На юг, на юг

За Иртышом, через который велосипедист переправился в Семипалатинске, раскинулись казахстанские степи. Покрытая еще кое-где плешинами снега равнина дышала весенней свежестью. Бинокль, пролежавший почти всю Сибирь в саквояже, здесь стал необходим. Но сколько ни гляди, кругом лишь степь да степь. Изредка на ней зачернеет войлочная юрта пастуха-казаха, проплывет россыпь овечьих отар или верблюжье стадо.
Старый Сергиопольский тракт на Алма-Ату, вблизи которого уже намечалась стальная трасса Турксиба, высох и пылил. С каждым днем все глубже в пески. Привычка, выработанная в сибирской части пути, утолять жажду два раза в сутки теперь пригодилась. Глеб легко переносил жару, и если уж встречался ручеек "сверх программы", то только купался в нем или умывался.
Досыта насладился водой, когда подошел к Балхашу, к его восточному берегу. Тихо, пустынно. За зарослями тростника водная гладь, а на ней ни паруса, ни лодки. Единственный признак жизни - юрта на холме. Там выстроилась семья степных кочевников - казахов и смотрела с любопытством на пришельца с машиной. Юрта - это уже праздничный отдых! В кибитке, покрытой со всех сторон кошмами, уютно. Уставшее тело блаженствует на мягких подушках, поданных хозяйкой.
Глеб тянул из деревянной чашки айран - кислое овечье молоко. Чашка очень большая, и он, не допив, выплеснул остатки.
Вся семья окаменела. Глебу навсегда запомнился тяжелый взгляд казаха из-под насупленных бровей. Он сразу понял, что совершил какую-то грубую, непростительную ошибку. Погасло радостное чувство и у него, и у хозяев, которые только что рассказывали о Балхаше, о том, что он вовсе не такой уж пустынный: на северной стороне живут рудокопы, имеются рыбалки, даже пароход ходит...
Глеб осквернил обычай. Вылить молоко - у казахов это так же, как в русском крестьянском доме швырнуть на пол хлеб - самое дорогое, освященное великим трудом богатство... Надо уважать обычаи всякого народа; теперь это Глеб понял особенно ясно.
Первого мая он прибыл в Талды-Курган: прямые, утопающие в садах улицы, арыки и шумная река Каратал - одна из семи, в бассейне которых раскинулась область, названная еще в старину Семиречьем.
Навстречу ему деловито шла пожилая казашка с улыбчивым скуластым лицом. Она взглянула на путника, и, очевидно, вид загоревшего до черноты полуголого мужчины, восседавшего на тяжелом исцарапанном велосипеде, показался настолько диким, что ее густые чернью брови поднялись до самого цветастого платка.
У дверей своих домиков, на которых алели праздничные флаги, судачили молодые женщины в кокетливых войлочных и бархатных шапочках. Лица у всех были открыты.
"Где же восточный "домострой"? Где же закутанные до глаз в черные покрывала женские фигуры?" - думал Травин, проезжая в сопровождении вездесущих мальчишек по праздничным улицам.
Так что же это, Восток или не Восток?
Недоумение рассеялось лишь после обстоятельной беседы в городском Совете. Заведующий отделом - казах, к которому Травин зашел отметиться, - тоже, оказывается, служил в полку имени Воскова и даже участвовал в боях полка с белогвардейцами в Карелии. Поэтому беседа была по-особенному теплой.
- Садись, друг. Приветствую тебя в нашем цветущем городе, - сказал сослуживец, подавая сильную руку. - Наш город - твой город. Живи, пожалуйста, сколько пожелаешь...
Узнав, что Травин занимался на Камчатке электрификацией, заведующий даже языком зацокал от удовольствия:
Слушай меня, оставайся. Жилье дадим. Жениться захочешь - сам твоим сватом буду. Чем наши девушки плохи? На коня птицей взлетит, гикнет - только пыль заклубится. Плясать пойдет - столетний старец и тот на месте не усидит... А как бешбармак из барашка приготовит - язык проглотишь. Слушай, я сам недавно женился... Почему улыбаешься? Несерьезный ты человек немножко.
- А что, у вас женщины лиц не закрывают? - спросил Глеб.
