Главная Случайная страница


Полезное:

Как сделать разговор полезным и приятным Как сделать объемную звезду своими руками Как сделать то, что делать не хочется? Как сделать погремушку Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами Как сделать идею коммерческой Как сделать хорошую растяжку ног? Как сделать наш разум здоровым? Как сделать, чтобы люди обманывали меньше Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили? Как сделать лучше себе и другим людям Как сделать свидание интересным?


Категории:

АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника






А зимой почему не говорил ничего подобного?





- Как большой мастер, он выждал паузу, чтобы игроки успокоились. Прежде чем в чем-либо их убеждать, Романце-ву нужно было почувствовать настроение футболистов. Он вообще предпочитал ничего не делать сгоряча.

Третья версия - спартаковца Карпина. По иронии судьбы как раз того, кто сопротивлялся возвращению в сборную до последнего. И вернулся туда лишь 20 мая, последним из «отказников».

- Позиция Романцева была простой: каждый должен решать для себя сам, - сказал мне Карпин. -Он и не запрещал играть в сборной, и не отправлял туда. Лично мне Олег Иванович то ли в апреле, то ли в мае, когда я оставался последним, сказал: «Шанс поехать на чемпионат мира выпадает не каждому. Решай сам». И хотя я уже было вычеркнул себя из чемпионата мира, Онопко с Пятницким сумели меня переубедить. К тому времени я понял, что все равно в руководстве сборной ничего уже не поменяется.

- Надеялись, что главным тренером сборной может стать сам Романцев?

-Да, надеялся. В нашей стране может произойти все что угодно.

Казалось бы, свидетельство Карпина, непосредственного участника внутриспартаковских событий, заслуживает наибольшего доверия. Но разговоры о возможной замене Садырина на Романцева тогда действительно ходили повсюду. Толковали о том, что Колосков беседовал с главным тренером «Спартака» не только о его игроках, но и о нем самом. Достоверно, однако, об этом известно не было. И вот тут-то мы подходим к четвертой версии. Ее автор - Бышовец. Порой кажется, что его сверханалитический ум строит многоходовки, которые никогда не придут в голову реальным участникам событий. Хотя - кто знает?..

Не скрою: вскоре после появления «письма 14-ти» я пытался понять истинную позицию Романцевачеловека, который заявил, что у спартаковцев есть честь, - сказал Бышовец. - Если бы мы оказались вместе, то ситуация была бы спасена и способствовала оздоровлению нашего футбола. Но он дал понять, что его интересует только «Спартак». «Ты хочешь быть главным тренером сборной?» - спрашиваю Романцева. - «Нет, не хочу». - «А если предложу тебе сотрудничество на паритетных началах - я дорабатываю чемпионат мира, и потом сборную принимаешь ты?» Романцев вновь отказался, делая вид, что сборная его вообще не интересует.

Но, знаете, Олег Иванович совсем не так прост, как хотел казаться! Совсем не случайно спартаковцы в приказном порядке вернулись в команду, а летом 94-го, уже после чемпионата, Романцев возглавил сборную. Полагаю, компромисса с президентом РФС на эту тему он достиг еще раньше - просто тогда он не был озвучен. Ценой этого сговора Романцева с Колосковым стал позор в Америке. И только опозорившись в 2002 году в Японии, он понял, что я был прав.

Верить ли умозаключению Бышовца? После разговоров в футбольных кругах о том, что в 2002 году договоренность с Валерием Газзаевым о приходе в сборную у Колоскова была еще за несколько месяцев до «романцевского» чемпионата мира в Корее и Японии, абсолютной фантастикой такой сценарий не кажется.

Уже после чемпионата мира летом 94-го Юран рассказывал мне: «В тот момент, когда стало ясно, что затея с Бышов-цем не прошла, между ребятами состоялся разговор, и мы пришли к выводу, что решение каждый должен принимать сам. Я решил вернуться - и только потом, после чемпионата, понял, что сделал одну из самых больших ошибок в своей жизни».

