Герберт Шаллер

Д-р Герберт Шаллер (Herbert Schaller) принадлежит к числу самых выдающихся адвокатов Австрии. Несмотря на свой преклонный возраст (он родился в 1922 году), он продолжает оставаться активным. Уже много лет д-р Шаллер защищает в своей стране и ФРГ людей, обвиняемых в отрицании «холокоста» (т.е. существования лагерей смерти и газовых камер для убийства людей в III рейхе). Он защищал Дэвида Ирвинга, который в конце 2005 года был арестован в Австрии за доклад, сделанный им в этой стране 16 лет тому назад, и в немалой мере способствовал тому, что этот осужденный на три года английский историк был освобожден после тринадцатимесячного заключения. Шаллер является также одним из адвокатов ревизионистского публициста Эрнста Цюнделя, который был приговорен к пяти годам тюремного заключения за отрицание холокоста в феврале 2007 г.

Многоуважаемые дамы и господа!

Вначале я хотел бы поблагодарить Институт политических и международных исследований за организацию этого эпохального мероприятия, а также позволю себе особо выразить мое глубокое уважение господину президенту Иранской Республики, его превосходительству д-ру Махмуду Ахмадинежаду. Он первым из ответственных государственных деятелей этого мира отважился открыто сказать о трех фактах.

Во-первых, о том факте, что обвинение немцев в холокосте до сих пор надлежащим образом не доказано; во-вторых, о том факте, что каждый, кто вознамеривается завязать дискуссию об отсутствии таких доказательств, преследуется западными СМИ, а частично и в уголовном порядке, и в-третьих, о том факте, что свобода выражения мнении на Западе, по крайней мере, в ключевых областях, всего лишь обман.

Господин президент, его превосходительство д-р Ахмадинежад нанес тем самым решающий удар по действующему в мировом масштабе соглашению о запрете оспаривания холокоста,

Проблема холокоста имеет ряд аспектов: исторический, политический, аспекты международного права и прав человека и, не в последнюю очередь, также уголовный аспект. Данный доклад посвящен исключительно уголовной и, прежде всего, уголовно-процессуальной стороне.

Всё, о чём я в дальнейшем буду говорить, подтверждает тот факт, что искони присущие Западу, ставшие его правовыми основами традиции нарушаются ради того, чтобы преследовать учёных и публицистов, часть из которых является моими клиентами, и, если можно, с помощью наказаний заставить их замолчать.

Уголовные преследования т.н. отрицателей холокоста показывают нам то, о чем многие на Востоке давно подозревают или знают, а именно то, что Запад пользуется двойными мерками: он всегда готов защитить от преследований чужих диссидентов, когда они выступают с нападками на конкурирующие культуры, но не критиков собственного режима — именно так обстоит дело с теми, кто оспаривает холокост.

Этих людей на Западе, не раздумывая, на долгие годы бросают в тюрьмы, хотя они не только хорошо обосновывают своё критическое мнение, но и не допускают никаких призывов к насилию. Правовые гарантии, свобода выражения мнений и прочие права человека, которыми так гордится Запад, бесцеремонно нарушаются, когда речь идет о тех, кто оспаривает холокост.

Я выступаю здесь не как историк и не как журналист, а исключительно как адвокат, который столкнулся с проблемой газовых камер в качестве защитника на уголовных процессах. Однако отдельные ссылки на исторические и политические аспекты необходимы, потому что политическая карательная юстиция действует не в безвоздушном пространстве.

О роли защиты следует сказать, что она является органом государственного уголовного судопроизводства, который вносит свои вклад в принятие правильных решений и при этом должен предостеречь суд от вынесения неверных приговоров по обвинениям, предъявленным подзащитным. К числу особых задач защиты относится забота о соблюдении законных процессуальных гарантий.

Личное мнение защитника о существовании газовых камер не имеет никакого значения. Своё личное мнение по этому вопросу я не высказывал и не высказываю ни на одном уголовном процессе. Это правило распространяется и на данный доклад.

В области политической уголовной юстиции Германии и Австрии и за их пределами понятие «холокост» определяется как «осуществлявшееся национал-социалистическими властями промышленным способом массовое убийство миллионов евреев в газовых камерах».

Это определение выдаётся общественности за исторический факт и оказывает влияние на текущую политику. Но в первую очередь это уголовная и уголовно-процессуальная проблема, особое положение которой ставит под угрозу основы западного правового государства.

Эта угроза возникла еще во время Нюрнбергского процесса, который длился с ноября 1945 по октябрь 1946 года и сопровождался огромным потоком пропаганды, ничуть не уменьшившимся и в современных СМИ. С пятидесятых по восьмидесятые годы речь шла об индивидуальном наказании лиц, обвинённых в соучастии в массовых убийствах в газовых камерах.