- Казахский народ всегда был кочевым народом. Наша жизнь в степи, в седле проходила. А представь всадницу, закутанную в паранджу, скачущей за табуном. Смеешься? Вот теперь смейся, я не обижусь... Казахская женщина, - продолжал восковец, - если надо, дикого жеребца усмирит и против волка с одной камчей выйдет... А верность супружеская от паранджи не зависит. Правда, мусульманский обычай закрывать лица и у нас признавали. Только наш народ немножко обманывал Магомета. Видел, у пожилых женщин шея и подбородок белыми платочками прикрыты? Вот тебе и паранджа...
Уже шестые сутки Глеб не встречает жилья. С питанием скудно - приходится ловить зазевавшихся мышей и наслаждаться их дряблым и жирным мясом. Вода попадается очень редко и то загрязненная разной полуразложившейся дрянью. Противный запах ударяет в нос. Сделаешь из горсти несколько мелких жадных глотков и после этого видишь на ладонях разных водяных вшей и жучков...
Вот и подножие давно замеченного горного хребта. С севера потянул ветерок. Мелкая песчаная пыль жадно впивается в поры обнаженного тела. Места все живописнее. Глеб, радуясь, не замечает, как оставляет позади километры и въезжает в горное ущелье с гладким и правильным дном, точно шоссейная дорога.
Лучи солнца начинают скрываться за высокими скалами. Холодок. Путешественник еще сильнее жмет на педали, резче бросает вперед велосипед. Вскоре достигает новой расщелины хребта. Слой почвы настолько мал, что на поверхность выступают залежи белого камня. Чем глубже в ущелье, тем сильнее струя ветра. Она несет, увлекая вглубь. Приходится притормаживать, чтобы не удариться с ходу о голые камни. Стены ущелья поднимаются, сдвигаясь все ближе. Только падение мелких камушков нарушает гробовую тишину. "Как бы сверху не свалился булыжник - прихлопнет, как мышь в мышеловке... Вот тебе и новые впечатления и неведомые места..."
Велосипедист врывается в узкий коридор. Дальше трудней: все больше и больше на пути острых глыб. Приходится с усилием сдерживать скорость, нажимая педали в обратном направлении...
"Куда же теперь?" - Глеб остановился и в поисках выхода стал оглядываться. На ступеньках выветренных камней с обеих сторон, точно на полках, какие-то темные клубки. И вдруг на глазах один из "клубков" зашевелился…
"Змеи?! Ну точно!"
Велосипедиста прошиб холодный пот. Перед глазами возникла картина из прочитанной в детстве книги: осужденного бросают в пещеру, наполненную змеями... Он замер: сейчас раздастся характерный шипящий звук, из клубков высунутся головы с раскрытыми ядовитыми пастями и набросятся со всех сторон...
Глеб уже готов обороняться: поднял воротник тужурки, чтобы закрыть шею от укусов. А сам водит из стороны в сторону расширенными от страха глазами. Но кругом тишина. Клубки неподвижны: змеиное царство охватил глубокий сон.
Начал потихоньку пятиться назад от змеиных свертков. Боится даже повернуть велосипед, чтобы случайно не стукнуть металлом о камень. Только отойдя от скалы, вскочил на седло и с быстротой молнии помчался в обратном направлении...
Где выбраться из ущелья? Всюду отвесные скалы. Отсчитал назад уже десяток километров. Наконец он заметил с правой стороны несколько выходов скальных пород вроде зазубренного гребня, за которыми зеленел обычный склон, заросший кудрявыми низкими деревцами.
Глеб взял из багажника веревку, набросил ее на один из каменных "пальцев" и попробовал забраться на террасу. Получилось. Тогда слез, привязал нижний конец веревки к велосипеду и, снова поднявшись, втащил наверх и машину.
...Чем южнее, тем выше горы. На тракте попадаются крутые серпантины, которые русские поселенцы Семиречья прозвали вавилонами. Езда по ним - "слалом" на колесах.
С перевала открылся зеленый город с панорамой синих хребтов на юге, пересеченных черными зазубринами ущелий. Алма-Ата - отец яблок - так любовно назвали свою столицу казахи. Отсюда путешественник повернул круто на запад и вскоре уже ехал по Чуйской долине. Средняя Азия!
"Если поверить, что есть рай, - благодушествовал он, пересекая фруктовые рощи с журчащими горными ручьями, - то где-то поблизости. Может быть, под этой дикой яблоней и сделали свой первый привал Адам и Ева..."
