – Что же я, по-вашему, слепой и глухой? Концерн “Эра” и лично Юрий Валерьевич Рогозин… И вообще, это, по-моему, ни для кого не секрет.

– Рогозина в лицо знаешь?

– Видел пару раз фотографию в интернетовских сайтах, – честно признался Чек.

– Узнать его сможешь?

– Конечно.

– Чудесно. Кстати, ездит он на “бьюике” золотистого цвета. Сегодня в шестнадцать тридцать у него назначена встреча, на которой тебе нужно будет незаметно поприсутствовать. Как ты верно заметил, наши люди сейчас в большинстве своем.., как бы это выразиться…

– Парализованы, – подсказал Чек.

– Что ж, можно сказать и так. Встреча предстоит серьезная и небезопасная. Об угрозе жизни речь, скорее всего, не идет, но на этот случай я буду поблизости, так что вооружаться кухонным ножом не надо. Ты должен будешь записать все, что сможешь – и изображение, и звук, – и передать этот материал мне. Но в первую очередь ты должен незаметно проследить за человеком, с которым встретится Рогозин, узнать, где он живет, и сообщить об этом опять же мне. Учти, он опасен, так что на глаза ему не попадайся. В контакт ни с кем не вступай, закончишь – и сразу домой. Я зайду попозже – часиков, скажем, в двенадцать, – и все заберу, Такой расклад тебя устраивает?

– Расклад как расклад, – пожав плечами, ответил Чек. – А вопрос можно?

– Валяй.

– Какие у меня шансы получить пулю в живот? Канаш усмехнулся и раздавил окурок о захламленную крышку стола.

– Если будешь действовать аккуратно – один из миллиона, – ответил он. – Или даже из двух миллионов. Согласись, это даже меньше, чем у случайного зеваки, проходящего мимо пятачка, на котором две шайки отморозков устроили разборку. Главное, не занимайся самодеятельностью… Так ты говоришь, по “Кентавру” у тебя ничего?

– Ничего, – твердо ответил Чек, глядя ему в глаза. Это стоило ему больших усилий, но он не отвел взгляд до тех пор, пока Канаш не кивнул с самым успокоенным видом.

Покинув квартиру Чека, Валентин Валерьянович Канаш отправился в небольшое кафе “Роксана”, расположенное неподалеку от Крымского Вала. По меркам здешних завсегдатаев, к числу которых Канаш не относился, время было раннее, и посетителей в кафе можно было пересчитать по пальцам. Возвышение, на котором по вечерам играли музыканты, сейчас пустовало, а рассчитанный на интимное ночное освещение интерьер тесноватого зальчика в беспощадном свете дня выглядел странно и грязновато. Было слышно, как на кухне гремят посудой и ведут какую-то беседу на повышенных тонах. Тем не менее, запах здесь стоял вкусный, сытный, мясной, и Канаш сглотнул набежавшую слюну – за дневными хлопотами он опять забыл пообедать.

Подскочивший официант проводил его к столику у окна, принял заказ и скрылся за бренчащей занавеской из разноцветных стеклянных бус, которая скрывала проход в служебные помещения кафе и, в частности, на кухню. Канаш проводил официанта задумчивым взглядом и выложил на стол сигареты, зажигалку и трубку мобильного телефона.

Заказанную им рюмку коньяку принесли через минуту, и почти сразу же вслед за ней на столе появился салат. Канаш потушил сигарету, с удовольствием пригубил коньяк и принялся за салат, даже не пытаясь скрывать, что голоден. К тому времени, как он расправился с закуской, принесли основной заказ – фирменное мясо с грибами, запеченное в керамическом горшочке. Канаш проанализировал свои ощущения и потребовал еще одну рюмочку коньяку.

