Ошибки канала передачи информации

Одна врала, другая не разобрала, третья по-своему переврала.

Русская пословица

Кто повторяет чужие слова, тот повторяет ложь. Сомалийская пословица Бывает, что искажение истины происходит не по вине источника информации, а в процессе ее передачи, то есть источником обмана служит сам канал передачи сообщения. Условно можно выделить два наиболее часто встречающихся канала: вербальный, при помощи слов и второй сигнальной системы, и невербальный, к которому относятся жесты, мимика и позы.

Люди редко задумываются, насколько часто причиной непонимания нами друг друга служат ошибки или погрешности, возникающие при передаче сообщения. Неверно понятое слово, неправильно истолкованный жест могут в корне изменить наше представление о сути дела, а в результате ложь может быть принята за правду, а реальные события кажутся неправдоподобными.

Владимир Курбатов писал по этому поводу:

«На пути взаимопонимания нет прямой дороги. Здесь не все говорится открытым текстом. Напротив, дорога эта изобилует тупиками, петлями, ложными путями различных бессмыслиц, западнями и ловушками приемов и уловок, пугалами угроз».

Первоначально, в эпоху зарождения человечества, основным каналом общения людей служили невербальные средства, в первую очередь мимика и жесты. Богатство мимической мускулатуры люди получили в наследство от своих предков — высших приматов, а впоследствии усовершенствовали ее. Первой крупной работой, посвященной невербальным методам передачи информации, следует считать работу Чарлза Дарвина «Выражение эмоций у людей и у животных», опубликованную еще в 1872 году. Большинство исследователей полагают, что словесный канал используется для передачи информации, не затрагивающей непосредственно данного человека, в то время как вербальный канал применяется для обсуждения межличностных отношений и реакции человека на информацию, поступившую по вербальному каналу. Например, женщина может послать мужчине убийственный (как говорят некоторые, «бактерицидный») взгляд, и она совершенно четко передаст ему свое отношение, даже не раскрывая при этом рта. Большинство эмоциональных проявлений при помощи мимики и жестов легко читается и не нуждается в расшифровке. В общих чертах они сходны у различных народов, хотя здесь есть ряд исключений. Так, чувство ужаса внешне проявляется в резко поднятых вверх бровях, широко открытых глазах («от страха глаза на лоб полезли» — говорят в народе), открывшемся рте, судорожных движениях рук, как бы отмахивающихся от того, что заставило испытать это чувство. При ощущениях приятных эмоций глаза, напротив, сужаются, а уголки рта раздвигаются в стороны и приподнимаются вверх. При гневе брови сдвигаются, при удивлении — приподнимаются.

Выражая в той или иной форме свои чувства, человек оказывает воздействие на других людей — передает информацию о своем состоянии. Именно поэтому у профессиональных карточных игроков развито умение управлять своей мимической мускулатурой. Более того, в случае надобности шулер может изменить «знак» эмоции на обратный (выразить на лице чувство удовлетворения при неудачном раскладе или, наоборот, изобразить притворное огорчение при хороших картах) и тем самым ввести партнера в заблуждение. Именно на виртуозном владении мимикой построено искусство блефа, столь часто применяемое в азартных играх.

В народе бытует такое выражение: «Глаза — зеркало души». Подразумевается, что мышцы глаз очень чувствительно реагируют на все переживания человека. Презрительно прищуренные, удивленно расширенные, гневно суженные или виновато бегающие глаза сообщают нам о состоянии собеседника. При гневе, опасности, отрицательных эмоциях зрачки расширяются, при удовольствии, умиротворенности — наоборот, сужаются. Эти и другие признаки издавна позволяли людям «читать по глазам».

