Глава 12 2 page

– Нарцисса? – она чувствовала его дыхание, касающееся ее затылка, и пальцы, медленно перебирающие ее волосы, как всегда, вызывали у нее дрожь. – Я не убивал твоей совы, – дыхание все такое же, и пальцы все еще ласкают ее волосы. – Это была другая сова, – рука стаскивает простыню с их тел, пытаясь пробраться к ее бедру.

– А где же… Ялкуб? – Нарциссе трудно говорить, трудно думать и теперь уже трудно дышать. А все потому, что его рука стискивает ее бедро и прижимает ее так близко к нему, что она ощущает твердую, возбужденную плоть прямо между своими ягодицами.

Он двигается, всего лишь имитируя их слияние, и Нарцисса уже забывает, что она спрашивала, она вообще забывает, что существуют слова, мысли, стыд и страх.

– Ты больше никогда ее не увидишь, – шепчет он ей прямо в волосы, и его рука накрывает ее руку, практически вдавливая их ладони в ее бедро. Люциус все еще двигает бедрами, и его губы безотчетно целуют ее затылок. И паузы между обжигающими прикосновениями наполняются лишь едва различимым шепотом:

– Ни… к кому… так… не… привязывайся… иначе… мне… придется… убить…

– Знач… значит… я… я могу… привязаться… только… к… тебе?..

Она быстро перевернула ладонь, и ногти впились в его руку, когда он кончил.

******
Их разговоры никогда не бывали законченными. Нарцисса не понимала эту дурацкую привычку Люциуса перебивать ее грубым поцелуем, доказывающим, кто тут главный. Она считала, что Люциус думает, будто он всегда прав.

У Люциуса же просто не было времени думать, поэтому он и не успевал подумать, что он всегда прав. У него не было ни сил, ни желания размышлять. Он считал, что Нарцисса специально заводит его этими короткими разговорами, которые всегда заканчивались одинаково.

– Никогда больше не спрашивай меня об этом.

– Значит, и ты никогда не спрашивай меня об Андромеде.

– Хорошо, – мрачно сказал Люциус. – Метка болит. Постоянно. Ты ведь скучаешь по Андромеде?

– Нет, – Нарцисса отвернулась и сделала вид, что ищет какой-то пергамент на столе.

– Не. Лги. Мне. – Он даже не сдвинулся с места, а от его срывающегося голоса у нее мурашки по коже, покрытой отметинами Люциуса Малфоя.

– Невозможно скучать по человеку, которого просто никогда не существовало.

– Почему ты меня обманываешь? Ты ведь понимаешь, что я знаю, почему тебе так захотелось прочитать письмо твоей единственной сестры.

– Если ты все знаешь, – раздраженно отбросив книгу, Нарцисса направилась в комнату, другую комнату, – то незачем задавать мне вопросы.

– Ты когда-нибудь научишься отвечать? – он хватает ее за руку, и оба, незаметно друг для друга, облегченно вздыхают, когда он уже открывает дверь в их комнату. – Почему тебе обязательно надо что-то от меня скрывать?

– Как будто ты рассказываешь мне все!

Люциус остановился. Выпустил ее руку, подошел к кровати и сел.

– Иди сюда.

Нарцисса медленно подошла к нему, и когда до кровати оставался всего лишь один шаг, он быстро притянул ее к себе.

– Хочешь что-то обо мне узнать? – шепчет он ей.

– Я хочу знать, – он почти ложится на спину, увлекая ее за собой, – почему ты хочешь знать обо мне все.

– Ты скрытная. И поэтому я задаю тебе вопросы. Но чтобы узнать тебя, – Люциус резко переворачивает ее на спину, – я должен попробовать тебя на вкус. Попробовать всю.

– Значит, и мне следует… попробовать тебя на вкус, чтобы… узнать тебя?..
Он не отвечает. В темноте она не видит его лица, и уже через несколько мгновений, наполненных возбуждающим ожиданием и испытывающих его выдержку, ее губы накрывают властные, требовательные губы Люциуса Малфоя.

