Проклятая звезда 7 page

— Нет. Вы их мать. Они все поймут, когда подрастут.

Мне бы очень хотелось пообещать ей, что она непременно выйдет на волю и снова увидит своих детей. Но с чего бы ей верить мне — мне, облаченной в монашеские одеяния. Да и как дерзну я обещать подобное?

— Да что ты об этом знаешь? Ты ж Божья невеста, — горько иронизирует она. — У тебя и детей никогда не будет.

Ох. Я бы хотела когда-нибудь стать матерью.

Я думаю о сыновьях этой женщины. Я представляю себе двух белобрысых мальчишек, вижу, как задрожат их губы, когда они узнают, что мамы не стало. Я знаю, каково это. Я обхватываю ее запястья и изо всех сил желаю, чтоб она вернулась домой к своим мальчикам. Пусть ее дети никогда не познают сиротской доли. Я желаю, чтобы она поправилась и была достаточно здорова, чтоб бороться, когда придет время.

Из меня изливаются чары. Они опустошают меня, выворачивают наизнанку, стягивают мои внутренности в тугой узел. Это больно. Это очень больно. Это намного больнее, чем тогда, когда я исцелила Мэй. Я оседаю у постели, у меня кружится голова, но я стараюсь сохранить в мыслях образ двух мальчуганов. Я не отпускаю запястий больной. У меня получится. Я должна это сделать. Ради них, мальчишек.

— Кейт!

Рука сестры Софии ложится на мое плечо и оттаскивает меня назад, разрывая контакт. Я затуманенным взором смотрю на свою пациентку. В голове шумит. Женщина в кровати, не слишком переменившись, озадаченно смотрит на меня снизу вверх. Немудрено, ведь я почти потеряла сознание. Сработали ли чары? Этого не узнать, не дотронувшись до нее, но, прикоснувшись к ней, я почти наверняка хлопнусь в обморок.

Сестра София извиняется за меня перед присутствующими, что-то объясняя насчет того, что я еще очень неопытная сиделка и слишком распереживалась из-за чужого горя. Потом она обнимает меня за талию и ведет из комнаты, по коридору, за дверь… прямо под снегопад. Меня рвет на придорожную траву. Сестра София водворяет меня в карету, укладывает на кожаное сиденье и велит не вставать. Только теперь можно, наконец, задать вопрос, который все это время беспокоил меня:

— Она выживет?

Смогла ли я? Хватило ли у меня сил?

Я и сама поражена тем, как сильно хочу, чтобы мое заклинание сработало.

Сестра София изучающе смотрит на меня. Она так мила, что немудрено забыть о ее недюжинном интеллекте и познаниях в анатомии и биологии, которые сделали бы честь любому врачу-мужчине. Наши послушницы шепчутся, что однажды сестра София препарировала человеческое тело.

Она протягивает руку и до боли материнским движением убирает с моего лица выбившиеся из прически волосы.

— Ты чувствовала свою связь с ней? Сильную связь, да?

Я киваю, и карета немедленно начинает кружиться.

— Я знаю, каково остаться без матери.

— Я подумала, что ее случай может отозваться в тебе, с твоей-то биографией, — признается сестра София. — Она поправится. Ты разве не почувствовала, что чары подействовали?

— Наверное, я слишком сосредоточилась на том, что делаю.

— Так бывает иногда, когда пытаешься вылечить по-настоящему тяжелого больного. Тогда трудно соблюдать правильный баланс. Наша работа требует сопереживания, но ты должна оставаться достаточно отстраненной, чтобы чувствовать, как работают твои чары и когда уже пора остановиться. Если ты попытаешься исцелить болезнь, которая сильнее твоего дара, ты сама можешь очень серьезно захворать.

Головокружение и тошнота немного отступили. Я спустила ноги на деревянный пол кареты и села.

— Эта женщина умерла бы здесь без лекарств и надлежащего ухода, — продолжает сестра София, устремив на меня внимательный взгляд своих карих глаз. — Ты спасла ей жизнь, Кейт. Такой работой можно гордиться.

