От Людендорфа к Гельду

Наконец Гитлер вышел из Ландсбергской крепости; теперь он свободен, но – и только. У него в стране всего несколько тысяч друзей и много завистников, а прочее население к нему равнодушно, оно не обнаруживает к нему даже любопытства. Год назад Бавария была ареной большого национального движения, теперь участники его просто стыдятся этого прошлого, а для посторонних оно стало предметом насмешек.

17 декабря, после прекращения дела о «Фронтбанне», последовало распоряжение прокурора об освобождении Гитлера. Государство обращалось с Гитлером не лучше и не хуже, чем с любым из «ноябрьских преступников». Правда, их камеры были не так комфортабельны, как у Гитлера, но одновременно с ним была выпущена на свободу и часть деятелей советской республики в Мюнхене, в том числе Эрих Мызам^[94] и Феликс Фехенбах, жертва судебной ошибки.

В мюнхенской квартире Гитлера собрались встретить его Эссер и Штрейхер. Гитлер просил их все же не ликвидировать Великогерманского народного сотрудничества: нельзя знать, к чему оно еще может пригодиться.

Затем он отправился к соратнику, ближе всего стоявшему к нему; это был Пенер. Ныне он – ренегат, член партии, стоящий на платформе пакта Дауэса. Вот кто указывал теперь Гитлеру политическую линию на будущее. Друзья уже шептались в ужасе, что основатель национал-социализма перейдет в немецкую национальную партию.

Нет, этого он не собирался делать. Но Гитлер и Пенер представляли теперь в некотором смысле одно направление в двух партиях. Прежде всего, они пришли к соглашению относительно разрыва с Людендорфом.

За последние месяцы генерал сделал все возможное, чтобы стать крайне непопулярным в католической южной Германии. Он приветствовал восторженным письмом съезд евангелического союза и призывал протестантизм к борьбе против Рима. С принцем Рупрехтом он затеял совершенно ненужный конфликт перед офицерским судом; он без всяких оснований упрекнул принца в том, что тот несет вину ва подавление путча 9 ноября. Офицерский корпус старой баварской армии раскололся по этому поводу на два лагеря. Гинденбург пытался уладить дело, но безуспешно. В конце концов двадцать семь генералов старой баварской армии, выступая за своего принца, отказались иметь что-либо общее с генерал-квартирмейстером. Замечательно, что в их числе не было Эппа.

Эти крупные бестактности лишь укрепили убеждение Гитлера в том, что генерал никуда не годится как политик; а ряд мелочей должен был вызвать его раздражение. Людендорф не побрезговал тем, чтобы отвратить от Гитлера его телохранителя, мясника Ульриха Графа. Этот Граф хвастал, что, «как собака, верен Гитлеру», поэтому у старых национал-социалистов он считался фигурой, и Эссер включил его в свой кандидатский список для городских выборов, чтобы сделать этот список более популярным. Гитлер втихомолку поддерживал этот список. Это вызвало неудовольствие генерала; он вызвал к себе на квартиру Графа и приказал ему порвать с Эссером. Бедный мясник не хотел расставаться со старыми товарищами. Тогда Людендорф со всей резкостью объявил ему, что будет считать его непослушание направленным лично против него. Граф вздыхая ответил, что он – солдат и поэтому у него нет другого выбора, он должен подчиниться Людендорфу, и согласился снять свое имя с кандидатского списка Эссера. Со стороны Людендорфа это было возмутительным злоупотреблением солдатскими чувствами и послушанием бесхитростного человека, к тому же человека, связанного с Гитлером особыми узами.

Из общей обиды у Гитлера и Пенера родилась общая ненависть. Между Гитлером и Людендорфом произошел крупный разговор. Гитлер объявил генералу, что отныне им в политике не по пути. Впрочем, он не сказал ему, что намерен в такой же мере пойти навстречу римской церкви, в какой генерал отошел от нее.

Через несколько дней после своего освобождения Гитлер посетил министра-президента Гельда. Бывший лидер баварской народной партии Гельд, став во главе правительства, подвергался самым ожесточенным нападкам со стороны «фелькише». Поэтому визит Гитлера явился сенсацией. Гитлер пытался ослабить впечатление, заявив, что цель его посещения – только просить за товарищей, оставшихся еще в крепости. Кроме того, он просил также за Пенера. Но дело было не в этом. Он предложил министру-президенту «примирение с Римом», как это назвали его критики из лагеря «фелькише».