Однако русский писатель В. В. Вересаев считал, что более правдивую информацию можно получить от губ, нежели от глаз. Он писал:

«Глаза — зеркало души. Какой вздор! Глаза — обманчивая маска, глаза — ширмы, скрывающие душу. Зеркало души — губы. И хотите узнать душу человека, глядите на его губы. Чудесные, светлые глаза и хищные губы. Девически невинные глаза и развратные губы. Товарищески радушные глаза и сановнически поджатые губы с брюзгливо опущенными вниз углами. Берегитесь глаз! Из-за глаз именно так часто и обманываются в людях. Губы не обманут».

Вересаев вообще предупреждал против поспешности выводов на основании наблюдений человеческих лиц. Он отмечал:

«Умное лицо получается у человека не оттого, что он умен, а только оттого, что он много думает. Я знаю несколько женщин: у них хорошие, умные, вдумчивые лица, а сами они глупые, но они серьезно относятся к жизни, добросовестно вдумываются в нее. Знавал я одного критика. Редко можно было встретить такого тупого человека. Но он добросовестно ворочал своими воробьиными мозгами, — и лицо у него без всякого спора было умное. А вот у Декарта и Канта лица совершенно дурацкие. Видно, думалось им очень легко».

Кроме мимики, много информации о мыслях и эмоциональном состоянии человека можно получить из его жестов. Так, раскрытые, повернутые к собеседнику ладони свидетельствуют об искренности намерений говорящего. Известный эксперт в области невербалики Аллан Пиз пишет:

«Когда человек начинает с вами откровенничать, он обычно раскрывает перед собеседником ладони полностью или частично. Как и другие жесты языка телодвижений, это полностью бессознательный жест, он показывает вам, что собеседник говорит в данный момент правду.

Когда ребенок обманывает или что-то скрывает, он прячет ладони за спиной. Аналогично, если жена хочет скрыть от мужа, что всю ночь прогуляла с подругами, она во время объяснений будет прятать руки в карманы или держать их скрещенными. Таким образом, спрятанные ладони могут подсказать мужу о том, что она говорит неправду».

В. Вересаев

Не менее важен для общения и словесный, вербальный канал передачи информации. В экстремальном случае люди, говорящие на разных языках, просто не понимают друг друга, отсюда вытекает возможность вольного или невольного обмана. По этому поводу есть такой анекдот.

«На золотых приисках пропало золото. Подозревается японец. Его допрашивают через переводчика:

— Скажи, куда спрятал золото, иначе посадим тебя в тюрьму! Переводчик слушает ответ и переводит:

— Он говорит, что его не брала золото, его ничего не знает.

— Скажи ему, что за укрывательство драгоценностей мы расстреляем его на месте в двадцать четыре часа!

Переводчик перевел и в ответ услышал: «Я спрятал золото под старым пнем у оврага».

— Что он сказал? — спрашивают у переводчика милиционеры.

— Он говорит: пусть расстреливают!»

В данном случае монопольным владельцем информации оказался переводчик, который и воспользовался своим исключительным положением, обманув как японца, так и чекистов. В этой ситуации он являлся каналом вербальной информации, когда окружающие его люди в буквальном смысле говорили на разных языках. Но нередко непонимание и взаимный невольный обман встречаются, несмотря на то что разговор идет на одном языке, родном для обоих говорящих. На это обращали внимание многие русские писатели, как классики, так и современные. Вот, например, мнение В. Одоевского, жившего в начале XIX века:

«Говорить — есть не что иное, как возбуждать в слушателе его внутреннее слово: если его слово не в гармонии с вашим — он не поймет вас; если его слово свято — ваши и худые речи обратятся ему в пользу; если его слово лживо — вы произведете ему вред с лучшими намерениями».

А вот что писал Антон Павлович Чехов в своих записных книжках:

«Если вы зовете вперед, то непременно указывайте направление, куда именно вперед. Согласитесь, что если, не указывая направления, выпалить этим словом одновременно в монаха и революционера, то они пойдут по совершенно различным дорогам».

