Огонь Сварожич

Славяне глубоко уважали и ценили огонь, особенно огонь домашнего очага. Грехом считалось плевать в огонь, даже ругаться при нем. Огонь использовали при всевозможных обрядах. Особенной же святос­тью и магической силой наделяли «живой огонь», добытый древ­нейшим способом — трением.

Огонь все очищал и освящал, соединял земной мир с небесным. Покойника сжигали, веря, что его душа тут же вознесется на небо, так же, как жертва, сожженная в огне святилища. Огнем обезвреживали вредоносных мертвецов («залож-ных», «упырей») там, где преобладало трупоположение. В огонь же бросали живых или мертвых колдунов и ведьм. Церковь лишь переняла этот обычай у язычников.

При этом Огонь (Царь-Огонь русских заговоров) был не просто почитаемой стихией, а богом, сыном Сварога. Согласно антиязыческим поучениям, Огню Сварожичу мо­лились под овином, в обширном помещении, где разво­дился огонь для просушки снопов. В болгарских песнях упоминается Огнян — брат Солнца (то есть Даждьбога Сварожича). Представление об огне как сыне Сварога-Неба славяне переняли у индоиранцев. В Авесте Огонь-Атар всегда именуется сыном Ахурамазды. В Ригведе же Агни — сын Неба.

У белорусов, по данным Древлянского, почитался бог огня Жыж. Он ходит под землей и греет ее либо вызывает пожары. В белорусских болотах торфяные пожары — частое и опасное явление. Но был ли этот подземный огонь тождествен Огню Сварожичу?

Огонь в славянской мифологии занимает довольно скромное место. Его не представляли в человеческом об­лике. Не сохранилось и сюжетных мифов о нем. Тем не ме­нее он был одной из самых почитаемых стихий.

Ярила — веселое солнце

(Коструб, Джурило, Яровит, Юлий, Припегала, Герман, Калоян, Тур, Ге­оргий, Юрий, Егорий, Жубрило, Еруслан.)

Одни из древнейших зем­ледельцев планеты — носители культуры Ча-тал-Гююк в Малой Азии — изображали Великую Богиню с человеческим ребенком или де­тенышем леопарда на коленях. Впоследствии леопард был свя­щенным зверем Диониса. Этот ребенок-звереныш — спутник Матери Мира, ее сын, су­пруг или возлюбленный (иногда одновременно). Дионис и Семела у греков и фракийцев, малоазийские Аттис и Кибела, египетские Озирис и Изида, месопотамские Думу-зи-Таммуз и Инанна-Иштар, финикийские Адонис и Ас-тарта-Афродита — эта многоликая пара повсюду одаря­ла земледельцев урожаем, проходя для этого через траге­дию любви и смерти.

Юный, прекрасный, полный сил бог погибал, нисхо­дил в подземный мир, а богиня (порой приводившая его к гибели) оплакивала возлюбленного, собирала его остан­ки или спускалась за ним в царство мертвых. И он воскре­сал, и вместе с ним оживала растительность, расцветали сады, засуха сменялась порой урожая. Обычно он выступал беззащитной и безвинной жертвой темных сил (отсюда и вырос библейский образ Спасителя). Иногда же — во­ином-колдуном, победителем чудовищ, насылающим на врагов хмельное безумие. Бог преимущественно земле­дельческий, он порой предстает то охотником, то зверем-оборотнем, то источником шаманского экстаза.

Жизненная сила бьет у юного бога плодородия через край. Он крайне любвеобилен. Веселье, хмельной разгул, оргия, неистовые пляски — его стихия. Обряды его зача­стую непристойны и кровавы. Но это не «забавы» извра­щенцев-маньяков, а магия плодородия! Силой крови и любви, «смертию смерть поправ», бог оживал сам и оживлял природу, обеспечивал урожай. А значит, спасал людей от бед­ствия — голода.

В Италии этому богу соответствовал Марс — бог не только войны, но и плодородия. В Скандинавии — бог солн­ца и плодородия Фрейр. В иранском мире — герой-мученик Сиявуш. В Индии многие его черты перенял Шива, в ко­тором греки узнавали своего неистового Диониса. Они же называли «Дионисом Гелонским» бога, почитавшегося на Ворскле ираноязычными гелонами — ближайшими со­седями праславян (скифов-пахарей).