* * *

– Говорят, Тревер уехал на неопределенный срок, неизвестно куда и по каким причинам. На выходных его нигде не видели. Что думаешь об этом, Люциус? – серьезный голос Пьюси не смог заставить Люциуса даже взглянуть в сторону однокурсника.

– Я думаю, что Тревер может уезжать, куда и когда ему заблагорассудится.

– Как думаешь, это связано с заданием Темного Лорда? – Люциус наконец посмотрел на него, и Пьюси пожал плечами. – Я хоть и не вхожу в клуб избранных, но все же знаю, кто у нас тут многоуважаемые Упивающиеся смертью.

– Я бы знал, куда он уехал, если бы это было связано с Темным Лордом.
Пьюси удивленно уставился на Малфоя, но потом усмехнулся и покачал головой:

– Оказывается, и ты тоже среди Упивающихся. А раньше ты ведь считал, что грязнокровки чрезвычайно нужны для того, чтобы чистить твою обувь.

– Теперь я считаю, что они достойны только смерти, – Пьюси невольно отодвинулся, когда слизеринец приблизился к нему, – и предпочитаю, чтобы так считали все.

– Малфой!

К парте слизеринца подошел Крэбб, уже на ходу начав говорить:

– Завтра будет собрание всех наших. Я еще не знаю, кому пришлют…

– Закрой пасть, – презрительно сказал Люциус, и Пьюси громко рассмеялся.

– Чего ржешь? И вообще, какого ты тут уселся?

– Крэбб, ты охренел? – Пьюси поднялся, и засмеяться решил уже Крэбб, забавляясь мыслью, что однокурсник думает, будто может ему что-то сделать.

– Говори, Крэбб, а потом можете начать разбираться между собой.

– Но… ты же сам… может, выйдем…

– Что-то тебя эта мысль не беспокоила, когда ты тут разглагольствовал о собрании при всем классе. Говори быстрей.

– Так я имел в виду, что завтра будет собрание. Но я не знаю, кому могут прислать портключ.

Слава Мерлину, в класс вошла профессор МакГонагалл и Люциусу не пришлось объяснять Крэббу, насколько тот глуп и неосторожен. И даже пропало желание смотреть, как Пьюси попытается доказать, что у него есть кулаки. А может, он надеется на волшебную палочку?

Нарцисса опаздывала на обед. Люциус старался не думать о том, что он сам тоже опоздал, как и о том, что он забыл спросить ее расписание на сегодня. Утро выдалось таким же горячечным, как и все предыдущие дни, проведенные с Нарциссой.

Пока Люциус вообще не мог думать обо всех этих днях. Жизнь превратилась в существование, наполненное минутами без Нарциссы, и минуты, наполненные жизнью с Нарциссой.

И он просто не успевает подум…

– Люциус Малфой?

Маленький, худой мальчик смотрит на него небесно-голубыми глазами, и Люциус нервно сглатывает, как-то в одно мгновение отчаянно понимая, насколько же серьезно он влип. Эти глаза лишь отдаленно напоминают ему другие, более темные и более красивые, и слишком много усилий уходит у него на то, чтобы не сорваться с места и не броситься на поиски его голубоглазой невесты.

– Да. Регулус Блэк?

Мальчик кивает и, почти подобострастно глядя на старшего слизеринца, продолжает:

– Да, – довольно умело копирует он его собственный тон. – Нарцисса просила передать вам, что, – он слегка наклоняет голову так, чтобы Люциус отчетливо слышал его тихий голос, – тетя, то есть моя мать, забирает ее до четверга.

Регулусу очень нравится Люциус Малфой, он смотрит на него с уважением еще с первой встречи, и сейчас ему кажется, что это просто невероятно – разговаривать с ним, видеть, как он внимательно его слушает, и вообще быть полезным этому влиятельному слизеринцу. Регулус не осознает, что он только что сообщил Люциусу.

– Когда они уехали? – сухо, довольно грубо, и Регулусу кажется, что Люциус вот-вот его проглотит, так внимательно он смотрит в его глаза.