— Я… то есть благодарю вас.

Мысль о том, что можно гордиться своим колдовством, кажется мне дикой и неправильной. Но спасением этой женщины действительно можно гордиться. Это было больно и трудно, но — правильно.

— Пока не пришли остальные девочки… — Сестра София подается вперед, уперев локти в колени под черной юбкой. — У тебя очень сильный дар целительства. С ним ты сможешь сделать много добра. Но есть кое-что, что тебе надо знать. Могу я говорить откровенно?

— Да, пожалуйста.

— Во-первых, ты должна быть очень осторожна, когда работаешь в больнице или в любом другом общественном месте, чтобы никто не догадался, что ты ведьма. Здешним сиделкам ни до чего нет дела, они не станут нас подозревать. Но если мы вдруг полностью излечим сразу нескольких пациенток, это привлечет внимание. И к тебе, и ко всему Сестричеству.

Ну и ну. А я ведь даже не задумывалась о том, что мгновенное облегчение страданий — это одно, а моментальное исцеление — совсем другое. И о том, что полностью исцелять безнадежно больного очень рискованно.

— Боженька милостивый, да я даже…

Сестра София касается меня рукой.

— У тебя просто невероятные способности, и кое-кто желает этим воспользоваться. Кое-кто хочет выяснить пределы твоего могущества и задействовать его исключительно в интересах Сестричества. Мы ведь не боги и потому ограничены в возможностях. И к этому следует относиться с уважением, а не то наше здравие — физическое и духовное — может оказаться под угрозой.

Я киваю:

— Да, я поняла.

— Я не совсем в этом уверена, — вздыхает сестра София. — Жизнь и смерть — это две стороны одной монеты. Ощущать, как внутри человеческого тела теплится, мерцая, жизнь, может быть очень большим соблазном. Некоторые ведьмы используют свой дар целительства во имя болезни. Так они борются со своими врагами.

— Что значит «во имя болезни»? — не понимаю я. — Вы имеете в виду, что мы можем заставить человека заболеть? Что я могу наслать на кого-то головную боль, вместо того чтоб забрать ее? — Сестра София никогда не говорила о таком на занятиях.

А я-то думала, что магия целительства бывает только добрая. Чистая.

Мне следовало бы получше во всем разобраться. Магия никогда не бывает однозначной.

Сестра София кивает.

— Наслать боль из ниоткуда ты не можешь, а вот усилить — вполне. Я не хочу пугать тебя, Кейт. Пока ты только начинаешь осознавать возможности своего дара. Пока мы правильно используем дар, он — благословение. Священники и врачи часто говорят о призвании. Мол, они «призваны» к своей работе свыше. Я верю, что и у нас то же самое. Не знаю, Господь нас призвал или Персефона, но я благодарна за этот дар.

— О, я… — в карету забирается Перл, следом за нею — остальные послушницы, и я замолкаю.

— Я благодарна за этот дар, за то, что у меня есть четыре прекрасные ученицы, — улыбается нам сестра София. — Побочные эффекты целительства зачастую отбивают у молодых девушек охоту к этому занятию, не говоря уже о смехотворном утверждении, что якобы даме не пристало знать анатомию и биологию. Это, конечно, вздор.

Карета тем временем, дребезжа, спускается с холма, и я уже не слышу продолжения этой тирады, уйдя в свои мысли. Я никогда прежде не думала о своей магии как о благословении, считая ее проклятием. Мне казалось, что с целительством, возможно, все будет иначе, не так запутанно, как с ментальной магией. Что целительница призвана помогать людям, что она — живое доказательство того, что Братья лгут, когда говорят, что любая волшба грешна. Но оказалось, что и тут все зависит от личных качеств той, что обладает этим даром.

Когда мы возвращаемся, пропустив послеобеденный чай, весь монастырь возбужденно гудит, на все лады обсуждая новость о прибытии моих сестер. Кто-то занимается в библиотеке, кто-то с топотом поднимается наверх, в комнаты. На устах у всех одни и те же слова; пророчество, Маура и Тэсс, сестры Кэхилл. Правда, произносятся они, в основном, шепотом.

