Июль 2468 г. Крепость «Слава». Орбита Марса

– Здравствуйте, Матвей! – пропел из динамика задорный женский голос. Совершенно незнакомый.

Матвей покосился на определитель входящего номера. Ошиблись?

– Здравствуйте, конечно, – сказал Матвей. – С кем имею честь?

– Это Аня… То есть Анна Петровская!

– «Ассоль»?

– Что?

– Владелица яхты «Ассоль»?

– Да, я… Здорово, что вы меня помните!

– Еще бы! Как я могу вас не помнить?! Во‑первых, я вовсе не каждый день спасаю белокурых красавиц, чудом выскользнувших из лап пиратов. А во‑вторых, благодаря вам я получил неделю отпуска!

– И где вы его провели, свой отпуск? Дайте‑ка угадаю… Съездили в Малиновку! Нет? Ну тогда на термальные источники в Зеленый Гай? Там в этом сезоне изнемогает весь наш провинциальный бомонд… Угадала?

– Нет, не угадали, – с улыбкой сказал Матвей. – Я не использовал пока свой отпуск! Просто не успел, хотя, признаться, собирался начать именно сегодня. Дело в том, что «Римский‑Корсаков» вернулся из похода только вчера вечером…

– Мне об этом известно!

– Но откуда?

– Отец сказал!

– Настораживающая осведомленность! Впрочем, я запамятовал… он же у вас губернатор! – с легкой досадой в голосе сказал Матвей. – Прошу заметить, я очень польщен тем, что вы спрашивали обо мне своего отца!

– Спрашивала, да! Между прочим, он был очень сердит! «Ради твоих прихотей, доченька, мне приходится злоупотреблять служебным положением!» – Анна небесталанно изобразила в трубку ворчание немолодого, обремененного миллионом державных забот мужчины.

Матвей не смог сдержать смешка.

– И чем же я могу быть полезен вам, смелая Анна? – с мягким нажимом спросил Матвей.

Ему неожиданно сильно нравилось болтать со смешливой богачкой. Однако… Однако такси должно было прибыть через двадцать минут. А он еще и не начинал собираться!

В трубке застенчиво засопели.

– Собственно… Я… Я хотела отблагодарить вас за все то, что вы для меня сделали! Ведь если бы не вы, меня бы уже, наверное, не было в живых!

– Ну… Скорее всего, да, – легко согласился Матвей. Врать он не любил, не умел и считал, что учиться уже поздно.

– Поэтому я хотела пригласить вас в ресторан. Или на художественную выставку!

– Я с радостью принимаю ваше приглашение. И когда же мы туда пойдем?

– В ресторан? Или на выставку?

– Куда вам будет угодно, милая Анна! Лучше всего и туда, и туда!

– Да хоть сегодня! Да‑да, даже лучше сегодня! – хотя видеопоток был заблокирован звонящим, Матвей явственно представил себе широко, во все тридцать два зуба улыбающуюся девушку.

– Сегодня? Но…

Однако гортань, язык и губы Матвея Гумилева попросту отказались вымолвить: «Но я сегодня улетаю в отпуск на родную Луну повидать родителей, да вот и такси уже заказано!»

В трубке послышалось потрескивание далеких помех.

– Что вы сказали? Плохо слышно!

Решение вспыхнуло в сознании Матвея как некрупная сверхновая.

– Сегодня? Прекрасная мысль, Анна! Сегодня!

– Значит, на выставку? Сегодня открытие новой картинной галереи в реставрированных шахтах Задольска. У меня есть приглашение на двоих!

– Значит, я буду вашим кавалером?

– Если вы не против… – Матвею показалось, Анна смутилась.

– Еще час назад я и не смел мечтать о такой чести…

Вдруг Анна, набрав в легкие воздуха, выпалила:

– Вы не подумайте, Матвей, что я так часто делаю! В смысле парней на свидание приглашаю… Просто я ждала три недели, а вдруг вы первый на связь выйдете? Но…

– Анна… Милая Анна! Я был далеко отсюда… На задании… Практически на войне!

– А теперь?

– А теперь я… – Матвей замешкался. – А теперь… я счастлив… как, черт побери, школьник!

Последнее было правдой. Притом весьма неожиданной для Матвея. «Это она. Это она! Наконец она!» – стучало его обычно безразличное мужское сердце.

До встречи с Анной оставалось два часа тридцать три минуты.

И за это небольшое время Матвею предстояло совершить массу мелких бытовых подвигов!

Во‑первых, отменить заказ на такси. А также билеты на межпланетный рейс Марс – Луна.

«Какое счастье, что я решил сделать родителям сюрприз и не анонсировал свое появление!» – радовался Матвей, который с детства полагал, что для сыновей, разочаровывающих родителей, должен быть устроен особый круг ада.

Во‑вторых, ему предстояло привести себя в образ «молодого человека, приятного во всех отношениях».

Да, на «Римском‑Корсакове» были все условия для комфортной жизни – парикмахерские, тренажерные залы, комнаты отдыха. Однако там практически не было женщин. А значит, стараться «во всех отношениях» было не для кого. Раз в три недели стрижка, раз в неделю гигиенический маникюр, тренировки по стандартному космофлотскому расписанию и никаких тебе косметологов и личных портных.

В‑третьих, нужно было взять напрокат авиетку. Причем самую лучшую авиетку из тех, что имелась в прокате орбитального городка развлечений «Глобальный».

Конечно, Матвей не рассчитывал этой самой заемной авиеткой произвести впечатление на избалованную дочь губернатора, владелицу сгинувшей яхты «Ассоль». Однако и от полного неприличия было очень желательно воздержаться!

Ах, если бы действие разворачивалось на его родной Луне! Там Матвею было бы чем покрасоваться… А на Марсе… На Марсе оставалось лишь делать вид, что все эти авиетки ровным счетом ничего не значат!

Конечно, было бы эффектно прилететь к Анне на видавшем виды боевом «Скорпионе»! Очень эффектно! Хотя и немного безвкусно: какая разница, это нувориши выставляют напоказ свои деньги или воины – свое мужество? Главное, что напоказ…

Первым делом Матвей посетил экспресс‑салон красоты «для господ, претендующих на многое» (так было написано на рекламной вывеске).

Там он проведал сауну, массажный стол, отделение инъекций, капсулу глубокого пилинга, лазерную стимуляцию, парикмахера и маникюр‑педикюрную машину (робот‑парикмахер и маникюр‑педикюрный робот обслуживали его одновременно, и все это дело происходило в капсуле пилинга). Он управился за сорок минут!

Затем обновленный и посвежевший Матвей помчался в экспресс‑ателье.

Робот‑портной снял с него мерки, робот‑швея склеил костюм‑тройку цвета топленого молока, робот‑гладильщик усадил костюм, спроектированный исинком‑конструктором на фигуру Матвея, ранее любовно смоделированную исинком‑модельером. Затем исинк‑приемщик принял работу и передал костюм автомату, обслуживающему клиентов.

Все вместе заняло восемнадцать минут десять секунд. Хотя и стоило недешево.

Итак, красавец Матвей в новом костюме с подобранной в тон к нему исинком‑стилистом рубашкой заявился в прокат авиеток.

Увы, прокат, в отличие от экспресс‑ателье и экспресс‑салона‑красоты, не был роботизирован.

И началось…

– На какой срок вы хотите взять авиетку? – дохнув в лицо Матвею ацетоном, спросил полноватый господин за пятьдесят. Лысина, пивное брюшко, астма.

– На сутки.

– А какую?

– А какие есть?

– К сожалению, в данный момент система зависла. Я не могу вам показать наш модельный ряд… Хотя на этом большом экране мои няшки выглядят весьма эффектно. Хвала Космосу, у меня есть буклет!

– Буклет? – Матвей испугался. Слово «буклет» в его сознании ассоциировалось с такими понятиями, как «патефон», «дирижабль», «арифмометр». – Бумажный буклет?

– Ну да! Правда, он позапрошлого года…

– Ничего, давайте.

Господин Пивное Брюшко кивнул и пошаркал в подсобку, из которой доносился запах растворимого кофе и пригоревшей сдобы. Вскоре он принес настоящий бумажный буклет и торжественно сдул с него пыль. Матвей принялся судорожно листать глянцевую книжицу, то и дело поглядывая на свои мультичасы.

– Вы что, собственно, ищете? – спросил господин Пивное Брюшко. – Вам подороже, подешевле, пошустрее?

– Мне подороже. Пошустрее. Пооригинальнее. И вообще… Ну чтобы про авиетку можно было сказать «плюс‑топ‑директ»!