Веселый бог, казалось бы, во всем противостоит богу солнца. Один сеет разгул и хаос, другой — утверждает по­рядок, гармонию, справедливость. Но оба они — боги све­та и жизни, противостоящие тьме, разрушению и смерти. Недаром греки считали Аполлона небесным Солнцем, а Ди­ониса — подземным.

У славян веселый бог звался Ярила. Имя это, известное русским, белорусам и сербам, в письменных источниках появляется поздно — в 1765 г. («Житие Тихона Задонско­го»), это, конечно, не значит, что самого культа до XVIII в. не было: соответствующий Яриле западнославянский Яровит известен в источниках XII в. Просто церковь во­евала в первую очередь с бывшими государственными культами (Перуна, Даждьбога и т. д.). Культ же Ярилы был преимущественно простонародным. Корень «яр-» у славян означает весну, хлеб, молодых животных, страсть, половую силу, гнев.

В середине весны, когда земля и деревья одевались в зеленый наряд, славяне праздновали встречу Ярилы. А в конце весны и в начале лета — его проводы-похоро­ны. Первый обряд сохранился у белорусов во времена Древлянского и справлялся 27 апреля. Второй же отме­чался в Средней России (от Твери и Костромы до Воро­нежа и Тамбова) с большим разбросом во времени: от Троицы до первого воскресенья или понедельника по­сле Петрова дня (29 июня). Древний праздник старались отметить до Петровского поста или после него. Местами день Ярилы слился с Купалой, или же отмечали «молодо­го» и «старого» Ярилу (16 и 22 июня). Напомним, что тогда же, в начале лета, справлялись проводы Весны-Ла­ды-Костромы. Обряды же, связанные с чествованием бе­резы, совершались в Семик — четверг седьмой недели после Пасхи (за три дня до Троицы).

Б. А. Рыбакову удалось, однако, установить языческий срок дня Ярилы (Семика). В расшифрованном ученым календаре IV в. на кувшине из Ромашек знаком молодого деревца отмечен день 4 июня. Именно в этот день, по сви­детельству А. М. Горького, в Нижнем Новгороде прово­жали Ярилу, скатывая с горы огненное колесо. В тот же день справляли праздник Яровита поморяне. Тогда же, вероятно, провожали и Ладу.

Белорусы, по Древлянскому, представляли Ярилу пре­красным молодым всадником на белом коне, в белом плаще, с венком на голове. В левой руке его — снопик ржи, в пра­вой — человеческая голова. (Очевидно, ему, как и Ради-госту, приносились человеческие жертвы.) 27 апреля в по­ле встречали девушку-всадницу, наряженную Ярилой, и пели песню:

Волочился Ярила Да по всему свету: Полю жито родил, Людям детей плодил. А где ж он ногою, Там жито копною, Где он ни взглянет, Там колос зацветет.

Интересно, что существует подобная песня о Козе или Козле («Где козел ходит/Там жито родит»). В Греции ко­зел — обычный спутник Диониса, а девушка-Ярила на­поминает Диониса, изображавшегося в женской одежде.

Если встреча Ярилы проходила вполне пристойно, то проводы-похороны его по части разгула немногим ус­тупали Купальской ночи. «Он (Ярила) любовь очень одо­брял»,— объясняли сами праздновавшие. К пляскам, по­пойкам и любовным вольностям добавлялись кулачные бои, порой кончавшиеся смертоубийством. Ярилу изображал человек (в Воронеже) в бумажном колпаке, увешанный бубенчиками.

В то же время уходящего Ярилу представляли стари­ком. Место игрищ называли «Ярилиной плешью». Чучело Ярилы хоронил старик, или же водили хоровод вокруг ста­рика. Либо по полю катали парня в вывороченной шубе, что напоминает русский обычай катать священника по полю со словами: «уродился сноп, толстый, как поп». Молодой или старый, Ярила сообщал земле свою неистощимую пло­дородную силу.

