Уничтожая себя, разрушая свою (или чью–нибудь еще) жизнь, нельзя доказать ценность собственной личности

Максимум, на что можно рассчитывать после саморазрушения: со стороны знакомых – саркастическое «Вот дурак/дура!»; родные и близкие, не в пример дальним, будут не сплетничать, а страдать и убиваться всерьез – и что? В этом состоит твоя цель, эфирное ты созданье? Нет, конечно, не в этом. Здесь мы видим не цель, а предчувствие. Молодым свойственно чувствовать страх перед долгой «дорогой жизни», хотя в конце ее человека, вероятно, ожидают не только разочарования, но и награды. И все–таки вступить на эту дорогу не так просто, как описывает «Даодэцзин»: «путь в тысячу ли начинается под ногами». Ощущение дальности и трудности путешествия вызывает желание избавиться от опасных ситуаций с помощью разных психологических игр. Притом, что все выигрыши – преимущества, извлекаемые в ходе игры – сводятся, главным образом, к экстернализации.

При таких взаимоотношениях личности и действительности и возникают разные фикции и фантазии[59]. З. Фрейд писал: «Остается факт, что больной создал себе такие фантазии. И этот факт имеет для невроза вряд ли меньшее значение, чем если бы он действительно пережил содержание этих фантазий. Эти фантазии обладают психической реальностью в противоположность материальной, и мы постепенно научимся понимать, что в мире неврозов решающей является психическая реальность». Если человек удаляется в «психическую реальность», ему грозит целый список неврозов и психозов. Словом, все происходит по законам сказки: чем дальше, тем страшнее. Чем дальше индивидуальность от реальности, тем страшнее ему возвращаться и адаптироваться в этой недружелюбной реальности. Но если человек психически здоров, он, кряхтя и постанывая, вернется в этот мир и пойдет по упомянутому «пути в тысячу ли».

Естественно, и нормальный человек подвержен нервным срывам. И не стоит свято верить: адекватная личность, погрязнув в семейных неурядицах, трудовых конфликтах или моральных дилеммах, нипочем не станет падать на рельсы, ходить с топором на старушек, травиться сулемой. Может и не станет. А может… Под давлением обстоятельств не каждый остается нормальным и адекватным. Группу риска, как назло, составляют люди душевно тонкие, чувствительные, с ярким воображением, но с нестойкой психикой. А под непрерывным «романтическим прессингом» происходит перерождение архетипа героя[60]в другой подвид – в героя–мученика. Этот архетип органично сливается с инфантильным воображением в следующей прекрасной картине: вот лежит покойный идеалист в гробу, бледный и элегантный, вокруг гроба теснятся рыдающие близкие, недругов покойного дико терзает совесть, все, кто при жизни недооценил, недолюбил, недохвалил, теперь скорбные речи произносят, жалеют о невосполнимой потере… Опять же красивым дополнением к ранней смерти выглядит неумеренное славянское «питие», дабы заглушить грусть–тоску – о судьбе России, например. Можно также писать стихи и песни, сидеть на игле и дебоширить в местах общественного пользования. Или влюбиться безнадежно, никому ничего не сказать и зачахнуть, будто неполитая лилия.

Даже смирившись с повседневностью и приняв рутину обыденного существования, фантазер регулярно изводит окружающих своими депрессиями, нотациями или пафосными декларациями типа «Не верь, не бойся, не проси!». Если фантазеру меньше тридцати лет – пусть его. Для молодых подобные «капризы» – отличная возможность потешить инфантильную и нервную часть своего «Я», стосковавшуюся по одинокому, но всеми любимому защитнику Добра и Правды. Кто–то воображает, что «герой» где–то поблизости и вот–вот предложит свое покровительство. Кто–то и сам не прочь стать «героем» и даже супергероем, вооруженным новейшими (или древнейшими) технологиями. Выбор широк: для тех, кому не претит разгуливать в колготках, – благородный разбойник типа Зорро или Робина Гуда; для любителей верховой езды и быстрой стрельбы – все персонажи Джона Уэйна; для отчаянных ловеласов – Бонд, Джеймс Бонд; для тех, у кого ничего святого, – Остин Пауэрс, чучело–2. Если идентифицировать себя с «героем», жизнь уже не выглядит такой беспросветной.

Кстати, дорогие родители! Не забывайте: вышеописанный персонаж – не обязательно представитель именно младшего поколения. С тем же успехом это может оказаться особа далеко за сорок – и весьма далеко. Как уже говорилось, острой формой романтизма массово страдают шестидесятники, воспитавшие не одно поколение достойных преемников. Их «флюиды», если так можно назвать стереотипы мышления, не могли пройти мимо нас, даже если мы и посмеивались (да и сейчас посмеиваемся) над старыми физиками–лириками, которые из года в год вдохновенно поют плохие стихи, положенные на три аккорда, а потом мрачно решают глобальные проблемы нравственно–экологического характера. Как будто и моральные нормы, и парниковый эффект зависят от их усилий.

Date: 2015-06-12; view: 380; Нарушение авторских прав