– На свидание собираетесь? – господин Пивное Брюшко, бравируя своей проницательностью, подмигнул Матвею.

– Примерно…

– Тогда посмотрите раздел четыре.

Матвей пролистал каталог. Нашел раздел четыре. И ткнул пальцем в самую дорогую авиетку модели «Брахмапутра». Сто рублей в час.

– Правильный выбор! Индийское – значит отличное!

– Я беру. До завтрашнего утра, – Матвей вскочил, источая нетерпение.

– Увы, этой модели сейчас нет. Ее можно взять только на Марсе. В отделении на Северо‑Западной площади! Там вообще много пафосных… Там есть даже «Персефона Люкс»!

– Все это замечательно, – сказал Матвей, чувствуя, как внутри него закипает раздражение, – но мы же не на Марсе! И у меня очень мало времени!

– Тогда возьмите «Сызрань». Самоновейшая модель. Прямехонько с берегов реки Волга!

– Где она?

– Вот, поглядите!

Господин Пивное Брюшко вразвалочку отправился в свою пахучую подсобку и вернулся с очередным буклетом в руках. Из потрепанного журнальчика на Матвея глядела тупомордая махина снежно‑белого цвета.

– Годится! – не глядя даже на цену – двести рублей в час, – заявил Матвей, все больше нервничая.

– Ядре‑оные позитро‑оны! – вдруг пропел господин Пивное Брюшко, хлопая себя по лбу маленькой потной ладонью. – Ее же утром господин генерал‑лейтенант забрал! А я и забыл. Собственно, это не в мою смену было. А у напарника моего, у Чебурашки…

– И что теперь? – кулаки Матвея самопроизвольно налились мортальной тяжестью.

– Теперь вам придется выбрать что‑то другое. Например, вот это… Хотя нет, «Эмпузы» тоже сейчас нет… Она в покраске… Клиент один по пьянке ей брюхо о шпиль Генштаба оцарапал…

Лишь спустя тридцать пять минут багровый от накипевшего раздражения Матвей вышел из пункта проката и направился к стоянке авиеток, поигрывая ключами от люков.

Но и это было еще не все.

Стоило Гумилеву сделать десяток шагов в сторону стоянки, как двери проката распахнулись и на пороге объявился господин Пивное Брюшко.

– Эй! Эй, офицер! Я забыл сказать, что машина не заправлена!

– Не заправлена?

– Нет! Но я сейчас распоряжусь! А вы пока… можете выпить кофе в баре «Ренессанс»!

У Матвея было два варианта: вернуться и больно ударить господина Пивное Брюшко в это самое брюшко. Многие его коллеги из «Беллоны» так и сделали бы. Или безропотно отправиться в бар «Ренессанс», чтобы, так сказать, «не нагнетать»…

Матвей был так рад нежданному звонку Анны, что выбрал вариант два. Их знакомство еще не успело начаться, а Матвей уже был уверен: Анна влияет на него самым положительным образом!

В баре «Ренессанс» было малолюдно – разве что за столиком возле окна пировала компания во главе с лейтенантом Мокакиным. Недоброжелатели звали его Мартышкиным (по цепочке Мокакин‑Макакин‑Мартышкин). Что отчасти объяснялось его общительностью, подвижностью и волосатостью (волосы торчали из ушей, из носа и росли даже на третьих фалангах пальцев!), делавшими его похожим на одомашненного орангутанга.

Рядом с Мокакиным‑Мартышкиным сидели двое – старший лейтенант Постников и лейтенант Ушанский. Они пили кальвадос малоизвестной в других местах Солнечной системы, но отчего‑то популярной именно на Марсе марки «Долматовский».

Судя по характерной жестикуляции, все трое были, что называется, «на поддаче».

Матвей попросил у бармена кофе, дружелюбно помахал компании рукой и думал было тем и ограничиться. Однако, когда кофе материализовался перед ним на барной стойке, он понял, что если сейчас же не вольется в общество выпивающих коллег, то, неровен час, его раздражение достигнет максимума. И не дай Бог господину Пивное Брюшко заявиться в бар с вестью о том, что у выбранной им, Матвеем, авиетки подходит к концу ресурс маршевого!