Об этом, впрочем, позже. А тогда отказавшихся от своей подписи и вернувшихся в сборную оказалось семеро. Четыре спартаковца (Иванов к тому времени перешел в «Динамо», впрочем, его в сборную и не вызывали) плюс три легионера. Но если к белому флагу первых «отказники», зная авторитарный нрав Романцева, отнеслись снисходительно, то вторым, как говорится, мало не показалось. Их посчитали настоящими, полновесными предателями. Бышовец сказал: «Из трех легионеров, вернувшихся в сборную, игровые соображения волновали, полагаю, только Мостового, который всей своей карьерой доказал, что является настоящим профессионалом. Его, к слову, я когда-то несправедливо не взял на Олимпиаду в Сеул, и хоть мы тогда и победили, Мостовой, как и Колыванов, были достойны поездки в Корею. А другие предали даже не идею. Они предали своих друзей. В отличие от них, у тех, кто не поехал в Америку, совесть должна быть чиста. Да, они могут жалеть, что пропустили чемпионат мира, но при этом остались порядочными людьми - перед собой и своими друзьями».

Если такое говорит тренер, что могли сказать им куда менее воздержанные на язык игроки?

Первым, практически сразу, вернулся Саленко. Любопытную историю о нем рассказал Радионов, возглавлявший золотую молодежную сборную СССР 90-го года.

Вызвали однажды Саленко на матч со сборной Турции в Симферополе. И вдруг после игры подходят ко мне ребята: «Знаете, у нас к вам очень большая просьба. Не вызывайте больше Саленко». Команда отторгла человека, и я не мог пойти против ее мнения. Олег был достаточно чванливым парнем, а у нас сложилась команда, которая далеко не каждого принимала.

Вот что интересно: в той молодежке, которая не приняла Саленко, были почти все, кто по доброй воле остался за бортом Америки-94 - Шалимов, Добровольский, Канчельскис, Кирьяков, Колыванов. Не здесь ли кроется мотив возвращения экс-киевлянина в сборную? Возвращения, с которым он, пожалуй единственный, явно угадал.

Игнатьев для наглядности решил сравнить психологию Саленко и Кирьякова. Оба играли у него в юниорской сборной Союза.

- Кирьяков — человек очень коллективный, компанейский. Может, он как раз и не вернулся в сборную потому, что был слишком привязан к своим друзьям, думал: «Что про меня ребята скажут?» А Саленко по натуре - индивидуалист, как, кстати, и Юран. Идет по жизни своей колеей, и ему все равно, что о нем будут думать другие. Посчитал первое решение поспешным — и ему не составило труда перейти из одной группы игроков в другую.

Следующим возвращенцем стал Юран. Широкой публике это стало известно 19 февраля 94-го из интервью «СЭ» - форвард не стал скрывать, что вернется в команду к мартовскому товарищескому матчу в Дублине. Но, как выяснилось из нашего разговора, Юран все для себя решил гораздо раньше.

Жалею сейчас только о том, что сразу не разобрался в ситуации и не помог тренерскому составу остановить конфликт. Списать свое первое решение могу только на молодость. Будь мне 26-27лет—никогда бы такого не совершил. Наоборот, сделал бы все, чтобы убедить остальных этого не делать...

- Когда же вырешили вернуться в сборную?

- После пресс-конференции на Зубовской площади вернулся в Лиссабон и общался с друзьями, которые гораздо старше меня. И где-то через неделю осознал, что это была большая ошибка.

А потом, 11 января, в Лиссабоне был благотворительный матч в пользу Сережи Щербакова, и туда приехали, с одной стороны, Садырин с Игнатьевым, а с другой - Шалимов, Кирьяков, Мостовой, Кульков и я. Сели поговорить.

- Был шанс уладить весь конфликт?

— Шалимова было трудно переубедить. У него в друзьях ходил Тарпищев, да и Бышовеи имел на него влияние. Игорь был на сто процентов уверен, что все под контролем президента России и Садырин уйдет в отставку. А вот тот же Кульков, с которым мы играли вместе, тоже вроде бы все переосмыслил и был готов вернуться в сборную. Но его Шаля все-таки переубедил. Тогда я и сказал тренерам, что вернусь. Да, от Игоря услышал, что слово не держу. Но это какой-то детский сад — речь-то о чемпионате мира. Тем более что Садырин с Игнатьевым привезли в Лиссабон от Колоскова новый вариант контракта с РФС, где индивидуальные контракты игроков по бутсам допускались. Смысла продолжать бунт не видел никакого. Над нами, говорил, и так вся Европа смеется.

