Глава 47. Катрин вновь почувствовала неловкость, когда на скамье свидетелей появился некто Джозеф Брум, в твидовом пиджаке

Катрин вновь почувствовала неловкость, когда на скамье свидетелей появился некто Джозеф Брум, в твидовом пиджаке, с белым шелковым платком на шее. Внушительный живот и длинные сальные волосы придавали ему неухоженный вид, но ему на это было глубоко наплевать, он был уверен, что выглядит достойно своего статуса артиста. Этот вечно испытывавший чувство неудовлетворенности режиссер, когда ему стукнуло пятьдесят, переориентировался на порнографическое кино, а чтобы оправдать свой род деятельности перед друзьями, он всегда говорил о том, что лелеет мечту снять американский Фильм десятилетия с большой буквы.

Шмидт приступил к допросу без всяких преамбул:

– Господин Брум, можете ли вы мне сказать, чем зарабатываете себе на жизнь?

– Я режиссер, – ответил тот несколько напыщенно. – Я снимаю фильмы для взрослых.

– Ваша честь, – сказал Пол Кубрик, вставая с места, – прошу предоставить мне возможность переговорить с вами и моим коллегой.

Кивнув, тот дал понять, что согласен.

– Я хотел бы попросить, чтобы этот свидетель был исключен, – заявил прокурор, когда они вместе со Шмидтом зашли в кабинет судьи. – Он не имеет ни малейшего отношения к рассматриваемому нами делу. Его не было в доме Джексона, он не является ни очевидцем преступления, ни экспертом, он не работает в клинике. Я действительно не понимаю, что он здесь делает, необходимо немедленно попросить его покинуть здание суда.

– Господин Шмидт, вам есть что сказать?

– Данный свидетель, вне всякого сомнения, позволит мне установить тип поведения мадемуазель Шилд. Как я уже говорил в своей вступительной речи, моя позиция сводится к тому, что мадемуазель Шилд вообще не подвергалась насилию, ей просто хочется дать некий импульс своей артистической карьере, которая в целом не задалась. И не исключено, что она, возможно, пытается подзаработать, обвинив четверых мужчин с безупречной репутацией, – точно так же как в прошлом году она шантажировала вызванного мной свидетеля.

– Я позволю вам продолжить, Шмидт, но предупреждаю: я слежу за вами. При малейшем неверном шаге я вас остановлю!

Это предупреждение судьи Шмидт пропустил мимо ушей. Он получит то, что ему нужно: показания, разрушающие линию обвинения.

– Хорошо, ваша честь, – сказал он.

Ехидно улыбнувшись Кубрику, он вернулся к барьеру.

– Господин Брум, когда вы говорите, что снимаете фильмы для взрослых, то что конкретно вы имеете в виду?

– Ну, всего понемногу: фильмы о лесбиянках, оргии, картины с легким садомазохистским налетом. Я ясно выражаюсь?

– Да, я полагаю, что наши многоуважаемые присяжные поняли, о чем идет речь.

Лицо Катрин стало пунцовым, она опустила голову. Вот когда эта грязная история вылезла наружу! Из‑за этого чертова фильма она лишилась жениха, а теперь это, возможно, станет причиной их поражения в суде. Сколько же можно расплачиваться за ошибку, совершенную в юности?!

– Господин Брум, узнаете ли вы среди тех, кто находится в этом зале, мадемуазель Шилд?

– Да.

– Можете ли указать на нее?

Подчиняясь этому ловкому приему (который, впрочем, ему казался ребяческим, он не мог знать, что таким образом адвокат защиты пытается выставить Катрин виновной), Джозеф Брум направил указательный палец в сторону потерпевшей. Затем он автоматическим движением достал из кармана коробочку с таблетками и проглотил две штуки, в соответствии с выработанной годами привычкой, так как он принимал их ежедневно в огромном количестве, чтобы устранить неприятный запах изо рта.

– Скажите, когда вы впервые встретились с мадемуазель Шилд?

– В прошлом году, в начале января.