– Не… знаю… но н-недавно…

Направляясь к преподавательскому столу, Люциус уже может различить слабое покачивание головы Дамблдора. Но он идет, идет и приходит для того, чтобы получить разрешение на аппарацию из Хогвартса на несколько часов в будний день. Он умудряется одновременно говорить и придумывать причину, по которой ему необходимо срочно покинуть школу, а также достаточно убедительную для миссис Блэк причину для того, чтобы она позволила вернуть Нарциссу к нему.

Малфой не смиряется с такими обстоятельствами. Его левое плечо все еще печет по ночам, и горячее дыхание Нарциссы мгновенно холодит его. Он уже заплатил за каждую секунду, проведенную с ней, и страшное ожидание четверга не входит в его планы.

Директор качает головой, пока ничего не ответив. Люциус убеждает, доказывает и мысленно готовится к просьбам.

– Люциус, не надо… Ты давно уже взрослый, все прекрасно понимаешь и можешь потерпеть.

– Дело связано с Министерством, и мне крайне необходимо лично предоставить документы, касающ…

– Всегда приходится ждать, Люциус. Всегда приходится терпеть.

– Министерство не будет ждать, – зло говорит Малфой, все еще не повышая тона, – мне всего лишь надо…

– Да отпусти ты Люциуса, Альбус, – профессор Слагхорн весело обращается к директору, который так же весело отвечает:

– Иначе он найдет другой выход? Или нет? Люциус, не разочаровывай меня, – он смотрит на слизеринца немного исподлобья, и Люциус отчетливо понимает свой выбор.

Щедрость директора не безгранична – либо совместные покои с Нарциссой, которые вообще запрещены для студентов, либо очередной отъезд из Хогвартса, который без уважительной причины не допускается.

– Всегда приходится ждать, Люциус. Всегда приходится терпеть. Министерство никуда от тебя не денется, не правда ли?

Глава 13

Мисс Блэк,
Благодарю Вас за то, что сумели найти возможность передать мне сообщение о Вашем скором отъезде. Надеюсь, в четверг, когда Вы вернетесь, я смогу поблагодарить Вас лично. Также считаю нужным предупредить Вас, что я отправил письмо Вашей многоуважаемой тете миссис Блэк.
С уважением,
Люциус Малфой

Она вернулась в четверг, после обеда. Люциус сидел в гостиной и делал вид, что выполняет домашнее задание. Люциус вообще всю неделю делал вид, будто он чем-то занят. Попритворяться еще пять минут было несложно. Совершенно не сложно.

Сейчас Люциус ненавидел ее так, как не ненавидел даже грязнокровок, которых приканчивал в таком количестве, что Темный Лорд оставил для разговора после недавнего собрания его, а не Беллатрикс, его неизменную фаворитку.

Сейчас Люциус не хочет видеть Нарциссу, потому что все эти дни он только и делал, что хотел ее увидеть. Потому что словами невозможно передать то, как он хотел ее увидеть. Потому что в жесты, во взгляды и в поцелуи нельзя вложить то, как он хотел просто ее увидеть.

Дикое желание и сумасшедшее ожидание превратили первый день без нее в бездумное существование паразита. Люциуса подкосила именно та человеческая слабость, которая, как ему казалось, неспособна была к нему подобраться.

Он лег спать на диване, а не на их кровати.

Нет, Люциус вовсе не скучал и не тосковал. Люциус вовсе не чувствовал себя одиноко. И он с легкостью засыпал, с легкостью поднимался утром, с удовольствием заходил в их комнату. И никакие волнующие воспоминания к нему не приходили.

Второй день стал днем, когда Люциус первый раз в жизни солгал самому себе. Это было так легко, так спасало от всего, что столь внезапно на него навалилось, что Люциус смог избежать лихорадки ожидания на целый обед.