По словам Юрана, тогда от него отвернулись многие. Даже Колыванов, с которым они всю жизнь играли вместе в сборных. Когда они встретятся в новой сборной Романцева, около полугода бывшие «отказники» не будут замечать Сергея. Потом, правда, все устаканится...

Но и вернувшись в сборную, Юран счастья не обрел: «Не очень нас там хотели видеть те ребята, которые вообще не отказывались играть. И были за наше с Мостовым возвращение обижены на Садырина. Чувствовал к себе прохладное отношение. И, думаю, Пал Федорыч на чемпионате мира решил посадить меня на скамейку, потому что боялся, что команда вообще развалится. Но я ни о чем не жалею. Все-таки был на чемпионате мира. И играл против бразильцев. Это история...»

Свой среди чужих, чужой среди своих...

Многие, кстати, посчитали ошибкой, что «единожды предавших» приняли назад. Колосков, например, говорит: «Я не очень понял Садырина, когда он начал "подписантов" частично возвращать в сборную. Не препятствовал этому, но внутренний протест был». Был он и у ряда игроков из числа тех, кто остался верен Садырину до конца. Против возвращений, по рассказу футболистов, были Харин, Кузнецов, Бородок, Попов.

...Мостовой думал дольше всех, и вернулся в начале мая.

После чего на два года вдрызг рассорился со своим лучшим другом - Шалимовым. «Я с самого начала придерживался мнения, что ничего у нас из этой затеи получиться не может, - рассказывал Мостовой на встрече в редакции «СЭ». - А подписал потому, что об этом просили друзья. А потом, когда стало окончательно ясно, что ничего не изменится, я подумал: "Что же делать теперь? Надо ехать". К тому же не забывайте: у Игоря в жизни тогда было все нормально -он играл в Италии. А у меня ситуация оставалась неопределенной и была небольшая надежда, что на чемпионате мира смогу показать себя. Хотя в душе я чувствовал, что играть не буду - тренер явно рассчитывал на других».

Шалимов в 2003-м рассказывал:

- Мост был моим лучшим другом. Когда играли за дубль, жил у меня дома, да и вообще были не разлей вода... Мне было тогда очень неприятно. Мог бы по крайней мере позвонить. Вообще из всех, кто вернулся в сборную, позвонил только Карпин.

-Два года не разговаривали по вашей инициативе? -Да.

- А как помирились?

- Общие друзья сказали: «Мост приехал. Хочешь пойти?» Пошел. К тому времени и я уже стал смотреть на ситуацию по-другому. Понимал, что на чемпионат мира надо было ехать. И разницу между его ситуацией и моей тоже понимал. Но надлом в отношениях произошел. Сейчас мы просто хорошие знакомые и в отпуске с удовольствием общаемся. Мне приятно с ним встречаться - нас все-таки многое связывает. И юмор, и воспоминания... Но прежней дружбы уже нет.

...Совсем они разные, эти трое возвращенцев. И ярлыки на них (как, впрочем, и на тех, кто не вернулся в сборную) наклеивать не стоит. У каждого - своя судьба. Как-то я спросил великого актера Олега Табакова: «Люди спорта, по-вашему, интересны в общении?» Ответ был таким: «Они - люди, а значит, все разные. Одни интересны, другие нет». Так и в этой истории.

 

Мог ли Садырин все-таки уйти? Мог ли сдаться под напором людей, выразивших нежелание с ним работать? Бышовец вот, скажем, удивляется: «Трудно понять тренера, которому игроки объявили, что не хотят с ним работать, а он остался. И даже принял часть тех, кто объявлял. Когда, например, в Донецке даже часть игроков не захотела работать со мной, я тут же ушел».

Интересно, что этот вопрос вызвал разночтения даже у ближайших соратников Садырина.

Игнатьев:

- Мы были рядом с ним и видели, чего ему это стоило. Если честно, несколько раз я ему говорил: «Да бросьте вы это дело, Федорыч! Зачем так себе нервы трепать?» Но он отвечал, что не бросит. Принципиально. «Я взялся за это дело и мне не в чем себя упрекнуть. Мы решили задачу, и если я сделаю шаг к отступлению, управлять сборной будут игроки, которые не имеют представления о тренерском искусстве. Такого быть не должно.