«Тут‑то я и засвечу ему между глаз! Несмотря на все благое влияние губернаторской дочери Анны. А дальше будут суд, штраф, гауптвахта, отстранение от полетов. И это в лучшем случае».

– Здоров, лейтенант! – поприветствовал его Мокакин‑Мартышкин, радушно приобнимая за плечи.

– Взаимообразно, Анатолий, – кисло промолвил Матвей. – Что празднуем?

– Да вот у Постникова младший брат на работу устроился… На первую свою работу, между прочим!

«Ну и повод, – удивился про себя Матвей. – А понезначительней повода придумать не могли? Например, почему бы не выпить за окот любимой кошечки Ушанского? Она же такая породистая!»

– А что, в нашем отечестве так сложно с работой для юношества? – осторожно спросил Матвей.

– Да ты не понима‑а‑аешь! – хором протянула вся троица.

– В смысле?

– Ну, младший брат – он Борюсе как сын. Борюся‑то у нас сирота. Родители погибли в катастрофе межпланетника «Циолковский»… Помнишь, все газеты о ней писали и по визору целый месяц некрологи…

Матвей кивнул. Хотя, по правде, ничего такого вспомнить не мог.

– Так вот Борюся ему как отец. Он уроки с балбесом делал. В университет ему помогал готовиться. И вот… на третьем курсе… братан наконец‑то постоянное место работы нашел! – продолжал пояснения Мокакин. А Постников, как бы отчасти виновник торжества, лишь продолжал кротко кивать. Мол, «все так, все верно».

– И какое оно? Место?

– Да официантом. В ресторане китайской кухни «Нефритовый кролик».

«Официантом? Вот это триумф… Что называется – жизнь удалась», – саркастично подумал Матвей, однако ему хватило самообладания улыбнуться и сказать:

– Здоровски!

– А у меня первым местом работы был магазин спортивного питания «Рекорд». На станции «Алмазная», – меланхолически заметил Ушанский.

– Это которая здесь, на орбите, вертится? – уточнил Матвей.

– Ну да, она. Я же местный. Практически абориген!

– И что ты там делал, рекордист?

– По крыльцу магазина расхаживал. Изображал стакан с протеиновым коктейлем «Сила сильная».

– А зарплату тебе коктейлем платили?

– Почти угадал. Вместо зарплаты меня бесплатно в тамошний тренажерный зал пускали. И выдавали всякие товары для качков по сниженным ценам. Я тогда еще в школе учился, для меня это был предел мечтаний. Каждая гантелька – как сейчас увольнение. Ипонамама!

– Ну и как, накачался? – спросил Мокакин‑Мартышкин.

– А то… На комиссии в Академию мне медик даже сказал: «Да по вам, Ушанский, анатомию изучать можно!»

– Собственно, и сейчас можно, – заметил Матвей.

– А у меня, – разоткровенничался Мокакин‑Мартышкин, – первым местом работы, я еще в восьмиклассниках ходил, был городской морг при неотложке… Меня дядя устроил. Он главврачом там трудился… Ох и насмотрелся я там на всякое! Меня что в этой работе привлекло? Ясное дело, женщины. Было все про них интересно… Я еще тогда – по младости лет – любил все готическое. Такое мрачное, чтобы депрессняк нагоняло… Читал книжки про невест из гроба, про призраков и вампиров… Музон слушал соответственный… И компания у нас была туши свет…. Девушки красили губы черной помадой… Мы, чтобы от них не отставать, прокалывали себе соски – ну как бы страдания, как бы боль и смерть, двери восприятия раскрываются, дети ночи, вся эта шняга…

– А сейчас по тебе и не скажешь, – заметил Ушанский, критически оглядывая товарища с головы до ног. – Жизнерадостный, как афиша Новомосковского цирка!