Неожиданно за увалом раскинулось большое пшеничное поле. А за ним ряды виноградников, бахчи. Глубже кудрявились сады. Значит, где-то близко люди!.. Доехав до виноградников, Глеб увидел пруд, от которого тянулся арык. Вдоль этого арыка и добрался до небольшого села, состоявшего сплошь из беленых и крытых камышом мазанок. Лишь над одним зданием краснела черепичная крыша - новая школа.
На околице велосипедиста вмиг окружили ребятишки. Перемазанные черешней, тараща на чудо-машину глазенки, они бежали следом, поддерживая закатанные до колен штаны. Из-под босых ног взрывалась мелкая и сухая пыль.
Из-за дувала, на котором сушились кизяки, выглянул усатый дед.
- Бачь, яка цаца!
Глеб удивился. На старике, который уже выходил из калитки, свободная сорочка с густо расшитым воротником, шаровары. Ну конечно же, украинец!
Во дворе, куда путника пригласили напиться, все выяснилось. Село называлось Панфиловка, Калининского района. Жили тут, действительно, настоящие украинцы. Глеб с наслаждением пил сладкий, сваренный из сахарной свеклы "узвар" и слушал хозяина.
- Житомирские мы, - рассказывал дед. Пятьдесят рокив назад сюды перекочувалы. На волах! Двенадцать подвод собралось й поихалы на нови земли. До Балхаша с цыганами ихалы, а дале решили уж одни долю шукаты. О цэ место и приглянулось! Главное - вода, криницы, ключи бьют. Та и постройки кой-какие булы. Думалы, забытое село, а выявилось - зимовна стоянка киргизов, называлась Чальдовар. Как они пришлы со своими табунами, побачилы нас - и началась драка! Мы тоди покинули стоянку и ушли дале, за криницы. Це и е наша Панфиловка... Пшеничку сием, буряк, фасоль, сады развели. В последние роки и киргизы начали подселяться. На оседлость переходят...
Когда Глеб выезжал из села, он встретил таких новоселов. Они ехали рядом, молодые, вероятно, муж и жена. Она в длинной широкой юбке с раскиданными по полю крупными и яркими цветами, а парень в стеганке до колен, повязанной цветным кушаком, на голове огромная войлочная шляпа. В руках обоих всадников плетки-камчи с привязанными бубенчиками.
...Чем дальше на запад от гор, тем меньше селений, реже колодцы и суше земля.
Короткая южная весна кончалась. Яркий и пышный ковер трав редел, блек. Погасла киноварь диких маков, увяли розовые букеты горошка, пестрые шапочки татарника. Реже попадались малиновые заросли цветущего воронца, синенькие озерца васильков. Изумрудная степь стала голубеть, а затем побурела. К ее свежему дыханию с каждым днем все резче примешивалась горечь полыни. Знойные лучи солнца жадно собирали оставшуюся от таяния снегов влагу. На песчаных буграх отогревались заспавшиеся ящерицы, ползали черепашки. Над головой проносились на север последние запоздавшие косяки птиц.
Вот уже скаты велосипеда утопают в желтой пыли разбитых верблюжьих трактов Узбекистана. Над головой опрокинутая чаша знойного бирюзового неба. Северный ее край покоится на красных барханах Кызылкумов, на зазубренных белоснежных хребтах - южный. Подробной карты этих мест у Травина нет, а мелкомасштабная, усеянная россыпями точек, показывала край в ложном однообразии. В действительности же путешественник, как и прежде, мало заботясь о дорогах, пересекал не только сыпучие гряды песков, но и "адыры" - изрезанные оврагами предгорья, белесые острова солончаков, объезжал болотистые топи, возникшие на месте высохших озер.
Жара! Велосипед раскалился. От металла пышет, резина на ручках, кажется, течет. Думается об одном - о воде. Глинистая почва потрескалась, вся в квадратах и ромбах. Трава мелкая и колючая. Изредка попадаются кусты саксаула, полузаметенные желтым песком.
Глеб заметил среди колючек канаву, похожую на тропу. Поехал по ней... Машинально отвернул переднее колесо от какого-то продолговатого большого паука.
Где он видел подобную козявку?.. Вспомнил. В казахской юрте. Она плавала в растопленном коровьем масле. Хозяин объяснил, что это фаланга. Ее засадили живой, чтобы она весь яд выпустила в масло. По поверью, если такую мазь нанести на укус, то человек быстро поправится. А весной укусы фаланг опасны.
Пока вспоминал, на тропе появилось еще несколько пауков. "Э, да их целый отряд!.." Глеб почувствовал себя беззащитным среди ползущей ядовитой мерзости: на колючки не свернешь, а спешиться еще страшней...
Через голову что-то перелетело.
"Фаланга. Колесом забросило. А если она упала на спину?!" Кажется, волосы поднимаются от ужаса. Глеб сильнее крутит педали и мчится, не разбирая где что. Ему мерещится, что пауки уже ползут по нему. Вот-вот почувствует прикосновение их мохнатые лап на шее.
И вдруг поймал себя на том, что он придумывает страхи. Ведь ничего подобного нет! Сбавил ход велосипеда. Поднял руку от руля и провел по голове - на волосах ничего. Оглянулся - пауков нет, колючек тоже.
Спешился. Сбросил тужурку и осмотрел себя. И тут увидел во втулке заднего колеса помятую фалангу. Взял ее плоскогубцами. Надо и ему приготовить на всякий случай противоядие. Запихнул паука в бутылочку с глицерином. Закрыл пробкой и... почувствовал удовлетворение. Будто замуровал заодно и свои страхи.
22 мая. Ташкент с первым в Средней Азии государственным университетом. Их нельзя было не заметить, глазастых узбекских комсомолок со смело открытыми лицами, с рассыпанным по плечам множеством косичек. И парней в полосатых халатах, спешивших с книгами в руках в свой вуз, названный именем Ленина. Студенты!
Из Ташкента Глеб в тот же день выехал по древней караванной дороге - Большому Узбекскому тракту далее на юг. Его твердое правило - нигде не задерживаться, будь то большой город или крошечное селение. 22 мая для Травина было знаменательно еще и тем, что он впервые познакомился с великой рекой Сыр-Дарьей, кормилицей Узбекистана. Ибо в том краю слово "вода" звучит не менее торжественно, чем в России "земля".
Можно подумать, что вся зелень, уже покинувшая степи, сбежалась от жары сюда, на берега реки, чтобы поклониться ее бешеному мутному потоку, попросить влаги... А уйди на какой-то десяток километров южнее - и по обочинам разбитой пыльной колеи тракта уже не зелень, а белые кости павших "кораблей пустыни" - верблюдов, а иногда и одинокие могилы их погонщиков.
Еще раз Глеб увидел кофейные воды Сыр-Дарьи у Беговатских порогов, тех знаменитых камней, которые Алишер Навои мечтал свалить силой рук каменщика Фархада, вдохновленного на такой подвиг любовью прекрасной Ширин: камни не пускали реку к людям...
В этих местах еще много от старого забитого Востока. Глеб проезжал по узким улицам глинобитных кишлаков с крадущимися, как тени, закутанными с ног до головы фигурами женщин, ловил косые взгляды... Но уже шла земельно-водная реформа, бедняки-дехкане двинулись в поход против баев и манапов, создавались первые колхозы. Новое побеждало, Советская власть выводила Среднюю Азию из-за глухих дувалов на простор большой жизни, помогала ей сбросить чадру вековой темноты и забитости.
Глеб оставлял за спиной один десяток километров за другим. Мелкая песчаная пыль забивала, сушила дыхание. Глаза жадно обшаривали горизонт.
Впереди, несколько в стороне, показался зеленый коврик. Он резко выделялся среди желтой равнины. Свернул туда. Вот она, вода! Оставил велосипед и бегом к озерцу. Прозрачная поверхность, как зеркало, отражала намученное бронзовое лицо с потеками пота, всклоченные вьющиеся волосы...
Погрузил руки в озерцо. Невольно первым движением освежил лоб, а затем сделал несколько жадных глотков. Жгучая горечь! В недоумении всмотрелся в источник - на дне среди песка белели камушки. Соль!.. Ее голубовато-белые кристаллы опоясывали водоем сверкающими на солнце бусами.
Как горько разочаровываться! Глеб с ненавистью смотрел на живописное озерцо.
Ну ничего. Все эти трудности только закалка для основного этапа - северного.
А солнце печет. Ботинки вроде бы не из кожи, а из раскаленного железа - так жжет ноги.