– Расскажите поподробнее о месте и об обстоятельствах вашей встречи.

– В начале каждого месяца мы даем объявления о наборе актеров и актрис, а в первую пятницу каждого месяца проводим просмотр. На таком просмотре и была мадемуазель Шилд.

Катрин украдкой оглянулась на родителей. До сих пор ей удавалось скрывать от них этот свой проступок. Теперь они об этом узнали. Ее мать, казалось, была бледнее обычного. А отец нахмурил брови. Что они думают о своей дочери, ведь они и без того считали ее бесстыдной только из‑за того, что она мечтала стать актрисой?

– Господин Брум, вы воспользовались услугами мадемуазель Шилд для съемки порнофильма?

– Да, у меня был заказ на фильм о лесбиянках – мягкое порно, и я предложил ей маленькую роль, на что девушка согласилась.

– Это неправда! – вскрикнула Катрин. – Мы должны были сниматься в рекламе новой ванны‑джакузи, но этот боров подсыпал в шампанское, которое по сюжету мы должны были пить, наркотик.

– Мэтр Кубрик, я прошу вас контролировать поведение вашей клиентки! – сказал судья, стукнув молотком.

Расстроенный новым неприятным поворотом событий, прокурор повернулся к Катрин и строго попросил обратить внимание на предупреждение судьи.

– Но он лжет, это обман! – снова возразила Катрин, на этот раз потише, обращаясь к Джулии.

Та проявила больше сочувствия, чем Пол Кубрик. Она с материнской мягкостью дотронулась до руки девушки и спокойно, тихим голосом объяснила:

– Я знаю, но необходимо соблюдать установленные правила и ждать своей очереди для того, чтобы высказаться.

Катрин, желавшая что‑то добавить, осеклась, так как поняла, что это бесполезно, Джулия права. К счастью, когда наконец придет ее очередь, она сможет рассказать о том, что же произошло на самом деле.

Казалось, Вик Джексон, в отличие от прочих обвиняемых, оценил стратегию адвоката и незаметно улыбнулся. Суд узнает, какая дрянь скрывается за добродетельной внешностью этой малютки.

– Господа присяжные, прошу вас не принимать во внимание реплику мадемуазель Шилд.

Присяжные поняли, некоторые из них кивнули в знак согласия. Однако негодование Катрин казалось искренним. Но как знать наверняка? В любом случае нужно следовать предписаниям судьи.

– Господин Брум, я располагаю копией фильма, о котором вы говорите. – Шмидт продемонстрировал видеокассету, на обложке которой красовалась фотография Катрин Шилд и еще одной актрисы в ванне с бокалами шампанского. – Это об этом фильме вы говорите?

Адвокат подошел и показал кассету режиссеру, который тут же ее узнал:

– Да, именно о нем.

Адвокат Шмидт отнес кассету судье и спросил, может ли это рассматриваться как доказательство.

Судья пристально посмотрел на снимок и узнал Катрин, грудь которой была едва покрыта воздушной пеной.

Прокурор сразу же подошел к столу судьи.

– Ваша честь, – сказал Шмидт, – я прошу, чтобы присяжные посмотрели это видео.

– Протестую, ваша честь! Этот фильм окажет негативное влияние на решение присяжных. Доктор Шмидт получил разрешение допросить господина Брума, только чтобы установить схему поведения девушки. Я считаю, что жюри необязательно смотреть эту видеокассету.

– Присяжные не увидят этот фильм, – прервал его судья.

Шмидт сделал недовольную гримасу. Но нельзя же выиграть по всем статьям. Хорошо уже то, что судья позволил его свидетелю появиться в зале суда, что, без сомнения, сыграет свою роль!

– Трибунал сохранит эту кассету, – пояснил судья. – Но защита не должна никоим образом ее использовать, так что присяжные не будут иметь визуального представления ни о футляре, ни о содержимом самой кассеты. Это понятно?

– Да, ваша честь.

Пока Шмидт направлялся к барьеру, Пол Кубрик вернулся на свое место.