Немцы и австрийцы в большинстве своём только благодаря первым таким процессам узнали о холокосте. Обвинение их в массовых убийствах миллионов евреев в газовых камерах вызвало такой шок, что он повлёк за собой своего рода духовный надлом, который сказывается и сегодня.

Именно поэтому это ужасное и чудовищное обвинение не было сначала подвергнуто сомнению. Иностранцы первыми поставили вопрос, доказано ли это преступление» и если да, то каковы доказательства?

Они пришли к выводу, что таких доказательств нет, а есть лишь непроверенные, частично фантастические рассказы, и попытались сами их проверить в поисках истины, Тогда и родился ревизионизм в вопросе о холокосте. Ревизия, пересмотр прежнего мнения — нормальный научный процесс.

Любая наука живет благодаря критическому пересмотру прежних гипотез и знаний. С холокостом все было иначе. Когда выводы ревизионистов все чаще стали повторять также в Австрии и Германии, система отреагировала репрессиями.

Политическая карательная юстиция стала орудием тоталитарного государства и началось осуждение всех тех, кто не соглашался с картиной истории, нарисованной государственной пропагандой. В итоге попытались даже подтвердить законом, будто существование нацистских газовых камер для массовых убийств доказано, поэтому никакие новые доказательства не требуются.

Отсюда следует, что вопрос о доказательствах в любом случае имеет решающее значение. Но факт остается фактом: ни о каком безупречном с точки зрения правового государства доказательстве существования нацистских газовых камер по-прежнему не может быть и речи,

Во всем мире должен быть признан один фундаментальный принцип; тот, кто, будучи судьей, должен вынести приговор обвиняемому, ни в коем случае не должен выносить приговор и назначать наказание, пока не рассмотрены все имеющиеся доказательства по данному делу.

Практически это означает, что ни один суд в мире не может осудить обвиняемого, например, в убийстве или изнасиловании, на основании одних свидетельских показаний или собственного признания, если кроме того есть достаточно доказательного материала в виде анализа ДНК, оставленных следов, осмотра места и орудия преступления.

Свидетельские показания и признания сами по себе не доказательства. Они становятся доказательствами лишь в том случае, если суд верит субъективным показаниям свидетелей или признанию обвиняемого. Но тут есть много факторов, вносящих неопределенность. Люди могут по многим причинам сознательно или неосознанно говорить неправду.

Поэтому суды не только в Германии и Австрии, но и во все большем числе других стран мира заботятся об объективной проверке истинности субъективных показаний. На многих уголовных процессах объективная проверка с помощью вещественных доказательств возможна и даже необходима, потому что такие доказательства в противоположность простой вере в правдивость человеческих утверждений дают ясное и надежное знание.

Одно вещественное доказательство может с абсолютной определённостью опровергнуть множество свидетельских показаний, но не наоборот.

Приоритетное значение вещественных доказательств по сравнению с субъективными показаниями при определении вины или невиновности обвиняемого подкрепляется тем фактом, что в тех штатах США, где существует смертная казнь, смертный приговор отменяется и смертника выпускают на свободу, если не проведенный перед вынесением приговора анализ ДНК позже доказал его невиновность. Таким образом, одного анализа ДНК достаточно для отмены основанного на множестве свидетельских показаний и на других уликах, но в конечном счете все же ошибочного смертного приговора,

Вещественных доказательств много. В случаях с обвинениями в холокосте ими могли бы быть, например, исследования почвы с помощью радаров, археологические раскопки, химические пробы материалов, экспертиза способов действия синильной кислоты и выхлопных газов дизельных моторов и т. д.

Выяснение событий, оставляющих после себя следы, которые можно обнаружить методами естественных наук, в западных судах всегда является предметом экспертиз специалистов по естественным наукам и криминальной технике.

Только при обвинениях в холокосте никакие вещественные доказательства не принимаются во внимание.

Начало этим процессам положил Международный военный трибунал в Нюрнберге. Хотя этот Трибунал действительно был трибуналом, но отнюдь не международным и не военным. Были сознательно нарушены все основные принципы как европейского, так и англо-американского уголовного права. Особенно ущемлена была в своих правах защита.

Уже тогда защитникам было запрещено приводить ряд оправдательных аргументов. Решающее значение не только для Трибунала в Нюрнберге, но — как показало время — и для уголовного преследования тех, кого позже суды Германии и Австрии обвинили в убийствах в газовых камерах, имело одно положение статьи 21 Лондонского устава от 8 августа 1945 года, согласно которому суд не должен требовать доказательства фактов, считающихся общеизвестными, а обязан по должности брать эти факты за основу.

