Часть вторая. Утро началось с надрывного рева Антошки

Пять лет спустя

Утро началось с надрывного рева Антошки. Он не хотел чистить зубы, потому что паста невкусная, есть кашу не желал по той же причине, а убирать кровать у него просто не было сил. Он так и сообщил метавшейся по квартире Яне:

– Мама, я ослаб за ночь! – И с выражением суровой мужской грусти на челе осел на пол.

– Тоша, миленький, мы опоздаем! – взмолилась Яна.

– А надо было раньше вставать, – заглянула в комнату Светлана Макаровна. – Ты очень неорганизованная.

Антошка посмотрел на бабушку, потом на готовую расплакаться маму и встал на сторону слабого.

– Мне очень тяжело, но сейчас я совершу подвиг, – важно сообщил он и принялся приводить кровать в порядок.

– Спаситель ты мой, – сквозь слезы пробормотала Яна и чмокнула сына в макушку. – Как же я устала!

– А никто нам наверху и не обещал, что тут будет курорт, – подала голос бдительная Светлана Макаровна. – Жизнь – постоянная борьба, соревнование с финишем на кладбище. Там нам и венки будут, и цветы, и долгожданный покой.

– У меня такое чувство, что мне и там покоя не будет! – в сердцах бросила Яна и потянула сына в коридор одеваться.

– Надо было умных людей слушать, а не изображать самостоятельную! – заметила мама. – А я тебе говорила! Вот теперь хлебай!

С тех пор как Яна развелась и вернулась к родителям, Светлана Макаровна ежедневно обмусоливала тему ее неудачного замужества. Самым тяжелым было то, что мама, как ни крути, была права.

На работу Костя так и не устроился – да, да, тунеядец и лентяй! Яну там использовали всей семьей как до родов так и после, выпихнув ее на работу, когда Тошке исполнился годик. И снова – да, наивная дура. Кто везет, на том и возят!

Слова Светланы Макаровны можно было цитировать бесконечно и по пунктам.

Яна была терпелива. Чудовищно, бессмысленно терпелива. И, что самое противное, доверчива. Ей казалось, что, какими бы ни были ее новые родственники, – они семья. А в семье друг друга не предают. Но и тут Яна ошиблась. Когда Антошке исполнилось два года, вдруг выяснилось, что у ее Кости появилась другая женщина.

Яна рыдала, упав на Ларисин диван, а подруги испуганно и скорбно сидели рядом.

– Я работала. Круглые сутки зарабатывала: на еду, на ремонт, на жизнь! Одевалась как чумичка какая‑то! Колготки штопала и ботинки заклеивала! Думала, что он это оценит!

– Да когда они ценили наши жертвы? – вздохнула Лариса. – Мужики ценят только то, что тяжело дается. А то, что ты делала, он просто воспринимал как должное. В семье должно существовать равновесие. А у вас там сплошной дисбаланс был. Ребенок – на тебе, зарабатывание денег – на тебе. Это же уму непостижимо – столько времени терпеть неработающего мужика! И, главное, верить в то, что он ищет работу! А у него, вон, свободное время образовалось. Женщина – самодостаточное существо! И никакой мужик нам для счастья не нужен. Это просто стереотип, что необходим муж. Не нужен он. Одна головная боль и грязные носки! Да, все имеют право на ошибку. Но ошибки нужно признавать! Вот я поняла, что ошиблась, ну и все. Теперь живу – сама себе хозяйка, алименты получаю, Лешка с ребенком видится. Все довольны.

Маришка испуганно покосилась на Ларису:

– Может, не надо Яне пока разводиться? Все же ребенок у них.

– Ага. Простить, а потом всю жизнь задевать рогами люстру. А она всякий раз будет мелодично звенеть, напоминая о твоей дурости. Ну уж нет! Гнать его к чертям. Ребенок есть. Теперь мы можем спокойно искать мужчину мечты. Или даже не искать, а ждать. Появится – отлично. Нет – ничего страшного. Не факт, что они вообще в природе сущуствуют.

Яна вопросительно посмотрела на Маришку. Ларисина позиция была ясна. Все правильно, но так страшно. Это же радикально менять жизнь. А как жить дальше? В статусе матери‑одиночки? Даже если мужчину мечты и встретишь, не факт, что он сам мечтал именно о разведенной тетке с материальными проблемами и ребенком.

Но Маришка лишь растерянно отвела взгляд. У них с Петей было все так хорошо, что она даже стыдилась перед подругами своего благополучия. Петя не пил, не гулял, работал как вол в упряжке с тещей и продолжал оставаться в глазах молодой жены самым‑самым. Удивительно, но он продолжал любить Маришку не менее трепетно, чем в первые дни знакомства. Единственное, чего не хватало для счастья, – ребенка. Но и это дело времени.

И все же Яна решилась тогда на развод. Сначала она, конечно, настроилась бороться и даже пыталась выяснить какие‑то мелкие подробности про соперницу, но вдруг оказалось, что все это настолько омерзительно, что и бороться‑то, собственно, не за что. Костя перестал быть единственным, родным и любимым. Яна очумело смотрела на постороннего, неприятного мужика с неопрятной щетиной, которую раньше даже не замечала, со скользким, затуманенным взглядом, с желтоватыми зубами и ужасалась: «Это я в него влюбилась?»

Имущество они поделили «по справедливости». Самое ценное – Тошка – достался Яне. А квартира – Косте. Она ему даже не досталась, а осталась, поскольку съезжать он никуда не собирался, предоставив жене самой искать выход из ситуации. Из данной ситуации выход был только через дверь.

Яне было так гадко, что, уезжая, она из принципа увезла часть мебели, которую купила сама. Когда она начала скрупулезно, содрогаясь от отвращения, вспоминать, что в этой квартире принадлежало Косте, вдруг оказалось, что почти ничего.

На деньги, вырученные за папину комнату, и на все родительские и ее сбережения Костя с мамой купили еще одну квартиру, чтобы Зинаида Ивановна уехала и оставила жилплощадь молодым. Яна тогда находилась в роддоме, поэтому в оформлении сделки участвовать не смогла. Светлана Макаровна в бешенстве топала ногами и требовала, чтобы дочь переоформила на себя хоть что‑нибудь, а Яна блаженно улыбалась и твердила, что между родными не может быть никаких счетов. Случился страшный скандал и мама, за которую Яна краснела, извинялась и которую пыталась усовестить, все же добилась своего – часть большой квартиры переписали на Яну.

Свекровь уехала, забрав абсолютно все. У молодой семьи остались лишь диван и старый шкаф. Даже тарелки и ножи с вилками уехали с Зинаидой Ивановной.

– Ничего себе! – зло рассмеялась Светлана Макаровна, нанеся первый визит сразу после отъезда Костиной мамы. – А чай мы будем пить на полу?

– Мы его вообще пить не будем, – легкомысленно сообщил Костя. – У нас нет чайника и кружек.

Естественно, он ждал, что все решится как‑нибудь само. И оно решилось.

Незаметно для себя Яна налаживала быт, покупала все необходимое и даже подарки для Кости, которые им были не по карману, покупала вместо одежды для себя. Костя просил то новый телевизор, то фотоаппарат, то видеокамеру, и Яна, глупая, наивная, да чего уж там, безмозглая Яна бежала в магазин, чтобы сделать любимому приятное. А любимый, постоянно пребывавший в состоянии легкого опьянения, периодически переходящего в бессознательное, разглагольствовал о тяготах бизнеса в современных условиях и позволял себя любить, кормить и обслуживать.

И вот, когда дошло до развода, вдруг стало ясно, что все эти годы Костя просто существовал за ее счет. Более того, виноватым он себя не считал, сообщив жене, попытавшейся сгоряча устроить скандал с разбором полетов, что она очень мало похожа на женщину, меркантильна и скандальна. А посему, если ей не нравится, что он, как и всякий уважающий себя мужчина, пожелал иметь рядом с собой женщину не только для хозяйства, но и для радости, то есть любовницу, то она может катиться на все четыре стороны.