Допивая кофе, он заметил, как в зал вошел и уселся в углу невзрачный, неряшливо одетый человечек с длинными сальными волосами и растрепанной козлиной бороденкой. На нем была светлая замшевая курточка, почерневшая на локтях и у карманов, и пузырившиеся на коленях просторные джинсы, вываренные по моде начала девяностых. На тонкой переносице сидели очки в металлической оправе с захватанными линзами, придававшие этому странному типу неуловимое сходство с рассеянным профессором из какого-нибудь старого комикса. В общем и целом вид у него был самый безобидный, но Канаш отлично знал, что за этим засаленным фасадом скрывается по-настоящему страшный человек. Сам по себе он был неспособен обидеть муху, но его связи, как нити гигантской паутины, простирались далеко в темноту – насколько далеко, Канаш не знал и знать не хотел. Из этой темноты, повинуясь отданному едва слышным голосом приказу, время от времени выныривали безликие чудовища, обремененные грузом огнестрельного оружия и тротила, – выныривали, делали свое дело и бесшумно растворялись в темноте, оставляя после себя изрешеченные пулями трупы и пылающие остовы домов и автомобилей. Насколько было известно Канашу, ни одна из “заказух”, осуществленных через посредничество этого человека, никогда не была раскрыта. Это был гениальный диспетчер, не принадлежавший ни к одной из многочисленных работавших на территории Москвы группировок и ухитрявшийся плодотворно сотрудничать с каждой из них.

Канаш щелкнул пальцами, подзывая пробегавшего мимо официанта, и потребовал еще два коньяка. Получив заказ, он прихватил обе рюмки и переместился за столик очкарика. Тот никак не отреагировал на появление за своим столиком соседа и, казалось, даже не заметил пододвинутой к нему рюмки.

– Здравствуй, Аполлоша, – поздоровался Канаш. Он понятия не имел, имя это или кличка, но так этого человека называли все, кого он знал. – Есть разговор.

– Серьезный? – по-прежнему глядя в сторону, спросил Аполлоша. Губы его при этом, казалось, не шевелились вообще, а если и шевелились, то лишь самую малость.

– Да как тебе сказать, – ответил Канаш. – Я еще и сам толком не знаю.

– Значит, предварительный, – констатировал его собеседник таким тоном, словно сообщал, что у Канаша нехорошо пахнет изо рта.

– Предварительный – не значит несерьезный, – сказал Канаш. – Когда я буду знать, нужны мне твои услуги или нет, у меня может не оказаться времени на то, чтобы тебя разыскать.

– Ясно, – сказал Аполлоша и впервые с начала разговора посмотрел на Канаша. – А, это ты, Валек…

Канаш поморщился, но ничего не ответил. Он не переваривал вольностей со своим именем, но Аполлоша мог ему пригодиться еще до наступления ночи, и он безропотно проглотил “Валька”.

– Так что у тебя за клиент? – снова принимаясь глядеть в сторону, как бы между делом поинтересовался Аполлоша. – Кто-нибудь из деловых?

– Сам не знаю, Аполлоша, – честно ответил Канаш. – Клиент не мой, а тот, кто мне его подсеял, что-то темнит.

– А подсеял его тебе, конечно, твой бугор, – уверенно сказал Аполлоша. – Нехороший он человек, Валек, поимей это в виду. Скользкий. Хотя это, конечно, не моего ума дело.

– Да чего там – не твоего ума, – вздохнул Канаш. – Уж что есть, того не отнимешь. Но я ведь с ним не трахаюсь, а только работаю, так что плевать я хотел, какой он там на ощупь – скользкий или, к примеру, шершавый. Про что ты говоришь, я понимаю, и подляну себе кинуть не дам. А что касается клиента, то сегодня ближе к вечеру я буду точно знать, что он за птица и как нам с ним поступить. Я только хочу знать, могу ли я на тебя рассчитывать.

– Если бабки есть, то, конечно, можешь, – ответил Аполлоша. – А за своим бугром следи в оба. Не нравится он мне. Такому кореша продать – все равно что плюнуть.