А потом заново. По кругу. По одному из тех кругов ада, которых Люциус никогда не боялся. Но теперь этот круг обвивался вокруг него спиралью, и Люциус, хоть и по-прежнему не боясь его, беспомощно задыхался в его цепких объятиях.

Он не хотел думать, почему все так ненормально. Почему все, что происходит сейчас в его ясном, надежном, упорядоченном мире, настолько ненормально. Он делал все то же, что и раньше, и у него появился стимул – грязнокровки, уничтожение которых приносило ему что-то вроде облегчения и было своего рода достойным занятием.
Вот только на третий день даже его прочный мир, в котором все было так ненормально, исчез. Пропал бесследно и безвозвратно. Презрение и злоба, необоснованные и необъяснимые для окружающих, сочились из каждого его небрежно брошенного слова, из каждого его неторопливого жеста. В таком окружении, где он видел страх в глазах собеседника, где он ощущал бессильную ненависть всех окружающих, где презрение, наполнявшее каждый его поступок, доводило других до той грани, которую цивилизованному человеку переступать нежелательно, жить было легче и в легкие иногда пробирался воздух.

Да, несколько бесконечных дней тому назад Люциус был готов целовать подол мантии Темного Лорда, лишь бы его не лишили всего, что у него есть. Лишь бы не посмели прикоснуться к Нарциссе. Тогда он навеки отдал частичку своей свободы, той свободы, что еще не попала в маленькие, изящные руки Нарциссы Блэк.

Но ожидание Нарциссы оказывается чем-то сродни ожидания Поцелуя дементора. Люциус позволяет себе так думать, потому что никогда еще не сталкивался с этими беспощадными существами. Потому что он прождал Нарциссу пока только три дня, а не четыре, и когда наступает четверг – это уже не ожидание Поцелуя, это уже засасывающее дыхание приближающейся воронки рта дементора.

Люциус был слишком сильным, чтобы не смириться с тем, что у него чего-то нет. Какова натура – сознательно решиться на вечное прислуживание… и быть не в состоянии проявить элементарное терпение!..

В нем не было веры, которая помогла бы ему дождаться Нарциссы более спокойно и достойно. Веры в их так называемые отношения. Веры в то, что Нарцисса приедет. И когда она приедет, первое, что он сделает – это в очередной раз покажет – ей, себе, всем, – кому она принадлежит.

– Как поживают мистер и миссис Блэк? – он сказал это, не шелохнувшись на своем стуле, не отрывая глаз от написанного. Лицо его было непроницаемо.

Нарцисса помедлила с ответом, но потом все же холодно проговорила:

– Все хорошо. Ты ведь получил письмо от тети?

– Да.

Он продолжил писать. Нарцисса, не колеблясь, сделала шаг в сторону другой комнаты. Другой комнаты.

– Уверена, что ты хочешь зайти в эту комнату?

Нарцисса остановилась и, слегка наклонив голову, посмотрела на Малфоя. Он, почувствовав ее внимательный взгляд, поднял голову, и она, смакуя каждое слово, произнесла:

– Ты абсолютно прав, – ее губы, розовые, совсем не покрытые его укусами и совершенно не припухшие от его привычных поцелуев, растянулись в холодной улыбке. – Я пойду в свою старую спальню, не буду тебе мешать.

Нарцисса уже успела забыть, что это такое – легкая, кружащая голову боль, которую так легко может причинить ей Люциус Малфой. Когда тело становится ей неподвластно и когда разум с каждой секундой, жаркой и опасной, постепенно отказывается ей служить.

Его рука тянет ее волосы вниз. Пальцы впиваются в кожу головы. Она чувствует его ногти у себя на затылке. Она чувствует… чувствует… чувствует…

Потом он резко отпускает голову, но успевает подхватить ее тело.

И Нарцисса хватается за ворот его мантии, и она не чувствует губ, которые грубо целуют ее, она не чувствует языка, безжалостно давящего на ее язык, не чувствует легких укусов зубов и не чувствует судорожно сжимающих ее рук: все, что чувствует Нарцисса, – это Люциус.