И Яна покатилась. Сначала медленно и неуверенно, а потом быстрее и решительнее. Она нашла адвоката, уладившего все формальности, и ускорила процедуру развода. Костя до конца не верил, что она его бросит. Видимо, сначала у него закончились карманные деньги, которые он таскал из Яниной заначки «на черный день», затем продукты в холодильнике, а потом сообразил, что пора мириться. Он, движимый похмельным синдромом, поскакал к теще с тестем, куда отбыла строптивая супруга. Но Светлана Макаровна, которой дышавший перегаром зять преподнес четыре гвоздички, ехидно сказала «не дождешься» и похоронный букет не взяла, а всегда доброжелательный тесть вдруг начал мучить уставший Костин мозг финансовыми выкладками. Суть их сводилась к тому, что надо менять квартиру и возвращать какую‑то долю.

Менять квартиру Костя отказался, послав тестя так далеко, что тот спустил его с лестницы. Но Костя упрямо вернулся и заявил, что готов простить Яну, эту дуру, которая по слабости характера не стала бороться за свое счастье, и велел ей возвращаться. Счастьем, надо полагать, он считал себя.

Но зачем‑то явился на суд, хотя на ребенка не претендовал, уселся в первом ряду и во время заседания тревожно вытягивал жилистую шею, дергая острым кадыком. Костя напряженно кивал, соглашаясь на все, и, казалось, чего‑то ждал. Причины его нервозности выяснились только в самом конце заседания.

– Так что, сегодня имущество делить не будут? – петушиным дискантом поинтересовался он у судьи, криво улыбаясь.

Яна, которая до этого каждую ночь рыдала в подушку, вдруг осознала, что все кончено. И если раньше она еще на что‑то надеялась, то теперь стало окончательно ясно: она ошиблась во всем, в чем только можно ошибиться. Это было горько, унизительно, но уже не так больно.

А мама, вечно портившая их счастье, склочно оравшая и олицетворявшая собой все анекдоты про тещ, вместе взятые, оказалась права. В одно мгновение наивная, инфантильная Яна повзрослела, словно наблюдатель, которому ближе к рассвету наконец‑то дали прибор ночного видения. И окружающая действительность, как выяснилось, не имела ничего общего с ее фантазиями.

Бедная мама. Она все знала заранее. И именно мама совала ей тот самый прибор ночного видения, а Яна отмахивалась и упивалась своей взрослостью.

Так доупивалась, что захлебнулась.

Наверное, только на своих ошибках и можно учиться. Все остальное – пустые слова. И пока эти слова не трансформируются в реальность и не треснут нам по башке, мы будем уверены в своей наивной правоте. Как ребенок, который не верит, что от килограмма мороженого может заболеть горло.

А вдруг не заболит? Вот съем – и не заболит.

Ну, надо же, заболело все‑таки…

Светлана Макаровна, которой на старости лет на голову свалилась великовозрастная дочь с внуком, имела полное право брюзжать. А Яна, так резко и бесповоротно поумневшая, теперь могла лишь беспомощно оглядываться назад и сокрушаться о собственной дурости. Время нельзя повернуть вспять.

Что сделано, то сделано.

Весной всегда хочется чуда. И если под Новый год мечтается о чем‑то сказочном, то с оттепелью хочется не сказок, а реальных свершений в личной жизни. Это ожидание чего‑то восхитительного витает в воздухе, будоражит кровь и заставляет надевать юбки покороче.

Короткие юбки Лариса очень уважала, ведь ноги у нее были еще очень даже ничего.

– А мордочка подкачала. – Лара придирчиво всматривалась в зеркало, покусывая губу. – Надо бы учудить спа‑марафон, пока совсем из обоймы не выпала, мамаша!

Она решительно захлопнула толстый регистратор и брезгливо оттолкнула его к краю стола. За окном март, в душе соловьи поют – какая уж тут работа? Да никакой!

Впереди маячит новая весна и, возможно, новое счастье.

О разводе с Лешей она не жалела. Лариса так всегда и говорила себе, когда жизнь совсем уж прижимала и хотелось спрятаться за чью‑то надежную, широкую спину:

– Стабильность – не счастье. Тем более что и стабильность не всегда стабильна.

Муж был неконфликтным, покладистым и терпеливым. Даже когда Лариса орала и топала ногами, он был спокоен, как монгольский курган. Вместо того чтобы возражать, Алексей прислушивался к ее мнению и почти всегда делал так, как хотела Лара. А если и не делал, то никак это не комментировал, соглашаясь на все ее эпитеты.

Сначала Лариса наслаждалась размеренной, спокойной жизнью. Особенно ценным ее супруг казался на фоне загулов Кости и африканской ревности Пети. Если бы Алексей пил, как Янин муж, или устраивал безобразные сцены, как Маришкин, она бы развелась еще раньше. Но, видимо, каждому в этой жизни дается что‑то свое. Яна умудрялась оправдывать своего тунеядствующего алкаша, а Марина и вовсе гордилась, что ее очень ревнуют.

Алексей казался идеальным. Но вскоре выяснилось, что только казался. Наверное, он был бы идеальным для какой‑нибудь серой, унылой домохозяйки, но не для Ларисы. Ее жизнь катилась по накатанной колее с одинаковым пейзажем вокруг, который вскоре приелся и стал унылым. Ларе хотелось встрясок, эмоций, сюрпризов, но Леша не мог ей дать ни первого, ни второго, ни третьего. Он гарантировал любимой женщине лишь спокойную и размеренную жизнь.

– Это что? У нас уже ничего не будет? – теребила его Лара. – Все уже случилось?

– А чего ты желаешь? – покорно спрашивал муж.

– Не знаю! Удиви меня!

– Хочешь, я тебе в лоб дам? – пытался шутить Алексей. – Ты удивишься?

– Я хочу сюрприз!

И он притаскивал какие‑то плюшевые сердечки, цветы и вино. Это было все не то!

– Я не могу так жить! – металась Лариса. – Хочу чего‑то еще! А у меня такое чувство, что я добралась до вершины горы, и теперь осталось ехать вниз. И других вершин уже не будет? Но мы пока молодые! Надо же как‑то иначе жить! Неужели больше ничего не случится?

– Лариса, у нас сын. Нам надо его растить. У нас появятся внуки и, если ты меня не загонишь в гроб раньше, вероятно, и правнуки. Еще у нас будет свадьба сына. Из ближайших развлечений – можем съездить к моей маме на дачу. У тебя будет вагон эмоций, и ты снова целую неделю станешь делиться со мной впечатлениями! Мы можем поехать на море!

– Нет! – орала Лариса. – У нас Женька маленький! Я его не оставлю. И вообще две недели погоды не сделают. У меня жизнь на холостом ходу проматывается, а ты фигню какую‑то пенсионерскую предлагаешь! Я хочу праздника!

– Могу купить петарды, – флегматично предлагал Леша.

Иногда хотелось швырнуть в него чем‑нибудь. Или потрясти, как грушу, чтобы выпала хоть какая‑нибудь неожиданная эмоция.

И однажды Лариса поняла, что если сама что‑то не изменит, то так и проживет в ожидании внуков. Она стала прикидывать варианты. Изменить Алексею – гадость. Да и не с кем. Изменить Алексея – невозможно, проще на метле научиться летать. Значит, надо изменить жизнь вокруг. И самым логичным вариантом она посчитала развод.

– Это шанс начать новую жизнь, – возбужденно вещала Лара оторопелым подругам. – Это возможность найти своего мужчину. Сво‑е‑го! А это – чей‑то чужой. Он со мной счастлив не будет, я с ним – тоже. Мы составили неправильную пару. У каждого человека есть половинка, я готова согласиться с данной теорией. Мы оба хапнули чужие половинки за неимением лучшего.

– А по‑моему, он тебя любит, – робко возразила Маришка.

– И ты бесишься с жиру, – добавила Яна.

Но Лара все же развелась.

Получаемые ежемесячно алименты и квартиру, которую Леша оставил ей и Женьке, уехав к родителям, Лариса восприняла как должное. На встречи к Алексею Женьку возила его бывшая теща. Алла Денисовна продолжала нежно любить отца своего внука и категорически не принимала Ларисиного решения. А сама Лариса видеть Лешу больше не хотела.

– Неприятно мне, – поясняла она подругам, скептически качавшим головами. – Он напоминает мне о моей ошибке. Я была страшной дурой. Клинической дурой. Чуть не угробила свою жизнь. Жизнь – бриллиант, который дается человеку единожды вовсе не для того, чтобы он зарыл его на заднем дворе и жил с мыслью, что у него это сокровище есть. Нет! Этой драгоценностью надо пользоваться! Повесить ее на шею и блистать!

– А как же Женька? – спросила Яна. – Он без отца будет расти?