Канаш распрощался с ним и вышел из кафе. Солнце, которое светило почти весь день, опять занавесилось тучами, и на асфальте стали появляться первые темные крапинки. Припаркованный у бровки тротуара “чероки” был сплошь усеян мелкими дождевыми каплями, издали похожими на пупырышки, которыми покрывается озябшая кожа. Канаш сел за руль и закурил сигарету. Слова Аполлоши, сказанные о Рогозине, не выходили у Валентина Валерьяновича из головы. Никакой Америки Аполлоша ему не открыл, все это Канаш прекрасно знал и без него, и инструкции, данные им около часа назад Чеку, далеко выходили за рамки, установленные самим Рогозиным. Если бы Рогозин узнал, что Канаш намерен записать его разговор с незнакомцем, который звонил ему утром, он…

"А вот интересно, – вдруг задумался Канаш, – что бы он стал делать, узнав, что я собираю на него досье? Он ведь столько лет таскает каштаны из огня моими руками, что наверняка давно позабыл, как делаются такие дела. Уволить меня он побоится. Убить – кишка тонка. Он даже посадить меня не может, не сев вместе со мной. Разве что наймет какого-нибудь одиночку из любителей. Сейчас их до черта развелось, этих вольных стрелков. И, кстати, стреляют многие из них очень недурно. Так что надо быть поаккуратнее. Главное, чтобы этот лунатик Чек не засветился, когда будет записывать встречу. Тогда уже к вечеру у меня будет весьма интересный материальчик, с помощью которого я возьму Рогозина за кадык по-настоящему”.

Он не испытывал по отношению к Рогозину никаких чувств – ни плохих, ни хороших, твердо зная одно: компромат – это деньги, а у Рогозина денег сколько угодно.

В отличие от Чека, который сам не понимал, зачем затеял аферу с продажей информации Аверкину, Канаш отлично знал цену деньгам и имел то, что забытый нынешней молодежью певец Виктор Цой именовал “хорошим жизненным планом”. В подробности этого плана он не посвящал никого, но было замечено, что Валентин Валерьянович Канаш старательно избегает обзаводиться семьей и недвижимостью, в повседневной жизни довольствуясь самым необходимым. Это было неспроста: Канаш не собирался задерживаться в России. Много лет назад он поставил себе цель: накопить два миллиона долларов и уехать с ними в Австралию, чтобы зажить на океанском побережье простой и в то же время удивительно красивой жизнью не знающего ни в чем нужды отшельника. Он купит себе катер и, когда станет скучно, станет выходить в открытое море и охотиться там на акул. Канаш не сомневался, что сумеет справиться с любой акулой: его психология мало отличалась от акульей, хотя и была намного сложнее.

На мгновение эта картина предстала перед его мысленным взором: пронзительно-синее небо, ультрамариновый океан, ослепительная белизна прибоя, коралловый песок, зелень пальм и бурые от водорослей верхушки рифов в сотне метров от берега…

Он тряхнул головой, отгоняя видение, запустил двигатель джипа и погнал “чероки” к месту, где Рогозин должен был встретиться с призраком прошлого.

* * *

Илларион остановил “лендровер” перед добротными воротами, набранными из помещенных в стальную раму дубовых досок, и негромко присвистнул, выражая свое восхищение.

– Погоди, – сказал ему Мещеряков, – то ли еще будет. Ты, главное, свистелку не потеряй, когда ворота откроются.

– Постараюсь, – с подозрительной кротостью откликнулся Илларион.

Мещеряков покосился на приятеля. Илларион сидел, положив ладони на руль, и барабанил пальцами по ободу. Глаза его были внимательно сощурены, губы вытянуты дудочкой, словно он собирался снова засвистеть. Мелкий дождь тихо шелестел в верхушках сосен, обещая в скором времени опять превратиться в полновесный ливень. По лобовому стеклу “лендровера” лениво ползли тяжелые капли, оставляя за собой извилистые дорожки. Андрей заметил прилипший в нижнем углу лобовика березовый листок. Листок был лимонно-желтый, и полковнику ГРУ Мещерякову стало грустно: снова приближалась осень, а это означало, что еще один быстротечный год подошел к концу. Он подумал о том, что в последнее время годы мелькают с сумасшедшей скоростью, как будто сама природа ни с того ни с сего решила поскорее избавиться от полковника Мещерякова и с этой целью пустила время вскачь.