– Господин Брум, – начал спокойно адвокат, – что случилось после того, как фильм был отснят?

– Я вручил Катрин Шилд ее чек. Чек на семьсот пятьдесят долларов. И больше я ничего о ней не слышал на протяжении двух месяцев – как раз до того времени, когда вышел фильм.

– Есть ли у вас неоспоримое доказательство, что вы действительно заплатили мадемуазель Шилд?

– У меня при себе есть копия чека, выписанного ей, мой банк присылает их, так как мой банковский счет обеспечивает возврат чеков.

– Я могу взглянуть на этот чек?

Режиссер достал его из бумажника и вручил адвокату, который направился к столику с проектором, предоставленным в распоряжение обеих сторон. Положенный на него чек предстал на большом экране увеличенным в десятки раз. Можно было разглядеть имя получателя, а именно Катрин Шилд, сумму в семьсот пятьдесят долларов, дату, подпись Брума в замысловатых закорючках и, наконец, название его фирмы: Экстази‑фильм.

Когда Шмидт убедился, что все рассмотрели чек, он перевернул его обратной стороной, где кроме печати банка были подпись и номер счета Катрин. Затем он снова положил его лицевой стороной.

Многие из присяжных делали заметки, это казалось Шмидту хорошим признаком. В то время как Катрин почти вжалась в свой стул, не осмеливаясь ни на кого посмотреть – особенно на родителей, крайне удивленных и униженных, – адвокат защиты смаковал каждую секунду этого допроса, где все шло как по маслу.

Он вернулся к свидетелю, который уже начинал ему нравиться, даже несмотря на то, что обычно Шмидт нетерпимо относился ко всему, что отдавало неопрятностью, – а одежда Брума была, на его взгляд, в ужасающем состоянии.

– Экстази‑фильм, – спросил он свидетеля, – это название вашей фирмы?

– Так точно.

– Скажите, почему вы выбрали такое недвусмысленное и внушающее определенные ассоциации название: Экстази?

– Заявляю протест, ваша честь!

– Протест принят. Доктор Шмидт, подойдите, пожалуйста.

Судья повернулся к прокурору и знаком дал понять, что тот тоже может подойти.

– Доктор Шмидт, – сказал судья совсем тихо, – ничего особенного в том, что вы говорили до сих пор, не было, это заставило меня думать, что я не зря разрешил вам допрашивать этого свидетеля. Переходите к делу.

Пол Кубрик, воспользовавшись ситуацией, вмешался:

– По этой причине, ваша честь, я прошу, чтобы свидетельство господина Брума было полностью изъято из протокола и присяжные не брали его в расчет при вынесении решения.

Судья несколько колебался, но сказал:

– Шмидт, если ваш дальнейший допрос будет протекать в том же русле, я должен буду удовлетворить просьбу прокурора.

– Не беспокойтесь, ваша честь.

Шмидт повернулся к скамье для свидетелей, осознавая, что придется временно прекратить намеки, пятнавшие репутацию Катрин. Он прекрасно понимал, что репутация Катрин в глазах присяжных уже подмочена, – разумеется, судья просил их не принимать в расчет эти показания, но он все же не мог раздать им мнемониум, чтобы те все позабыли!

– Господин Брум, после всего этого вы что‑нибудь слышали о мадемуазель Шилд?

– Да, некоторое время спустя, после появления фильма в видеоклубах, где‑то в апреле месяце прошлого года она мне позвонила в офис и заявила, что я не выполнил условия контракта и что, если немедленно ее фотографию не уберут с видеокассеты, а также не вырежут все сцены с ее участием, она обвинит меня в сексуальном домогательстве и заставит предстать перед судом, и вообще спустит с меня шкуру.

Кубрик, не знавший этих подробностей, повернулся к Катрин, та на сей раз не возражала, она опустила голову, молчаливо признавая правдивость режиссера.