– Ой, я тебя умоляю! Не надо этих трагедий. Никто не умер. Просто два взрослых человека надоели друг другу и разошлись.

Слово «разошлись» Ларисе очень нравилось. Оно замечательно передавало суть. Вот шли они с Алексеем вдвоем по дороге, а потом на развилке разошлись. Каждый в свою сторону.

– Леша‑то быстро себе кого‑нибудь найдет, – сокрушалась Алла Денисовна при каждом удобном случае. – А ты, Лара, еще пожалеешь. Какой парень чудесный был. А с твоим характером тебя больше никто не выдержит.

– Такое ощущение, что ты не теща, а свекровь, – усмехалась Лариса.

Мама не понимала, что настоящие мужчины, не среднестатистические тюфяки вроде Леши, любят стерв. Самодостаточных и гордых.

Идти в салон Маришка отказалась.

– Петя в очередной раз устроил корриду, – хихикнула она. – Я временно сижу дома и изображаю пай‑девочку. Пироги пеку. По новому рецепту. Маникюр весь попортила. Но зато муж доволен.

– Что на сей раз? – заинтересовалась Лариса. – Он тебя скоро бить начнет, помяни мое слово. Надо было сразу себя поставить так…

– Ой, Ларка, перестань! – перебила ее Маришка. – Ты мне еще развестись посоветуй. Вон, Яна развелась. И что? Без денег, без квартиры, тянет ребенка под вой своей матушки. Считай, на пилораме живет.

– Потому что разводиться тоже нужно уметь! У меня нормально. Хочу – в салон. Хочу – в кафе, французские пирожные трескать. А ты со своим Петей превратишься в толстую, нелепую домохозяйку. И он сразу перестанет тебя ценить.

– Я пироги пеку, а не ем, – расхохоталась Марина. – Чего злая такая? Не в духе?

– Наоборот. В духе. Хочу себя побаловать в салоне, а затем помчусь на поиски приключений. Кстати, что у нас с Петей? Мне это надо знать для жизненного опыта. А то вдруг мне тоже какой‑нибудь ревнивец попадется?

– Умора, – улыбнулась Маришка. – На той неделе они с мамой новый контракт заключили, сделку обмывали. Петю домой аж принесли. Но он по пути все‑таки купил мне цветы. А утром скакал вокруг букета, как папуас вокруг пальмы, и требовал объяснить, откуда розочки. Память отшибло. Так и не поверил в результате.

– Весело живете, – с сочувствием протянула Лариса.

– Ага, – простодушно согласилась Маришка. – Я его тоже люблю.

– Смешные вы. Ладно. Пеки свои пироги. А я пойду холить себя, любимую.

– Попутного ветра и скатертью дорога. Пожелаешь пирогов – заходи.

Взмокшая Яна вспугнутым сайгаком скакала через лужи. Она опять бессовестно опаздывала в садик. Тошка наверняка снова будет дуться, потому что его забирают последним. Почему‑то в их кругах это считалось обидным. Счастливчиком являлся тот, за кем еще в тихий час приходили родители и уводили из детсадовского плена. Яна мечтала, что однажды тоже сделает сыну такой сюрприз. Но кто ее отпустит с работы?

Работу в гостинице пришлось сменить на другую – мало оплачиваемую, но зато с удобным графиком. Теперь Яна трудилась недалеко от дома, секретарем в институте. Единственной ценностью должности считалась возможность брать больничные.

Как оказалось, растить ребенка одной трудно не только материально, но и физически. Антон простужался с регулярностью курьерского поезда и, походив два‑три дня в сад, обвешивался соплями, заходился в кашле и нагревал градусник до неприличной температуры, при которой вести его в сад не позволяла совесть. Поход в поликлинику выливался в неразрешимую проблему, потому что очереди там были, как в перестройку за колбасой. Дети чихали, кашляли и заражали друг дружку по второму и третьему кругу. Кроме того, Антон с потрясающей скоростью вырастал из всех вещей, а те, которые ему были в пору, воодушевленно пачкал и портил.

– Ну, а ты как хотела? – поджимала губы мама. – Дурная наследственность.

На собрания в садик Яна ходить боялась. Там постоянно собирали какие‑то деньги, которых у нее не было. И было ужасно стыдно бормотать, что «завтра обязательно», а потом снова одалживать у родителей.

Сегодня в группе дежурила Фаина Ричардовна. Тошку она не любила за то, что тот никак не мог запомнить ее имя‑отчество. Яну она не любила за «неблагополучность». Фаина Ричардовна так однажды и сказала громким шепотом нянечке: «Эти – неблагополучные». А остальных не любила просто так.

У воспитательницы были вечно поджатые губы и недобрый прищур. В ее смены в группе царила гробовая тишина.

– На носу Восьмое марта! – крикнула она, едва запыхавшаяся Яна ворвалась в раздевалку.

– Поздравляю, – пробормотала Яна, виновато глядя на печального Тошку.

– Вам поручено сделать стенгазету. – Фаина Ричардовна пробуравила Яну недобрым взглядом. – На большом листе ватмана.

– А у нас нет ватмана, – растерялась Яна, подталкивая сына к шкафчику.

– Надеюсь, краски у вас есть? – Воспитательница брезгливо дернула двумя рядами подбородков и угрожающе вздохнула.

– Есть.

– Стойте тут! – Она покосилась на старые Янины ботиночки, с которых на тусклый, затертый линолеум натекла мутная весенняя слякоть. – Я дам вам ватман. У нас будет конкурс среди групп. Вы хоть рисовать‑то умеете?

Яна смутно помнила, что в далеком детстве ее водили в художественную школу. Но что‑то там не сложилось, и художества были заброшены.

– Наверное, – неуверенно произнесла она.

– Придется постараться, – угрожающе проговорила Фаина Ричардовна. – Кстати, газета нужна завтра.

– Я помогу, мам, – внезапно подал голос Антошка. – Я уже умею рисовать елки! Вот, гляди! И зайцев! Я молодец?

Он с гордостью ткнул в стенд, где висели работы всей группы. На его рисунке красовался кривоватый рыбий скелет зеленого цвета и монстр на двух ногах и с антеннами на голове. Вероятно, елка и заяц.

– Классно, да? – не унимался сын, прыгая в одном ботинке. – Ты так можешь?

– Надеюсь, у вас это не семейное, – саркастически хрюкнула Фаина Ричардовна и ушла, не попрощавшись.

Яна тихо и беззвучно захохотала.

– Чего ты? – обиделся Тошка. – Я же старался!

– Да отличная картина! У тебя талант. Просто у меня настроение веселое.

– Это хорошо, – солидно кивнул сын. – Радуйся пока. А то придем домой, и бабушка его испортит.

Он был, как всегда, прав.

Лариса вернулась домой с твердым намерением обновить анкету на сайте знакомств. В спа‑салоне у нее было достаточно времени, чтобы продумать новую концепцию подачи информации. Сама жизнь подсказывала ей линию поведения.

Когда ее обмазали водорослями и включили звуки природы для релаксации, Лара, нюхая тину и слушая шелест листвы, ощутила себя лежащей в болоте. Мокро, противно, только комаров не хватает!

«То ли я царевна‑лягушка в ожидании царевича, то ли просто жаба», – подумала она и вдруг четко осознала, что мужикам надо подавать себя так, чтобы у них подобные вопросы не возникали. Они же примитивные организмы, им нужно все разжевать и дать инструкцию по пользованию.

Решено: фото в вечернем платье и максимальные запросы. Причем запросы должны касаться не финансовой части, дабы ее не посчитали меркантильной лимитчицей, а моральной. Необходимо предъявить завышенные требования к мужчинам. Элегантный, интересный, умный, умеющий делать сюрпризы, нескучный…

Она подлетела к компьютеру и начала торопливо записывать.

Да, существовал риск, что сильный пол, склонный к переоценке своих достоинств, выстроится в очередь, и придется отсеивать претендентов. Но лучше уж так, чем бояться отпугнуть претензиями. Кто отпугнется, тому туда и дорога. Охота идет не на зайцев и сусликов, а на крупную дичь. Пусть ее завоюет сильнейший.

Кстати, и работу давно пора сменить. Там ни денег, ни перспектив. А самодостаточная женщина должна хорошо зарабатывать. Надо будет и на собеседования походить. Авось подвернется что‑нибудь стоящее.