– Посигналь еще, – сказал он Забродову. Илларион послушно надавил на кнопку сигнала. Клаксон “лендровера” гнусаво взвыл, и ему ответила собака с соседней, невидимой отсюда дачи.

Потом до них донесся лязг отодвигаемого засова, и створки ворот бесшумно разошлись, открывая заросший мягкой зеленой травой двор и прямую, как стрела, бетонированную подъездную дорожку, которая вела через обширный участок к обманчиво приземистому двухэтажному особняку, сложенному из кирпича вперемежку с дикими валунами и крытому темно-зеленой, под цвет сосновых крон, черепицей. Архитектура особняка была простой, очень функциональной и в то же время радовала глаз.

– Красиво жить не запретишь, – с непонятной интонацией сказал Илларион и, воткнув первую передачу, загнал машину во двор.

Сразу за воротами он остановился, чтобы подождать хозяина, который замешкался, возясь с засовом. Наконец задняя дверца “лендровера” распахнулась, и в салон просунулось знакомое лицо.

– Ущипните меня, – сказало лицо, моргая глазами. Забродов живо обернулся и быстрее, чем кто-нибудь успел среагировать, просунул назад руку и безжалостно ущипнул хозяина дачи за левое плечо. Тот зашипел, схватившись за травмированное место.

– Точно, Забродов, – сказал он. – Все на той же машине и все такой же негодяй. А я думал, что сплю и вижу сон.

– Просыпайся и залезай в машину, – скомандовал Илларион. – Или зови нас в дом.., если, конечно, не боишься.

– Чего я должен бояться? – быстро спросил Николай Аверкин, которому принадлежала эта дача.

– Судя по твоему виду, боишься ты многого, – суховато сказал Мещеряков, вмешиваясь в разговор.

– Например, как бы полковник не стибрил у тебя столовое серебро, – немедленно разрядил обстановку Илларион. – А еще, не поверишь, он повадился в последнее время на стенках разную похабщину писать. Так что за ним глаз да глаз нужен…

– Вот оно что, – сказал Аверкин, забираясь на заднее сиденье и захлопывая дверцу. – То-то я смотрю, что вас двое. Что, думаю, за притча? Приглашал одного, причем сразу сказал, что разговор будет сугубо конфиденциальный, а явились двое…

Это был прямой выпад. Мещеряков поморщился и открыл рот, но Илларион опередил его.

– Тут вот какое дело, Коля, – доверительно сказал он. – Наш Андрей посоветовался с генералом Федотовым. Тот велел передать тебе привет, а заодно пришить тебя к такой-то матери во избежание огласки. Вот Андрюха и подрядил меня по старой дружбе – чтобы, значит, и дело было сделано, и приятель чуток подзаработал.

Аверкин немного помолчал, качая головой, а потом шумно вздохнул и сказал:

– Все-таки чертовски приятно знать, что на свете есть вещи, которые не меняются.

– Особенно когда убеждаешься в этом раз в десять лет, – язвительно добавил Мещеряков. – А когда каждый день… Тут, знаешь ли, любому консерватору захочется изменений.

Аверкин невольно фыркнул.

– И все же, – сказал он, – я не совсем понимаю, зачем… То есть я рад встрече, но все-таки.., как-то…

– Ну что ты мямлишь, разведчик? – проворчал Илларион. – Что “все-таки”? Что – “как-то”? Всю твою секретную биографию я знаю наизусть, она у меня на шкуре записана тем же алфавитом, что и у тебя, а речь, насколько я понял, идет именно о ней. Так что ты мнешься, как одетый в бане?