Суздальский летописец Ананий Федоров (1754 г.) со­общал о почитании в его городе богов Яруна, Пиная и Облупы. Первый, несомненно, Ярила, а остальные два, видимо, покровительствовали пьянству («пияный») и обжорству («облопаться»). По свидетельству Саксона Грамматика, у славян считалось делом благочестия наесться и напить­ся на празднике сверх меры: верили, что тогда через год бу­дет такое же изобилие. На Украине Яриле соответствовал Коструб (Кострубонько). Имя его, видимо, родственно имени Костромы. Чучело Коструба с подчеркнутыми мужскими половыми органами хоронили (сжигали или то­пили) в первый понедельник Петрова поста. При этом женщины оплакивали усопшего, в откровенных выраже­ниях восхваляя его сексуальные достоинства, а мужчины отпускали непристойные шутки. Оплакивание сменялось веселыми песнями и хороводами и сопровождалось молитва­ми Земле и Солнцу об урожае. Память о веселом боге со­хранилась у украинцев и в песнях о Джуриле (Журиле).

Шел Джурило ледом,

Нес горилку с медом.

Сын, Джурило, сын,

Не топчи моего ячменя.

Куда Журило шел,

Там ячменек взошел,

А куда Ксеня пошла,

Там пшеничка взошла.

Русские иногда изготовляли глиняные фигуры Ярилы и Ярилихи, которые затем разбивали и бросали в воду. А на Семик чествовали ряженых Семика и Семичиху. Кто же эта спутница Ярилы? Судя по имени, его супруга. Скорее всего это не Лада, а Леля — юная богиня весны, о которой речь впереди.

В русском охотничьем заговоре белый муж Жубрило на белом коне загоняет дичь. С охотничьими функциями Ярилы (Георгия) мы еще встретимся.

У западных славян Яриле, как уже сказано, соответст­вует Яровит, почитавшийся в Вольгасте (Волегоще) в По­морье и у гаволян на нижней Шпрее. Имя его означает «ве­сенний (ярый) свет». Он был богом войны, и в его храме висел священный золотой щит. «Житие Оттона Бамберг-ского» описывает, как жрец в Вольгасте выдал себя за бо­га (очевидно, Яровита). Одевшись в белое, он предстал перед крестьянином и сказал: «Я — твой бог. Я покры­ваю всходами поля и листьями леса. Плоды полей и деревьев, приплод скота и все, что служит нуждам людей, в моей власти. Это я даю только моим почитателям...». Услышав от «бога» приказ убить немецких миссионеров, крестьянин тут же прибежал в город, и «просветители» еле унесли ноги от язычников, уверенных, что бог покарает их неурожаем за измену отеческой вере. Веселый и разгуль­ный праздник Яровита справлялся гаволянами 4 июня.

В одной из церквей Вольгаста сохранилась плита с фи­гурой человека с копьем. Считают, что это изображение Яровита. В соседнем городе Волине (Юлине) почиталось старое копье, прикрепленное к деревянной колонне и при­надлежавшее будто бы... Юлию Цезарю. Епископ Оттон приказал волинцам не почитать «ни самого Юлия, ни копье Юлия». «Апостол Померании» был не книжником, а прак­тиком. Что же это за «Юлия» почитали поморяне? Быть может, какой-нибудь оборотистый римлянин на Янтарном пути сбыл их легковерным предкам копье, якобы принад­лежавшее божественному императору. Возможно также, что они как-то соотносили Юлия и его копье с Яровитом. По крайней мере, копье — обычный атрибут св. Георгия, заменившего, как увидим, Ярилу-Яровита.

Обряды, подобные встрече и проводам Ярилы, изве­стны и другим славянам. 23 апреля, в день св. Георгия, хорваты и словенцы встречали Зеленого Юрия — ряже­ного, покрытого зеленью. Он ходил со свитой, прыгал, раз­давал зеленые ветки. Верили, что это принесет хороший урожай. В Лазареву субботу (перед Вербным воскресеньем) у сербов и македонцев ходили девушки-«лазарицы» во главе с Лазарем и Лазарицей и плясали с саблями. У западных славян на Троицу ходили «король» и «королева» со сви­той (у мораван — из всадников в женской одежде). У че­хов и словаков этот обычай зовется «Летницы», у слова­ков также «Турицы» и «Русадла». Чехи при этом разыгры­вали осуждение и казнь «короля». У сербов и хорватов так­же ходили «краль» и «кралица» со свитой, вооруженной саблями.

Отметим особую роль в этих обрядах «амазонок», что напоминает всадницу-«Ярилу».