– Лариса, я пошла! – Крикнула мама из прихожей. – Завтра заберу Женьку к нам, ладно? Его пригласили на день рождения. Но ты же с ним не пойдешь?

– Мам, если ты опять хочешь отвезти его к Лешке, то так и скажи, – отмахнулась Лариса. – Я не возражаю. Не надо делать из меня монстра. Мы расстались вполне цивилизованно.

Алла Денисовна неодобрительно пробормотала что‑то. Дверь хлопнула. Все. Теперь можно сосредоточиться.

– Мам! – Женька треснул ее по спине джедайским надувным мечом и встал в эффектную позу. – А знаешь, какая девочка мне нравится?

– Я? – предположила Лара.

– Ты не девочка. – Сын снисходительно посмотрел на мать и скептически приподнял брови, словно сомневаясь в ее умственных способностях.

– А кто я?

– Ты мама. На мамах не женятся.

– Еще как женятся, – пробормотала Лара, отвернувшись к компьютеру. На девушках женятся сдуру, а на мамах – взвешенно и обдуманно. Мамы – они на рынке невест ценнее. Как коллекционное вино с хорошей выдержкой.

Газету Яна нарисовала. Она так увлеклась, что закончила далеко за полночь. На белом ватмане скакали на конях принцессы, плели венки эльфы, махали волшебными палочками феи и резвились гномы. В цветочных завитках красовались стихи про мам. Стихи она нашла в Интернете. Мамы‑принцессы, мамы‑феи, мамы‑волшебницы. Газета получилась такой, что жаль было отдавать.

Утром Тошка тихо охнул и бросился ее целовать:

– Ты рисуешь почти как я! Так же красиво!

Светлана Макаровна долго, молча стояла над ватманом, после чего изрекла:

– А я говорила: не надо было бросать художественную школу. Все делаешь наперекор.

Видимо, это был комплимент. Хотя сомнительной конструкции. Зато папа выразился четко и ясно:

– Доча – ты талант! Тебе нужно открытки рисовать и продавать. А хочешь, я тебя к нашему дизайнеру приставлю, будешь эскизы рисовать всякие?

Яна взглянула на газету и пожала плечами. А почему бы и нет?

Восьмое марта надвигалось с неотвратимостью дорожного катка – тяжело и уверенно. Дамы, имеющие кавалеров, ждали праздника, а одинокие надеялись просто пережить это неприятное событие.

В канун знаменательного дня Ларисе назначили собеседование в крупной фирме. Услышав предполагаемый размер оклада, она сдавленно охнула и пообещала непременно прийти. Маховик судьбы набирал обороты. Предстоящее собеседование Лариса посчитала хорошим знаком и решила, что пора произвести отсев кандидатов.

Удивительно, но в почте с сайта знакомств было не так уж много претендентов.

– То ли мужиков самокритика заела, то ли я не красавица, – усмехнулась Лара.

Первого кандидата – полноватого, лысоватого и староватого – она отмела сразу. Если он считает себя интересным и элегантным, то это его проблемы. Вторым оказался унылый юрист с висячими усами гуцула. Третий, вопреки поговоркам и народной мудрости, тоже оказался далек от идеала. То есть, судя по фото, он был красив, как античный бог, но дальше природа отдохнула. Письмо, начинавшееся словами «Здравствуй, кросотка», Лариса читать даже не стала. Начала вполне хватило.

– Эк вас природа‑мать обделила‑то, сердешные, – загрустила невеста. – Я так в феминистки подамся и вовсе начну вас, убогих, отрицать как класс.

Четвертый примирил ее с действительностью.

– Ух, – заволновалась Лара, увидев фото.

Ей даже показалось, что наконец‑то что‑то екнуло.

Игорь. Судя по фото и письму, красив, умен, импозантен.

– Впечатлил, – сообщила Лариса монитору и, не торопясь, со вкусом отстучала ответ.

Про запас она оставила адресата по имени «Романтик» – без фото, но с красивыми, прочувствованными стихами. Текст был смутно знаком, вероятно, стихи он позаимствовал у кого‑то из классиков.

У женщины всегда должен быть какой‑то запас на «черный день». С запасом спокойнее.

…Утро началось отвратительно. По закону подлости голубое небо, яркое мартовское солнце и перспективу получения щедро оплачиваемой работы уравновесила зубная боль. Лариса тихо взвыла и попыталась выпить таблетку. Вода, попавшая на зуб, вызывала такой всплеск болевых ощущений, что занятие на оставшееся до собеседования время было определено моментально. Тем более что щеку перекосило, и назревал флюс. Лариса бросилась к зубному.

Вежливый симпатичный доктор долго и сочувственно ковырялся у нее во рту, скрашивая прием беседой. Врач был разговорчивым и постоянно задавал не риторические вопросы, а вполне конкретные, подразумевавшие внятный ответ. Беседовать с приятным мужчиной, не имея возможности закрыть рот, оказалось морально весьма мучительно.

И если в начале приема Лариса еще пыталась строить на доктора какие‑то планы, то к концу уже ни на что не надеялась. Такое знакомство ничего перспективного не сулило.

Зуб не болел, припухлость осталась. Наркоз намертво подморозил нижнюю губу, и Лариса, боясь откусить себе что‑нибудь жизненно важное, стоически молчала. Даже когда ей в метро наступила на ногу наглая тетка, благоухавшая духами так, словно мыла ими голову, Лара оставила свое мнение при себе.

Восхитительное здание из стекла и бетона излучало стабильность и достаток. Стоянка у входа была уставлена дорогими иномарками, а холл потрясал воображение стерильностью и умопомрачительными дизайнерскими конструкциями из хрусталя и металла.

«Да, я хочу здесь работать», – подумала Лара и улыбнулась миловидной девушке за стойкой.

Улыбка перекосила не отошедшее от наркоза лицо. Ощущение было такое, будто одну щеку зацементировали, а вторую надули. Во всяком случае, Ларисе так казалось. А девушка была то ли хорошо воспитана, то ли ей вообще было плевать на гримасы посетителей, но виду не подала, изобразив готовность помочь.

– Я на шобешедование, – прошамкала Лара, подумав, что лучше бы это собеседование перенести. В этом царстве финансового благосостояния вряд ли мечтали о сотруднице с такой дикцией.

Девушка недоверчиво улыбнулась, но комментировать не стала, быстро объяснив дорогу до нужного кабинета.

– Шпашибо, – лучезарно улыбнулась Лара.

«Нет, ну надо же, у меня еще и слюни текут, – с изумлением констатировала она. – Видимо, не судьба мне сюда трудоустроиться. А жаль».

Постучавшись в кабинет, Лариса понадеялась лишь на то, что собеседовать ее будет не мужчина. Подобного позора она бы не перенесла. Дорогущий костюм, норковый полушубок, элегантные сапожки и… «шдраште, это я».

Тощеватая, заморенная девица с синяками под глазами вскинула голову и скупо улыбнулась, жестом указав на стул.

– Добрый день, – старательно проговорила Лара, пытаясь избегать шипящих.

– Здравствуйте! – бросила девица и судорожно зарылась в бумаги, как жук‑навозник. Сходство усиливало бормотание, похожее на мерный гул. У нее были блеклые волосы, лицо в прыщах и глаза навыкате. Если бы не зуб, Лара на ее фоне могла бы чувствовать себя королевой. Но когда у тебя текут слюни, а за щекой словно у жадного хомяка спрятаны орехи, самооценка стремительно падает.

– Меня зовут Фруза. Я читала ваше резюме. – Девица выхватила какую‑то исчирканную бумажку. – У вас есть своя клиентская база?

– Ешть, – произвела Лара, забыв про шипящие.

– Что, простите?

– Бажа ешть, – торопливо пояснила Лара, едва не захлебнувшись слюнями.

Фруза пристально взглянула на нее и вопросительно подняла брови.

– Я у жубного была, – вздохнула Лариса. – Форш‑мажор.

– Вам что, зубы вырвали? – судя по деловому тону, девица прикидывала шансы на восстановление дикции.

– Нет, наркож. – Лара торопливо вытерла лицо и преданно уставилась в выкаченные глазищи.

Фруза неожиданно хихикнула и ободряюще сообщила:

– Это еще что, а мне у стоматолога один раз еще и лицо поцарапали.

Видимо, Ларису должно было обрадовать, что у нее хотя бы лицо цело.

Она послушно обрадовалась и снова улыбнулась, скосив физиономию набок.