Это не губы ее целуют, не язык ласкает, не зубы покусывают и не руки сжимают. Это все Люциус, Люциус, Люциус, Люциус.

А Люциус не ощущает больше равновесия. Он не в состоянии твердо стоять на земле. Земля больше не держит его, земле он больше не нужен, такой слабый, такой растворенный в Нарциссе, такой безвольный и зависимый. Поэтому он не чувствует твердости пола под ногами, когда делает шаг в сторону двери, ведущей в спальню.

Дверь послужила опорой для Люциуса, державшего Нарциссу в своих руках. Ее пальцы больно цеплялись за его волосы, но боль не отрезвляла – боль затягивала еще глубже, еще безвозвратнее в сумасшествие обжигающих чувств.

Круговорот, в который превратилась их жизнь, все еще не был устоявшимся. Нарцисса медленно оттягивает голову, Люциус тянется за ней, и его руки сильно сжимают ее тело. Люциус умудряется повернуться, но вместо того чтобы отыскать ручку двери, он прижимает Нарциссу к входу в спальню. Круговорот превращается в водоворот, когда он разрывается между ее губами и шеей. А потом мягкая грудь, ее тихие стоны, отрезвляющие, шокирующие, взрывающие мир вокруг них, – и он поворачивает ручку.

Он перевернулся на спину, увлекая ее за собой, и затем снова перевернулся, теперь уже опрокидывая ее на кровать. Сегодня он заставит ее плакать от смущения, всего через пару минут он будет упиваться ею, будет тонуть в ее высоких постанываниях, а прямо сейчас она отвечает на его поцелуи – очень неумело из-за того, что его руки не могут оторваться от нежной кожи груди.

Когда силы исчезают у обоих, его твердый голос ласкает ее кожу:

– Никогда больше не уедешь.

– «Ни к кому не привязывайся, никогда не уезжай». Люциус, ты ведь знаешь, что я не хочу, чтобы ты меня контролировал, – сонно шепчет Нарцисса, и на смену бессилию Люциуса внезапно приходит порыв бешеной энергии.

Он стискивает ее руку, и она смотрит на него полузакрытыми глазами:

– Знаешь, почему мы не делаем этого?

Нарцисса чуть отодвигается, но он все равно притягивает ее еще ближе, и она чувствует, насколько он возбужден. Он говорит ей прямо в губы, и Нарцисса закрывает глаза:
– Потому что я могу сдерживаться. Потому что я в состоянии выдержать.

– Да? – слабое, едва уловимое слово-вопрос.

Да. Да! ДА!!! Нарцисса сонно отвечает на его властный поцелуй и вздрагивает, когда он резко раздвигает ей ноги.

– Я могу выдержать. Мне ничего не стоит сдерживаться, – Люциус резко останавливается, наткнувшись на ее взгляд, и отпускает ее бедра.

– Я знаю, Люциус, – почти засыпая, шепчет Нарцисса, и его рука замирает над ее головой, как бы в боязливой попытке прикоснуться к волосам, – Люциус…

Когда Люциус вспомнил, что ему надо сдать эссе по Трансфигурации, он решил совместить его написание с теплой Нарциссой Блэк, устроившейся на его колене. Люциус писал медленно, и вовсе не из-за того, что его невеста сидела у него на коленях, а из-за того, что приходилось смотреть одновременно и в книгу, и на перг… Ладно, ладно, все дело было в том, что она обхватила его шею руками и он чувствовал ее горячее дыхание.

– Давай я буду читать, а ты записывать.

Он резко повернул к ней голову. Перо оставило на пергаменте длинный черный след.
– Давай.

Она начала диктовать, и его шея, с которой исчезли ее руки, странно напряглась. Нарцисса читала медленно, не спеша, и Люциус ни разу не захотел попросить ее делать это побыстрее. Ее голос, вещавший о различных превращениях, мягко обволакивал его сознание, и он очень хотел это прекратить.