И, наконец, строки из фантастического романа, написанного В. Рыбаковым совсем недавно — в 90-е годы XX столетия:

«Слова… Они, окаянные, просто созданы для обмана. Люди очень разные, у каждого — своя любовь, своя ненависть, свой страх. А слово на всех одно и то же. Тот, кто произносит, подразумевает совсем не ту любовь и не тот страх, который подразумевает, услышав, собеседник».

Такая схожесть мыслей у писателей, живших в различные эпохи, говорит о многом.

Проблема многозначности слов и связанного с этим непонимания действительно существует, и решения ее до сих пор нет.

Кроме того, очень большое влияние имеет контекст — окружение той или иной фразы.

Выдернутые из контекста, иные выражения могут показаться нам бессмысленными, поэтому неполное знание всех предшествующих событий может приводить к заблуждению или невольному обману. Послушайте такой диалог. Некто указывает на белое и спрашивает собеседника:

— Это черная или красная?

— Красная.

— А почему белая?

— Потому что еще зеленая…

Вы думаете, что это пустой набор фраз? Ошибаетесь. Речь идет о смородине. И один огородник спрашивает у другого о том, какая она, красная или черная. А несозревшая, еще «зеленая», красная смородина имеет белый цвет…

Дополнительные трудности правильной расшифровки возникают из-за того, что одно и то же явление можно назвать по-разному, придав ему совершенно различные оттенки. Вот диалог из романа Юлии Латыниной «Колдуны и империя»:

— Вы воры? — спросил государь.

— Друг мой, — наставительно произнес Харрада, — зачем обижать людей кривыми именами?

Положим, у кого-то отняли имущество. Если отнял чиновник, это называется конфискацией, а если отнял простой человек, это называется воровством. А какая разница?

Другой аспект возможного обмана при словесном общении — разное толкование одних и тех же слов в зависимости от интонации, знаков препинания, контекста или ассоциаций, возникающих у разных людей на одни и те же слова. Вспомним хотя бы знаменитую фразу — «Казнить нельзя помиловать», смысл которой совершенно меняется в зависимости от интонации (при устном прочтении) или от расположения запятой при письменном изложении. Если пауза (запятая) делается после первого слова, то это смертный приговор, а если после второго — то приговор оправдательный, дарующий спасение.

А вспомним подобную ситуацию из бессмертного «Золотого теленка» И. Ильфа и Е. Петрова. Когда Васисуалий Лоханкин собирался сдавать в аренду свою комнату, он приглашал жить «одинокого интеллигентного холостяка». Но в комнате, кроме Остапа Бендера, поселились и Балаганов с Паниковским. Возмущенный таким бесцеремонным вторжением, Васисуалий пытался протестовать, утверждая, что он сдавал комнату только одному интеллигентному человеку, на что Остап вполне логично заявил хозяину, что истинным интеллигентом из всех троих является только он один, а стало быть, условие соблюдено.

Некоторые «особо честные люди», не желающие пятнать себя обманом, так строят фразы, что, фактически обманывая своего собеседника, формально остаются правыми. Такая ситуация отражена в народном анекдоте:

«На рынке к торговцу рыбой подходит покупатель, дает ему деньги и просит:

— Выберите три самые большие щуки и перебросьте мне их через прилавок, а я здесь поймаю их руками.

— Зачем же бросать: я их вам заверну и положу в сумку.

— Видите ли, я не очень хороший рыболов, но чрезвычайно правдивый человек, поэтому со спокойной совестью хочу сказать своей жене, что поймал щук собственными руками…»

Особую роль формальное выполнение ранее заключенных договоренностей имеет для мусульман, свято почитающих Коран. Дело в том, что пророк Мухаммед однозначно запретил правоверным врать и нарушать обещания, указав, что ложь противна Аллаху. А так как реальная жизнь без обмана практически не обходится, то правоверным мусульманам приходится идти на всяческие ухищрения, чтобы добиться своего и не прогневить Аллаха.

