Глава 32. Рост переступившего порог существа не превышал пять футов пять дюймов, а лет ему было уже под сорок

Рост переступившего порог существа не превышал пять футов пять дюймов, а лет ему было уже под сорок. Волосы, стянутые на затылке резинкой, были заплетены в косичку, а кожа сверкала бронзой явно химического происхождения. Шея как таковая отсутствовала, если не считать мышц, плавно переходящих в плечи. В первую минуту Ласситер подумал, что в его кабинете материализовался герой из скверного боевика.

– Я – Бакс, – произнесло существо, протягивая руку.

– Добро пожаловать, – сказал Ласситер, пока коротышка плющил его ладонь своей лапой.

– Не возражаете, если я осмотрюсь?

– Будьте как дома, – ответил Джо.

Телохранитель двинулся по помещению как бы с ленцой, без особого любопытства, обращая взор то в одну, то в другую сторону.

– А что там? – спросил он.

– Душ.

Открыв дверь и заглянув внутрь, Бакс пробормотал:

– Очень мило, – и продолжил осмотр.

Подойдя к окну, он долго и внимательно изучал улицу, а покончив с наблюдением, опустил жалюзи. Обернувшись, еще раз окинул взглядом помещение. Ласситера больше всего поразило полное отсутствие эмоций во взоре.

Затем телохранитель уселся в кресло рядом с камином, пощелкал суставами пальцев и сказал:

– Терри мне уже кое-что рассказал, поэтому не прерывайте своих занятий. А я просто… понаблюдаю.

Произнеся это, Бакс порылся в своем портфеле, извлек оттуда книгу «Средневековая Япония» и приступил к чтению. Вернувшись к бумагам на столе, Ласситер продолжил раскладывать их на две пачки. В одну сторону – все, что касалось деятельности Барези в области естествознания, в другую – плоды теологических изысканий. Закончил он только в половине шестого и сразу же попросил Викторию соединить его с девицей из исследовательского отдела.

– Как ты думаешь, она еще на работе?

– Уверена. Однако…

– Слушаю.

– Кто этот тип? – хихикнула Виктория.

– Ты имеешь в виду Бакса? Отвечаю. Он профессиональная нянька.

Бакс не отрывал глаз от книги.

– О… – произнесла Виктория и после непродолжительной паузы спросила: – Ты хочешь сказать – телохранитель? – Казалось, она была потрясена. – Хорошо, я поищу Диву Коллинз.

Буквально через полсекунды девица-исследователь схватила трубку.

– Мне необходим раввин, – сказал Ласситер.

– Простите, я не совсем…

Дива не знала жаргона фирмы. Термин «раввин», или «реббе», изобрела Джуди для обозначения человека, который выступает в качестве консультанта в самом начале расследования. В большинстве случаев это оказывался журналист, иногда ученый. Реббе служил проводником по незнакомой местности – территории очередного расследования. Это могли быть швейная промышленность, торговля металлами или деятельность Американской автомобильной ассоциации. На сей раз Ласситеру требовался человек, способный говорить о молекулярной биологии на обычном английском языке. Он объяснил это Диве.

– О… – сказала она. – Конечно, я найду кого-нибудь.

– Отлично. Кроме того, я надеюсь, что вы поможете мне разобраться с теологическим материалом. Здесь его очень много. Может быть, вы рассортируете его, выделив вклад Барези, и объясните мне, кто есть кто.

– Не знаю, – ответила девушка с нервным смешком. – Я же не специалист.

– Специалисты мне не нужны.

– Ну… Давайте попытаемся, если вы не возражаете. Вы хотите, чтобы я составила записку?

– Мы могли бы просто поговорить.

– Нет-нет, не надо, – явно испугалась Дива. – Мне всегда легче излагать свои мысли письменно.

Ласситер успокоил ее, заявив, что это его устраивает, и снова нагнал на нее ужас, спросив, не смогла бы она организовать досье по Каллисте Бейтс.

– Хорошо, – с сомнением в голосе ответила Дива, а затем, помолчав немного и, видимо, борясь с любопытством, спросила: – Это другое расследование?

Ласситер не знал, что ответить. Поколебавшись, он все-таки произнес:

– Нет.

– Хорошо… Я подготовлю записку к завтрашнему вечеру. Вас это устроит?

Ласситер сказал, что это будет просто замечательно. Когда он положил трубку, Бакс перевернул страницу и заметил:

– Значит, Каллиста Бейтс… Хитрющая бестия.

Час спустя Ласситер уже усаживался на довольно узкое пассажирское сиденье серого «бьюика», припаркованного у тротуара неподалеку от «Ласситер ассошиэйтс».

– С завтрашнего утра шофером будет Пико, – объявил Бакс, ловко маневрируя на обледенелых улицах, – он обожает эту крошку. Что же касается меня, то я просто боюсь давить на акселератор – слишком мощные у нее двигатели.

Вскоре они уже переезжали по Мемориал-бридж через покрытый льдом Потомак. Пока они двигались мимо Пентагона в направлении скоростной магистрали Ширли, Бакс рассказал Джо о некоторых особенностях его новой машины.

– Когда люди толкуют о пуленепробиваемых стеклах, они, как правило, не знают, о чем говорят. Это – лексан толщиной в полдюйма. – Бакс постучал пальцем по боковому стеклу. – Отличный материал. Держит все или почти все. Если кто-то уж очень захочет с вами разобраться, ему придется использовать что-нибудь противотанковое.

Внешне автомобиль выглядел вполне заурядно, однако салон оказался очень тесным. Двери захлопывались так плотно, что от перепада давления у Ласситера зазвенело в ушах. Бакс объяснил тесноту тем, что под обивкой установлено внутреннее броневое покрытие, размеры бензобака значительно превышают стандартные, и автомобиль оборудован гидравлическим устройством, способным менять высоту подвески.

– Я чувствую себя Джеймсом Бондом, – сказал Ласситер.

– Так все говорят, – усмехнулся Бакс.

Они остановились у супермаркета «7—11» и купили большую упаковку светлого «Будвайзера», потом ненадолго задержались у пункта проката видеокассет, чтобы взять пару фильмов Каллисты Бейтс. Когда они прибыли в отель «Комфорт», Ласситер остался в машине, а Бакс отправился регистрироваться. Скрючившись в наглухо закрытом «бьюике», Джо не мог избавиться от ощущения, что сидит в банковском сейфе.

Наконец появился Бакс. Бодро прошагав по обледенелой площадке, он забрался в машину и объявил:

– Мы получили два смежных номера и видак.

Заведя машину за угол к задней стене дома, телохранитель проводил Ласситера по лестнице на третий этаж.

– Мы могли бы остановиться в «Уилларде», – сказал Джо. – Я могу себе это позволить.

– Здесь будет лучше, – покачал головой Бакс. – Тот, кто захочет найти Джо Ласситера, в последнюю очередь станет бегать по пригородным мотелям.

Их временное жилище располагалось в конце коридора напротив лестничной клетки. Две довольно большие и вполне пристойно обставленные комнаты с огромными постелями соединялись дверью, из окон открывался захватывающий вид на оживленное движение по 95-й скоростной магистрали.

– Я выторговал тройную скидку, – гордо объявил Бакс. – Всего шестьдесят четыре доллара за ночь! И это включая завтрак и налоги. – Подойдя к окнам и задернув шторы, он продолжил: – Дело в том, что в заведениях, подобных этому, отлично налажена охрана. В полночь двери запираются, и, чтобы попасть внутрь, нужно звонить. Кроме того, в вестибюле постоянно дежурит вооруженный охранник. В больших отелях наподобие «Уилларда» имеются только швейцары. Как будто они могут чем-то помочь, – покачав головой, закончил телохранитель.

Ласситер растянулся на кровати и прочитал аннотацию на футляре видеокассеты.

«БЫСТРАЯ ДОРОЖКА» – Комедия – 114 минут, 1987. Каллиста Бейтс. Мэттью Мабрайд. Умник с последнего курса Гарварда намерен сорвать большой куш на бирже.

«Каллиста Бейтс чувствует ритм и время лучше, чем „Ролекс“ – четыре звезды!» – «Нью-Йорк таймс».

«Мы пооткусывали себе пальцы, давясь от хохота». – Сискель и Эберт.

Прокатная фирма «Блокбастер» заявляет: «Если вам понравилась эта лента, посмотрите фильм „Рыбка по имени Ванда“. Имеется во всех наших магазинах и пунктах проката».

Следующая картина принадлежала к жанру фантастики.

«ДУДОЧНИЦА» – Фантаст. – 117 мин. Современная версия «Гамлинского крысолова». События развертываются в г. Гамлин, штат Огайо. Каллиста Бейтс в роли Пенни – бродяжки-панкуши (номинация на премию «Оскар»), которая своей губной гармоникой спасает город от нашествия зараженных смертельным вирусом крыс. Отцы города отказались выполнить то, что ей обещали, и очень скоро горько пожалели об этом.

«Потрясающе!» – «Нью-Йорк дейли ньюс».

«Леденит кровь!» – «Премьер».

«Каллиста неотразима. Вы бы тоже отправились вслед за ней». – «Роллинг Стоун».

Ласситер хорошо помнил шум, поднявшийся вокруг «Дудочницы». Он хотел посмотреть фильм и помнил, как наблюдал за церемонией вручения «Оскаров». Он смотрел телевизор с… – кто же это был с ним тогда? Ах да, Джилиан. Ямочки на щеках, молочно-белые груди. Интересно, где она сейчас?

Зрелище вселяло тоску, но Джилиан настаивала. Пришлось уступить, и в результате Ласситер всю ночь смотрел отрывки фильмов, слушал идиотские шутки и слишком громкую музыку. Идиотизм зрелища усугублялся тем, что Джилиан с раздражающим упорством отказывалась уступить его домогательствам. Она присохла к софе и подскакивала на месте, когда появлялись ее любимцы. После объявления «Лучшей женской роли» камера, показав триумфаторшу, обратилась к Каллисте Бейтс. Джилиан возмутилась, что Каллиста не выиграла, но и она, и Ласситер, как и вся остальная публика, были просто очарованы, когда Каллиста с шаловливым видом достала губную гармонику и сыграла перед камерой мелодию из фильма. Загадочный взгляд Пенни ясно говорил всем, что она знает, как разобраться с обидчиками.

Фильма Ласситер так и не увидел, да и едва помнил тот 1986 год. Это был год, когда он зарегистрировал свою фирму и как сумасшедший подыскивал людей и помещение. Дел было выше головы, и он не успевал с ними справиться, вкалывая по шестнадцать часов в сутки. В общем, все остальное, включая Джилиан, растворилось в бешеном потоке работы.

Бакс звонил по телефону, заказывая пиццу в каком-то местном заведении, хвастающемся «самой настоящей кирпичной печью» и бесплатной доставкой.

– Позвоните снизу от портье. Я спущусь и заберу все сам. Не забудьте салат.

Затем телохранитель позвонил Пико и Чазу – остальным игрокам своей команды, которые проверяли дом Ласситера в Маклине. После нескольких фраз Бакс вдруг рассмеялся.

– Нет, – сказал он, – они этого не делают. Позвоню тебе завтра утром. – Положив трубку, коротышка повернулся к Ласситеру и спросил: – Значит, вы живете в сельской местности?

– Мало кто считает Маклин сельской местностью, – ответил Джо.

– Пико увидел оленя и чуть не уделался от страха, – со смехом пояснил Бакс. – Вы знаете, что он у меня спросил?

Ласситер отрицательно покачал головой.

– Не кусаются ли они?

Они сидели на диване, смотрели «Быструю дорожку» и поглощали пиццу. Пиво оказалось холодным, салат свежим и хрустящим, а пицца – даже лучше, чем следовало.

Фильм был смешным, но Ласситер чувствовал, что он балансирует где-то на грани искусства. Окажись режиссер чуть менее изобретательным, а актеры не столь талантливыми, картину никто бы не смог досмотреть до конца.

Ткань фильма не расползалась лишь благодаря Каллисте. У нее был особый комедийный талант, и это спасало роль, которая в другом исполнении превратилась бы в клише. Каллиста играла не тупую блондинку, а хитрющее создание, умеющее изобразить бесконечную глупость, когда это выгодно.

Бакс, похоже, знал фильм наизусть и подталкивал Ласситера локтем, когда предстояло нечто интересное.

– Сейчас они отправляются во Всемирный торговый центр. Обратите внимание на этого парня! – восклицал он и в результате пропускал всю сцену.

В середине фильма Бакс ткнул Ласситера в бок и прошептал:

– Боже мой! Только взгляните.

Каллиста в шляпке с темной прозрачной вуалью и черном костюме появляется в траурном зале среди участников скорбной церемонии. Усопший покоится в открытом гробу, окруженном множеством цветов, он и Каллиста – сообщники. Каллиста неторопливо подходит к гробу и, преклонив колени, начинает молиться. Во всяком случае, так кажется зрителю до тех пор, пока камера не наезжает ближе. Здесь все видят, что она и «труп» отчаянно переругиваются сквозь стиснутые зубы.

– Дай мне ключ! – требует она.

– Не могу! Они увидят, как я двигаюсь.

– В каком он кармане? Я сама возьму!

– И бросишь меня здесь? Нет, так дело не пойдет!

К ужасу стоящего рядом распорядителя и изумлению остальных скорбящих, Каллиста начинает обшаривать карманы жмурика.

– Клянусь Господом, Вальтер, если ты не дашь мне эти хреновы ключи, я тебя убью!

– Ты не можешь меня убить, – произносит «труп», поднимая брови. – Я мертвец! И в этом – весь трюк!

Распорядитель церемонии хлопается в обморок, Каллиста хватает ключи…

– Стоп! – заорал Ласситер.

Схватив панель дистанционного управления, он нажал кнопку обратной перемотки.

– Господи! – запричитал Бакс. – Что вы делаете? Это же один из самых потешных кадров!

Ласситер поднял руку и издал нечленораздельный звук. Бакс часто закивал, вспомнив, что интерес Ласситера к Каллисте Бейтс выходит за рамки фильма и не имеет ничего общего с желанием поразвлечься.

– Открою-ка я еще баночку, – огорченно вздохнул телохранитель. – И может быть, раздобуду лед.

Ласситер кивнул не слушая. Он перемотал весь фильм и вернулся к сцене, которую хотел рассмотреть. К тому моменту, где скрытое под вуалью лицо Каллисты показывалось крупным планом. Он нажал кнопку «пауза», и кадр замер на экране.

Чем дольше Джо всматривался в изображение, тем меньше сомнений у него оставалось. Да, именно эта женщина присутствовала на похоронах Кэти и Брэндона.

Каллиста Бейтс.

Стоя в номере отеля «Комфорт» перед мерцающим экраном телевизора, Ласситер припоминал похороны так, как если бы это было кино.

Стоящие в прямоугольной могиле полированные деревянные гробы – большой и маленький, Кэти и Брэндона… На крышках белые розы, брошенные участниками церемонии. Последняя роза падает кинематографически медленно и чуть подскакивает при ударе о крышку.

Какой-то мужчина – да, это он, Ласситер, – стоит в стороне, готовый принять невнятные соболезнования тех, кто явился отдать последнюю дань уважения Кэти и ее сыну. Первой из всех незнакомых ему людей, а таковых большинство, к Ласситеру приближается привлекательная блондинка в черном костюме и старомодной шляпке с темной газовой вуалью.

На мгновение Ласситер пришел в себя и посмотрел на телевизионный экран, затем закрыл глаза, снова вернувшись к воспоминаниям.

Тогда на похоронах женщина показалась ему знакомой, но Джо никак не мог вспомнить, где он ее видел. Одна из соседок Кэти, а может быть, мама приятеля Брэндона по детскому саду? Мальчик был примерно того же возраста, что и Брэндон, с темными вьющимися волосами и смуглой кожей жителя Средиземноморья. Ласситер тогда смутился, что забыл имя женщины, и сейчас, закрыв глаза, он восстановил в памяти всю сцену. Вот, склонившись к ней, он спрашивает: «Я вас знаю?» Она качает головой и произносит: «Я встретилась с вашей сестрой в Европе».

Неожиданно экран ожил – время паузы истекло, – и Каллиста, сунув ключ в карман, начала расталкивать скорбную толпу.

Звук, наполнивший комнату, казался слишком громким, как будто кто-то включил его на полную мощность. Ласситер вырубил телевизор и задумался. На похоронах Кэти и Брэндона Каллиста, кажется, представилась и назвала имя своего сына. Джо был уверен в этом, но как ее зовут, вспомнить не мог. Не мог, и все – хоть убей.

Со вздохом сев на софу, Ласситер открыл банку пива. Каллиста Бейтс или Мэри Уильямс – безразлично – в ноябре была еще жива. Так же как и ее сын. Но живы ли они сейчас? И если да, то где они?

Ввалился Бакс с пластиковым мешочком, наполненным льдом.

– Эй, – произнес он, указывая на темный экран, – спасибо, что подождали. Ценю.

Они прикончили пиццу, выпили большую часть пива и досмотрели фильм. Ласситер несколько минут едва смотрел на экран, но вскоре вышел из задумчивости, вновь стал смеяться и все время ждал, что Бакс подтолкнет его под локоть. Когда фильм закончился, Ласситер принял душ, а Бакс сделал несколько телефонных звонков. Они прослушали новости и понаблюдали, как «Никс» разносят «Буллетс». Затем Бакс поднялся.

– Достаточно, – произнес он. – Я отправляюсь давить подушку. Буду за дверью, поэтому если что… Салют!

Салют. Вуди часто употреблял это слово. Вспомнив о Вуди, Ласситер вспомнил или почти вспомнил еще кое-что, но окончательно сформулировать это не смог. Определенно это было нечто, связанное с установлением личности Мэри Уильямс – второй ипостаси Каллисты. Внезапно его осенило:

«А если это был Гримальди? Если именно он запрашивал о кредитах Мэри Уильямс?»

Ласситер выбрался из постели и взял портфель. Достав папку, он открыл ее и взглянул на последнюю страницу отчета о кредитной истории Мэри Уильямс:

Запросы 19/10/95 – компания «Объединенные продукты». Чикаго.

Чикаго – исходная база Джона Доу.

Если бы не единственный звонок Гримальди в «Амбассадор», где он останавливался под именем Хуана Гутиерреса, подлинная личность убийцы до сих пор могла бы оставаться загадкой. Ласситер еще раз посмотрел на дату запроса и убедился, что он был сделан примерно за две недели до гибели Кэти и Брэндона.

Это, естественно, не доказывало, что запрос делал именно Гримальди, – ведь сам Ласситер проводил свои запросы через компанию в Майами. Тем не менее… если кто-то искал Мэри Уильямс, располагая лишь ее старым адресом, проверка кредитов была единственной зацепкой. В лучшем случае этот человек мог бы получить новый адрес, а в худшем – узнать номера кредитных карточек. Зная последние, Гримальди смог бы установить все перемещения Мэри Уильямс, если бы та специально не скрывалась. Но актриса, делая все, чтобы ее не нашли, отказалась от кредитных карт, что, вероятно, и спасло ей жизнь.

Шофер Пико – красивый немногословный кубинец – довез их до «Ласситер ассошиэйтс» за рекордное время. Он миновал забитые транспортом обледенелые улицы так же легко и изящно, как Майкл Джордан проходит через толпу защитников к кольцу противника.

Пока Бакс, расположившись в приемной, смущал Викторию, Ласситер позвонил в исследовательский отдел и попросил проверить кредитную историю Кэтлин Энн Ласситер, проживавшей в доме номер 132 по Кесвик-лейн в Берке.

– Это ваша…

– Да.

– О’кей… Сделаю немедленно.

После этого он набрал номер Вуди.

Ночью Ласситер наконец-то сообразил, почему вспомнил о друге: ему, собственно, был нужен не Вуди, а один из его братьев, Энди. Гас или Оливер.

Когда Джо Ласситер и Ник Вудбаум обучались в колледже, семейство Вуди считалось местной достопримечательностью. Но оно прославилось не тем, чем прославились Ласситеры. Вудбаумы стали знаменитыми из-за своего количества.