Семин:

- Случались моменты, когда он хотел все бросить и уйти. Но были ведь, помимо тех, что подписали, и другие ребята, которые остались в ЕГО сборной. Ради них Садырин и не ушел -он так мне и говорил: «Они мне поверили, как я могу их оставить? Бросить их было бы с моей стороны предательством». И он действительно верил, что мы сыграем хорошо...

Каким было эмоциональное состояние Садырина, очевидно из фрагмента книги Валерия и Олега Винокуровых «Наш мир - футбол». Необходимо отметить, что эти известные журналисты в 93-м - 94-м открыто поддерживали бунтовщиков и к Садырину относились с неприязнью. «До самого отъезда в США РФС и его "карманные журналисты" продолжали "полоскать" отказников в печати и в телебеседах, - писали Винокуровы. — Апофеоза это хамство достигло в мае - начале июня, когда Садырин назвал в газете Шалимова и Добровольского суками...»

В свою очередь, Канчельскис в книге «Моя география» написал:

«Лично к Садырину я относился неплохо, даже несмотря на то, что во время этого конфликта он не раз награждал нас во всеуслышанье нелестными, прямо скажу, грубыми эпитетами. Но ему ведь тоже было тяжело, а справиться с таким напряжением может не каждый. Я не винил его и не стал считать своим врагом. Я не раз говорил: наши разногласия имели не личный, а лишь профессиональный характер...

Я все-таки много времени провел в таком большом клубе, как "Манчестер Юнайтед", и не понаслышке знал о передовых методах работы. Поэтому сам мог судить, насколько методика Садырина не соответствовала современной европейской методике...

Многие тогда говорили, что мы нарушили один из главных футбольных законов: игроки должны выполнять указания тренера, а не указывать ему и тем более не диктовать руководству, какого тренера ему назначать. Да, закон такой существует, но наш футбол в то время жил отнюдь не по законам. Законы игнорировались и чисто спортивные, и общечеловеческие: нас постоянно обманывали, с нами хитрили, как только могли...».

...Нам с коллегой Максимом Квятковским удалось побеседовать с Садыриным 30 мая, прямо перед вылетом в Австрию, на предчемпионатную подготовку. Он напророчил победу над бразильцами - 1:0 и гол Радченко. Но при этом был выжат как лимон. Говорил: «Яуже вообще ничего не чувствую и не боюсь. У меня все чувства в последние месяцы атрофировались... Если команда провалит чемпионат, уйду в отставку».

И он ушел. Соединить в одной упряжке «коня и трепетную лань» (то есть тех, кто из сборной не уходил, и тех, кто в нее вернулся) оказалось невозможно. А тут еще и «группа смерти» - будущие чемпион Бразилия и бронзовый призер Швеция. И никудышная подготовка: тот самый таинственный менеджер-поляк, который когда-то не организовал встречу Шалимова с Колывановым в Польше, клятвенно обещал организовать россиянам пару классных спаррингов - и обманул. Такие тогда были у РФС партнеры.

Юран в конце лета 94-го рассказывал:

- Играли контрольные матчи с командами пивзаводов, где против финалиста чемпионата мира выходили мужики со здоровенными животами. Те недели в Австрии если и могли нас к чему-то подготовить, то только к отпуску.

После ухода из сборной Садырин вознамерился, как было оговорено, вернуться в ЦСКА. Но туда уже назначили Тарханова. И он, потеряв столько сил и нервов, остался вообще без работы.

Рассказывает Шамиль Тарпищев:

- У нас с Садыриным после всей этой истории остались нормальные отношения. И когда его убрали из ЦСКА, он пришел ко мне и сказал: «Как же так, меня выкинули отовсюду и сейчас в ЦСКА квартиру отбирают!». Я взял его за руку, повел в кабинет к министру обороны Павлу Грачеву и добился, чтобы квартиру в Москве ему оставили.

Тренером прежнего масштаба после пережитого Садырин стать уже не сможет. Максимум, чего добьется - выйдет с «Зенитом» в высшую лигу. Но еще два отрезка в ЦСКА, как и один в «Рубине», окажутся безрадостными.

Летом 2001-го, за полгода до смерти тренера, мы в канун матча ЦСКА со «Спартаком» разговаривали с Садыриным на базе в Ватутинках. О его страшном онкологическом недуге было известно многим (да и сам он, как рассказал мне Игнатьев, знал все), но в тот момент показалось, что выглядит он лучше, чем весной. В душе я надеялся на чудо...