– Видишь ли, – снова вмешался в разговор Мещеряков, – дело серьезное, а действовать по официальным каналам не представляется возможным. То есть найти и шлепнуть этого твоего шантажиста мы могли бы в любой момент…

– Найти и шлепнуть его я мог бы и без вашей помощи, – проворчал Аверкин. – Невелика хитрость – пришить какого-то мозгляка. Но он сказал, что в случае его смерти вся информация будет автоматически введена в Интернет для самого широкого ознакомления. Я-то это как-нибудь пережил бы, но по отношению к Управлению это было бы что-то вроде.., ну…

– Предательства, – закончил за него Илларион. – Ты заметил, Коля, что мы стали стесняться нормальных, всем понятных, вполне литературных русских слов, сплошь и рядом заменяя их туманными намеками, синонимами и обыкновенным матом? И не только слов, но и понятий, которые они обозначают: совесть, верность, честь – в том числе и честь мундира… Почему это, ты не знаешь?

– Потому, что это понятия из девятнадцатого века, – с горечью ответил Аверкин, – а нынче уже двадцать первый на дворе. Сейчас понятия другие: гони бабки и фильтруй базар.

– И сколько он с тебя требует? – поинтересовался Илларион.

– Сто штук, – ответил Аверкин.

– Ото, – с уважением протянул Илларион. – Круто берет.

– Уверяю вас, это только начало, – сказал Мещеряков.

– Фильтруй базар! – воскликнул Илларион голосом рэкетира с Рижского рынка образца тысяча девятьсот девяностого года. – Кстати, – добавил он нормальным тоном, – мы что, так и будем сидеть в машине? Прямо по курсу я наблюдаю очень симпатичный дом, в котором наверняка есть холодильник и парочка кресел, где нам, несомненно, будет удобнее, чем на этих драных седалищах.

– Мне всегда казалось, что седалище – это задница, – заметил Мещеряков.

– Милости прошу, – сказал Аверкин. – Только давайте закончим деловой разговор здесь.

– Ага, – догадался Забродов, – пуганая ворона куста боится? Ты еще не расковырял свое жилище на части в поисках скрытых камер и замаскированных микрофонов?

– Тебе смешно, – уныло сказал Аверкин.

– Конечно, – согласился бессердечный Забродов. – Мне смешно. О чем, собственно, разговор? Кто-то выведал что-то, чего ему знать не полагалось? Так ведь эта ситуация не нова! Более того, мы с вами всю жизнь получали деньги именно за то, что совали нос туда, куда нам его совать не полагалось. Лично я, конечно, по всем понятиям – обычный мордоворот, “зеленый берет” и вообще профессиональный убийца, мне тонкие материи неподвластны, но вы-то!.. Ты-то, господин полковник! Чего вы испугались-то? Хакера сопливого вы испугались? Кого, черт бы вас побрал, вы собрались шлепать?! Найти его, показать ему “козу”, чтобы полные штаны навалил, – вот и вся ваша секретная миссия. А то развели тут Ялтинскую конференцию, слушать противно…

– Очень все это у тебя просто получается, – сказал Мещеряков, игнорируя повышенный тон Забродова. – Чем, собственно, ты предлагаешь его напугать? Насчет своей внезапной смерти он высказался вполне определенно. Ну, ты в курсе: Интернет и так далее… Тюрьмой его пугать бесполезно, поскольку человек он бесспорно грамотный и понимает, что доказать мы ничего не сможем, особенно если хотим сохранить нарытую им информацию в тайне. Так что же прикажешь – мордобоем его стращать?

– Да хотя бы и так, – сказал Илларион. – Проще надо быть, господа разведчики. Помните, как у классика сказано? “Узок круг этих революционеров, страшно далеки они от народа…” Это про вас.

– Тьфу на тебя, – проворчал Мещеряков. – Что ты предлагаешь? Только, ради бога, конкретно, без цитат и лирических отступлений.

– А ссылки на канонические тексты разрешаются? – тоном прилежного ученика спросил Илларион.

– Я же просил: без цитат, – морщась, ответил Мещеряков. – И вообще, Илларион, не мог бы ты для разнообразия хотя бы ненадолго притвориться нормальным человеком?

– Мог бы, наверное, – сказал Забродов. – Но это так скучно! Ты бы первый отказался со мной общаться. Аверкин тяжело вздохнул.