Я врываюсь в гостиную и, как вкопанная, останавливаюсь на пороге.

Они здесь.

Весь этот бесконечно долгий месяц мне больше всего хотелось именно этого — увидеть своих сестер. Но теперь, когда они наконец-то тут, я почему-то нервничаю. Я не уверена, что до сих пор осталась той самой Кейт, что рассталась с ними месяц тому назад. Да и они тоже могли измениться за это время.

Маура дает аудиенцию Алисе, восседая вместе с ней на ее любимом розовом диванчике. Она великолепна в своем бирюзовом платье, которое оттеняет ее зеленые, как трава, глаза. Рыжие волосы, собранные в прическу а-ля помпадур, удерживают украшенные самоцветами гребни, а ножки обуты в розовые бархатные туфли с зелеными бантиками.

— У меня всегда была сильная интуиция, — говорит она, скромно потупив глазки, — я просто чувствую про людей… всякое.

— Какое всякое? — заинтересованно спрашивает Вайолет. Она примостилась по другую сторону Алисы, а ее широченные лавандовые юбки пузырятся чуть ли не перед носом своей хозяйки. Вайолет — худышка вроде меня и постоянно прибегает к помощи турнюра, чтобы усовершенствовать свою фигуру.

— Ну вы знаете, — Маура неопределенно машет рукой, — всякие вещи насчет того, на что человек способен. Вроде того, можно ему доверять или нет. Так что я не удивлюсь, если у меня со дня на день начнутся видения.

Переведя взгляд в глубь гостиной, я вижу Тэсс, которая сидит на пуфике рядом с Рори. Ее заплетенные в косу светлые волосы, так же как и мои, растрепал ветер. На ней красное клетчатое платьице, и она выглядит румяной и здоровой — и слегка скептически настроенной по отношению к новообретенным сверхъестественным способностям Мауры. Увидев меня, она подпрыгивает. Могу поклясться, что с тех пор, когда мы виделись в последний раз, она выросла на целый дюйм.

— Кейт!

Сестренка бросается ко мне, и я подхватываю ее, обняв так крепко, что она издает сдавленный писк. Она смеется, и я тоже смеюсь. Маура поднимается и небрежно обнимает меня. Она надушена чем-то сладким и цитрусовым, вроде лимонной вербены.

— Вот и ты! Мы тут тебя уже сто лет ждем.

— Простите, что меня не было, когда вы приехали. Я страшно соскучилась без вас обеих, — говорю я, со вниманием оглядывая Мауру: вдруг она все еще сердится на меня за то, что я уехала без нее?

Я рада, что они здесь. Сестричество, конечно, не та стезя, которую для них выбрала бы я, но и не средоточие зла, каким оно виделось маме. К тому же, возможно, решать теперь не только мне. Я смотрю на них, таких подросших, похорошевших и повзрослевших, и на меня вдруг обрушивается осознание того, что они больше не дети. И имеют право выбирать свое будущее.

Маура вновь поворачивается к своей покинутой было аудитории и театрально складывает руки на груди. Сейчас на нее устремлены все взоры, и ей, как всегда, это очень нравится.

— Так ужасно было прозябать в полном одиночестве в деревне!

Тэсс шлепает ее по руке:

— В каком одиночестве, дурочка? Я же была с тобой!

— Ой, ну ты же понимаешь, о чем я. — Смех Мауры переливчатый и жизнерадостный. — В Чатэме невыносимо скучно, и мы никогда не были знакомы с другими ведьмами. Наша матушка была так строга, она едва-едва позволяла нам практиковаться. Мне хочется все-все узнать о Сестричестве и истории колдовства. Я так вам завидую, девочки! Боюсь, для своих лет я безнадежно отсталая.