Общеизвестными считались доклады союзных правительств и даже следственного комитета стран-победительниц. Это было не только фактической опекой над Нюрнбергским трибуналом, но и препятствовало настоящей защите обвиняемых на этом процессе.

Статья 21 Лондонского устава отняла у этого Трибунала исконную и главнейшую задачу любого цивилизованного судопроизводства, каковой является непредвзятое изучение всех материалов дела. Тем самым Нюрнбергский трибунал был низведен собственными правительствами на уровень сталинских показательных процессов, на которых на основании одних лишь утверждений обвинения, т.е. без настоящей защиты и без возможности оправдания, многие невинные люди были приговорены к смертной казни или к многолетнему заключению в Гулаге.

По одному из обвинений, обвинению в чудовищном преступлении, таком, как массовое убийство промышленным способом миллионов евреев в газовых камерах, была и до сих пор есть возможность представить множество вещественных доказательств. Однако, Нюрнбергский трибунал и по его примеру, суды ФРГ довольствуются, в основном, свидетельскими показаниями и признаниями.

Этот факт нетрудно подтвердить с помощью вынесенных приговоров. В обоснованиях немецких приговоров по делам Треблинки, Белжеца, Собибура, Майданека и Освенцима излагаются основы тогдашней гипотезы о существовании газовых камер для массового убийства людей. На всех этих процессах это были исключительно показания свидетелей и признания обвиняемых.

Апологет этих процессов, Адальберт Рюккерль, некогда руководитель Центра расследования нацистских преступлений в Людвигсбурге, открыто пишет, что суды присяжных «вынуждены были основывать свои решения практически только на свидетельских и документальных доказательствах и на признаниях».

Позже уголовное преследование в связи с газовыми камерами вступило в Германии и Австрии в новую фазу. Если прежние обвиняемые представали перед судом за соучастие в массовых убийствах в газовых камерах, то теперь уголовному преследованию стали подвергаться те, кто оспаривает существование газовые камер.

Чтобы вы, уважаемые слушатели, поняли чудовищные несообразности этих процессов как по части исторической, так и судебной оценки ревизионистов в вопросе холокоста и их наказания, я хотел бы сначала указать на скудость реальной доказательной базы и на неполноценность уверток политической юстиции (ибо это не более чем увертки), с помощью которых она пытается оправдать отклонение вещественных доказательств и требований защиты о предоставлении таких доказательств.

Обвинение в холокосте стоит и падает вместе с газовыми камерами для массовых убийств, ибо о других способах геноцида в «лагерях уничтожения» не говорится[156], Преступление столь огромных масштабов, как утверждают, неизбежно должно было оставить следы, которые невозможно устранить, Поэтому надлежащее расследование могло и должно было выяснить, в частности:

а) могли ли до сих пор именуемые газовыми камерами помещения вообще технически выполнять эту функцию и

б) что произошло с трупами миллионов, как утверждают, жертв.

По вопросу о местах преступлений можно для примера упомянуть такие подробности. В Треблинке не было крематориев. Земельный суд Дюссельдорфа, основываясь только на показаниях свидетелей и обвиняемых, установил, что трупы более чем 700 000 убитых выхлопными газами дизельных моторов евреев были сначала погребены в огромных массовых могилах, а позже якобы выкопаны и сожжены в штабелях дров на открытом воздухе.

Кости и пепел жертв вместе с вырытым материалом зарыли в ямы и таким образом замели следы преступления, В приговоре земельного суда по делу Треблинки от 3 сентября 1965 г. выразительно говорилось, что суд поверил свидетелям и обвиняемым, что орудием преступления были выхлопные газы дизельных моторов и что 700 000 трупов были погребены в огромных массовых могилах, и основывает свое решение только на их показаниях.

Если бы такие могилы имелись, их и через тысячи лет легко можно было бы обнаружить путем раскопок или с помощью радаров. Но суд не задумался над вопросом, какой объем должны были бы иметь могилы для 700 000 трупов (около 130 000 кубометров) и сколько дров потребовалось бы для их сожжения на открытом воздухе (намного более 100 000 тонн).

В других именуемых «лагерями смерти» лагерях без крематориев — Белжеце, Собибуре и Хелмно — картина та же самая. И здесь наличие огромных могил соответственно для 600 000, 200 000 и 150 000 трупов постулируется в приговорах судов только на основе свидетельских показаний и признаниях обвиняемых. Это грубо противоречит современной концепции обязательности доказательств в западных правовых государствах.

Нет ничего более далекого от клиентов, которых я защищал и защищаю на таких процессах, чем отрицание или хотя бы преуменьшение действительно совершенных военных преступлении или злодеянии времен Второй мировой воины, за которые несет ответственность Германский рейх.

