Жарким летом

Федор Александрович Абрамов

Жарким летом

Текст предоставлен правообладателем http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=2525095

«Деревянные кони: повести, рассказы»: Эксмо; Москва; 2011

ISBN 978‑5‑699‑52445‑7

Аннотация

«…Обычно, когда вечером он переступал порог кухни, на него с криком, с гамом вешались дочери – четыре кобылы сразу, – да еще мать иной раз в детство впадала, а сегодня ни одна с места не сдвинулась…»

Федор Александрович Абрамов

Жарким летом

Столярка у Аркадия была на задах, под одной крышей с баней и погребом, и велика ли хода от нее до дома, а он вот как уплясался за день у верстака – крыльца не мог одолеть без передыху.

Шумно, как загнанный конь, отдуваясь, он вытер ладонью худое запотелое лицо, посмотрел за реку. Солнце садилось в ельник, но жара еще не спала и картофельная трава в огороде как обвисла тряпьем после полудня, так и висела. Не предвещал никаких перемен на завтра и пес, развалившийся прямо на земле возле дома.

Обычно, когда вечером он переступал порог кухни, на него с криком, с гамом вешались дочери – четыре кобылы сразу, – да еще мать иной раз в детство впадала, а сегодня ни одна с места не сдвинулась.

– У вас что – собранье или забастовка ныне?

На шутку никто не откликнулся.

Почувствовав что‑то неладное, Аркадий окинул взглядом дочерей – по всей кухне вразброс сидели, – поискал глазами старшую.

– А та где? Не вижу.

Опять экзамен на выдержку.

– Я спрашиваю, Гелька где?

– Ушла, – не сразу ответила Фаина.

– Куда ушла? Я, по‑моему, ясно сказал: никаких гулянок!

– К отцу ушла… – опять с оттяжкой ответила жена. И вдруг всхлипнула, а вслед за ней прорвало и девок – в три трубы заревели.

– Ладно, – отрубил Аркадий, – с возу упало – кобыле легче.

Первым делом он, как всегда, оседлав скамеечку возле печи, снял прокаленные за день ботинки, затем начал было расстегивать широкий брезентовый пояс, к которому был прикреплен протез – две металлические шины, подпирающие больную ногу, – и вдруг заорал на всю кухню: по горячей кирпичине голой спиной шаркнул.

– Ты калишь печь‑то – крещенье на улице?

– Дак ведь как… Исть‑пить надо…

– Исть‑пить… А вы чего расселись? – накинулся он на дочерей. – Делать вам нечего? Отец с работы пришел, а у них еще и стол не накрыт.

– Сейчас, сейчас накроем, не успеешь руки сполоснуть. – И Фаина, несмотря на свою полноту, с живостью бросилась хозяйничать.

– А их куда берегешь? – еще пуще прежнего заорал Аркадий, кивая на дочерей. – Что за порядки новые завели? Мать с утра до ночи убивается, а они диван давят.

За столом сидели как на похоронах. У Аркадия жара изнутри поднялась – пять стаканов чая подряд выдул, и все равно не помогло, пришлось холодянкой заливать.

– Ну, каковы на сегодняшний день трудовые успехи? – вопросил Аркадий, когда, вытерев полотенцем пот с лица, с шеи, опять сел на свое место.

– Какие успехи… – ответила за девок Фаина. – Та ушла… мы с ума сошли…

– А тебе‑то чего с ума сходить? Мати ты ей родная, чтобы с ума‑то сходить?

– Мати не мати, да об ей перва забота была. Какая копейка в доме завелась, кому чего бы купить, нет, стой: Гельке. Гелька у меня в девки выходит.

– Вот и дура! Не теперь у людей сказано: сколько волка ни корми, все равно в лес смотрит.

– Папа, а ты бы съездил в Горки‑то, – захныкала самая малая.

– Зачем? Чего я там не видал?

– Дак, может, Геля‑то еще там, не уехала…

– Да вы что?! За кого отца принимаете? Игрушка отец‑то вам? Так вот сел в лодку, мотор завел и покатил: не угодно ли вашей милости на прежнее местожительство?

– Ну и что… А как мы без Гели‑то?

– Как, как… А как она без вас, так и вы без ей.