– Стаж у вас отличный, опыт есть. Пойдемте к шефу.

– Ой, – напряглась Лара.

– Я его предупрежу, что вы от зубного, – утешила девица.

Шеф был великолепен. Белозуб, ухожен и мужественен, как Ален Делон.

– Андрей Александрович, это Лариса Фиалкина, я вам про нее рассказывала.

– Так вы еще и красавица, – восхитился шеф. – А в резюме об этом ничего не сказано.

«Бабник», – констатировала Лара, а вслух не удержалась и съязвила:

– Я прошто ошень шкромная.

«Лучше бы промолчала», – мысленно затосковала жертва стоматолога.

– Лариса только что от зубного, – объяснила Фруза.

– Сочувствую. – Андрей Александрович тепло взглянул на страдалицу и, набулькав в высокий стакан воды, пододвинул его к Ларе. – Терпеть не могу врачей. А красивых девушек очень люблю.

– Я так и поняла. – Лариса состроила ему глазки. В конце концов, начальник перспективнее неизвестного кавалера из Сети.

Он подмигнул ей в ответ.

Фруза строптиво прищурилась, вызвав у Ларисы подозрение, что не она одна положила глаз на шефа. Но Андрей Александрович же сказал, что ему нравятся красивые. Этой мышке здесь ловить нечего.

Лара закинула ногу на ногу, вздернула головку и манерно взяла стакан с минералкой, смакуя ее, словно вино. Номер не удался. Вода вытекала изо рта, как из дырявого ведра. «Вот ведь гадство», – расстроилась Лара и с обидой посмотрела на стакан.

Шеф ухмыльнулся, а Фруза с торжеством в глазах отвернулась.

«Ну и что! – подумала Лариса. – Зато у меня прыщей нет!»

– Мы вам позвоним, – пообещал Андрей Александрович.

– Вшево хорошего. – Лара помахала ему ручкой и вымелась из кабинета.

Похоже, с работой не получилось.

«Ничего, не последнее место в городе», – подумала Лариса, распрощалась с Фрузой и вышла на улицу.

Весна. Гормоны гоняли кровь и нашептывали, что все еще будет.

В кругу семьи хорошо встречать Новый год. А Восьмое марта требует романтики, хотя бы условного кавалера и парадного выхода куда‑нибудь.

Светлана Макаровна неодобрительно косилась на дочь и периодически заводила отнюдь не праздничные разговоры о Яниных перспективах. Лейтмотивом беседы являлось отсутствие этих самых перспектив.

– Вышла бы куда‑нибудь, – зудела мама. – Погуляла. На людей посмотрела, себя показала.

В сотый раз повторять про отсутствие приличной одежды, денег и повода для выхода Яна не стала.

Антошка с радостным визгом носился по квартире, изображая войну краснокожих с ковбоями. Он был сразу и за вождя, и за индейцев, и за ковбоев. Производимые шум и грохот вполне соответствовали количеству условно действующих лиц.

– Я мечтала о спокойной старости, – ворчала Светлана Макаровна. – И совершенно не планировала, что остаток жизни проведу в таком дурдоме.

– Мам, ну он же маленький, – рассердилась Яна. – Через пару лет Антошка будет тихо читать книжки. А через десять вообще станет помогать по хозяйству и ходить в магазин.

– А через двадцать приведет жену, они нарожают детей и снова будет, как на вокзале, – усмехнулась маменька. – Боюсь, я не доживу даже до счастливого момента, когда он просто начнет тихо читать книги, а не испытывать мои нервы на прочность!

– Ладно, пойду девчонок поздравлю. – Яна не хотела спорить. Разумеется, мама права. Надо было самой решать свои проблемы, а не сваливаться на голову к родителям. Да, можно было героически наступить на гордость и остаться в Костиной квартире, проводя годы в борьбе за раздел жилплощади по принципу «кто кого выживет». Только как жить с Костей, если в ту квартиру он привел другую женщину? Как ходить с ней в одну ванную комнату, готовить на одной кухне, ночевать под одной крышей? Нет. Уж лучше потерпеть маму. Тем более что она тоже не в восторге и вынуждена терпеть. Яна не сомневалась, что мама любит и ее, и Тошку, однако ей хочется покоя, а не индейских сражений с переворачиванием мебели и воплями команчей.

Маришка трубку взяла сразу:

– И тебя, Янусик, с нашим женским днем!

Судя по шуму, Марина где‑то веселилась.

– А мы поехали в клуб на мужской стриптиз! – хихикнула она. – Я буду старательно делать вид, будто мне это все неинтересно, а Петя станет фиксировать мои реакции.

– Не подеритесь там, – улыбнулась Яна.

– В крайнем случае, завтра весь день будем мириться!

Вот так. Особенно остро чувствуешь свое одиночество на фоне чужого счастья. Кому‑то – клуб и стриптиз, а кому‑то – мамины нотации.

Лариса не брала трубку очень долго.

– Ты там спишь, что ли? – виновато спросила Яна.

– Вот еще! – запыхавшимся голосом пробормотала Лара. – Я вооружаюсь!

– Чего?

– Готовлюсь к свиданию с мужчиной мечты!

– Опять?

– Яна, не опять, а просто еще один раз! Жизнь – процесс, состоящий из проб и ошибок. Попробовала, сплюнула, поняла, что ошиблась, и чешешь дальше.

– Где ты их берешь‑то?

– В Интернете. Я же тебе предлагала! В этом нет ничего стыдного или опасного, – принялась уговаривать ее Лариса. Таким тоном и с таким жаром люди уговаривают, когда сами сомневаются.

– Да ну, Лара! Ерунда это все.

– Может, и ерунда, но я с этой ерундой сейчас на свидание пойду.

– Волнуешься? – с плохо скрываемой завистью поинтересовалась Яна.

– Вот еще! Пусть он волнуется!

Лариса слегка приврала. Она волновалась. Когда при взгляде на мужчину в душе что‑то сжимается упругой пружиной, готовой вот‑вот вонзиться в сердце, очень хочется соответствовать моменту.

На улице был жуткий холод. Несмотря на голубое небо, ветер дул, как на Северном полюсе. Тонкие колготки, казалось, примерзли к коленям, а элегантные сапожки грели не больше, чем сандалики зимой.

Но женщина всегда и везде должна оставаться королевой. Даже если она перестала чувствовать собственный нос, а пятая точка превратилась в сосульку. В конце концов, можно быть Снежной королевой.

Бодро шмыгнув носом напоследок, Лариса томно прикрыла глазки и впорхнула в ресторан. Заведение было слишком демократичным для ее вечернего платья. Кроме того, там оказалось шумно и весело, как в забегаловке. Лара даже решила, что ошиблась и зашла не в ту дверь. Но тут к ней подлетел высокий, плечистый… ах…

– Вы – Игорь? – Она попыталась взглянуть на него сверху вниз, но чуть не опрокинулась, как кегля, поставленная под углом.

– А вы – Лариса. – Он властно приобнял ее и повлек куда‑то в угол.

«Нашу муху в уголок поволок…» – метнулась в голове Лары тревожная мысль. Женская интуиция – великая вещь. И если в дамской головке всплывает вдруг нечто похожее, то следует прислушаться. Или же наоборот – расслабиться, поскольку женская интуиция находится всегда в противофазе с логикой.

– О! – оторопела Лариса, увидев роскошную корзину с сиренево‑оранжевым буйством лепестков. – Это букет?

– Это сюрприз. – Игорь подсек ее стулом и придвинул к столу.

Он был таким решительным и порывистым… Лариса таяла со скоростью пломбира, брошенного на сковородку. Оставалось лишь заскворчать от удовольствия. Она была уверена, что такому мужчине может понравиться только уверенная и знающая себе цену девушка.

– Неплохое местечко, – великодушно похвалила Лариса кавалера.

– Вам помочь сделать заказ? – Он чувствовал себя как рыба в воде. Не рисовался, не бравировал. Мужчина мечты был уверен в себе и чужд позерства.

«Баловень судьбы, любимец женщин, – метрономом отстукивало в Ларисиной голове. – Привык, что все само в лапы валится… Имеет право. Но и я не из‑за печки выпала».

– Я сама, – многозначительно усмехнулась Лариса и строптиво дернула плечиком.

– А вино я уже заказал на свой вкус. Хочу быстрее выпить, чтобы перейти на «ты».