Я смотрю на Мауру. Ее лобик озабоченно наморщен. Сестре всегда было не занимать самоуверенности, она просто выбрала верную тактику: вон Алиса, Вайолет и их приспешницы уже из кожи вон лезут, предлагая неопытной ведьмочке покровительство и помощь. Я снова поворачиваюсь к Тэсс:

— Мне нравится, как ты причесана. И как это ты умудрилась так быстро вырасти? Ты уже мне до подбородка!

— Да, я теперь просто великанша, — усмехается Тэсс. — Кейт, я так рада опять тебя видеть! Я так по тебе скучала!

— Да уж не сильнее, чем я по тебе.

Я оглядываюсь на остальных. Ребекка сидит у фортепьяно рядом с Люси, но они даже не пытаются музицировать. Мэй побеждает Риллу за шахматной доской. Несколько девушек из свиты Алисы листают журналы на полу у камина. Никого из преподавательниц тут нет.

— Елена тоже приехала?

Имя нашей бывшей гувернантки тут же привлекло внимание Мауры.

— Естественно. Она сейчас с сестрой Инесс. Они с Полом нас привезли.

— С Полом МакЛеодом? С моим Полом?

В моем представлении, он — последний, кто мог бы сопровождать моих сестер.

— Разве он твой? — ухмыляется Маура. — Он несколько раз наезжал к нам после того, как ты уехала.

Тэсс прекращает инспекцию книжной полки, где стоят книги, предназначенные для досуга, главным образом — готические романы.

— Он о тебе беспокоился.

— Да ну? Со мной он Кейт почти не вспоминал, — ехидничает Маура, и я вспыхиваю. Помнится, когда мы расставались, она была раздавлена предательством Елены. — А где ты была, кстати? Нам никто не сказал.

Задрожав, я прислоняюсь спиной к обоям в синенький цветочек.

— Я была в Харвуде.

— Зачем? — ахает Маура, позабыв все свои коварные уловки. Она оседает обратно на розовый диванчик, и Алиса сочувственно гладит ее рукав.

Тэсс с тревогой в серых глазах снова прижимается ко мне:

— С тобой все в порядке?

Я подношу пальцы к вискам и массирую их, чтобы унять разыгравшуюся головную боль.

— Все нормально. Ездила туда поработать сестрой милосердия. И сестра Кора хотела, чтобы я поговорила с Зарой, она ведь занималась пророчицами.

— Зара — это наша крестная, — объясняет остальным Маура, которая вообще-то прекрасно знает, что Зара лишь моя крестная мать, — могущественная ведьма и блестящий ученый.

Алиса жадно подается вперед, упершись локтями в коленки. Сегодня на ней бархатное пурпурное платье.

— И что же она тебе сказала?

В моей памяти всплывает образ Зары: темные кудри, отсутствующий взгляд, золотой медальон.

— Она слегка не в себе от опия, которым их там пичкают, но я попросила ее рассказать о тех двух провидицах, которые были до Бренны. Братья держали их в Харвуде и пытали, чтобы они пророчествовали.

— Пытали? — шепчет Тэсс, нервно теребя свои кружевные манжеты.

Я киваю. Мы переглядываемся — она, я и Маура, связанные общим страхом, и я решаю оставить подробности при себе.

— У тебя что, начались видения? И поэтому сестра Кора послала тебя туда? — спрашивает Алиса.

— Нет. Пока нет, — отвечаю я и чувствую, как по комнате проносится разочарованный вздох. — Не знаю, почему так. У Бренны видения начались в пятнадцать лет, и Зара сказала, что двум остальным было четырнадцать и двенадцать, когда Братья их схватили.

— Может, ты поздноцвет. Знаешь, такой переросток, — ехидно замечает Алиса, демонстративно озирая мое тонкое высокое тело, на котором прямо-таки болтается черное бомбазиновое платье.

Я вспыхиваю. Я знаю, что монашеское одеяние мне вовсе не к лицу.

— Ну, если этому суждено случиться, пусть уж случается прямо сейчас. А то я как будто жду, когда мне топор на голову упадет.

— Уж на это всегда можно надеяться, — откровенно насмехаясь, говорит Алиса, поджимая розовые губки.

Маура оборачивается к ней:

— Не надо говорить с моей сестрой таким тоном.

От изумления Алиса разевает рот.

— Прошу прощения?

— Ты меня слышала, — во весь рот улыбается Маура. — Если Кейт — прорицательница, то она — самая могущественная ведьма в этой комнате и заслуживает твоего уважения. Не забывай об этом.

Алиса отодвигается назад и вжимается в уголок. Я впервые вижу, чтобы Алису что-то испугало, и не могу сдержать улыбки. Я-то думала, что Маура злится и уж всяко не станет защищать меня. Я совсем забыла, какой преданной сестрой она может быть.

— Уже подружились с кем-то, Маура?

Окруженная шелестом своих юбок из тафты, в комнату мимо меня проскальзывает Елена Робишо. Оттененная кремовым платьем, ее темная кожа просто сияет. Она — очень красивая девушка.

— Я как раз говорила Кейт, как плохо нам с Тэсс приходилось, когда вас не случалось поблизости, — с прохладцей говорит Маура, при этом умудряясь каким-то образом дать понять, что она имеет в виду нечто диаметрально противоположное.

Я замечаю, что при виде Елены улыбка моей сестры становится натянутой, а поза — напряженной. Елена полностью игнорирует Мауру, поправляя прическу. Если бы я не знала ее так хорошо, я бы подумала, что она тоже нервничает.

— Здравствуйте, Кейт.

Я холодно улыбаюсь и думаю, что с радостью придушила бы ее за разбитое сердце моей сестры.

— Здравствуйте.

— Поможешь нам разобрать вещи, Кейт? — Маура встает и улыбается присутствующим своей самой очаровательной улыбкой, а мы с Тэсс и Еленой тем временем удаляемся в коридор. — Я очень рада, что наконец-то оказалась здесь. Надеюсь, мы наилучшим образом подружимся.

— О том, кто в этой семье всех красивей, двух мнений быть не может, — говорит Вайолет достаточно громко для того, чтоб ее было слышно и в коридоре.

— Да, и в находчивости ей тоже не откажешь, — соглашается Алиса.

Ладошка Тэсс скользит в мою ладонь.

— Не обращай на них внимания.

— О, я никогда не обращаю.

Так-то оно так, конечно, но как быстро признали они за Маурой массу достоинств! Она заслужила их уважение за пять минут, а я не смогла добиться этого за месяц. Я внезапно вспомнила, как ворковали над Маурой прохожие, когда та была еще совсем крошкой, как говорили маме, что ее дочь очаровательна, как они угощали Мауру леденцами, гладили по рыжим кудряшкам и докучали вопросами, на которые сестренка отвечала, мило раскрывая свой прелестный ротик. А я — я была обычной девочкой с тонкими прямыми волосами, которые постоянно выбивались из косичек, как бы туго мама их ни заплетала, и с вечно испачканным во время игр подолом платья. А еще мне всегда было неинтересно беседовать с посторонними людьми. Впрочем, те иногда давали конфеты и мне тоже — заодно с Маурой.

Людям нравится Маура, нравится ее живость и красота. Так было всегда. Пока мы жили затворницами в отчем доме, это было не слишком очевидно, но сейчас я чувствую себя так, словно вернулась в детство. Неужели это не должно было пройти с возрастом?

Елена останавливается у подножия лестницы.

— Все было очень зрелищно и результативно.

Маура отвечает ей твердым взглядом:

— Я готова ответить за каждое слово.

— Конечно, вы готовы. В последнее время вы ужасно амбициозны, — горько улыбается Елена.

Я пребываю в недоумении. Целью Елены изначально было заманить нас троих в Сестричество, именно для этого ее прислали в Чатэм. Сейчас она должна бы до потолка прыгать от восторга. Маура заламывает одну бровь:

— Вы так это сказали, будто не одобряете меня.

— Не в этом дело. Мне просто невыносимо видеть, как вы поступаетесь своей добротой ради популярности.

Маура фыркает.

— Думаю, вы не тот человек, у которого есть моральное право читать мне лекции о доброте.

Покачивая бедрами, она начинает восхождение по лестнице, и Тэсс идет следом. Я медлю, положив руку на перила.

— Никогда не видела, чтоб вы с Маурой вот так спорили.

Елена пожимает плечами:

— Она меня еще не простила.

Я стою на верхней ступеньке, нависая над Еленой. Я успела забыть, какая она маленькая, как она умеет себя подать.

— Не могу ее за это винить. Вы задурили ей голову, чтоб добраться до меня.

— Может, вам полегчает, если я скажу, что тоже себя не простила. — Взор Елены перемещается на деревянные половицы. — Будьте осторожны, Кейт. Она сердится не только на меня.

— Кейт, иди сюда! — властно окликает Маура с площадки второго этажа.

— Лучше бы вам пойти. Она ненавидит ждать, — вздыхает Елена.

— А вы что, с нами не пойдете? — Елена, которую я знавала месяц назад, не мытьем, так катаньем старалась стать свидетельницей каждого нашего разговора.

— Нет. Хочу дать вам возможность повариться в собственном соку.

Мои сестры отводят меня в их комнату на третьем этаже. Отдернув тяжелые зеленые шторы, Маура смотрит в заснеженный сад. Тэсс потихоньку волочет по полу свой чемодан. Добравшись до книжных полок, она опускается на колени, приподнимает платье, отстегивает фальшивое сатиновое дно чемодана и извлекает на свет божий пару десятков книг. Вытащив из стопки «Метаморфозы», она прижимает книгу к груди.

— Не могла оставить их Братьям на сожжение, — говорит она, поймав мою улыбку. Просмотрев остальные книжки, она протягивает мне томик. «Арабелла, отважная и справедливая». — А это тебе от миссис Беластры.

Я пролистываю любимую историю своего детства, тронутая тем, что миссис Беластра подумала обо мне. Надеюсь, я когда-нибудь смогу загладить свою вину и донести до нее, как я ценю жертву, которую она принесла, чтобы мы с Финном могли быть вместе. Пусть даже со стороны это и незаметно.

— Как поживает Марианна?

— Ты знаешь, что большинство ее книг сожгли? — сверкает серыми глазами Тэсс. — Кое-что она из-под полы продала клиентам вроде нашего Отца, но все остальные… Прямо на городской площади развели костер и тачками бросали туда книги. А брат Уинфилд даже произнес речь о том, как важно спасти наши умы от коварной греховной заразы, передающейся посредством романов!

— Боже, Марианну должно было убить такое зрелище.

А сына не было рядом, чтобы утешить мать. Меня снедает чувство вины.

— Дым за многие мили было видно. А запах даже у нас дома чувствовался. — Тэсс обнимает книги, словно у них есть уши, и они могут услышать, какая страшная участь постигла их собратьев. — Отец был в ярости. И я тоже.

— Кстати, о Марианне, — говорит, отрываясь от окна, Маура. — Я не могу поверить, что Финн Беластра вступил в Братство. Мне казалось, он не такой. — Она в упор смотрит на меня, явно ожидая ответа. Что именно она знает?

— Он действительно не такой.

— Дома все говорят, что ты из-за него в монашки подалась. Потому что он тебя бросил. — Маура вынимает из прически изукрашенные самоцветами гребни и кладет их на туалетный столик. — Это правда?

Я подбочениваюсь.

— Нет. Я вступила в Сестричество, чтобы защитить тебя и Тэсс, потому что вам угрожала Елена. И ты это знаешь.

— Очень плохо, — вздыхает Маура. — Я-то впечатлилась! У моей старшей сестры интрижка с садовником! Прямо как в одном из моих романов. Так у вас ничего не было? Никаких поцелуев украдкой в недостроенной беседке?

— Нет. То есть да. То есть все не так, как ты подумала, — пытаюсь объяснить я, раскрасневшись и разволновавшись. — Он меня не бросал. Он вообще не такой.