А тогда решился спросить:

- Вы вспоминаете когда-нибудь о времени в сборной? И услышал жесткое:

- Нет. Те два года я вычеркнул из своей жизни.

Для того чтобы разрушить стереотипы, достаточно будет одного абзаца. Эти слова произнес Галямин о Шалимове. Человек, не подписавший «письмо 14-ти» - о его вдохновителе.

- Я больше чем уверен: все, что тогда делал Шалимов, не имело никакого отношения к личной выгоде. Хорошо его зная, убежден: он действительно так думал. Может, по молодости он и принимал горячие, необдуманные решения. Но никогда он бы не поступил вопреки своей совести. Все, кто действительно знают Игоря, вам это подтвердят.

Эти строки одного из кумиров стоило бы внимательно прочитать тем болельщикам ЦСКА, которые в 2003 году встречали шалимовский «Уралан» оскорбительными плакатами и ре-човками, в которых обвиняли главного тренера элистинцев ни много ни мало в смерти Садырина.

В эмоциональном Игнатьеве, правда, и тогда говорила обида за своего друга:

- Я этих болельщиков по-человечески понимаю. Федорыч не прожил того, что должен был. Ему, крепкому мужику, те люди помогли раньше срока уйти из жизни. Я бы не хотел, чтобы Шалимов и иже с ним когда-нибудь оказались в такой ситуации, когда жизнь не в радость.

Семин высказался значительно сдержаннее друга и коллеги:

- Перетерпел тогда Паша очень много, но связывать с теми событиями его раннюю смерть не буду. А на Шалимова не обижаюсь, и отношение к нему - нормальное, футбольное. Они же очень глупые были тогда, не со зла это делали. Разгул демократии, всем все дозволено... Им показалось, что они уехали на Запад, заработали какие-то небольшие деньги, и теперь могут мир перевернуть. Увы, не нашлось человека, способного их остановить. Осталась только в душе трещина, что загублено большое дело.

Хула поклонников ЦСКА, а также «Зенита» Шалимова не обижала. «Я сам не видел плакатов, мне потом сказали. Ничего страшного в этом не вижу. Они — болельщики команд, с которыми Садырин работал и стал чемпионом Союза. Раз помнят спустя столько лет-значит, это было действительно громкое событие. Но я никогда не говорил ничего плохого о человеческих качествах Павла Федоровича - поэтому чувства вины перед ним у меня нет. Как человека я его уважал тогда, уважаю и сейчас. Это был сугубо профессиональный конфликт. Избежать которого в тот момент было вряд ли возможно. Другой вопрос, что было сделано правильно, а что -нет. Сейчас, поработав тренером, я понял, что исправить проблемы нахрапом, за один день, невозможно. Нужно время, понимание и терпение».

Бывший главный оппонент «письма 14-ти» Колосков, если судить из его разговора со мной, воспринял антишалимовские выступления фанатов куда ближе к сердцу, чем сам их адресат:

- Считаю, что это недопустимо, в жесткой форме осуждаю такие проявления. Убежден, что ошибки должны людям прощаться. Тех, кто поднимал эти плакаты, я хотел бы спросить: в чем разница между вашим экстремизмом и экстремизмом игроков, в 93-м году написавших это письмо? Их порыв я объясняю тем, что было такое время. И очень хорошо, что сегодня они правильно оценивают свои тогдашние действия. Если бы мы поддались их давлению и поменяли тренера - представьте, какая в нашем футболе наступила бы анархия. Пример оказался бы заразительным...

Колосков встал на защиту Шалимова - можно ли было представить себе такое в 94-м? А можно ли было вообразить фразу Кирьякова в недавнем интервью моим коллегам Юрию Голышаку и Александру Кружкову в «СЭ»:

- Вот с Вячеславом Ивановичем можно было бы пообщаться! Мы учились с его сыном, начинали в одной команде. А сам Колосков - очень интересный собеседник. Какое-то время скверно к нему относился - думал, в его силах было решить конфликты, которые регулярно возникали. Но сейчас с удовольствием посидел бы с ним в ресторане. Если увижу — непременно приглашу.

Казалось бы, с каждым годом высказывания сторон конфликта становились все более взвешенными. Однако Колосков в книге «В игре и вне игры», вышедшей в 2008-м, вновь оказался чрезвычайно резок:

«Павел Федорович, воспитатель чемпионов страны, открыватель многих молодых талантов, обвинения в ретроградстве и непрофессионализме... не вынес. Ушел из сборной и вскоре ушел из жизни. Как знать, не спровоцировало ли вспышку болезни хамство и некомпетентность тех, кто говорил гадости в его адрес. Ведь уважающему себя человеку очень трудно привыкнуть к несправедливым обвинениям и оскорблениям».

Прокомментировать эту реплику бывшего руководителя нашего футбола можно одним только фактом. Между уходом Садырина из сборной и его кончиной прошло семь с половиной лет.

И многие игроки, остыв от обид, сами дали понять Сады-рину, что очень жалеют о случившемся. К примеру, весной 2005-го, спустя три с лишним года после смерти тренера, я спросил Юрана:

- У вас осталось чувство вины перед Садыриным?

— Я был на его похоронах. Прилетел в тот момент в Москву на зимние каникулы из Германии и узнал, что Садырина не стало... А чувство такое — да, есть. Какая нелепость получилась с этим «письмом 14-ти»! И сборную жалко - то поколение родилось для того, чтобы дойти до полуфинала чемпионата мира. И, конечно, ее тренера. Потом мы встречались с Садыриным в Турции и остались в добрых отношениях.

... «Отказников» становилось все меньше. И они все крепче держались друг за друга. Так вышло, что на одной чаше весов был чемпионат мира, а на другой - дружба. Выбрав одно, они теряли другое. Пенять им было не на кого. В такое положение они поставили себя сами.

Их уговаривали. Только от Шалимова, уяснив в Лиссабоне его непреклонную позицию, отступились. Тот еще в январе в интервью «СЭ» сказал: «Не хочу, чтобы болельщики видели меня в команде, которая ни на что не способна». И позиции своей не изменил.

Игнатьев:

- Помню, уже незадолго до отъезда на чемпионат ходили по лужниковской набережной с Колывановым. Он говорил: «Я поехал бы. Понимаю, что мы все сделали неправильно. Но сейчасуже не могу. Это мои друзья. Я с ними вырос, всю жизнь вместе играли, кое-что сделали в футболе. Я не могу их предать».

Эти слова Борис Петрович произнес в 2003 году, а осенью 94-го, когда мы с ним делали интервью для «СЭ», Игнатьев сказал:

—Я вел переговоры до последнего дня, до последнего сбора. И видел, как они хотят играть, как переживают. Но видел и то, что действует закон круговой поруки - или все, или никого. А на такую постановку вопроса не был согласен уже Садырин.

По разные стороны баррикад оказались даже одноклубники и ближайшие друзья. Например, Юран и Кульков, выступавшие до того за португальскую «Бенфику», а летом 2004-го вместе перешедшие в стан ее главных конкурентов - «Порту». «Письмо 14-ти» подписали оба, но Юран вернулся в сборную, Кульков же - нет.

К счастью, на их человеческих отношениях тот конфликт не отразился.

- История со сборной вас часом не рассорила? - спросил я Юрана.

-Нив коем случае. У нас не такие отношения, чтобы подобные вещи могли на них повлиять. Каждый решал сам — и обид не было.

Борьба за «отказников» шла до последнего дня. Даже Колосков перед самым отъездом сборной в США в интервью «СЭ» сказал:

- Если вас интересует мое мнение, то отсутствие Кирьякова, Канчельскиса или Добровольского я считаю потерей. Для меня очевидно, что мастерство того же Канчельскиса и Корнеева несравнимо. Фамилии я взял произвольно.

Президент РФС походя публично обидел игрока, которому через несколько дней предстояло выступать на чемпионате мира. Это - еще один штрих, дополняющий картину тогдашних взаимоотношений руководителей и футболистов.