Но ведь еще перед началом процесса ее предупреждали о необходимости скрывать свои чувства, насколько это возможно, просто сидеть прямо с высоко поднятой головой и смотреть вперед!

Но она, несомненно, была удручена этим новым открытием, неожиданно высветившим ее прошлое. Кубрику было необходимо найти какое‑то сильное решение для допроса режиссера, чтобы разрушить образ, который понемногу закреплялся в сознании присяжных: образ молодой актрисы без особых моральных убеждений, которая не задумываясь употребляла алкоголь и не гнушалась вечеринками, заканчивающимися под утро; она быстро бы к этому привыкла, если бы не попала в клинику после попытки покончить жизнь самоубийством.

Вот так curriculum vitae![4]

– У вас есть копия контракта, заключенного с Катрин Шилд, господин Брум?

– Нет. Мы редко заключаем контракты даже с более известными актрисами, чем мадемуазель Шилд. Мы ограничиваемся устным договором.

– Но можете ли вы доказать, что мадемуазель Шилд не была введена в заблуждение, когда вы предложили ей сняться в порнофильме о лесбиянках?

– Послушайте, название фирмы Экстази‑фильм большими буквами красуется у нас на входной двери и на стене за столом секретарши. Обычно люди понимают, о чем идет речь.

– Скажите, господин Брум, с вашей стороны имели ли место сексуальные домогательства по отношению к мадемуазель Шилд, учитывая ситуацию или тот факт, что она находилась в студии обнаженной?

– Никогда. Почти весь фильм был снят моим ассистентом, да и потом, по правде говоря, мадемуазель Шилд из разряда худышек, а я лично предпочитаю женщин в теле, если вы понимаете, что я имею в виду.

– Да, – ответил Шмидт, улыбаясь, – но суд не нуждается в подобного рода деталях. – Он выдержал паузу. Казалось, его хорошее настроение улетучивалось. Но тут же продолжил: – Господин Брум, в прошлом вас когда‑либо обвиняли в сексуальных домогательствах по отношению к актрисам?

– По правде говоря, это скорее они нас домогаются, чтобы получить роль! Но так как я женат…

– Понимаю. Катрин Шилд угрожала вам не один раз?

– Да. За месяц по меньшей мере семь или восемь раз. Всегда по телефону.

– Как вы поступили?

– Я дал распоряжение своей секретарше не соединять ее со мной.

– И что?

– Мадемуазель Шилд явилась в офис и попросила принять ее. Она была рассержена. И даже разбила цветочный горшок, но моя секретарша отказалась пустить ее в мой кабинет.

– Протестую, ваша честь!

– Протест принят, – откликнулся судья. – Доктор Шмидт, попросите своего свидетеля ограничиваться тем, что происходило на его глазах, а не в присутствии его секретарши.

– Понимаю, ваша честь. Но мне кажется, я прояснил все, что хотел. Я заканчиваю и задаю последний вопрос своему свидетелю: чем же это закончилось?

– Мадемуазель Шилд перестала мне угрожать.

– Благодарю вас, господин Брум. Ваши показания были крайне полезны суду.

Шмидт с довольной улыбкой вернулся на место.

– Господин прокурор, вы хотите в свою очередь допросить свидетеля? – спросил судья.

Пол колебался, взвешивая за и против: он не был готов провести эффективный контрдопрос.

– Нет, ваша честь.

– Господин Брум, можете быть свободны.

Режиссер принял последнюю таблетку, засунул коробочку обратно в карман и встал.

– Я прошу вашу честь отложить слушание до завтра, – добавил прокурор.

Судья согласился на отсрочку, назначил продолжение слушания на девять утра завтрашнего дня и покинул зал. Публика оживилась. Отовсюду доносились комментарии.

Показания режиссера никого не оставили равнодушным. Получалось, что Катрин вовсе не являлась маленьким ангелочком, как могло показаться на первый взгляд!

Пол, выглядевший одновременно напряженным и возмущенным, повернулся к Катрин, Джулии и Томасу и резко сказал:

– Немедленно собираемся в моем кабинете!