Он неожиданно приподнял левую ногу, на которой сидела его невеста, и Нарцисса смешно подпрыгнула. Люциус не смог сдержать улыбки. Книга приземлилась прямо на пергамент, размазав еще не высохшие чернила, – не потому, что случайно выпала из рук Нарциссы, а потому, что была небрежно туда отброшена.

Люциус отложил перо и завел разговор, который надо было начать еще вчера:

– Так значит, древняя, отмирающая традиция? Ты полна гордости и самодовольства?

Нарцисса попыталась встать, но он ее удержал, обхватывая ее бедра и притягивая к себе:

– Неужели нет?

– Это же просто глупо!.. Я, наверное, буду единственной… умалишенной, которой придется это делать за последние тридцать лет.

– Не будешь, – пальцы впиваются в бедра, и Нарцисса чувствует возбуждение Люциуса между своих ног. Каждое их слово – теперь с придыханием и едва заметной ленцой.

– Люциус, ты не договоришься с тетей. Она хочет, чтобы я станцевала…

– Я говорю, что ты не будешь танцевать для всех. Если надо будет, Вальбурга сама за тебя станцует.

Нарцисса не улыбнулась и только еще крепче обвила его шею. Люциус выдохнул ей прямо в губы:

– Как бы серьезно ни была настроена Вальбурга, ты не будешь танцевать для всех. Нар… Нарцисса?

Она опять попыталась отстраниться, но он тут же развернул ее лицо к себе:

– Говори. Нарцисса, я сказал, говори, что такое?

Нарцисса внимательно рассматривала ворот его мантии. Коснулась его пальцами, прошлась рукой по шее. Люциус застыл, чувствуя ее мягкие, нежные прикосновения.

Он ненавидел, когда она так делала.

– Го… говори.

– Ты не знаешь мою тетю, Люциус. Она чрезвычайно… целеустремленна… и чрезвычайно…

– Значит, ты ее боишься? – он вдруг коснулся губами ее рта и провел языком по нижней губе. Она отстранилась:

– Я не боюсь ее.

Люциус тихо засмеялся и настойчиво притянул ее к себе. Она упрямилась совсем недолго – его язык уже успел скользнуть между ее губ – и коснулась языком его.

– Ты… можешь… ее… не бояться.

Руки сжимали ее бедра. Его возбуждение до боли упиралось в нее, и она даже не подумала отодвинуться.

Книга впилась в ее спину, когда Люциус опрокинул ее на стол. Чернила, к счастью, уже успели засохнуть, хотя на пергаменте так и осталась длинная черная полоска, которую оставило перо Люциуса, когда Нарцисса предложила ему почитать.

Когда она просто предложила ему помочь.
* * *
Забытая Мерлин знает когда традиция, повелевавшая чистокровным девушкам исполнять перед своей свадьбой публичный сольный танец как доказательство целомудрия, должна была стать просто замечательной демонстрацией исключительности брака между Люциусом Малфоем и Нарциссой Блэк. Во всяком случае, так считала тетя невесты Вальбурга Блэк, которая была уверена в том, что любая воскрешенная традиция или ритуал может послужить очередным способом демонстрации могущества чистокровных семей.

Конечно, она не ожидала от отпрыска такой семьи, как Малфой, категорического сопротивления этой традиции. Ей было совершенно все равно, что подготовка к танцу и само представление будут стоить ее племяннице много усилий, и, по правде говоря, она и подумать не могла, что Люциуса это как-то заботит. Возможно, причиной такого нежелания могла быть и какая-то другая вещь, но молодой человек ясно дал понять, что главная причина – его нежелание видеть свою невесту танцующей перед другими.

Нарцисса старалась не показать, как она удивлена, что Люциусу удалось так быстро и беспрепятственно все уладить, и уж тем более, что ее это по-настоящему обрадовало. Танцевать какой-то дикий танец перед всем светом – Нарцисса была неприятно шокирована этим, когда узнала.

И вот, после длительного уединения в своей спальне, мистер Малфой и его невеста мисс Блэк соизволили появиться в Большом Зале. Нарцисса и так отсутствовала почти неделю и появилась на одной из трапез лишь через день после приезда.