– Как старомодно. Можно и без вина переходить. Я – девушка простая.

– Не думаю. – Он рассмеялся, показав белые, ровные зубы. Такие зубы часто ходят в гости к дорогим стоматологам и разгрызают пищу любой твердости со скоростью голодного бобра.

Лариса вопросительно приподняла бровь, и кавалер немедленно пояснил:

– Вы похожи на простую девушку, как я на выхухоль.

– Возможно.

– Итак, – он ослабил галстук, посчитав официальную часть оконченной, – переходим на «ты»?

– Перешли.

– Тогда объясни мне, как получилось, что такая потрясающая девушка встречает свой праздник в моем обществе? Неужели нет более близкого человека? Это важно.

Он даже перестал улыбаться и сверкать зубами, чтобы она поняла, насколько это важно.

– Бывает, – махнула рукой Лариса. – Иногда и такие девушки оказываются в одиночестве.

– То есть мне повезло? Потому что я точно знаю, что такие, – Игорь сделал многозначительную паузу, – долго в одиночестве не остаются. Более того, наверняка у тебя множество поклонников, которые только и ждали момента, когда ты заскучаешь.

«Что‑то он меня перехваливает! – начала напрягаться Лара. – Я, конечно, фея и прелестница, но не до такой степени. Будем смотреть на себя трезво».

– Ты прошел кастинг, – нахально заявила она, решив проверить реакцию.

Видимо, Игорю было не впервой «проходить кастинг», и он удовлетворился объяснением, довольно кивнув.

– Ну, теперь твоя очередь объяснять, – кокетливо стрельнула глазками Лара. – Почему ты встречаешь этот праздник с малознакомой девицей?

– Я выбрал самую умную и красивую. Это оказалась ты.

– Других, не виртуальных, не было? Не поверю!

– Будешь права. Вокруг меня вечно вьются женщины. Но я ищу единственную. Кстати, однажды я ошибся. Понял это недавно, поэтому сейчас нахожусь в стадии развода. Тебя это не смущает?

– Еще как смущает! – подумав, сообщила Лариса. – Женатые мужчины для меня не существуют.

– Я почти холост. Без пяти минут.

– Без пяти минут полночь – это еще не Новый год, – прищурилась Лариса. – И что, ты сейчас станешь рассказывать про свою старую больную стерву‑жену?

– Нет, она хорошая женщина, – неожиданно признался Игорь. – Просто мы слишком разные. Она, знаешь, такая… хозяйственная, домашняя. Это не мое. Но ведь нельзя жить с человеком только из чувства вины или потому, что однажды по молодости вам в паспорта влепили одинаковый штамп.

Вполне логично.

Лариса взвесила все «за» и «против» и решила, что «за» перевешивает.

Теперь дело оставалось за малым. Нужно было произвести на Игоря неизгладимое впечатление. Настолько неизгладимое, чтобы сниться ему по ночам, мерещиться днем и заполнить все его мысли, как макрофлекс.

– Ладно, принято, – улыбнулась Лара и снова раскрыла захлопнутое в гневе меню.

– Давай я все же помогу тебе выбрать. – Игорь смотрел на нее так, что хотелось не есть, а…пить. – Все же это литовская кухня.

– Я часто хожу по ресторанам и разбираюсь в любой кухне, – высокомерно наврала Лариса и пробежалась взглядом по строчкам.

«Селедка… Фу, моветон. Сибас? Да ну, неизвестно, что за пакость. О, свиная рулька. Что‑то милое, крошечно‑трогательное. Р‑р‑рулька. Небось рулетики размером с тарталетку. Так… И на всякий случай из холодных закусок какую‑нибудь ерунду методом тыка».

Она подозвала официантку и озвучила заказ.

– Так что, вино‑то будем пить? – Лара изящно подперла голову и капризно взглянула на кавалера.

– За тебя? – Он приподнял бокал.

– За меня, – согласилась Лариса.

– Расскажешь о себе?

– Я – сплошная загадка. – Она рассмеялась и стрельнула в него глазками.

– Ладно. Попробую разгадать. Ты привыкла к комфорту и не любишь сюрпризов, требующих от тебя активности. – Игорь азартно навалился на стол и пристально разглядывал Ларису.

Она неопределенно качнула головой. Понимай как хочешь.

– Ты любишь себя. Холишь. Кстати, я тоже готов участвовать в процессе. У тебя есть хобби. – Казалось, Игорь был уверен в умозаключениях и не ждал подтверждения своей правоты. – Фитнес, дорогой косметолог, диета. Кстати, на какой диете ты сидишь? Некоторые диеты портят характер. Голодная женщина – тигрица. Она опасна и безжалостна. – Он хохотнул, довольный своей проницательностью.

– Я сижу на особой диете. – Лариса прищурилась и обвела таинственным взглядом потолок.

– На особой? Это как? Мне интересно. Не хочу попасть впросак, когда приготовлю тебе романтический ужин.

И тут официантка принесла горячее. Игорю – какие‑то симпатичные штучки в глиняной продолговатой плошке, а Ларисе – длинные тонкие хлебцы, одуряюще пахнувшие чесноком и сочившиеся маслом.

«Интересно, а где обещанная свинина? – озадачилась Лариса, сообразив, что волею судьбы поцелуи сегодня отменяются. – Рулька именовалась свиной».

Она отправила хлебец в рот, насмешливо проследив за сменой мимики кавалера. Видимо, он тоже догадался, что поцелуев не будет. Поэтому Игорь сначала скис, но потом неожиданно страшно округлил глаза, глядя куда‑то за Ларисину спину:

– А заказ ты сделала в соответствии со своей диетой?

– Да, – легкомысленно подтвердила Лариса, надкусив второй хлебец. – Я всегда так питаюсь. А что?

Кавалер странно хрюкнул и выдавил:

– Ты такая непредсказуемая…

И тут вернулась официантка, водрузив на стол рульку.

Блюдо со столь трогательным названием выглядело устрашающе. Громадная тарелка с толстым слоем то ли тушеной, то ли квашеной капусты, внушительная головка чеснока и умопомрачительная свиная нога с мощной костью, зазывно торчащей из зажаристого окорока, размером с Ларисину голову.

– Ой, мамочки! – отшатнулась Лариса. – Что это?

– Рулька, – уважительно сообщила официантка.

– Изумительно, – восхитился Игорь. – Вы с рулькой классно смотритесь. Можно, я сниму тебя на мобильный?

– Чтобы завтра развлекать коллег рассказом про девицу, которая пришла на свидание и сожрала полпоросенка, закусывая чесноком? – мрачно произнесла Лара. Она понимала, что глупее ситуацию придумать трудно.

– Нет, «ВКонтакте» выложу, – абсолютно серьезно сообщил он, но не выдержал и расхохотался.

– Иди к черту, – буркнула Лариса и тоже рассмеялась. Эта рулька предательски выбила ее из образа Снежной королевы. Вероятно, к лучшему.

В тот вечер они так и не поцеловались.

Под жидкой кашей талого снега прятался на удивление скользкий лед. Как Яна ни старалась удержаться, у самого входа в садик она все же больно шлепнулась, замочив брюки, испачкав куртку и отбив себе бедро.

– Замечательно! – Она рванула двери и, едва сдерживая слезы, вошла в здание. – Если за черной полосой начинается белая, то уже пора. Иначе я просто не выдержу!

Удивительно, но сегодня она оказалась не самой последней. В раздевалке томился чей‑то папа. Высоченный красавец с модельной стрижкой, в дорогом пальто. При виде Яны он радостно вскочил, словно именно ее должен был забрать из сада, и бросился навстречу.

«Не‑не‑не, – мысленно испугалась Яна, попятившись к выходу. – Если это моя белая полоса в виде прекрасного принца, то эта белая полоса прямо сейчас и закончится, когда он разглядит, что я мокрая, грязная и с прыщом на лбу. Кстати, прыщ свежий, нарисовался с утра, поэтому сейчас небось дозрел до стадии кульминации. Хоть бы запудрить… Но я же не знала, что тут моя судьба по гардеробу мотается».

– Вы мама Антона? – Красавец затормозил, едва не врезавшись в опешившую Яну. Она буквально налипла на стену, промахнувшись мимо дверей, и теперь воровато приставными шажками пыталась добраться до спасительного выхода. – А я – папа Насти!

– Мы с Настей будем жениться, – подал голос прибежавший из группы Тошка. – Привет, мам! Ты не против?