– Пойдемте пить чай, – сказал он. – Толку от вас… Может, хотя бы денег одолжите?

Илларион возмущенно повернулся к Мещерякову всем корпусом.

– Ну что, полковник, – прокурорским тоном спросил он, – добился своего? Полюбуйся: теперь он денег просит! Может быть, мы его все-таки замочим?

– Которого? – устало спросил Мещеряков. – Его или этого.., шантажиста?

– Да обоих же! – с энтузиазмом воскликнул Забродов. – И сразу все проблемы будут решены!

Мещеряков задумчиво посмотрел на него, а потом перевел взгляд на Аверкина.

– Но-но, – сказал Аверкин не очень уверенно. – Я кричать буду.

– Черт с тобой, живи, – разрешил Илларион. – Расскажи лучше, что он тебе говорил, этот твой шантажист? И поподробнее, пожалуйста.

Аверкин как мог точно передал свой разговор с Чеком. Илларион внимательно выслушал его, ни разу не перебив, а когда Аверкин закончил и умолк, удовлетворенно кивнул и закурил сигарету.

– Ну, – сказал он, вместе со словами выпуская изо рта клубящийся сизый дым, – что я говорил? Все проще пареной репы, а вы перепугались, как приготовишки. Давайте для разнообразия рассуждать логически. Что мы имеем? Кто-то позвонил Николаю и угрожал раскрыть некоторые тайны, связанные с его героическим прошлым, причем основной упор этот неизвестный делал на то, что добытая им информация очень не понравится нынешнему Колиному начальству и зарубежным деловым партнерам этого самого начальства. Теперь давайте подумаем, как этот клоун мог выйти на Аверкина. Вряд ли это профессиональный шантажист, очень уж топорно он работает, да и жертву себе выбрал, мягко говоря, не самую подходящую. Конечно, все это, – он обвел широким жестом зеленый двор с белой беседкой, рыжими колоннами росших там и сям высоких сосен и яркими пятнами цветочных клумб, – все это, повторяю, выглядит весьма недурно, но в Москве сотни и тысячи людей, у которых больше денег и темных пятен в прошлом: бизнесмены, преуспевающие жулики, предприниматели, которые привыкли к тому, что их доят на каждом шагу… А наш шантажист выбирает почему-то не кого-нибудь из них, а Колю Аверкина, у которого, насколько я понимаю, кроме довольно крупного оклада, нет никаких сбережений. А если бы и были, то взять их у него довольно затруднительно: все-таки бывший спецназовец, офицер ГРУ, со связями, да и сам может в случае чего голыми руками башку отвинтить… Нормальный шантажист с таким клиентом не связался бы ни за какие деньги, а этот не только связался, но даже залез в банк данных ГРУ, чтобы пополнить свою информацию, отлично при этом понимая, чем для него это может закончиться. Значит, мы имеем дело либо с личной местью, либо с нелепой случайностью. Для мести все это чересчур громоздко, так что я склоняюсь к мысли, что тебя, Коля, зацепили случайно.

– То есть как это – случайно? – возмутился Аверкин. – Хороша случайность!

– Именно случайно! – воскликнул Илларион. – Если бы ты не метался взад-вперед, как курица, которой только что оттяпали голову, ты бы давно во всем разобрался. Ты посмотри, каким безумно сложным путем он к тебе подбирался! Если, к примеру, какая-то сволочь по неизвестной причине рассказала ему, кем ты был раньше, то у него не было бы никакой необходимости лезть в компьютерную сеть нашего родного Управления. А он полез. Почему? Да потому, что это для него – привычный способ добывания информации. Одни ломают руки, другие – компьютерные коды… Я еще раз хочу обратить ваше внимание на тот факт, что шантажист угрожал не столько Аверкину, сколько фирме, в которой он работает…

– Ты намекаешь, что он копал не под меня, а под “Кентавра”? – догадался Аверкин.

