Поэтика руин

[285] Во второй половине XVIII в. все больше и больше ценится готическая архитектура, которую по неоклассическим меркам нельзя не назвать диспропорциональной и неправильной, и эта тяга к неправильному и бесформенному заставляет по-новому взглянуть на руины. В эпоху Возрождения древнегреческими руинами увлекались потому, что по ним можно было догадаться о первоначальной форме оригинальных творений; неоклассицизм пытался эти формы воссоздавать (вспомним Канову и Винкельмана). Теперь же руина стала цениться именно за свою фрагментарность, за следы, оставленные на ней неумолимым временем, за обвивающие ее дикие растения, за мох и трещины.

5. «Готика» в литературе

[288] Вкус к готике и руинам характерен не только для визуальных искусств, но и для литературы: как раз во второй половине века наступает расцвет «готического» романа со множеством заброшенных замков и монастырей, жутких подземелий, словно созданных для ночных видений, коварных преступлений и призраков. Параллельно процветают кладбищенская поэзия, надгробная элегия, своего рода замогильный эротизм, просуществовавший довольно долго и достигший высшей степени патологичности в декадансе конца XIX в. (но появившийся еще в поэзии XVII в., в эпизоде смерти Клоринды у Тассо). Итак, пока одни изображали жуткие пейзажи и страшные ситуации, другие задавались вопросом, почему ужас может доставлять наслаждение, если до сих пор идея наслаждения и удовольствия ассоциировалась, наоборот, с опытом Прекрасного.

6. Эдмунд Бёрк

[290] При всем изобилии трудов о Возвышенном разработке этой темы больше всего поспособствовал Эдмунд Бёрк в своем труде Философское исследование о происхождении наших идей Возвышенного и Прекрасного, вышедшем первым изданием в 1756 г., а вторым и окончательным вариантом — в 1759. «Все, что каким-либо образом устроено так, что возбуждает идеи неудовольствия и опасности, другими словами, связано с предметами, внушающими ужас или подобие ужаса, является источником Возвышенного, то есть вызывает самую сильную эмоцию, которую душа способна испытывать». Бёрк противопоставляет Прекрасное и Возвышенное. Красота — это прежде всего объективное качество тел, благодаря которому они «внушают нам чувство любви к себе» и которое действует на человеческий мозг через ощущения. Бёрк спорит с тем, что Красота заключается в пропорциональности и целесообразности (и тем самым полемизирует с многовековой эстетической культурой), и считает, что Прекрасному присущи разнообразие, малый размер, гладкость, постепенные переходы, хрупкость, чистота и ясность цвета, а также — в некоторой степени — грациозность (grazia) и изысканность. Выбранные им свойства интересны постольку, поскольку противопоставляются его представлению о Возвышенном, предполагающем огромный размер, шероховатость и небрежность отделки, массивность, мрачность. Возвышенное рождается, когда вырываются на волю такие страсти, как ужас; оно процветает во мраке, навевает мысли о могуществе и обо всем, что связано с отсутствием и лишением, — пустоте, одиночестве, безмолвии. В Возвышенном преобладают незавершенность, тернистость, тяга к чему-то недостижимо большему. В этом потоке характеристик трудно выявить обобщающую идею, в том числе и потому, что категории Бёрка слишком связаны с его личным вкусом (птицы прекрасны, но диспропорциональны, потому что шея у них длиннее туловища, а хвост слишком короток; среди примеров великолепия звездное небо фигурирует наравне с фейерверком). Но что интересно в его трактате, так это весьма сумбурный перечень характеристик, возникавших, вместе или порознь, на рубеже XVIII-XIX вв., как только заходила речь об определении Возвышенного: снова перед нами мрачные и угрюмые здания, причем в инь особо подчеркивается контраст дневного света и темноты в помещении, снова предпочтение отдается тучам, а не ясному небу, ночи, а не дню и даже (в сфере вкуса) горькому и дурно пахнущему.

[291] Когда Бёрк говорит о Величественном в сфере звука, то описывает «шум больших водопадов, рев бурь, гром, пушечную пальбу», или рев животных. К этому можно добавить и свои, не менее грубые, примеры, но когда он пишет о внезапном возникновении особо интенсивного звука, от которого «пробуждается внимание и все наши способности как бы настораживаются», и добавляет, что «одиночный звук достаточной силы, хотя и непродолжительный, производит большое впечатление, если повторяется с перерывами», невольно вспоминаешь начало Пятой симфонии Бетховена.

Бёрк утверждает, что не способен объяснить, на чем в действительности основан эффект Возвышенного и Прекрасного, но задается следующим вопросом: как может ужас вызывать восторг? И отвечает так: при условии, что он не подбирается слишком близко. Обратим внимание на это утверждение. Оно предполагает отстраненность от того, что вызывает страх, а значит, своего рода незаинтересованность по отношению к этому объекту. Боль и ужас лежат в основе Возвышенного, если не наносят реального вреда. Та же незаинтересованность веками считалась тесно связанной с идеей Прекрасного. Прекрасное доставляет удовольствие, совершенно не обязательно вызывая при этом желание обладать понравившейся вещью или как-то ее использовать. Точно так же ужас, связанный с Возвышенным, — это ужас перед чем-то таким, что не может нами овладеть или причинить нам зло. В этом заключается глубинная связь Прекрасного и Возвышенного.

Date: 2015-06-11; view: 470; Нарушение авторских прав