Яна растерянно взглянула на будущего тестя. Папа Насти спас положение, по‑мужски пожав Тошке руку и сообщив, что лично он не возражает, но надо получить паспорт.

– Без паспорта вам жениться не разрешат. Но это дело времени, – пообещал он.

– Да, – согласился Тошка. – Мы подождем. Мам, ты подождешь со мной?

– Только не здесь, – промолвила Яна, посматривая на странного красавца, обрадовавшегося ей. Не по поводу же предстоящей свадьбы он так светился!

– Я вас жду, – развеял ее сомнения Настин папа. – Меня зовут Егор. Я видел вашу стенгазету.

– А, – кивнула Яна.

– Вы художница?

– Нет. А что?

– Нашему издательству нужен художник. Мы детское издательство, понимаете?

– Да, – покорно согласилась «художница», которая вообще ничего не понимала и очень хотела домой – в туалет и ужинать. А еще снять мокрые штаны и высушить сапог, в который натекла талая вода.

– А у нас художник запойный. Вы не пьете?

– Нет. – Яна строго взглянула на Тошку, выразительно помахав штанами. Тошка строил глазки блондинистой девочке и одевался без энтузиазма. – Не пью. А что, надо?

– Нет‑нет, не надо. Вы могли бы совмещать работу художником с вашей основной, мы не возражаем. Вы вообще понимаете, о чем я говорю?

– Ага, – легко согласилась Яна, мечтая отвязаться от странного красавца, которому, оказывается, понравилась не она, а стенгазета. Хотя, если вспомнить про грязный бок и прыщ, то ничего удивительного. Стенгазета явно на этом фоне выигрывала.

– Так вы согласны?

– На что?

– Поработать у нас художником на договоре. Я готов обсудить условия в любое удобное для вас время. Вам когда удобно? Можем прямо сейчас поехать в хороший ресторан. Там есть детская комната…

– Нет! – замахала руками Яна, у которой детская комната ассоциировалась только с милицией, а ресторан никак не сочетался с ее формой одежды. Она даже представила, как метрдотель с позором выставит ее на улицу, чтобы она не пачкала мебель и не пугала посетителей своим непристойным видом.

– А когда? – не унимался Настин папа. – Завтра? В выходной? Я готов предложить вам хорошие условия.

Смирившись с тем, что роман отменяется, Яна принялась мыслить в правильном направлении и додумалась до того, что решила: «А почему бы и не подработать? Я ничего не теряю. Вдруг это и есть начало белой полосы?»

– Завтра, – решительно сказала она. – После садика. Я заведу Тошку домой и буду готова обговорить все, что хотите.

– Отлично! Отлично! Настя, пошли!

«Даже не предложил подвезти, – вздохнула Яна, глядя в закрывшуюся дверь. – Ну, хоть деньги пообещал…»

Время неслось, словно скорый поезд, не давая посмаковать весну и насладиться пробуждением эмоций. Как почки, набухавшие на голых ветках, торопились сбросить сухую шелуху и взорваться изумрудной свежестью, потрясая природу своей первозданной красотой, так и люди с радостью сбрасывали толстую, неуклюжую одежду, начиная присматриваться друг к другу и стараясь произвести впечатление на противоположный пол. Даже бабки, обычно монументально восседавшие на лавочках во дворах, торопились в парикмахерскую, спрыскивались остатками духов и иногда даже подкрашивали губы. А что? Дачный сезон на носу. Разве помешает в хозяйстве какой‑нибудь бодрый, малопьющий дед?

Лариса с наслаждением вдыхала весенний воздух и мечтательно щурилась. Она была почти счастлива, почти спокойна и почти уверена в завтрашнем дне. Почти, потому что Игорь никак не мог развестись.

За два месяца их отношения дозрели до стадии совместного проживания. И вот сегодня они должны были ехать смотреть квартиру. Игорь категорически не соглашался жить у Лары. Он считал, что настоящий мужчина должен привести женщину на свою жилплощадь.

– Ага. Так проще турнуть, – недоверчиво хмурилась Яна, не разделявшая Ларисиной эйфории. – Или сбежать, когда все надоест. Я тебя не узнаю. Ты вспомни, что ты говорила Маришке, когда она со Степой встречалась?

– Это совершенно другой случай, – возражала Лариса. – Сравнила утконоса с броненосцем!

– Я твою зоологическую терминологию не понимаю, а наивность – не разделяю! – злилась Яна. – Пусть сначала разведется!

– Ларик, – дипломатично советовала Маришка. – Ты бы завела кого‑нибудь параллельно. А то потом окажется, как у меня. Только время потеряешь.

– Девочки, вы ничего не понимаете! – смеялась влюбленная Лариса, раздражая объективно настроенных подруг. – Тем более что у меня есть поклонник. В Америке. Пишет стихи, засыпает комплиментами. Вообще он такой интересный. Но я ему честно написала, что мы можем быть только друзьями.

– Ну и зря, – буркнула Яна.

– Он готов ждать. Говорит, что все равно другой такой никогда не найдет, – хвасталась Лара.

– Сказки. Мужчинам вообще верить нельзя, – упрямилась Яна.

– Некоторым можно, – примирительно говорила Маришка.

К консенсусу они не пришли, но Ларисе этот консенсус был и не нужен.

У нее был Игорь. Самый‑самый, от которого захватывало дух и мысли уплывали корабликами по весенним ручьям.

А если подходить к ситуации прагматично, то был еще приятный незнакомец из Сети, упорно писавший письма со стихами. Это было приятно и грело, словно заначка на «черный день». Иногда ей казалось, что он все про нее знает и понимает ее даже лучше, чем она сама. А может, и правда знал?

Лариса гнала мысли о Стасе. Но они лезли обратно с упорством муравьев. Вдруг это он? Вдруг все понял, раскаялся? Вдруг еще любит?

Только у нее уже все перегорело. Было не больно. Просто обидно. И даже если это Стас, то теперь настала его очередь мучиться.

«Нет, – успокаивала себя Лариса, получив очередное письмо, от которого сердце начинало сильно биться. – С какой стати? А вдруг…»

Ведь если это не он, то почему вместо фото картинка? Другие выставляют себя во всей красе. А этот прячется за аватаркой и так красиво пишет, так будоражит…

А если все же он? Хорошо бы.

Да! Хотелось отомстить. И, кажется, не только это. Но копаться в душе было страшно. Не хватало еще откопать старое чувство! Нет уж. У нее теперь есть Игорь. Не надо искушать судьбу.

– Вам очень идет. – Пожилая парикмахерша, довольная своей работой, с удовольствием разглядывала Яну в зеркале. – Просто совершенно другой человек!

Яна с веселым изумлением смотрела на жизнерадостную блондинку с модной стрижкой – молоденькую, интересную и готовую к новой жизни.

– Неужели это я? – Она тихо восторженно вздохнула. – Вы мне лет десять отстригли! Я уже и забыла, что можно быть такой.

– Приятно быть Пигмалионом. – Парикмахерша покраснела от удовольствия и отвела взгляд, застенчиво спрятав руки в карманы.

– Обалдеть! – Яна еще раз оглянулась и подмигнула своему новому отражению.

Осчастливленная щедрой клиенткой, парикмахерша искренне крикнула ей вслед:

– Желаю счастья в личной жизни!

Эта банальная, по сути, фраза сейчас прозвучала очень кстати. Действительно, а почему бы и нет? Разговоры о том, что деньги – грязь, они портят, развращают и унижают, – чушь, когда их вообще нет. Загребать лишнее, если оно действительно лишнее, наверное, и неправильно. Но когда не можешь купить ребенку фрукты, срезаешь старой бритвой катышки с истрепавшихся, застиранных брюк и высчитываешь невесомую мелочь, покупая пакет кефира, умников, разглагольствующих на эту щепетильную тему, хочется впихнуть в свою шкуру и посмотреть, с какой скоростью поменяется их мировоззрение.

Когда можно расслабиться и перестать судорожно высчитывать, на сколько дней хватит жалких остатков зарплаты, качество жизни меняется. И однажды выясняется, что жизнь – не только промежуток от получки до получки, проводимый в режиме жесткой экономии и страхе незапланированных трат. От нее даже можно получать удовольствие. А тут еще весна!

Суммы, выделенной Яной самой себе на преображение, с запасом хватало не только на смену прически, но и на умеренное обновление гардероба.