– Я думаю, что именно так обстоит дело, – ответил Илларион, – Весь этот, с позволения сказать, наезд – просто побочный продукт промышленного шпионажа. Даже его угроза ввести данные в Интернет выглядит не слишком убедительно. Я бы сказал, что шансы на это примерно пятьдесят на пятьдесят. Ну-ка, Коля, напряги извилины: с кем в последнее время наиболее остро конкурировала твоя контора?

Аверкин помедлил с ответом, закуривая сигарету. Мещеряков недовольно поморщился и опустил заедающее оконное стекло со своей стороны. Шелест дождя в кронах сосен сразу усилился.

– “Эра”, – сказал наконец Аверкин. – Больше просто некому. Рогозин в последнее время как с цепи сорвался. Гребет под себя все подряд, словно впереди у него десять жизней, и на все десять надо нахапать добра…

– Это та “Эра”, которую сейчас прокуратура шмонает? – уточнил Илларион.

– Прокуратура шмонает не “Эру”, а ее службу безопасности, – поправил Мещеряков. – И как раз на предмет электронного шпионажа и незаконного вторжения в частную жизнь граждан. Так что я вынужден признать, что твоя версия, Илларион, имеет право на существование. Правда, стиль работы слишком топорный… Обычно эти ребята действуют тоньше. Их уже не первый раз проверяют, и никогда ничего не находят. А тут – прямой шантаж, да еще затрагивающий интересы государственной спецслужбы. Непрофессионально как-то.

Забродов ненадолго задумался, сосредоточенно дымя сигаретой, а потом вдруг хлопнул в ладоши.

– Элементарно, Ватсон! – воскликнул он. – Стоит только сопоставить даты, и все становится на свои места! Действовал одиночка, причем действовал на свой страх и риск, в порядке самодеятельности. Обыск начался вчера, так? Смотрите, что получается: днем – обыск в службе безопасности “Эры”; ночью кто-то взламывает компьютерный банк информации ГРУ, его засекают, высылают группу захвата, но взломщик успевает смотать удочки; и, наконец, в начале седьмого утра кто-то звонит Аверкину, который работает на конкурентов “Эры”, и обещает не раскрывать его связи с ГРУ в обмен на сто тысяч баксов. Таким образом, круг замыкается на “Эре”, так что ваш шантажист у нас, можно сказать, в кармане. Остается только осторожно разузнать, кто из сотрудников службы безопасности “Эры” имел возможность провернуть все это в известный промежуток времени, потом поймать этого умника и надавать ему пинка под зад.

– Красиво, – вздохнул Мещеряков, – но бездоказательно.

– Доказывает суд, – возразил Илларион. – А наше дело маленькое: найти этого “умельца” и дать ему по рукам, да так, чтоб звон пошел.

– Прокуратуру и вообще информационную поддержку я возьму на себя, – сказал Мещеряков. – Ч-черт, не было печали! Как будто больше мне заняться нечем!

– Это все-таки веселее, чем штаны на совещаниях просиживать, – заметил Илларион. – Найди этого клоуна, Андрюха, а уж я с ним, так и быть, сам потолкую о восточной поэзии.

– А я? – обиженно спросил Аверкин. – Выходит, что я получаюсь вроде инвалида, у которого хулиганы пенсию отобрали?

– Ага, – весело сказал Илларион. – Твое дело потерпевшее: сиди дома и жди звонка этого архаровца. Если позвонит, постарайся его разговорить. Может быть, он сдуру сболтнет что-нибудь важное. Парень-то – любитель, да еще, похоже, из начинающих. Насчет своего интереса к “Кентавру” он фактически проболтался, хотя никто его за язык не тянул. Кстати, Коля, в связи со всем вышеизложенным у меня к тебе имеется вопрос…

Он надолго замолчал, барабаня пальцами по ободу рулевого колеса и глядя поверх высокого дощатого забора на густые кроны сосен.

– Какой вопрос? – осторожно поторопил его Аверкин.

– Вопрос, Коля, самый простецкий: ты нам пожрать сегодня дашь или нет?

Date: 2015-07-11; view: 301; Нарушение авторских прав