– Так то сейчас… А тогда… В общем, задача у меня, как у помощника прозектора, была простая. Труп у входа в морг принять, на каталке его к холодильнику отвезти, на специальный погрузчик носилки с трупом водрузить – а дальше уже автоматика. Еще нужно было проверить, сделал ли робот запись в журнале учета трупячков… У нас там иногда с этим проблемы возникали… Короче, дублировали. В дневные смены обычно прозектор в своем кабинете трудился – вскрытия, там, всякие производил, экспертизы. А в ночные я там в одиночку дежурил – пиво дул и в визор втыкал… Вот как‑то вечером привезли свеженький трупячок. Я на экране увидел, что, мол, стоит каталка на пороге. Вышел, закатил трупячок внутрь. Сразу в холодильник не повез – по визору шоу шло зажигательное, про гонки по Меркурию на «Стрелах»… Короче, поставил я каталку с трупом рядом – это баба была, я сразу заметил черную прядь, которая из‑под покрывала выбивалась – а сам сижу, сосу через соломинку свой алко‑джус и гонки меркурианские смотрю… «Опасная ситуация! Машина Прохорова не вписывается в поворот и… и… не может быть! Какая трагедия! Почему медлят врачи?!» В общем, все в таком духе. И вот… во время одного из перерывов на рекламу я слышу звук будто бы храпа… Да‑да, точно, храпа! Кто‑то храпит! Внутри у меня все похолодело, когда я понял, что храпит тот самый трупячок, та самая бабца, которую полчаса назад на пороге морга оставили!

– Елкин бозон! – Ушанский как‑то очень по‑женски всплеснул руками. – Ну прямо сериал «Заживо погребенные»! Или вроде того!

– Точно. Но я все‑таки набрался храбрости и простыню‑то с покойницы сдернул!

– И что? – хором спросили Ушанский и Матвей.

– А то, что баба эта знакомая была по тусовке одной рокерской. Настей ее звали.

– А ты?

– Ну, для начала я чуть не обмочился. А потом решил Настю растолкать.

– И как?

– Растолкал, – Мокакин‑Мартышкин потупился. – Оказалось, это наши, из тусовки, решили меня приколоть… Подбросить якобы покойницу, чтобы она, когда я ее внутрь закачу, схватила меня за горло и закричала: «Я восстала из ада! И я люблю тебя!»

– А она?

– Она пьяная была. Заснула.

Матвей улыбнулся. Ушанский прыснул со смеху. И даже хрестоматийный зануда Боря Постников, не проронивший пока ни слова, и тот изобразил нечто, отдаленно напоминающее оживленное лицо.

– А потом?

– Потом мы с Настей два года встречались. Секс у нас был высоковольтный! Пока она не выскочила замуж за танцора ночного кабаре и не убежала с ним на Луну.

Компания затребовала еще кальвадосу. Матвей же, которому предстояло рулить авиеткой, был вынужден довольствоваться чашкой мате и малосвязным рассказом тугоумного молчуна Постникова о том, как он торговал норвежскими лайками с поддельными родословными в городе Петрозаводск (Земля, Солнечная система) по тысяче рублей за голову.

А когда настал черед Матвея рассказывать историю про свою первую работу (Матвею восемь лет, он на облучке газонокосилки стрижет газоны соседям по коттеджному поселку Троицкое), на пороге появился… мистер Пивное Брюшко.

Лицо его сияло светом неземного блаженства. Было видно: он немыслимо гордится собой.

– Не прошло и получаса, – грустно вздохнул Матвей.

Он уже смирился с тем, что к прекрасной Анне Петровской придется опоздать минут этак на сто двадцать.

– Что вы хотите?! Никак борткомпьютер включить не мог. Все время опознавал меня как чужого!

– А теперь? – ангельским голосом осведомился Матвей. Даже не верилось, что еще полчаса назад он хотел убить этого человека. Вот она – волшебная сила доброй компании!

– А теперь сам включился…

– Славно‑то как! Все‑таки Бог – он есть. Что бы там не клеветали атеисты!

И, попрощавшись с товарищами, Матвей опрометью бросился на стоянку, где ждала его очень подержанная авиетка, выпущенная концерном ГАЗ в две тысячи триста мохнатом году.

«Страх и ужас… Что подумает Анна?» – вздохнул Матвей, выруливая на взлетную.

Однако Анна ничего такого не подумала.

– Извините за такое несусветное опоздание, – раскаяние Матвея было искренним.

– Да ничего… Вы же предупредили.

Матвей поцеловал Аню в щеку. Аня сделала то же самое. Вообще они поздоровались как старые приятели. Будто были знакомы давным‑давно. Это удивило, но в то же время и обрадовало Матвея.

Выставка, как и сама новая галерея, очень понравилась Матвею. Хотя, если бы его попросили описать, что именно он там, в галерее, увидел, он бы, пожалуй, не знал, что ответить.