– Прекрати думать о том, что на нас все смотрят.

Люциус отложил нож в сторону и потянулся за кубком. Нарцисса на миг замерла, затем снова продолжила есть.

– Ты даже не ответишь? – спокойный голос Люциуса означал, что он злится, волнуется и очень хочет услышать от нее хоть одну короткую реплику.

– Советую тебе не разговаривать во время еды.

– Я не прочь заняться чем-нибудь другим, – горячее дыхание касалось ее уха, и вилка замерла в воздухе, – во время еды.

– Все… смотрят, – она повернула к нему лицо, чтобы как можно тише прошептать это, но получилось все так…
Вилка выпала из ослабевшей руки – его язык немедленно ворвался в ее рот, и демонстрация того, что ею теперь обладает Люциус Малфой, превратилась в глубокий поцелуй, потом в длительный поцелуй, а затем в непрерывные поцелуи, прошедшие в полном беспамятстве.

Нарцисса, как всегда, оторвалась первой. Ее лицо пылало, и Люциус упивался каждым оттенком ее румянца. Он помнил, где они сидят и кто находится вокруг них, но знал, что румянец Нарциссы не имеет ничего общего со стыдом, который она должна испытывать из-за публичного проявления чувств.

Этот румянец – его, как и слегка прерывистое дыхание, и дрожь в руках, которую она так неудачно пытается скрыть. Но самое главное – этот сладостный вкус ее губ тоже теперь принадлежит ему.

– Идем.

Она не спеша поворачивает голову, она поднимает ее так медленно, так высокомерно, что властные нотки в его обращении меркнут перед этим. Аквамариновые глаза полны гнева, никак не стыкующегося с высокомерием, но все же оба этих чувства смешиваются в ее взгляде. Люциусу прекрасно известно, что она пытается скрыть; он, как никто, знает, как это – теряться в одном прикосновении, каково это – быть охваченным слепящим безумием и слабостью, сильнее которой не может быть ничего.

Люциус давно смирился со своим рабством, смирился так, как ни с чем никогда не смирялся и ни с чем никогда не смирится. Но с ожиданием того, что Нарцисса сама должна все осознать, ему смириться очень трудно.

Он поднимается со скамьи, бросая на нее мрачный взгляд. Дорогу к их покоям она найдет без проблем. Она должна прийти сама.
К нему. К ним. К себе самой.

Это было так чертовски важно. Люциуса подташнивало от одного только вида ее спины и его едва слышных шагов, рассекающих гул зала. Он должен был сделать это. Прекратить пялиться, развернуться и уйти, сделав вид, что он спокойно подождет ее в комнате.

Звук захлопывающегося портрета ударил по ушам, паркет скользил под ногами, задерживая его, огонь факелов негромко трещал, совершенно не освещая темное пространство.

Люциус завернул за угол, прошел коридор, лестницу и остановился.

Толпа окружала группу малявок – первокурсников или второкурсников, – бьющихся на магической дуэли. Крики студентов перекрывали выкрики заклинаний маленьких дуэлянтов. Ремус Люпин неловко уклонился от красного луча, и мальчика тут же прикрыл Сириус Блэк.

Будь в толпе хоть десятки светловолосых голов, Люциус все равно узнал бы светлую макушку Нарциссы. Нарциссы, которую он прождал в комнате целых пятнадцать минут так, как будто ожидал вынесения смертельного приговора. Но, похоже, ее волосы одни были такими яркими в этой толпе. Она с непроницаемым выражением лица стояла на небольшом расстоянии от круга, который образовали студенты.
Люциус медленно приближался к ней, обходя толпу стороной.

– Expelliarmus!

Люциус не смог рассмотреть, напряжена ли ее спина, но она дернула ногой, прямо как он, когда один из лучей достиг Регулуса Блэка.

– Furunculus!

Младший Блэк шарил по полу в поисках палочки, Ремус пытался оттащить Сириуса, а Люциус приблизился вплотную к Нарциссе, все еще стоящей к нему спиной.