В семье было одиннадцать детей – семь мальчиков и четыре девочки – число, столь невероятное для частных школ округа Колумбия, что, куда бы папа и мама Вудбаум ни направлялись, их повсюду преследовал шепот: «У них одиннадцать детей! А они даже не католики!»

Приятели Ника очень любили посудачить о том, почему миссис Вудбаум постоянно беременна, и подсчитывать, сколько мистер Вудбаум выкладывает за учебу, когда очередной Вудбаум поступал в колледж Св. Альбана или Национальную кафедральную школу. Половину своего детства Ласситер провел в доме Вудбаумов в Джорджтауне. Дом имел собственное имя, там была большая игровая площадка и достаточное количество отпрысков разного возраста, чтобы учинить гигантского масштаба игру в прятки или столь же внушительный штурм крепости.

Когда Ласситер дозвонился в Госдеп, Вуди сам поднял трубку.

– Не могу уделить тебе много времени, – сказал он. – У меня совещание.

– Ты мне и не нужен, – ответил Ласситер. – Мне требуется твой брат…

– В нормальных условиях я попытался бы догадаться сам, но сейчас…

– Тот, который издает таблоид.

– Неужели Гас? Этот парень оказался бы в моем списке последним. Подожди секунду. Вот его номер…

До Огастаса Вудбаума – редактора-менеджера бульварной газетки «Нэшнл инкуайер» – дозвониться оказалось труднее, чем до его брата, который был всего-навсего руководителем одного из самых засекреченных учреждений в правительстве Соединенных Штатов. В конце концов Ласситеру пришлось удовлетвориться заверением секретарши, что мистеру О. В. о звонке доложат.

Гас всю жизнь обожал журналистику. Еще в колледже Св. Альбана он редактировал местную газету, именовавшуюся «Бульдог», затем практиковался в «Вашингтон пост» и писал в газету Йельского университета. На последнем курсе, влюбившись в чемпионку по водным лыжам, Гас бросил учебу и перебрался в Майами. Там его супруга стала работать в туристической компании, а Гас трудоустроился в «Нэшнл инкуайер».

В любом другом семействе Огастаса посчитали бы паршивой овцой, но клан Вудбаумов был настолько велик, что умел прощать, и, как однажды выразился Вуди: «Ты даже не представляешь, с кем этот мальчишка безо всякого труда может связаться по телефону!»

Ласситер вспомнил о Гасе потому, что однажды, переключая каналы, увидел его на экране. Это было что-то вроде «круглого стола», за которым ведущий с видом хищника стравливал между собой бестолково орущих ученых мужей и столь же горластых журналистов. Ласситер уже собирался вырубить ящик, но ухмыляющийся ведущий представил мистера Огастаса Вудбаума, редактора-менеджера «Нэшнл инкуайер». Тема выступления: «Этика СМИ».

Очевидно, кому-то в голову пришла блестящая идея сделать Гаса козлом отпущения для ученых мужей и акул пера из «Харперс», «Вашингтон пост», «Нью-Йорк таймс» и Национального радио. Но Гас – этот тридцатилетний юнец с квадратной челюстью и острым взглядом – без стеснения принялся избивать маститых журналистов. Обиженный заявлениями о «грязных таблоидах», он ринулся в атаку на столпов прессы.

С некоторым недоумением, сдобренным холодной насмешливостью, Гас напомнил коллегам, что «Инкуайер» зарабатывает деньги старым добрым способом – продажей газеты, а не рекламой табака и алкоголя. Что же касается содержания, то он согласен: да, «Инкуайер» никогда не получал Пулитцеровской премии. Но он гордится этим, так как эта, «с позволения сказать», премия после множества скандалов утратила свой авторитет. Назвав по имени спонсоров всех участников дискуссии, Гас задал риторический вопрос: «Можем ли мы говорить об объективности прессы, когда один и тот же журналист сегодня получает тридцать тысяч долларов за выступление в пользу Национальной оружейной ассоциации, а завтра еще тридцать – за статью, пропагандирующую идеи Медицинской ассоциации Америки? Мы не только не публикуем подобных статей, мы даже о них не упоминаем!»

Когда шоу закончилось, публика аплодировала стоя.

Гас позвонил около двух часов дня. Ласситер начал представляться, но Гас сразу же оборвал его:

– Я тебя помню. Ты отбил у меня Элизабет Гуди, когда я учился на первом, а ты на последнем курсе.

– Извини.

– Ничего страшного, – сказал Гас и перешел к делу: – Итак, чем могу помочь? Сам я догадаться не в силах.

Ласситер, несколько смущаясь, спросил, может ли он положиться на скромность Гаса. Тот рассмеялся.

– Знаешь, мне задают этот вопрос десять раз на дню, и я всегда отвечаю: «Да! Можешь положиться. Слово Бульдога».

– Речь идет о Каллисте Бейтс.

– Моя любимая кинозвезда. Что с ней?

– Я ее разыскиваю.

– Как и все остальные. Мы получаем известий о Каллисте больше, чем обо всех остальных актерах, вместе взятых, за исключением, пожалуй, Элвиса. Правда, лично я предпочитаю, чтобы она оставалась ненайденной, потому что, если Каллиста объявится, сенсации хватит всего на неделю. После этого она станет лишь очередной кинодивой в поисках выгодного контракта.