Уважение и скорбь — вот чувства, которые вызывают у нас все жертвы национал-социализма, равно как и жертвы других режимов, совершавших и совершающих насилия над правами человека. В частности, они не отрицают и противоречащее этим правам преследование евреев в национал-социалистическом государстве.

Принуждение к эмиграции и — в войну — депортация людей, принадлежащих к еврейскому народу, в гетто и концлагеря, частично связанные с принудительным трудом и гибель при этом вследствие эпидемии, голода и болезней, а также убийств многих людей вызывают глубочайшее сожаление.

Однако мои клиенты отказываются признавать — и имеют на это право в соответствии с западными правовыми стандартами, — чудовищное обвинение, будто немцы и австрийцы совершали планомерные убийства миллионов людей, принадлежащих к еврейскому народу, в газовых камерах «лагерей уничтожения», пока не будут представлены многочисленные вещественные доказательства, которые одни лишь дают точные и надежные знания и могли бы подкрепить эти обвинения.

Теперь о современных процессах «отрицателей газовых камер». Я уже упоминал о том, что уголовные палаты в Германии и суды присяжных в Австрии отклоняют все требования защиты о предоставлении вещественных доказательств. Но чем обосновывается это оскорбительное для разума и правового государства упорство в отвержении доказательств? Магическим словом «очевидность»!

В Австрии и Германии суды, а вслед за ними и законодатели пытаются внедрить парадоксальное утверждение, будто газовые камеры, а тем самым и холокост благодаря своей «очевидности» не только не нуждаются в доказательствах, но и не должны доказываться.

Эта практика, разумеется, абсолютно недопустима и невыносима фактически и с правовой точки зрения. Очевидность не может взяться из воздуха, она выводится из надежных источников знания. Как уже говорилось, доступными для судов источниками знаний являются исключительно субъективные свидетельские показания и признания, которые можно только принимать на веру.

Поскольку ни один немецкий и австрийский суд не хочет удостовериться в том, как все на самом деле происходило, естественно, возникает предположение, что там давно уже учитывают политическую нежелательность знаний, которые могут смутить нынешнее правосудие и державы-победительницы.

Ни один судья, хоть частично сохранивший совесть, не откажется получить надежные, объективные знания от специалистов в таких областях, как аэрофотоархеология, изучение почв с помощью радаров, химия, кремация и т.д. и не отдаст предпочтение голословным утверждениям свидетелей и признаниям, особенно в том случае, если он убежден, что вещественные доказательства лишь подтвердят свидетельские показания и признания.

Один австрийский суд однажды даже поручил специалистам исследовать на морском дне корабль, затонувший в центре Индийского океана, чтобы ради нескольких погибших людей выяснить, затонул ли он в результате взрыва, как утверждали свидетели.

Из этих юридических рассуждений со всей очевидностью следует, что осуждение тех, кто оспаривает существование газовых камер, без предоставления вещественных доказательств по решающему вопросу, были ли газовые камеры, невозможно без грубого нарушения принципов правового государства. Однако такие приговоры выносятся постоянно.

В обвинительных заключениях прокуратур и в обоснованиях решений судов об отклонении всех требований о предоставлении доказательств постоянно встречаются несовместимые с правилами ведения уголовных процессов пустые формулы.

Говорится о «как известно, исторически признанном холокосте» или об «однозначных, исключающих какие-либо сомнения исторических фактах массового уничтожения европейских евреев во время нацистского господства» или о том, что «оспаривание существования газовых камер — это сознательное противоречие исторической правде, имеющее псевдонаучный характер», или о том, что «существование газовых камер надежно доказано историками и судебными органами».

И, наконец, «§ 130, раздел 3, Уголовного кодекса по сути своей предполагает геноцид евреев, совершавшийся при нацистском господстве, исторически однозначно доказанным и тем самым очевидным».

На длящихся часто месяцами дорогих процессах против людей, оспаривающих холокост, обсуждается что угодно, только о главном предмете, о газовых камерах, не может быть и речи. В заключение выносится вердикт, что обвиняемый отрицал существование нацистских газовых камер, и за это его ждет обычно драконовская кара.

Я надеюсь, что своим докладом внес лепту в преодоление широко распространенного невежества по вопросу о газовых камерах. Хорошо, если бы сделанное в Тегеране публичное заявление о том, что чудовищное обвинение немцев в массовом убийстве в газовых камерах миллионов евреев до сих пор не опирается ни на какие вещественные доказательства, а такие доказательства в достаточной мере могут быть представлены и сегодня, привело к международному непредвзятому расследованию с целью выяснения объективной истины.

Date: 2015-07-01; view: 365; Нарушение авторских прав