Обликвус

Среди преподавателей мединститута есть те, что запоминаются на всю жизнь. Обликвусу досталось редкое счастье: его знают и помнят даже студенты, которым он никогда ничего не преподавал. Прозвище вполне отражает одну из его анатомических особенностей (специально для людей, далеких от медицины: «obliquus» по‑латыни – косой). Есть самарский студенческий анекдот: едут студенты в битком набитом автобусе второго маршрута (тоже легенда) и обсуждают преподавателей анатомии.

– А у нас Обликвус.

– Кто такой?

– Да есть один: косой, хромой, бородатый и заикается.

– За‑ато не кэ‑курю! – раздается голос сзади.

Наше знакомство с Обликвусом тоже происходило в весьма запоминающейся и своеобразной манере. Придя в анатомичку, мы собрались в учебной комнате. Занятие, судя по часам, должно было уже минут десять как начаться. И тут в приоткрытую дверь последовательно пенетрируют: нога, рука, борода и глаз с бельмом. Пауза, затем второй глаз. Последний сосредоточивается на нас, и раздается голос:

– Кэ‑акая гы‑руппа?

– Сто двадцать вторая, – отвечает староста.

– А‑а‑а‑а вот и я, – отвечает Обликвус и заходит в комнату уже целиком.

– Гы‑оворите, учили пэ‑озвонки шейного отдела?

– Да, – гордо отвечаем мы.

– Опэ‑тимисты, – заявляет он и бросает одному из студентов связку позвонков, которую до сего момента вертел в руках. – Мы‑аэстро, у вэ‑ас пять се‑екунд, чтоб назвать, какой это пэ‑озвонок! – C этими словами он тычет пальцем в один из связки.

– Вы‑ремя вышло, два! Ваша очередь, бэ‑арышня!

В рекордно короткие сроки обананивается вся группа. И начинается собственно учеба. Обликвус учил интересно, с задором, с подколами, расслабиться не мог никто.

– Кы‑кислецова, что такое ductus ejaculatorius? Как не зы‑наете? Это такой пэ‑роток, по которому мэ‑маленькие, с хвостиками бе‑егут‑бе‑егут – и пы‑ривет, Кы‑кислецова!

– Бе‑елов нас уверяет, что у я‑аичка есть верхний угол и нижний угол. Сы‑вятые угодники, они, по‑вашему, ты‑реугольные, что ли? Или, не пы‑риведи господь, кэ‑вадратные? А‑ага, и зы‑венят…

Это благодаря ему мы выучили общеизвестный стишок:

Как на лямина криброза

Поселилась криста галли,

Впереди – форамен цекум,

Сзади – ос сфеноидале.

Это он старался, чтобы группа всегда была обеспечена анатомическими препаратами:

– Эх, не у‑успели, сэ‑оседи лоток с пенисами сы‑лямзили… Ну, ничего, за час наиграются, отдадут.

Это он, обладая по природе неиссякаемым источником жизнелюбия и какого‑то ребячьего озорства, мог сподвигнуть на спонтанную посиделку половину преподавательского состава, а потом прятаться в шкафу от второй, более сознательной и в чем‑то справедливо негодующей второй его половины во главе с собственной матерью, почтенных лет преподавателем анатомии. И только он с его ревнивой фортуной мог выпасть из шкафа аккурат ей под ноги с воплем «мама!».

Это он застрял между двух березок, сдавая на своей машине задним ходом, и горестно изрек:

– Гэ‑оворила мне м‑мамочка – купи «Москэ‑вич», он у‑уже!

Его было невозможно не любить. Он больше, чем просто преподаватель, он – часть наших студенческих легенд.