К вечеру Травин добрался до горного отрога, покрытого карликовым кустарником. Чтобы хоть немного утолить жажду, пососал зеленые побеги. Кругом мелькали светлячки, шумели крыльями летучие мыши, в горах ухал филин. Куртку под бок, и с наслаждением вытянулся. Убаюканный шелестом ветвей, под мелодичный звон ветерка путешественник забылся и задремал.
Разбудила его какая-то возня у ног. Вскочил. За кустами мелькнула тень. Зажег велосипедный фонарь. Ботинки, которые стояли рядом, оказались раскиданными, а у одного даже обгрызан каблук.
"Хорошо вовремя проснулся - остался бы босой".
Послышался ноющий вой.
- Шакалы, - догадался Глеб. Обошел ближние кусты. Все тихо. Поставил рядом ботинки. Велосипед повернул сумками к себе и лег вплотную к колесам, приткнув со стороны ног дорожный флажок. Фонарь не стал тушить.
Только устроился и задремал - снова шорох. Теперь с разных сторон.
"Э, хитрецы, да их много. В кольцо берут".
Свет фонаря, блеск никелированных частей велосипеда и трепыхание флажка отпугивали назойливых зверей. Но совсем уходить они не собирались. Вой становился азартнее. В отдалении где-то откликнулись.
"Зовут подкрепление".
Сои прошел. Надо на всякий случай организовать оборону. Глеб слышал, что шакалы иногда нападают на одинокого спящего человека.
Звери и в самом деле осмелели, видны их частые перебежки от куста к кусту.
"Набросятся стаей - не сдоброватъ", - опять подумал Глеб.
Как нарочно, стал гаснуть свет в фонаре: кончалось масло.
"Что же, я вам устрою угощение", - шепчет Глеб и вытаскивает рулон фотопленки от своего "кодака". Поднес горящую спичку. Пленка, вспыхнув, осветила местность. Стая степных хищников, ошеломленная ярким светом, с визгом шарахнулась прочь в разные стороны. Глеб поспешно ломает сухие кусты и раскладывает костер. Сам ложится с подветренной стороны. И... опять просыпается от воя.
Нет, хватит игры, нужно удирать с этого места. Отдых уже не отдых. Он кладет разом все дрова в костер и уходит, держась освещенной полосы, вверх по склону горы.
Светало. На вершине путешественника встретили лучи солнца. Вокруг скалы. Их нагромождения чем-то напоминали Ганальские востряки на Камчатке. Лишь в одном месте горная цепь разорвана долиной.
Глеб садится на велосипед и спускается по откосу, притормаживая педальным тормозом. Привычно ловко объезжает камни.
На северо-западе, где горы расходятся уже широко, на самом горизонте вырисовывается темный силуэт одинокого дерева. Значит, вода!..
Глеб направляется туда. Несется с увала на увал, используя инерцию. Мимо бегут выветренные востряки, лощины. Быстрое движение создает встречное освежающее течение воздуха. Расстояние между велосипедистом и деревом заметно сокращается.
"Но откуда там камни, целая россыпь? - Глеб впивается глазами, пытаясь лучше разглядеть. - Да нет, это не камни, а лежащие овцы".
Их так много, что напрямую не пройдешь. Глеб, кружась между животными, обходя и перешагивая через них, настойчиво пробивался к большому развесистому дереву. Он уже заметил неподалеку впадину с водой. Овцы, расположившиеся вокруг источника, неохотно поднимались, потряхивая жирными и широкими курдюками.
Когда Глеб оторвался от воды, то обнаружил за спиной невысокого смуглого узбека, одетого в изодранную грязную рубашку. Короткие потрепанные штаны подпоясаны кушаком. Ноги босые, на голове сдвинутая на макушку войлочная шляпа с широкими полями.
Глеб дружелюбно протянул руку.
- Салам алейкум!
- Алейкум салам! - услышал в ответ.
Запас слов крайне мал, но пастуху и без разговора понятно, что человек голоден. Он сорвал с дерева несколько продолговатых красных ягод. Потом, порывшись в торбе, достал пару жестких лепешек и кусок овечьего сыра.
Глеб с жадностью накинулся на медовые сочные плоды - это был тутовник, быстро проглотил и остальное. Снова напился...
Объяснялись больше жестами. Глеб узнал, что овцы не принадлежат этому человеку. Он пастух, а хозяин платит ему пятнадцать баранов в год. Живет он при стаде, а сейчас перегоняет отару на горные пастбища. Из-за жары идут только по ночам.