Австрийцы 23 апреля водили «Зеленого Георга», а за­тем «охотились» на него, «убивали» и «хоронили». Другие германские и романские народы, а также венгры справля­ли близкие обряды 1 мая: чествовали майских «короля» и «королеву», водили «Джека в зелени», охотились на «дикого человека». На Троицу тоже встречали «короля» и «королеву» («жениха» и «невесту»), «зеленого короля». Немцы топили чучело Пфингстля (Троицы). Из всех этих весенних персонажей Ярила, пожалуй, наиболее сохранил облик языческого бога.

Столь же язычески выглядит почитаемый у болгар, вос­точных сербов и румын Герман (Калоян, Скалоян). Обряд в его честь справлялся 23 апреля, 9 мая, 12 мая (день св. Германа), 24 июня, чаще всего — в случае засухи или затянувшихся ливней. Изготовляли глиняное чучело мужчи­ны с огромным половым органом, в шапке из красного па­схального яйца, в красной или алой одежде. Клали его в гроб, оплакивали и погребали на берегу, а на 3-й, 9-й или 40-й день выкапывали и бросали в воду. Участвовали в обряде преимущественно женщины. Если хотели вы­звать дождь, пели: «Умер Герман от засухи ради дождя». Если же надо было прекратить ливни — то наоборот: «Умер Герман от дождя ради засухи». Иногда делали и второе — женское — чучело. В «похоронах» участво­вала «мать», «сестра» или «вдова» Германа. Сам он в пес­нях изображается мальчиком-сиротой или неженатым парнем (реже — женатым мужчиной), крестьянином (пахарем, пастухом, виноградарем).

Культ Германа распространен на землях древних фра­кийских племен (гетов, даков и др.). Поэтому исследова­тели видят в нем фракийское божество. Иногда его име­нуют Иван, Иванчо, а обряд приурочивают к 24 июня. Следовательно, славяне отождествляли фракийского бога с купальским Иваном (то есть Даждьбогом). Но больше всего сходства у Германа с Ярилой.

Ярила-Яровит-Герман — бог не только плодородия и растительности, но и солнца, света. Белый конь был по­священ Солнцу у иранцев и славян: на колеснице с белыми конями ездит Митра в Авесте и Солнце в сербских песнях. Скатывание горящего колеса с горы (в частности на Купалу) символизировало уход солнца в подземный мир. Зо­лотой щит, видимо, также символ солнца: св. Георгий на древнерусских иконах изображался с солнцем на щите.

У веселого бога было несколько древних звериных об­ликов. Один из них — Тур. Русские на Семик исполняли песню о «Туре, молодце удалом», который вызывал деви­цу «на зеленой травке поборотися», но сам был ею побеж­ден. При этом две девушки изображали Тура и его побе­дительницу. Эротический смысл песни-игры ясен, как и связь ее с магией плодородия. Не было ли у славян че­го-то подобного критским играм с быком? У словаков, как уже сказано, Турицами именовалось чествование троицко­го «короля» с «королевой», а галичане называли Турицами Семик. Игра в «тура» известна и украинцам. В сопровожда­ющей ее песне Тур считает своих жен, ловит одну из них и сдирает с нее кожу. В культе веселого бога любовь сосед­ствовала с кровью.

На горе над озером у Галича (костромского), по преда­нию, находилось Турово капище. А церковь Бориса и Глеба на киевском Подоле именовалась в XII в. Туровой бож­ницей.

В XVI—XVII вв. церковники кляли справляющих «иг­ры туры» и поминающих в святочных песнях «некоего Ту­ра-сатану». Украинцы водили по дворам на Святки «ту­ра» — бычка, и хозяева радостно встречали его как гостя, несущего дому изобилие. В Дубровнике носили «турицу» — маску в виде кобыльей головы со щелкающей челю­стью. Поляки на Святки и Масленицу водили «туро-ня» — быка (его изображали двое ряженых) и разыгры­вали его убийство и воскресение. А украинские и польские колядки воспевали «дивного зверя тура-оленя» с сияющи­ми золотыми рогами.

Этот святочно-масленичный Тур мог быть связан не с ве­сенним Ярилой, а с Даждьбогом — златорогим оленем и победителем быка. Но и здесь дикий бык, могучий и пло­довитый, воплощает изобилие, солнце и победу жизни над смертью.

Священными животными эллинского Диониса были бык и леопард. В святилище Диониса Гелонского найдены глиняные фигурки быка и рыси. А в Древней Руси были распространены «коньки смоленского типа» — амулеты в ви­де своеобразного животного с ушами рыси, головой волка (или коня), лапами и хвостом кошачьего хищника и конски­ми копытами. Шкура его покрыта пятнами в виде солярных знаков. Столь же своеобразен зверь на владимиро-суз­дальских рельефах, прозванный исследователями «парду-сом» (гепардом): с волчьей головой, гривой, длинным хво­стом и пятнистой шкурой. Волки, как мы увидим, подчиня­лись св. Георгию. Звери, посвященные одному и тому же богу, легко сливались в одно диковинное существо.

В христианские времена Ярилу заменил св. Георгий (Егорий Храбрый, Юрий). Этот воин-мученик, пострадавший при Диоклетиане, получил огромную популярность в христианском мире, видимо, потому, что к его образу при­вязали древний змееборческий миф. Георгий, подобно Пер­сею, убивает дракона и спасает царевну, обреченную в жерт­ву чудовищу. У славян к тому же его праздник (23 апреля) почти совпал с днем Ярилы (27 апреля).

Лужичане величают Георгия «богом с небес». В русских заговорах он — на белом коне, в белой одежде, с белой бо­родой, в золотом венце; сходит с неба по золотой лестни­це, неся 300 золотых стрел и луков, разит нечисть пламен­ным копьем и стрелами, сгоняет дичь шелковой плетью. Бе­лорусы считали его коня золотым. В хорватских же песнях Зеленый Юрий едет на зеленом коне и приносит урожай. А в русских духовных стихах «Егорий светло-храбрый» предстает космическим божеством света: руки его по ло­коть в золоте, ноги по колена в серебре, во лбу солнце, на за­тылке месяц, в косах звезды. В болгарской же песне его шапка — солнце, плащ — месяц, перстень — звезда. На русских иконах его изображают, подобно Яриле, на бе­лом коне. На одной иконе XV в. у него щит с ликом Солнца.

Георгия почитали как покровителя земледелия, ското­водства (особенно коней), охоты. Девушки просили у него женихов. Верили, что весной он отпирает небесным клю­чом землю, росу, небесный свет, или рай. Русские говорили, будто есть царство, где люди умирают на зиму и воскреса­ют в Юрьев день. Змееборство его несет крестьянам изобилие: в сербской песне из убитого змея текут три реки — пшеничная, винная и молочная.

Русские и македонцы считали Георгия громовником, наравне с Ильей и Михаилом. В украинских поверьях он управляет фазами луны с помощью заслонки, в польских — играет на скрипке, сидя на месяце. Георгий (Ярила), воин и труженик, легко перенимал, таким образом, функции и Перуна, и Велеса.

Подобно Велесу, Георгий был хозяином зверей, особенно змей и волков. Верили, что волки — «хорты» (псы) Егория, что они вымаливают себе воем у него пропитание и могут съесть только «обреченную» им скотину. Водит же волчьи стаи его помощник — «волчий пастырь».

В русских духовных стихах сохранился миф о Егории, практически не связанный с его житием и лишь слегка хри­стианизированный. «Царище Демьянище» (Диоклетиан) живьем хоронит Егория в погребе-могиле и уводит в не­волю его трех сестер. Через 30 лет святой выходит наружу и едет на поиски их. По одному его слову останавливаются «толкучие» горы, расступаются дремучие леса, расходятся бурные реки. Наконец, он находит сестер — обросших шер­стью и древесной корой, пасущих стадо звериное и змеиное. Егорий возвращает сестрам человеческий облик, а зверей и змей рассылает по лесам. Наконец, он сражает в бою Демьянище.