– Папа, съезди за Гелей… Папа, привези Гелю…

Заголосили в три голоса. И даже не заголосили, а затрубили.

Хотел, хотел он было сегодня вечером передышку сделать, хотел было «Технику – молодежи» почитать, свежий номер вечор привез из Горок, и ноге больной покой требовался, но разве его доченьки об отце думают?

В общем, выскочил из‑за стола как на пожар, даже не покурил.

Вечер не принес свежести. Лодка у реки совсем обсохла. И надо бы, надо бы дойти до реки, спихнуть ее на воду (все не так гнить будет), но он представил себе, какой сейчас зной скопился на песчаном, раскаленном за день берегу, и похромыкал в столярку.

Стоять за верстаком у него уже не было сил, и он разобрался с сеткой, которую с весны сочинял из всякого старья и хлама… Была, была у него сетка, и хорошая, капроновая, да прошлой осенью опростоволосился – отобрал рыбнадзор, а новую схлопотать не удалось, хотя кому только он не писал в город. Вот и приходится все лето мучиться, потому что по нынешним временам без подмоги реки какая жизнь? Хлеба, сахару купишь, а насчет всего прочего лучше и не думай – своими средствами добывай.

Работа по первости пошла ходко, хорошо заходила в руках деревянная игла, а потом он вдруг увидел в ногах смятый бумажный рубль (из кармана, должно быть, выпал, когда сигареты доставал) – и стоп: опять на уме Гелька. Взяла ли на автобус денег? Или гордость заела – без копейки из дому выскочила? Да и вообще, спрашивал себя немного успокоившийся к этому времени Аркадий, как все это могло случиться? Как могла ихняя семейная лодка на всем ходу развалиться?

Ну, он себя не хвалит: псих. Под горячую руку может наломать дров. А у нее‑то, у Гельки‑то, где ум? Раз видит, отец распсиховался…

Э‑э, да какой ты, к дьяволу, отец! Отец‑то у нее на черной лакированной легковухе по району разъезжает, а ты ей кто?

Аркадий устало перевел дух, помахал рукой в запотелое лицо.

Жара, жара во всем виновата. После Петрова дня ни одного дождя за целый месяц не было, даже в Ильин день не помочило – вот какой нынче год, – и все, и люди и животина, измаялись до крайности. Сегодня, к примеру, за ночь он пять раз курил – ну и ясно, что утром не успел протез надеть, был на взводе.

А началось все… все началось с семейного наряда.

Четко, ясно сказал после завтрака:

– Сегодня, как и вчера, – все на пожню.

– Все, но только не я.

Аркадий по первости подумал: шутит Гелька. Сестер хочет этой перепалкой с отцом встряхнуть, ведь тех, соней, ежели с утра не растрясти, до полудня киснуть будут, – и он еще ответил шуткой:

– Ты‑то как раз впереди всех и пойдешь.

– Нет, папа, я сегодня не пойду.

– Как это не пойдешь? С кем решила?

– Я на день рождения к Ире Манухиной поеду.

– Никаких дней рожденья! – уж начал закипать он.

– Но, папа, я же обещала.

– А я медицине обещал, что у верстака каждый день стоять не буду, а вот стою. Чтобы вам пить‑исть что было.

– Нет уж, Аркадий Васильевич, надо отпустить девку. – Это Орефьевна, старая курва, высказалась. С утра черт принес в гости! – Девка заслужила выходной. Смалу ломит как незнамо кто…

– Поезжай, поезжай, Гелька! – поддакнула Фаина, а на то, что отец сказал, наплевать.

И у самой Гельки в эту минуту ум отшибло. Первая его помощница, первая советчица, с одного взгляда все понимает, а тут начала смеяться в лицо, да еще, как малого ребенка, по головке гладить.

– Не надо подсказывать папочке. Папочка у нас хороший. Папочка и сам отпустит.

И вот небывалое дело – схватил ремень, огрел изо всей силы.

– Папа, да ты это всерьез?

– А как ты думаешь? Меня всего трясет, колотит, а тебе – шуточки?

И, надо думать, на этом все и кончилось бы – ведь умница же! Как не понять его, дурака? Так нет, Орефьевна дубоголовая огоньку подбросила. Прямо навзрыд запричитала: