Венец творения 7 page

веточка. Маленькие % без штанов. С голыми попками... А у нас приказ: с

народом не общаться, панику не поднимать...

И вот теперь живу с этим..."

"По телевизору вдруг замелькали передачи...

Один из сюжетов: бабка подоила молоко, налила в банку, репортер

подходит с военным дозиметром, водит по банке... Идет комментарий, что вот,

смотрите, совершенная норма, а до реактора десять километров. Показывают

реку Припять... Купаются, загорают... Вдалеке виден реактор и клубы дыма над

ним... Комментарий: западные голоса сеют панику, распространяют заведомую

клевету об аварии. И снова с этим дозиметром -- то к тарелке ухи его

прикладывают, то к шоколадке, то к пончикам у открытого киоска. Это был

обман. Военные дозиметры, которые находились в то время на вооружении нашей

армии, не рассчитаны на проверку продуктов, они только меряют фон.

Такое количество лжи, с которым связан в нашем сознании Чернобыль, было

разве только в сорок первом... При Сталине..."

"Хотела родить от любви...

Мы ждали первенца. Муж хотел мальчика, а я -- девочку. Врачи

уговаривали меня: "Надо решиться на аборт. Ваш муж долгое время находился в

Чернобыле". Он -- шофер, и его в первые дни туда призвали. Возил песок и

бетон. Но я никому не верила. Не хотела верить. Я читала в книгах, что

любовь может все победить. Даже смерть.

Ребеночек родился мертвый. И без двух пальчиков. Девочка. Я плакала.

"Ну, пусть бы у нее хотя бы пальчики были. Она же -- девочка...".

"Никто не понимал, что произошло...

Позвонила в военкомат, мы, медики, все военнообязанные, предложила свою

помощь. Не помню фамилию, но звание было майор, ответил мне: "Нам нужны

молодые". Я пробовала убеждать: "Молодые врачи, во-первых, не готовы, а,

во-вторых, они подвергаются большей опасности, молодой организм

чувствительнее к воздействию радиации". Ответ: "У нас приказ -- брать

молодых".

Помню... У больных стали плохо заживать раны. Еще... Тот первый

радиоактивный дождь, после которого пожелтели лужи. Стали желтые на солнце.

Теперь этот цвет тревожит всегда. С одной стороны, сознание ни к чему

подобному оказалось не готово, а с другой -- мы ведь самые лучшие, самые

необыкновенные, у нас самая великая страна. Мой муж, человек с высшим

образованием, инженер, он серьезно меня уверял, что это террористический

акт. Вражеская диверсия. Мы так думали...Мы так были воспитаны... Но я

вспоминала, как ехала в поезде с одним хозяйственником, и он мне рассказывал

о строительстве Смоленской атомной станции: сколько цемента, досок, гвоздей,

песка уплывало с объекта в близлежащие деревни. За деньги, за бутылку

водки...

В деревнях... На заводах...Выступали работники райкомов партии, ездили,

общались с народом. Но ни один из них не способен был ответить на вопросы,

что такое дезактивация, как защитить детей, какие коэффициенты перехода

радионуклидов в пищевые цепочки? Об альфа- бета- и гамма частицах, о

радиобиологии, ионизирующих излучениях, не говоря об изотопах. Для них это

были вещи из иного мира. Они читали лекции о героизме советских людей,

символах военного мужества, происках западных спецслужб...

Взяла слово на партсобрании: где профессионалы? Физики? Радиологи? Мне

пригрозили, что заберут партбилет..."

"Много было необъяснимых смертей... Неожиданных...

У моей сестры болело сердце... Когда она услышала о Чернобыле,

почувствовала: "Вы это переживете, а я -- нет". Она умерла через несколько

месяцев... Врачи ничего не объяснили. А с ее диагнозом еще долго можно было

жить...

Рассказывают... У старух появлялось молоко в грудях, как у рожениц.

Медицинский термин этому явлению -- релаксация. А для крестьян? Божья

кара... Случилось такое с бабкой, которая жила одиноко. Без мужа и без

детей. Сбожеволила. Ходила по деревне и качала что-нибудь на руках, возьмет

полено или детский мячик обвяжет платком.... Люли-люли... Баюшки..."

"Я боюсь жить на этой земле...

Дали дозиметр, а зачем он мне? Постираю белье, оно у меня белюсенькое

-- дозиметр звенит. Приготовлю еду, спеку пирог -- звенит. Постелю постель

-- звенит. Зачем он мне? Я кормлю детей -- и плачу. "Чего ты, мамка,

плачешь?"

Двое детей--двое мальчиков. Все время с ними по больницам. По врачам.

Старшенький: то ли девочка, то ли мальчик. Лысенький. Я -- и к профессорам с

ним, и к бабкам. Шептухам, знахаркам. Самый маленький в классе. Ему нельзя

бегать, играть, если кто нечаянно ударит, потечет кровь, он может умереть.

Болезнь крови, я ее даже не выговорю. Лежу с ним в больнице и думаю:

"Умрет". Потом поняла, что так думать нельзя, а то смерть услышит. Плакала в

туалете. Все мамы в палатах не плачут, а в туалетах, в ванной. Вернусь

веселая:

% У тебя уже щечки порозовели. Выздоравливаешь.

% Мамочка, забери меня из больницы. Я тут умру. Тут все умирают.

Где мне плакать? В туалете? А там очередь... Там все такие, как я..."

"На радуницу... В день поминовения...

Нас пускают на кладбище. На могилки... А заходить в свои дворы, милиция

приказывает, нельзя. На вертолетах они над нами летают. Так мы хоть издали

поглядим на наши хаты... Перекрестим их...

Привезу ветку сирени с родного места, и она год у меня стоит..."

"Расскажу вам, что такое наш человек... Советский....

В "грязных" районах... В первые годы магазины завалили гречкой,

китайской тушенкой, и люди радовались, похвалялись, что, мол, нас теперь

отсюда не выгонишь. Нам тут хорошо! Загрязнялась почва неравномерно, в одном

колхозе и "чистые", и "грязные" поля. Тем, кто работает на "грязных"? платят

больше, и все просятся туда. На "чистые" ехать отказываются...

Недавно был у меня в гостях брат с Дальнего Востока. "Вы, -- говорит,

-- тут как "черные ящики"... Люди % "черные ящики"... "Черные ящики" есть на

каждом самолете, они записывают вся информацию о полете. Когда самолет

терпит аварию - ищут "черные ящики".

Мы думаем, что живем, как все... Ходим, работаем... Влюбляемся... Нет!

Мы записываем информацию для будущего..."

"Я -- детский врач...

У детей все иначе, чем у взрослых. У них, например, нет понятия, что

рак -- это смерть. Этот образ у них не возникает. Они все о себе знают:

диагноз, название всех процедур, лекарств. Знают больше, чем их мамы. А их

игры? Бегают по палатам друг за другом и кричат: "Я % радиация! Я %

радиация!". Мне кажется, что когда они умирают, у них такие удивленные

лица... Они в недоумении...

Лежат с такими удивленными лицами..."

"Врачи меня предупредили, что мой муж умрет... У него рак крови...

Он заболел, когда вернулся из чернобыльской зоны. Через два месяца. Его

с завода туда послали. Пришел с ночной смены:

% Утром уезжаю...

% Что ты там будешь делать?

% Работать в колхозе.

Сгребали сено в пятнадцатикилометровой зоне. Убирали свеклу. Копали

картошку.

Вернулся. Поехали к его родителям. Помогал отцу штукатурить печь. И там

упал. Вызвали "скорую", отвезли в больницу -- смертельная доза лейкоцитов.

Отправили в Москву.

Приехал оттуда с одной мыслью: "Я умру". Стал больше молчать. Убеждала.

Просила. Словам моим не верит. Тогда я родила ему дочь, чтобы поверил. Я сны

свои не разгадываю... То меня ведут на эшафот, то я вся в белом... Сонник не

читаю...Проснусь утром, посмотрю на него: как же я останусь одна?. Хотя бы

девочка подросла и его запомнила. Она маленькая, недавно стала ходить. Бежит

к нему: "Па-а-а..." Гоню эти мысли...

Если бы я знала... Закрыла бы все двери, стала бы на пороге. Заперла бы

на десять замков..."

"Уже два года живем с моим мальчиком в больнице...

Маленькие девочки в больничных палатах играют в "куклы". Куклы у них

закрывают глаза... Так куклы умирают...

% Почему куклы умирают?

% Потому что это наши дети, а наши дети жить не будут. Они родятся и

умрут.

Моему Артемке семь лет, а на вид ему дают пять.

Закроет глаза, и я думаю, что уснул. Заплачу: он же не видит.

А он -- отзывается:

% Мама, я уже умираю?

Заснет и почти не дышит. Я стану перед ним на колени. Перед кроваткой.

% Артемка, открой глаза... Скажи что-нибудь...

"Ты еще тепленький..." -- думаю про себя.

Откроет глаза. Опять заснет. И так тихо. Как умер.

% Артемка, открой глазки...

Я не даю ему умереть..."

"Недавно праздновали Новый год... Накрыли хороший стол. Все свое:

копчености, сало, мясо, огурчики маринованные, только хлеб из магазина. Даже

водка своя, самодельная. Свое, как у нас смеются, чернобыльское. С цезием,

стронцием вприкуску. А где что взять? Магазины в деревнях с пустыми

прилавками, а если что и появится, то с нашими зарплатами и пенсиями не

подступишься.

Пришли к нам гости. Наши хорошие соседи. Молодые. Один учитель, второй

-- колхозный механик с женой. Выпили. Закусили. И начались песни. Не

сговариваясь, запели революционные песни. Песни о войне. "Утро красит нежным

светом стены древнего Кремля" -- мою любимую. И получился хороший вечер.

Такой, как раньше.

Написала про это сыну. Он у нас учится в столице. Студент. Получаю

ответ: "Мама, я представил себе эту картину % чернобыльская земля. Наша

хата. Блестит новогодняя елка... А люди за столом поют революционные и

военные песни, будто нет у них позади ни ГУЛАГА, ни Чернобыля..."

Мне стало страшно не за себя, а за сына. Ему некуда вернуться..."