Один из лучших на тот момент полузащитников Европы Канчельскис, вошедший в число 25-ти самых популярных футболистов «Манчестер Юнайтед» всех времен, в книге «Моя география» писал:

«Я не отступил от своего слова, несмотря на все советы и уговоры. За те месяцы, что прошли между написанием письма и чемпионатом мира, мне не раз приходилось общаться с Садыриным, объяснять ситуацию... Если вы спросите меня сегодня, были ли, на мой взгляд, наши действия ошибкой, я отвечу: "Да". Добровольно отказаться от участия в таком турнире, как мировое первенство (тем более что, как показала жизнь, это был наш единственный шанс), разве это не ошибка футболиста? Ошибка, да еще какая! Но вот другой вопрос: был ли у нас шанс избежать этой ошибки?.. За финальным турниром в США мне пришлось следить по телевидению. Это было тяжело, но я все равно переживал за нашу команду. А накануне ее отъезда в Америку послал в РФС факс с пожеланием успеха».

Радионов в 2003 году вспоминал:

- Помню, как огорчил меня Канчельскис, который играл у меня в молодежной сборной. Мы встретились в Манчестере, куда приехали на жеребьевку отборочного турнира Еиго-96. Был матч «МЮ» - «Эвертон», нас туда пригласили, и после игры мы с ним разговаривали. Так они друг другу верили, что невозможно было эту связь разорвать! Ну что я, говорит, могу сделать, мы же уже решили! В общем-то я уважаю эту позицию. Пошли на что-то вместе — и решили идти до конца. Хотя уже понимали, что путь этот заведет не туда. Они ведь все равно остались для меня теми же мальчишками, которые выиграли молодежный чемпионат Европы. И знаю, что та команда для каждого из них осталась мечтой, в которую они хотели бы вернуться. Потому что им там было хорошо. Потому что они чувствовали, что вместе кого угодно обыграют, порвут, и для них нет непобедимых соперников. Все это осталось в них до сих пор, спросите у любого. Плакать хочется, когда вспоминаешь о той команде. И о том, что с ней потом стало...

О том, что с ней потом стало, не хочется даже вспоминать.

Сборная России, по сути дела, вылетела с чемпионата ми-ра-94 после первых же двух матчей - к третьему, против Камеруна, шансы пройти в плей-офф у нее оставались сугубо теоретические, и даже разгром африканцев со счетом 6:1 принес болельщикам только моральное облегчение. Да и то - вряд ли...

Стартовое поражение со счетом 0:2 от будущих победителей первенства - бразильцев - было ожидаемым. Удручило только безволие россиян, вылившееся в полное отсутствие созидательной игры и шансов, хотя бы отдаленно похожих на голевые. Проигрывать-то даже Бразилии можно по-разному...

Во втором матче, против шведов, Садырин перетряхнул состав, но результат оказался схожим - 1:3. Наша сборная повела в счете после того, как Саленко реализовал пенальти. Не помогло. В дальнейшем из сборной России делали отбивную - особенно после того, как в начале второго тайма был удален Горлукович. «Пародия на Полтавскую битву с другим исходом», - так охарактеризовал ту встречу чемпион Олимпиады-88 в Сеуле Харин.

Давая интервью Сергею Микулику по итогам двух удручающих матчей, Садырин не стеснялся в формулировках:

«(В первом матче) Юран свое задание просто провалил».

«(Игру Бородюка оцениваю) как срыв тренерского задания».

«Мостовой, травмировавшийся Попов и заменивший его Карпин подачам флангов препятствовали без того усердия, которое по идее полагается брать с собой на чемпионат мира».

И так далее, и тому подобное. По этим цитатам видно: Садырин был на грани нервного срыва. А может, и за гранью.

При том, что в двух первых матчах ЧМ-94 составы нашей команды были очень разными, их объединяло одно.

Не было команды. Каждый был сам по себе.

«Письмо 14-ти» не могло не аукнуться. Точнее, не столько даже само письмо, сколько испортившиеся отношения между теми, кто не подписал письмо с самого начала, и теми, кто подписал, но затем вернулся в команду.

Полузащитник Игорь Корнеев, принадлежавший к первой категории, сейчас помогает Гусу Хиддинку тренировать сборную России. На ЧМ-94 он вышел на поле только в третьей встрече против Камеруна. Мы беседовали с ним, уже когда он стал одним из тренеров национальной команды.

Date: 2015-07-10; view: 439; Нарушение авторских прав; Помощь в написании работы --> СЮДА...



mydocx.ru - 2015-2024 year. (0.006 sec.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав - Пожаловаться на публикацию