Единственное, что он запомнил со всей определенностью: некоторые залы галереи были выкрашены лазурно‑голубым, а некоторые черным. И что первая часть выставки была посвящена современной скульптуре из твердого воздуха, а вторая – скульптуре из сахара.

А вот фамилию скульптора, творчеству которого была посвящена выставка, Матвей не вспомнил бы и за крупную сумму наличности – не то Скоренко, не то Диденко… Простая малороссийская фамилия без особых примет, серо‑серая, как сумерки на море Нектара.

Не то чтобы Матвею было свойственно какое‑то вопиющее невнимание к событиям мира искусства. Напротив, он, сын некогда подававшей надежды художницы‑станковистки, а впоследствии примерной матери троих детей, был к вернисажам привычен. И даже в младших классах школы на вопрос «Кем ты хочешь быть?» отвечал: «Художником, как мама».

Всему виной была Анна Петровская. Она, живая и остроумная, словно бы каким‑то колдовством похитила все его внимание. Буквально все. До последней махонькой толики.

Они шутили и болтали без умолку. И темы не переводились.

– А что, правда эта скульптура сделана из сахара? – спросил Матвей, указывая на сладострастно изогнутый женский торс.

– Думаю, да… Вообще‑то проверить это легче легкого!

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду вот что… – с этими словами Анна вдруг наклонилась, будто рассматривая, к животу скульптуры и, выждав, когда отвернется охранник, лизнула его.

– Ну как, сладко? – спросил Матвей.

Некоторое время Анна стояла неподвижно, с лицом лунатички, словно бы анализируя свои ощущения.

– Нет, не сладко.

– Может, скульптуры из соли, а не из сахара?

– Нет‑нет, соленого вкуса тоже нет…

– А какой есть?

– Никакого!

– Может быть, это сахар у них такой… Модифицированный?.. Несладкий?

– «Сахар плюс‑плюс»! Диетический! Он есть – и в то же время его нет!.. А что, мне кажется, такой продукт можно смело пускать на рынок. Шизофреникам понравится. А это целых полтора процента платежеспособного населения!

Быстро покинув бывшие никелевые шахты Задольска, а ныне же арт‑комплекс «Террикончик», Анна и Матвей отправились в ближайший ресторан.

И снова же! Спустя всего‑то час после ужина Матвей не был в состоянии вспомнить, что же именно они ели и пили (хотя пили они совсем немного).

А все потому, что кремовое платьице, облегающее стройную фигурку Анны, было слишком облегающим.

Потому что золотистая кожа Анны была слишком сияюще‑золотистой.

Потому что каждая улыбка Анны заставляла что‑то внутри Матвея сладострастно сжиматься.

И главное, потому что с Аней – в отличие от Алики, Евгении и прочих безымянных и безликих, – Матвею наконец‑то было интересно! В общем, с каждой минутой столь маловозбудимый в любви Матвей все более отчетливо понимал: он влюбился, Амур не промазал, вот оно, чувство, о котором читал в книгах!

А потом они с Анной гуляли по ночному кипарисовому парку и ходили в кино на самый‑самый последний ночной сеанс.

Лишь под утро Матвей посадил авиетку перед увитыми плющом воротами загородного дома ее родителей.

Точеное личико Анны с разлетающимися птицами бровей и бриллиантами бездонных глаз было усталым, но довольным.

– Я вот чего понять не могу… – сказала Анна, задумчиво опуская глаза.

– А именно?

– Не могу понять, это у нас с вами дружба? Или…

– Или любовь? – закончил за нее Матвей, сам не ожидавший от себя такой смелости.

Анна кротко кивнула.

– Время покажет, – улыбнулся Матвей и сделал легкомысленное лицо. – Вот завтра погоняем на цеппелинах… Потом съездим в Малиновку… А потом…

– Сколько всего… – улыбнулась Анна, и на щеках у нее образовались прелестные ямочки.

– А пока… Пока идите спать. Не то ваши родители проклянут меня на веки вечные!

– Мои родители? Вас? Никогда! Мой отец, конечно, еще не успел отдать распоряжение о чеканке монеты с вашим профилем на аверсе и капитаном Чубовым на реверсе, но наградить вас каким‑нибудь орденом он, по‑моему, не против!

В ту ночь они не целовались. Матвей не торопил события. Потому что знал: впереди у них – вечность.

Date: 2015-07-11; view: 420; Нарушение авторских прав