— Бросил-бросил. Ах ты бедняжка! — Маура смотрит на мое отражение в зеркале. Тэсс тоже смотрит на меня, в ее серых глазах сочувствие. — Такое ужасное потрясение… Вначале он предал собственную мать, а потом бросил тебя. Он всегда был честолюбив, правда же? Помню его в воскресной школе, эдакий Мистер Всезнайка.

— Маура! — упрекает ее Тэсс. — Ты что, не видишь, что она не хочет об этом говорить? Хватит ее шпынять!

— Я не шпыняю, а утешаю. Возможно, я просто не очень умею утешать. — Маура тоже опускается на колени и вытягивает из одного из своих чемоданов переливающееся золотое платье. Она поднимает на меня очи, ее лицо становится грустным и каким-то уязвимым. — Я знаю, каково это, когда играют твоими чувствами. Ты можешь довериться мне, Кейт.

— У нас с Финном все было иначе, — протестую я, — не как у тебя с Еленой.

Она поднимается, и маска сползает с ее лица.

— Конечно, нет. Уверена, он питал к тебе глубокие чувства — пока не променял тебя на брата Ишиду. Зато теперь мы наконец-то знаем, почему ты не вышла за Пола. Тэсс, расстегни мне платье, можешь? — И Маура поворачивается к нам спиной.

Проклятие! Я ляпнула что-то не то. Почему я всегда умудряюсь говорить Мауре неверные слова?

Тэсс услужливо принимается за длинный ряд пуговок на зеленом платье Мауры, а я, закрыв глаза, молюсь о терпении.

— Я не была влюблена в Пола. Не ты ли когда-то говорила мне, что я должна выйти только за того, кто заставит мое сердце учащенно биться?

Маура ловит мой взгляд в зеркале.

— Я бы не стала беспокоиться о Поле. Он, конечно, был удивлен, но уже оправился и кажется вполне довольным жизнью.

— Рада это слышать, — сухо говорю я. — Значит, он возвращается в Нью-Лондон?

— Да. — Голос Мауры звучит приглушенно, потому что Тэсс как раз стаскивает платье ей через голову. — Будет работать в архитектурной конторе мистера Джонса. Он сказал, что в Чатэме его теперь ничто не держит.

Не надо бы мне задавать вопросов, тем более что Мауре очень уж этого хочется, но я не могу сдержать неуемное любопытство и все-таки спрашиваю:

— Внизу ты сказала… подразумевала… Пол приходил вас навещать? То есть тебя?

— Тебя это так шокирует! — смеется Маура. — Ты ведь знаешь, что я очаровательна.

— Да, знаю.

Она действительно красивее меня, общительнее и умнее. Ей, как и Полу, нравятся большие города, и ей хочется приключений. Мне часто казалось, что из них получилась бы хорошая пара, но я все равно очень удивлена.

— Просто когда мы с ним виделись в последний раз, он звал меня замуж, а когда я в последний раз видела тебя…

— Когда ты в последний раз видела меня, я была дурочкой. Мои чувства к Елене — всего лишь минутная увлеченность учителем. Мне было одиноко, а она льстила мне, чтобы я могла почувствовать собственную важность. Ну а я оказалась достаточно глупа и вообразила невесть что. Все это уже в прошлом. — Маура говорит отрывисто и зло, поэтому ей трудно верить.

— Значит, теперь у тебя чувства к Полу.

Я смотрю на сестру. Нимало не смущаясь, она стоит у зеркала в корсете цвета слоновой кости и нижних юбках, ее рыжие волосы ниспадают на спину, и меня вдруг посещает странное чувство, будто я вижу перед собой незнакомку. Да знаю ли я ее вообще?

— Ты говорила, что, когда я встречу подходящего мужчину, мое отношение к замужеству изменится. Возможно, это уже случилось. А Пол страдал, когда ты уехала. Ты даже с ним не попрощалась, не то что ответа на его предложение не дала. Он не заслужил такого отношения.