– Stupefy!

Она даже не сделала попытки вырваться, когда он резко и неожиданно притянул ее к себе, не разворачивая. Ее тело было ощутимо напряжено, и напряжение самого Люциуса заставило ее окончательно замереть.

– Expelliarmus!

Сначала у основания шеи оказались пальцы, затем уже ладони скользили по плечам и руки поглаживали локти, сжимали запястья. Шокированная толпа загудела, когда Джеймс Поттер случайно попал в Лили Эванс, вместо того чтобы заклясть слизеринца. Поттер с перекошенным лицом, выражение которого никак не могло принадлежать мальчику такого возраста, рухнул на колени перед Лили:

– Лили!!! Нет!!! Лили! Питер, помоги ей…

Стальные руки превращались в шелковые веревки, обвивающие запястья, горячее дыхание прожигало шею, и ладони стали словно металлические наручники, до боли стискивающие тонкую кожу.

Если бы Нарцисса попыталась вырваться, видит Мерлин, Люциус отпустил бы ее немедленно. Все это по-настоящему пугало их обоих, парализовывало сознание и разум, но Люциус не мог остановиться, а Нарцисса не могла остановить.

Студенты опять закричали, когда в дуэль вмешался Северус Снейп и кто-то из толпы даже попытался разнять участников.

– Instant Scalping!!!

Холодные ладони накрыли ее руки, и пальцы крепко переплелись. Соединенные руки поднимались по ее телу, начиная свой путь от бедер, останавливаясь на талии и сжимая ее. Голова Нарциссы легла на плечо Люциуса, и он прикоснулся к ее волосам, безотчетно проводя по ним губами.

Внимание толпы было приковано к трясущемуся от злости слизеринцу и еще более свирепому Поттеру. Ладони Нарциссы, управляемые руками Люциуса, продолжали скользить по ее напряженному телу. Ее голова окончательно оказалась опрокинутой на плечо Люциуса, так как он приподнял Нарциссу над полом. Пальцы обоих впивались в ее кожу, Нарцисса часто дышала, и теперь она очень явно чувствовала возбуждение Люциуса.

– Идем?

Вместо властного приказания, произнесенного двадцать минут тому назад, прозвучал вопрос. Нарцисса начала вырывать руки, и Люциус освободил их и поставил ее на пол. Он все еще не мог выдохнуть.

Она развернулась. Кажется, толпа кричала еще громче, кто-то из дуэлянтов – предположительно Поттер – рыдал как ребенок, одновременно разбрасывая заклинания, как зверь, обезумевший от боли и горечи, но все это не могло перекрыть биения крови в висках Люциуса.

Слезы струились по матовой коже ее лица, и Нарцисса даже не пыталась их скрыть. Ее пальцы коснулись его лица, и покрасневшие губы Нарциссы приоткрылись. Ее слезы стекали уже по его пальцам и смешивались с их поцелуем.

Она приподнялась на носочках, и только тогда он полностью притянул ее к себе.

– Если мы сейчас… не уйдем… вместе, то это уже навсегда?

Она плакала от нахлынувших чувств, которые за один миг сумели стать настолько сильными, что дышать без прикосновений Люциуса было невозможно. От чувств, что за один миг стали чистыми, как ее слезы. Все, во что она никогда не верила, и все, чего всегда была лишена, теперь дарило ей одно лишь прикосновение Люциуса.

И откажись она сейчас уйти с ним – она лишится этого навсегда? А если согласится – этого уже нельзя будет изменить?

Люциусу не надо было слышать ее вопроса, он все понял и так. Ее вкус еще оставался на его губах, а пальцы еще были влажными от слез, каждая из которых разъедала черствое сердце и проданную душу.

– Если ты сейчас уйдешь со мной, то это навсегда.

Это не ответ на ее вопрос. Но это – то, что она должна знать.

И это звучит не как обещание, не как честное нерушимое слово, данное Люциусом Малфоем, – как обычная фраза очередного диалога.