Арабский историк Апь-Мадаини рассказывает о том, как халиф Осман Ибн-Аффан осаждал крепость под названием Тамисса. После долгих переговоров с осажденными был заключен договор о сдаче крепости. В нем, помимо других пунктов, было принято условие, гласящее, что «и одного человека мусульмане не убьют, когда войдут в крепость». Осажденные понимали этот пункт как обещание сохранить их жизни. Халиф же считал иначе. После сдачи крепости Осман уничтожил всех ее защитников, оставив в живых только одного человека, и утверждал впоследствии, что точно выполнил условие договора.

Продолжая начатый разговор, возьмем для примера два слова. Одно из них звучит романтично и благородно. При его произношении в памяти встают образы смелых, мужественных людей, героически сражающихся с врагами и нередко жертвующих при этом собственными жизнями. Эти люди наделены железной волей, смекалкой, выдержкой.

Каждый мальчишка в свое время хотел быть похожим на них. Второе слово у большинства людей вызывает неприятное, я бы сказал, мерзкое ощущение. Оно ассоциируется с образом темного, скользкого типа, вынюхивающего секреты и не брезгующего в своих действиях самыми грязными методами: убийствами, подкупом, шантажом. Такой человек, безусловно, достоин только осуждения.

Вы, наверное, уже догадались, что речь идет о людях одной профессии, задача которых — выведывать секреты другой страны. Только в зависимости от принадлежности к нашей или чужой стороне мы называем их по-разному: разведчиками или шпионами. Наш шпион получает гордое имя «разведчик», а разведчиков наших врагов мы обзываем «шпионами».

Суть от этого не меняется, но эмоциональная реакция получается прямо противоположная — от одобрения до резкого неприятия.

Об этом пишет В. Суворов в своем «Аквариуме»:

«Когда мы говорим о врагах, то употребляем нормальные, всем понятные слова: ракета, ядерная боеголовка, химическое оружие, диверсант, шпион. Те же самые советские средства именуются: изделие ГЧ, специальное оружие, Спецназ, особый источник. Многие термины имеют разные значения. «Чистка» в одном случае — исключение из партии, в другом — массовое истребление людей.

Одно нормальное слово может иметь множество жаргонных синонимов. Советских диверсантов можно назвать общим термином Спецназ, а кроме того — глубинной разведкой, туристами, любознательными, рейдовиками».

Вспомним август 1996 года. Вот уже более полутора лет идет чеченская война. Гибнут люди, разрушаются города. Каждая сторона старается перенести на своих противников ответственность за продолжающееся кровопролитие. В официальных средствах массовой информации России то и дело появляются сообщения о наемниках, сражающихся в рядах чеченских боевиков. Более того, именно этим фактом некоторые комментаторы пытаются объяснить военные успехи сепаратистов — мол, а что же вы хотите — им же помогают афганские моджахеды, пакистанские инструкторы, иранские фундаменталисты, украинские националисты и другие грязные наемники, воюющие за деньги.

Такие заявления должны, по мысли их создателей, вызвать отрицательное отношение к чеченской армии, но дудаевская пропаганда порой перехватывала инициативу, обращая против русских военных их же агитацию.

— А кто воюет на стороне федералов? — спрашивали чеченцы. — Министерство обороны России, успокаивая солдатских матерей, утверждает, что число военнослужащих-двухгодичников неуклонно сокращается, и в Чечне в основном воюют контрактники. А кто такой солдат-контрактник? Это человек, добровольно согласившийся воевать, получая за это деньги. Иными словами, тот же наемник. Причем если в чеченской армии подавляющее число солдат составляют местные жители-добровольцы, то в федеральных войсках контрактники преобладают.

Так пропаганда, направленная на сепаратистов, отдачей бьет по своим. Тем не менее способ специальной подборки слов, несущих определенный эмоциональный оттенок, позволяющий унизить своего противника и превознести себя, часто используется в качестве оружия пропаганды и психологического воздействия.