Все эти подвиги Егорий вершит вроде бы во имя Хри­стовой веры. Только что же в них христианского? «Воину Христову» положено терпеть мучения и молиться за своих мучителей. А здесь молодой бог-воин, бог земледельцев и скотоводов, воскресает из мертвых и преобразует дикую природу. И разворачиваются его подвиги не на Ближнем Востоке, а на земле Свято-Русской. Такие мифы слагали те, кто не только охотился в лесах Восточной Европы, но и рас­чищал их под пашню, расселяясь на север и восток и раз­двигая тем самым границы славяно-русского мира. А мир леса здесь — мир хаоса и дикости, повелитель же его Де­мьянище, скорее всего, не древний Велес, а Чернобог. Он еще может бесчинствовать зимой в своем лесном царстве, но весной наступает время воскресшего Ярилы. Скотину выгоняют на пастбище, лес вырубают под посевы и — дер­житесь, древние, темные боги! Словенцы, водя Зеленого Юрия, пели:

Зеленого Юрия водим,

Масло и яйца просим,

Ежи-Бабу прогоняем,

Весну рассыпаем!

Вполне возможно, что у славян существовал миф, по­добный мифу о Персее, и героем его был именно Ярила. Во всяком случае, этот сюжет присутствует в восточно­славянской сказке о двух братьях (см. следующую главу) и в популярной в XVII—XVIII вв. лубочной повести о Еруслане Лазаревиче. Этого богатыря литературоведы считают заимствованным из Ирана Рустамом, сыном Заля (Заль-зера). Между тем далеко не все эпизоды повести находят соответствие в «Шахнаме».

Так, Еруслан, помимо подвигов, усердно ищет по свету царевну, краше которой нет. Переспав для начала по очереди с тремя царевнами-кочевницами, он приезжает в Индий­ское царство за царевной Анастасией Вахрамеевной. Спа­сает ее от трехглавого змея, женится на ней и... бросает в первую же брачную ночь, узнав, что царевна Солнечного града еще краше ее. Добыв эту царевну, живет в том граде, пока под стены его не приходит выросший сын Еруслана и Анастасии. В бою отец узнает сына по перстню и воз­вращается к его матери (в «Шахнаме» и былинах об Илье Муромце бой отца с сыном завершается трагически — ги­белью сына).

Немецкий епископ Адельгот в 1108 г. описывал полаб-ский культ бога Припегалы, которого он отождествлял с Приапом и «бесстыдным» Белфегором. Почитатели этого бога приносили ему в жертву головы пленных христиан, восклицая: «Побежден Христос, победил Прилегала по-бедоноснейший!». Этот «Прилегала», очевидно, Припекала, то есть бог жаркого солнца. Приап — римский бог пло­дородия, изображавшийся с огромным половым органом. Белфегор (Баал горы Фегор) — также божество плодородия (семитическое). Человеческие головы приносились в жертву Радигосту и Яриле. Таким образом, в этом боге солнца, плодородия и войны нетрудно узнать Ярилу.

На полотенце из Сибирской губернии изображены всадник на коне, отмеченном солярными знаками, и обез­главленный крылатый дракон. Между ними — женская фигура. Перед нами явная иллюстрация к мифу о змее­борце типа Персея. Только на коне сидит... крылатая женщина. Но это-то и доказывает, что речь идет о Яри­ле: вспомним изображающую его девушку в белорусском обряде!

По некоторым данным можно восстановить родослов­ную Ярилы. В сербской песне Юрий и Илья — братья Огненной Марии. Но если Ярила — брат Перуна (сына Сварога — см. выше), то они оба, подобно Даждьбогу,— Сварожичи. Тогда, быть может, эти три Сварожича и есть три брата из сказок «Три царства» и «Бой на Калиновом мосту»? А мать Егория в духовных стихах носит имя Со­фии Премудрой. В православной традиции София-Пре­мудрость Божия — сближается с Богоматерью как ее земным воплощением. В Софии Киевской на самом вид­ном месте находится изображение Богоматери-оранты, у всякого язычника вызывавшее ассоциацию с Ладой. Очевидно, Лада и была матерью Ярилы (как и остальных Сварожичей).

Ярила, в отличие от Перуна и Даждьбога, далеко не образец добродетели и не суровый каратель грешников. (К разгулу, впрочем, склонны все трое, хотя и в разной степени.) Но он не жесток и не зол, хотя и требует порой человеческих жертв. Когда надо, веселый бог готов сра­зиться с силами тьмы и даже отдать жизнь — чтобы по­том непременно воскреснуть. В общине славянских богов он — воин и труженик (земледелец, пастух и охотник). Ярила не претендует на верховную власть земную или не­бесную. Но обязанности свои исполняет добросовестно, легко и весело.