Ласситер шутливо заметил, что если найдет пропавшую, то оставит новость при себе, затем не очень внятно объяснил, почему его интересует Каллиста. Дело сугубо личное, и больше он сказать ничего не может, но если у газеты имеются какие-нибудь намеки или факты, пусть даже неподтвержденные…

– Я польщен, – ответил Гас. – К нам обращается знаменитый сыщик. Но что касается Каллисты Бейтс, – он вздохнул, – то у нас нет никаких данных с того времени, когда она покинула Миннеаполис. Ее, конечно, много раз «видели», ты понимаешь, что я хочу сказать, и все. А ведь с тех пор прошло шесть лет.

– Ладно. Если что-то услышишь…

– Хорошо. Вообще-то у нас есть парень, который сделал на Каллисте имя.

– Финли?

– Да. Ты уже с ним говорил?

– Не я, а человек, который на меня работает.

– Надеюсь, он не сказал ничего лишнего, потому что Финли порядочная свинья. Послушай, я вот что сделаю. Во-первых, попрошу кого-нибудь порыться в архивах и, во-вторых, проверю звонки по «горячей линии»! Посмотрим, что у нас имеется. Скажу, что мы обновляем материал, и во главе операции поставлю Финли. По крайней мере он будет занят. Знаешь, не исключено, что в конце концов мы этот материал действительно опубликуем. Тем временем я выясню, что у нас есть, и, если наткнусь на что-то интересное, позвоню.

– Спасибо, Гас. Я твой должник.

– Дважды. Не забывай об Элизабет Гуди.

В тот же день, ближе к вечеру, Ласситеру доставили конверт с докладом о кредитных карточках его сестры. Документ состоял из шести страниц, но Ласситер сразу же посмотрел в конец, где обычно помещались сведения о других запросах. Так и есть:

19/10/95. Компания «Объединенные продукты». Чикаго.

Это снимало любые вопросы. Та же фирма, которая запрашивала сведения о Мэри Уильямс, интересовалась его сестрой. И оба запроса делались в один день. Это мог быть только Гримальди.

«Что теперь?» – размышлял Ласситер, барабаня пальцами по крышке стола. Немного подумав, он позвонил в исследовательский отдел.

– Мне нужно свидетельство о рождении женщины по имени Мэри Уильямс. Средний инициал «А», как Алабама. Дата рождения: март, восьмое, 1962 год. Точного места рождения не знаю, но это определенно штат Мэн. В первую очередь обратите внимание на столицу штата и ее пригороды. Уверен, у них там найдется бюро демографической статистики или что-нибудь в этом роде. Попросите их сообщить нам факсом результаты поиска.

Если ему и не очень-то повезет, то он все равно узнает место ее рождения и имена родителей. Может случиться так, что Каллиста поддерживает с ними связь, хотя и не появляется дома. Не исключено, что актриса сохранила контакты с другими приятными ей людьми, которых она знала в детстве, и это откроет новые пути для поиска.

Больше Ласситер ничего не мог предпринять. Гэри Стойкавич рыскал по Миннеаполису, стараясь извлечь максимум сведений из двухлетнего пребывания Каллисты в этом городе. Гас Вудбаум рылся в архивах «Инкуайер», а неизвестные люди в Мэне разыскивали свидетельство о рождении Мэри Уильямс. Дива Коллинз сочиняла меморандум о теологических изысканиях доктора Барези и подыскивала, если не забыла, конечно, человека, способного внятно объяснить открытия Барези в области генетики.

Джо был погружен в размышления, когда позвонил какой-то парень из исследовательского отдела и объявил, что к ним везут тонну бумаг от «Каца и Джаммы».

– Какой еще Кац? – изумился Ласситер.

– Частная сыскная фирма, занятая поисками Каллисты Бейтс.

– Они решили нам помочь? Очень мило с их стороны.

– У них для этого есть серьезные мотивы. Парень, с которым я толковал, сказал, что если ее найти, можно здорово заработать. Каллисту хочет заполучить «Тристар», чтобы предложить главную роль в биографическом фильме о Гарбо. Ники Кац утверждает, что дело пахнет восьмизначной цифрой, и я обещал ему поделиться информацией.

Остаток дня Ласситер провел, советуясь с персоналом, консультируясь с юристами и шлифуя окончательный вариант контракта о продаже компании. Но куда бы он ни направлялся, рядом вышагивал Бакс, обшаривая взглядом помещение, словно это была враждебная территория. По напряженным взглядам сотрудников Ласситер видел, что присутствие телохранителя всех шокирует, однако молчал, получая извращенное удовольствие от нелепости ситуации.

Когда около шести порог его кабинета переступила Дива Коллинз и, слегка покраснев, положила на стол пачку исписанных листов, Ласситер уже изрядно устал.

– Bo-oт, – протянула она.

– Что это?

– Меморандум, – заметно удивившись, произнесла Дива.

– Ваш «Меморандум»?

Залившись краской до ушей, она ответила:

– Об Игнацио Барези. Его вклад в теологию.

– Ах да! Ну конечно же. – Джо потер глаза. – Здорово!

Он изо всех сил старался продемонстрировать энтузиазм, но у него ничего не получалось. В данный момент ему больше всего хотелось отправиться домой, выпить виски и насладиться фильмами Каллисты Бейтс в обществе своего нового приятеля Бакса.

Он перелистал меморандум. Пять или шесть страниц! По правде говоря, его интерес к поиску ответа на вопрос, какова связь между Барези и «Умбра Домини», стремительно уменьшался. И случилось это после того, как он увидел «Быструю дорожку». Теперь прежде всего необходимо найти Каллисту и ее ребенка. Живыми или мертвыми. Лишь после этого он сможет вернуться к поиску Гримальди и выяснению причин преступлений.

Однако стоящая перед ним молодая женщина потратила массу сил, готовя доклад, и ему не хотелось демонстрировать безразличие к результатам ее трудов. Сев за стол, Джо положил перед собой меморандум и, уперевшись подбородком в ладонь, начал читать.

Игнацио Барези (1927—1995):

Вклад в Библейское богословие.

Докл. подготовл. С. Д. Коллинз.

Биографические данные и список публикаций.

Ласситер быстро пробежал глазами первый раздел. Барези учился в Сорбонне. Тридцатисемилетний младшекурсник в течение одного года изучал там философию и сравнительное религиоведение. Из Сорбонны он перевелся в Германию в Мюнстерский университет, затем, поработав год в Гарвардской школе богословия, Барези неожиданно оставил это поле деятельности и в 1980 году вернулся домой в Италию. Несмотря на непродолжительный срок, теологические изыскания Барези не утратили значения до настоящего времени. За биографией гения следовал составленный в хронологическом порядке список публикаций. Ласситер пробежал его взглядом, задержавшись лишь на некоторых названиях. «Человеческая сущность Христа: догма или диктат?» (1974). «Языческие богини и Пресвятая Дева Мария» (1977). И наконец, единственная книга: «Реликвии, тотемы и божественность» (1980).

В следующем разделе меморандума – «Библейская теология и христология» – Дива разъясняла, что последние полтора столетия основные исследования в этой области были сфокусированы на «поисках исторического Христа». По сути, это была попытка схоластов отбросить мифы, предания и догмы, возникшие после «акта Спасения», и выделить «истинно достоверные» фрагменты Евангелия. Все более и более сложная современная методика использовалась для того, чтобы дать ответ на вопрос: «Какие факты из жизни Христа могут быть установлены с абсолютной точностью?» И с удручающим постоянством следовал ответ: «Практически никакие».

Третий раздел меморандума назывался «Деятельность Барези». Первая из его опубликованных работ была посвящена проблемам доктринального анализа, и в ней рассматривался вопрос о влиянии внешних событий на содержание доктрины Церкви. Барези указывал, что упор на человеческую, телесную, плотскую природу Христа пришел не из Евангелия, а, скорее, возник в результате полемики с некоторыми ранними христианскими ересями, утверждавшими, что природа Христа полностью божественная. В самих же Евангелиях рождению Христа практически не отводится места, а Дева Мария вообще упоминается вскользь. Страдания Его тоже не особенно подчеркиваются. Догма о том, что Христос был рожден как человек, умер как человек и претерпел страдания подобно всем смертным, хорошо иллюстрируется эволюцией христианского искусства. Первоначально иконографии вообще не существовало, так как раннее христианство придерживалось иудаистских традиций, запрещающих визуальное воспроизведение. Но когда она зародилась и начала эволюционировать, образ Христа стал меняться довольно быстро. Из радостного, счастливого, «солнечного» юноши (IV век) он превратился в пригвожденного к кресту, страдающего, истекающего кровью мученика (VII век).

Дива отмечала, что если первая работа Барези не выходила за рамки традиционной библеистики, то позднее исследователь резко отошел от традиций. В предисловии к своей второй большой статье он прямо говорит об утере им интереса к библейским изысканиям. Сформулировано это было примерно так: «В то время как мои коллеги заняты тем, что очищают слой за слоем жемчужину, дабы добраться до неразрушимой песчинки, послужившей зародышем христианства, я интересуюсь прекрасной жемчужиной как таковой. Я увлечен изучением вечного течения Веры во времени».

Эти слова передавали суть синкретической теории христианства, предложенной Барези. Доктор изучал, как эволюционировало христианское учение, впитывая в себя элементы иных культов и верований, чтобы превратиться в конечном итоге в мировую религию. В своих выводах он утверждал, что Церковь, если она стремится к дальнейшему процветанию, должна оставаться открытой влиянию со стороны «простых верующих».

Несколько публикаций Барези подверглись резкой критике за то, что они якобы являлись компиляцией более ранних работ по сравнительному религиоведению. Однако сторонники доктора с восторгом приняли все его статьи, объявив их новым словом в изучении Библии. В своих работах Барези детально показывал, как христианство абсорбировало постулаты и практику иных религий.

Дива в своем меморандуме разбила его изыскания на несколько групп.

Искусство. Религиозное искусство получило развитие только потому, что центр христианства переместился из Палестины в Рим, где сохранилось множество образцов языческого искусства, влияние которого на умы верующих было еще очень сильно. Церковное искусство стало обычным явлением, а затем пышно расцвело потому, что в какой-то момент отцы Церкви поняли его значение как мощного пропагандистского инструмента в деле «распространения веры».

Паломничество. Барези считал, что паломничество по святым местам, ставшее популярным уже к концу третьего столетия, является прямым наследием анимизма и состоит в близком родстве с обычаями поклонения духам предков.

Дева Мария и поклонение языческим богиням. Почитание Пресвятой Девы, о которой мало упоминаний в Евангелиях, отражает влияние на христианство примитивного культа «плодородия» и древнего поклонения языческим богиням – таким, как Иштар или Афродита.

Рождество. По мнению Барези, легенда о появлении звезды, извещающей о рождении Спасителя, содержит в себе элементы нескольких религий, традиционно обожествляющих Солнце или Луну.

Реликвии, тотемы и божественность. В своей книге Барези исследовал развитие культа мучеников и святых в рамках христианства, которое в итоге привело к вере в «могущественную силу реликвий». Возникновение этого культа исследователь связывал с древними тотемными и анимистическими верованиями.

Тотемы и фетиши древних являлись символами, в то время как реликвии были либо останками святого, либо предметами, вступавшими в соприкосновение с «телесной оболочкой» святого. Объединяло их то, что они наделяли своих владельцев некими новыми положительными качествами, могуществом, например.

Тотемы и фетиши, как правило, связаны с животными и передают силу животных всему племени или индивиду. По мнению Барези, древняя наскальная живопись носила тотемический характер, выражая преклонение перед животным, но в то же время «отнимая» его мощь.

Барези относил тотемизм и веру в реликвии к наиболее примитивным обрядам – таким, например, когда воины пили кровь льва, чтобы обрести его силу. Каннибализм также предусматривал определенные ритуалы в виде поедания внутренностей поверженного врага для получения его мудрости, мощи и овладения его душой. Барези рассматривал тотемическую силу ритуальных предметов многих религий и прослеживал, как в некоторых культурах материальные объекты превращались в нечто более абстрактное: слова, заклинания, буквы или цифры. Последнее получило наибольшее развитие в иудаизме и исламе.

Во второй части книги Барези сосредоточил внимание на христианских реликвиях. Вера в магическую способность христианских реликвий изгонять демонов и исцелять болезни полностью утвердилась уже к четвертому веку. В этом не было ничего удивительного, так как простой человек легко воспринимал способность материального предмета творить чудеса. В девятом веке возникла целая, если так можно выразиться, отрасль с центром в Риме по продаже реликвий на всей территории Европы. В средние века даже самая крошечная церквушка обладала костями, ногтями и зубами мучеников и святых. Довольно часто эти останки хранились в драгоценных раках. Торговля реликвиями была настолько прибыльна, а вера в их чудесные способности так сильна, что алчные собиратели останков зорко следили за потенциальными святыми и мучениками, в первую очередь за болящими, и как только те умирали, их тела вываривали буквально до костей.

Наиболее могущественными реликвиями были те, что остались от Христа и Девы Марии. Крайняя плоть Младенца хранилась в драгоценных раках по меньшей мере в дюжине церквей, так же как и сено из яслей, где Он появился на свет, Его пуповина, молочные зубы, слезы, кровь и обрезки ногтей. Волосы Марии встречались повсеместно, так же как и сосуды с Ее грудным молоком. Более того, в реликвии превращались обломки скал, на которые падали капли священного млека; они становились белоснежными. Что же касается реликвий, связанных со Страстями Господними, то им поистине несть числа. Тонны гвоздей, шипы из тернового венца, да и терновый венец целиком в Сент-Шапель в Париже, три экземпляра копья, пронзившего Христа, и различные покрывала, впитавшие Его кровь и пот, включая знаменитую Туринскую плащаницу. Повсюду хранились обломки мрамора от Гроба Господня, Его саваны, сандалии и бесконечное число других артефактов, вступавших в контакт с божественным телом. Костей и зубов, само собой, не встречалось, так как они вознеслись на Небо вместе с их обладателем.

Барези перечислил несколько чудес, связанных с этими реликвиями, и проследил их происхождение. Он утверждал, что, несмотря на обилие фальшивок – одних обломков Креста хватило бы на постройку нескольких амбаров, – вера в реликвии является настолько древней, распространенной и инстинктивной, что отрицать наличие подлинных предметов, оставшихся от Христа, означало бы бросить вызов здравому смыслу. Ведь если современные люди верят в такое нематериальное чудо, как явление Пресвятой Девы Марии с целью указать источник святой воды – свидетельством этому является массовое паломничество в Лурд, – то современники Христа просто не могли не сохранить предметов, к которым прикасался Тот, кого они считали живым Богом.

Барези заканчивал исследования рассуждением о том, что ритуал, при котором играющие роль символов вино и хлеб трансформируются в тело и кровь Христовы, основывается на примитивном веровании анималистов в могущество реликвий. Транссубстанциальный переход есть не что иное, как превращение символической реликвии (вино) в реликвию подлинную (кровь).

Примечание: мистер Ласситер, большая часть сведений почерпнута из докторской диссертации, написанной в Джорджтауне в 1989 году. Автор – Марчиа А. Ингерсолл, у меня имеются ее адрес и телефон. Дива.