Гитлер начал с заверений в своей лояльности и легальности своих намерений; путч 9 ноября был ошибкой, он сам это понял. Гитлер дал понять, что не откажется от политического сотрудничества, было даже произнесено слово консолидация. Министр-президент ответил на это вопросом: как, собственно, представлял себе такое сотрудничество Гитлер, раз «борьба против Рима» является одним из главных моментов в политике «фелькише»? Это – частное дело Людендорфа, поспешил возразить Гитлер; он, Гитлер, никогда не вел борьбы против Рима и никогда не будет ее вести. С генералом он после путча в холодных отношениях. Он не ведет борьбы против какой-либо буржуазной партии и не будет ее вести также и впредь; борьба его направлена только против марксизма. Если и баварский министр-президент борется с марксизмом, то он, Гитлер, предлагает себя в его распоряжение.

Что намерения его были совершенно серьезны, Гитлер доказал несколько дней спустя: вооруженный нагайкой из крокодиловой кожи, он явился в помещение фракции блока «фелькише» в ландтаге и стал упрекать ее за то, что она не вошла в состав баварского правительства. Необходимо либо участвовать в правительстве, либо стать к нему в самую резкую оппозицию; здесь не может быть середины.

Значит, правильны были слухи, которые временами шли из Ландсбергской крепости. Гитлер не одобрял борьбы против баварской народной партии, не одобрял также борьбы против немецкой национальной партии – он хотел мира в лагере буржуазии.

Еще недавно «арестант» и «государственный изменник», Гитлер вдруг стал опорой государственной власти, впервые ориентирующейся теперь в Баварии на трехцветное знамя германской республики. К этой цели стремился и Пенер, старавшийся собрать для этого группу испытанных политиков, так называемую группу Пенера. Гитлер включился в нее, запретил своим сторонникам борьбу против национальной правой, против «Рима» и против баварского правительства. Если считать главными закулисными деятелями в этой партийной дипломатии принца Рупрехта и генерала Людендорфа, то принц в тот момент имел явное преимущество. Вступив в группу Пенера, Гитлер продолжал политику, которую он проводил и в ночь на 9 ноября, – политику объединения националистической и монархической реставрации, политику «мести за почившего в бозе родителя».

Министр-президент Гельд лишь частично принял предложения Гитлера. Запрет национал-социалистической партии был отменен, но легальному вождю партии Гельд холодно заявил, что будет защищать авторитет государства против кого бы то ни было в ни в коем случае не потерпит такого положения, какое имело место до 9 ноября 1923 г. Пенер не избежал заключения в крепости; 5 января 1925 г. он отправился отбывать свое наказание в Ландсбергскую крепость.

Критики «фелькише», порицавшие сближение Гитлера с баварским правительством, доказали этим, что они никогда не понимали основной линии гитлеровской политики. Революционер, радикальничающий перед публикой на митингах, в то же время всегда искал прикрытия у фактической государственной власти. До ноября 1923 г. это был рейхсвер. С окончанием рурской войны, со вступлением немецкой национальной партии в имперское правительство и принятием плана Дауэса армия снова отступила за кулисы и предоставила управление государством гражданской власти. Со стабилизацией иссякли также денежные источники, из которых субсидировались бесчисленные частные солдатские банды, именовавшиеся «дружинами обороны». Наступила буржуазная эра в политике.

В это время – примерно в конце декабря 1924 г. – Гитлер заявил делегации товарищей по партии из Ингольштадта, что движение должно держаться в стороне от Берлина, этого неисправимого Вавилона. Оно должно также уйти из парламента, должно избавиться от охотников за теплыми местечками и даровыми железнодорожными билетами. Он, видите ли, по-прежнему враг парламентаризма, и его борьба все еще направлена против этих бесплодных говорилен.

Итак он хотел повернуть назад на путь баварского народного движения под эгидой правого, благожелательного правительства. Ближайшим этапом должно было быть участие в этом правительстве, а в конце концов Бавария должна была стать центром национал-социалистической мощи. Для него все еще оставалась в силе старая программа, согласно которой до истечения пятилетнего срока нельзя было думать о распространении партии также в северной Германии. Он хотел оставаться врагом парламентаризма, но вместе с тем действовать мирными средствами. Всегда пользоваться милостями власть имущих – вот лейтмотив его «легальности».

Date: 2015-07-10; view: 294; Нарушение авторских прав