Даже ходить по магазинам оказалось не мучительно, а приятно.

К деньгам Яна привыкала долго. Изумленная первым гонораром и благоговейно‑почтительным отношением к ней в издательстве, она твердо решила, что это какая‑то случайность и скоро у нее деньги с позором отберут. Но тираж книг с ее иллюстрациями буквально разлетелся в считаные недели, а секретарь издательства стала подавать кофе чуть ли не с поклонами. Гонорары стремительно росли, деньги, которые Яна консервативно складывала в банку из‑под печенья, перестали туда влезать, а однажды она даже услышала, как мама кому‑то хвасталась по телефону, что воспитала талантливую художницу. Светлана Макаровна перестала шпынять дочь и начала воодушевленно создавать условия для работы, взяв на себя заботы о Тошке.

– Вот пусть теперь твой Костя локти кусает, – сказала она за ужином и со слезой в голосе вздохнула: – Умница ты! Я всегда знала, что у тебя откроется какой‑нибудь талант.

В свой талант Яна не верила. Ей все казалось, что однажды она не сумеет выполнить какой‑нибудь заказ, и все закончится.

Хозяин издательства оказался не отцом‑одиночкой, как она себе напридумывала, а семейным мужиком. На его столе красовалась фотография жены и четырех детей.

Поэтому из категории условных принцев он перекочевал в разряд работодателей. Яна перестала пугаться его внимания и сосредоточилась на работе. Из института пришлось уволиться, о чем она не жалела.

Новая жизнь должна быть новой во всех ее проявлениях.

Собравшись с духом, Яна решила провести работу над ошибками и добить вопрос с квартирой. Мама перестала ее пинать по поводу и без оного, но жить все же надо отдельно. К родителям, даже самым любимым и любящим, лучше ходить в гости, дав им возможность пожить спокойно, а самой организовать хоть какую‑то личную жизнь.

Наступило время делить по глупости оставленную Косте жилплощадь. Как ни крути, а квадратные метры остаются в судьбе каждого определяющим моментом. У человека должен быть свой уголок, где он сможет чувствовать себя хозяином. Пусть маленький, но свой. Сколько семей распалось из‑за совместного проживания свекровей и невесток, зятьев и тещ, сколько свадеб не состоялось из‑за того, что отсутствовала свобода выбора, а окончательное решение оставалось за ответственным квартиросъемщиком.

– Эта пэтэушница тебе не пара, – заявляла какая‑нибудь интеллигентная мамаша своему влюбленному сыну. – Ноги ее колхозной в моем доме не будет!

– Тю! Это что за дохлятина? Где жених? Он жених? Да это полмужика, а не зять! – упирала руки в бока другая мамаша. – Мало мне оглоедов в нашей хрущобе? Хотите семью, крутитесь сами и в другом месте!

Юношеский максимализм и неуемный энтузиазм, замешанный на духе противоречия старшим, быстро иссякали, а бытовые неурядицы, череда съемных квартир со скудной обстановкой и пустым, вечно текущим холодильником добивали нежное чувство, как газета муху.

Вот и Яна наконец‑то дозрела вернуть свой уголок. Тем более что неожиданно образовавшаяся сумма денег позволяла выбирать варианты решения проблемы.

Естественно, отбить уютную однокомнатную квартирку, купленную Зинаиде Ивановне на деньги Яниной семьи, вряд ли удастся. Бывшая свекровь окопалась там основательно, и связываться с ней бессмысленно с юридической точки зрения. В самом начале конфликта, в процессе первых попыток дележа Костя с мамой единодушно, словно сговорившись, доброжелательно предлагали Яне забрать жилплощадь друг друга. Зинаида Ивановна сокрушенно качала головой, ахала и говорила, мол, конечно, Яночка, делите Костину квартиру. Я согласна. А Костя красиво грустил, сводил брови и веско обещал:

– Я с мамой договорился. Она отдаст тебе квартиру. Вы сделаете обмен через куплю‑продажу. Вы с Антошкой получите однокомнатную, а мама вернется сюда.

Яна послушно тащилась к Зинаиде Ивановне, но та снова кивала в Костину сторону и сообщала, что Яна, безусловно, имеет полное право на половину их бывшей квартиры, а эту, ее квартирку, ее маленькое гнездышко, она не отдаст.

– Ваше дело молодое, – разводила руками бывшая свекровь. – Сходитесь, расходитесь, делайте что хотите. А при чем тут я?

Побегав по кругу и заподозрив, что над ней просто издеваются, Яна обозлилась и отправилась к юристу. Тот пошуршал документами и выдал неутешительный вердикт:

– Вы можете либо проживать на своей жилплощади, определив порядок пользования, либо продать свою половину с согласия второго собственника.

Ничего не понимавшая в документах и вопросах недвижимости Яна тихо сатанела и пыталась выяснить, как ей поступить.

Получалось, что выхода нет. Константин стучал себя в чахлую грудь и пафосно вещал, что он в этой квартире вырос и превращать ее в коммуналку не позволит.

– Хочешь – возвращайся, – предложил он. – Я даже готов тебя простить и начать все заново. Штамп о разводе не имеет значения, когда два человека любят друг друга. А Верку я выгоню. Я ее не любил никогда. Так, ошибся по глупости.

Подивившись наглости и самоуверенности бывшего мужа и попутно узнав имя соперницы, Яна сдалась. В том смысле, что решила плюнуть на квартиру.

«Вот вырастет Тошка, тогда и разберемся, – решила она. – Тем более что мы оба там прописаны».

Но и это решение оказалось поспешным и неконструктивным.

В садик потребовалась справка из паспортного стола, которую ей никто не давал в связи с колоссальной задолженностью по квартплате. Оказалось, что просто уехать недостаточно. Исправно начисляемую квартплату Костя игнорировал, сообщив Яне, что если ей надо, то пусть она и гасит эти непонятные долги. Тем более что это всегда было ее обязанностью.

Взвыв от бессилия, Яна выставила встречную претензию, напомнив обнаглевшему супругу про алименты, которые он сначала собирался почему‑то класть на счет в банке, чтобы осчастливить Тошку к восемнадцатилетию умопомрачительной суммой. Но потом и это делать передумал, вычеркнув сию неприятную обязанность из сознания.

– А ты на меня в суд подай, – заботливо предложил Костя и торопливо распрощался.

Куда ни плюнь – всюду Яна проиграла. Биться головой в стену было не в ее правилах, поэтому пришлось плюнуть и сесть у этой стены тихо плакать. Она была слишком покорна, наивна и неуверена в себе. Зависимый человек слаб.

– Не боец, – констатировала мама.

– Не боец, – согласилась Яна.

Тем более что Светлана Макаровна с супругом хоть и были бойцами, но тоже ничего сделать не смогли. Единственное, что удалось, – выписаться и оповестить об этом коммунальщиков.

И вот теперь, когда жизнь резко поменялась, изменилась и Яна.

– Молодец, верно мыслишь, – похвалила ее Лариса на очередном девичнике.

Девичник проходил в Ларисиной съемной квартире. А поводом являлась очередная ссора с Игорем. Но для разгона сначала решили обсудить менее серьезные проблемы.

– Надо другого юриста искать, – вздохнула Яна. – Там столько тонкостей. А я в этой ерунде абсолютно ничего не понимаю. Он мне что‑то такое стрекочет, а я сижу с тупым лицом. Мужик небось решил, что я и интеллект вообще не знакомы.

– Симпатичный? – уточнила Лара.

– Это принципиально? – поморщилась Яна. Ей было не до шуток.

– Яночка, мне – непринципиально, а тебе должно быть принципиально. Издателя своего ты упустила…

– Он женат. И вообще – я замужем нагостилась.

– Твоя недоработка. Любого женатого можно развести.

– Ага, я в курсе. Моего уже как раз развели. Поэтому мы теперь и делим квартиру который год. Очень увлекательное занятие. Бодрит и добавляет смысла бытию, – усмехнулась Яна.

– А я своего никак развести не могу, – вспомнила о своей печали Лара.

– Вот и получается, что вы по разные стороны баррикад, – заметила Маришка.

– А у вас с Петей как? – Лариса задумчиво посмотрела на бутылку вина и вздохнула. – Что за дом? Даже штопора нет. Придется гвоздь забивать.

– Мы на море поедем. Он обещал. Я такой купальник купила! Белый, с джинсовыми вставками и стразиками! – М