Не заслужил, конечно, я этого не отрицаю, но…

— Он говорил с тобой об этом?

Мне ужасно неловко от этой мысли. Пол всегда был моим другом. А Маура была нашей тенью, помехой, вредной младшей сестренкой, от которой невозможно избавиться.

Маура кивает.

— Ему нужны были ответы. Конечно, я не могла сказать ему правды о Сестричестве, и мне пришлось намекнуть, что все дело в Финне Беластре. Боюсь, в такой версии ты выглядела довольно ничтожно.

Тэсс помогает Мауре натянуть золотое платье.

— Уверена, что у Кейт были причины.

— А у Кейт всегда есть причины. Но, так как она предпочитает ими не делиться, нам остается лишь делать предположения, — беззаботно говорит Маура, оправляя платье на бедрах. — В любом случае, Пол собирается прийти посмотреть, как мы тут устроились. Может, я смогу уговорить его прогуляться со мной по магазинам. Тэсс, ты тоже можешь пойти с нами. Я бы и тебя пригласила, Кейт, но боюсь, это будет неловко.

— Конечно, не хочу мешать твоему удовольствию, — соглашаюсь я.

— Ты очень добра. Не могу дождаться, когда получится как следует посмотреть город. Благодарение Господу за Бренну Эллиот с ее новым пророчеством, а то я уже боялась, что всю оставшуюся жизнь придется прозябать в Чатэме! — вздыхает Маура.

— Дома совсем неплохо, — говорит Тэсс, завязывая на талии Мауры широкий бархатный кушак.

— Ой, ну ты же понимаешь, что я имею в виду. Все изменилось. Елена говорит, что теперь тебе не так уж обязательно находиться в монастыре, Кейт. Любая из нас может оказаться ведьмой из пророчества.

— Не надо, Маура. — Тэсс уже на грани слез. — Перестань затевать ссору. Мы и так скоро узнаем, кто из нас прорицательница, но сейчас главное, что мы опять все вместе. Разве ты не рада?

Маура с опаской смотрит на меня, словно от нее убудет, если она признается, что скучала по мне.

— Прости. Я должна перед тобой извиниться.

Я глубоко вздыхаю.

— И я тоже, Маура. Мы должны были вместе решать, кому из нас ехать в монастырь, а кому оставаться дома. Вы обе достаточно взрослые для того, чтоб сказать, что с вами происходит. Вы и говорили, да только я не слушала. Я… я иногда вообще не расположена слушать.

— Иногда! — глумливо произносит Маура, поднимая взор к потолку, по которому мечутся тени.

— Маура! — рявкает Тэсс.

Я протягиваю Мауре руку. Она бесконечно долгую секунду смотрит на меня, а потом принимает ее.

— Ладно, — говорит она, — я тоже по тебе скучала.

На следующий день во время послеобеденного чая Тэсс берет тарелку с тыквенными лепешками и предлагает:

— В парадную гостиную?

Я тем временем прихватываю две чашки чая. Когда мы проходим мимо Мауры, расположившейся на облюбованном ею розовом диванчике, та прихватывает Тэсс за косичку.

— Куда это ты собралась?

— Мы с Кейт хотим найти тихое местечко и пообщаться, наверстать упущенное. Хочешь с нами?

Маура округляет глаза.

— Ой, нет-нет, я не хочу навязываться.

Я добавляю в чашку Тэсс молока и сахара, как она любит, изо всех сил стараясь не выглядеть подслушивающей.

Тэсс вздыхает:

— Ты вовсе не навязываешься, Маура. Мы же не виделись с Кейт несколько недель. Я хочу все-все о ней узнать!

— Ладно, тут-то в любом случае более вдохновляющее общество, — говорит Маура, снова оборачиваясь к Алисе, и на лице Тэсс появляется боль.

— Ну спасибо, — бормочет она.

Я заканчиваю возиться с чаем, и мы с младшей сестренкой в дружеском молчании идем в переднюю гостиную и закрываем за собой дверь.

— Расскажи, как дела дома? — спрашиваю я.