Потом занялись географией.
- Джизак, Джизак, - бубнил Глеб, раскладывая карту.
- А-а, - понял пастух. - Джизак, Янги-Курган, Булунгур, - повторял он название городов, лежавших по Узбекскому тракту.
- Где сейчас мы? - пытался расспросить Глеб.
- Мальгузар, - ответил узбек, показав на горы. - Мальгузар, - еще раз повторил он.
Глеб покрутил пальцем по карте.
- А, горы Мальгузар, отроги Туркестанского хребта.
Спасибо, друг.
Солнце припекало. Овцы стали подниматься. Безмолвная тишина наполнилась блеянием, движением ног.
"Эх, отдохнуть бы под тутовником, - Глеб загляделся на дерево, густо усыпанное плодами. - Но нужно двигаться дальше".
Перед дорогой еще раз досыта напился. Теперь уже с некоторым смакованием, даже профильтровал воду через носовой платок.
Велосипедист снова выбрался на тракт.
25 мая - Самарканд, столица Тамерлана. Говорят, хочешь узнать Самарканд - посмотри Регистан. Площадь Регистан, окруженная старинными, отделанными яркой мозаикой минаретами, - немой, но красноречивый рассказ о таланте древних строителей...
За день Глеб углублялся до пятидесяти - ста километров на юг. Вблизи города Гузара он свернул на восток, задумав побывать в Таджикистане. Через горы Байсунтау Травин по головокружительным тропам перевалил в Гиссарскую долину. Цепи хребтов и адыры - изрезанные горными потоками увалы - сменились зелеными террасами.
...Путешественник загляделся на руины крепости, возвышавшейся над долиной, и направился к большим круглым башням, между которыми темнели широкие ворота. От ворот внутрь крепости вела круто поднимающаяся дорога, на которой еще не стерлись глубокие колесные колеи. Глиняные полуобвалившиеся стены густо поросли травой и кустарником. На правой башне сидел гриф, недвижимый, как изваяние. Голая шея птицы казалась под лучами солнца пурпурной.
Глеб решил осмотреть крепость. Но едва подъехал к воротам, как его окружили возбужденные дехкане.
- В чем дело, друзья? - оторопел велосипедист.
Ему знаками приказали двигаться вперед к видневшимся развесистым чинарам.
Из отрывистых восклицаний, которыми обменивались конвоиры, Травину понятны лишь слова "шайтан инглиз", произносимые гневно и презрительно.
"Кажется, меня приняли за английского шпиона, - подумал Глеб. - История!"
Он даже остановился от возмущения.
- Товарищи!..
Но солидный тычок в спину шестигранным дулом старинного ружья заставил ускорить шаги.
Под густой листвой деревьев звенел арык. На покрытом ковром деревянном помосте, скрестив ноги, восседали седобородые старцы в чалмах и полосатых ватных халатах. Здесь же, в черных с белым шитьем тюбетейках, пили зеленый кок-чай молодые таджики. Проворный чайханщик, лавируя между сидящими, разносил цветастые чайники и низенькие широкие чашки-пиалы, наполняя их из огромного медного самовара.
Когда шумная группа с Травиным в центре вступила под тень чинар, мирное чаепитие сменилось удивленными вопросами и восклицаниями. Один из сидевших на ковре отставил пиалу и поднялся, оправляя гимнастерку. По его знаку все замолчали.
- Говори ты, - указал он на человека с ружьем.
Тот стал что-то быстро объяснять. И опять в его речи замелькали слова "шайтан инглиз".
- Неправда, никакой я не англичанин! - крикнул Глеб.
Толпа заволновалась, но человек в гимнастерке снова сделал знак и обратился к Травину по-русски:
- Кто вы и как сюда попали?
Через несколько минут все разъяснилось, и путнику уступили почетное место на ковре. Те, кто недавно предлагали применить к незнакомцу самые суровые меры, старались сейчас услужить ему от всей души. Один принес кованый медный таз для умывания, другой зачерпнул из арыка ковш воды, третий подвигал блюдо с хрустящими лепешками и покрытыми нежным пушком абрикосами...
Оказывается, Глеб попал в Гиссар - бывшую резиденцию правителя края гиссарского бека. Перед тем как бежать со своим отребьем за границу, бек. сравнял с землей древний город. Но остатки банд продолжали набеги в долину. Надо ли удивляться, что население было всегда начеку.