Дорийское переселение. Дорийцы в Лаконии. 4 page

Но очень рано, уже, вероятно, в период архаики, появился еще один термин для обозначения спартанских граждан - "равные" или в греческом варианте - "гомеи". Этот термин зафиксирован для времени Ликурга (Ксен. Лак. пол., 13,1 и 7) и основания Тарента (Арист. Пол., 13О6b30). Пока спартанский гражданский коллектив в своей массе был единым, оба термина - "спартиаты" и "гомеи" - скорее всего были синонимами и, соответственно, эквивалентами спартанскому гражданству in corpore. В архаических период, по крайней мере, сословие равных соответствовало и совпадало со всем гражданством.

Конечно, слово "гомеи" вряд ли могло быть вполне официальным обозначением полноправных спартанских граждан. Скорее всего, оно возникло в среде самих спартиатов в еще достаточно раннее время. Оно использовалось членами гражданской корпорации для горделивого подчеркивания своего особого аристократического равенства и никакой другой нагрузки вплоть до начала IV в. до н.э. в себе не несло. Само появление такого термина, как "равные", свидетельствует о высочайшем самосознании спартиатов, которые очень рано стали осознавать себя членами аристократической корпорации.

По мнению древних авторов, именно Ликург подтолкнул спартанское общество к формированию подобного гражданского коллектива, между членами которого существовали сложные многоуровневые связи. По словам Исократа, сохранение корпоративного единства было главной целью законодателя: "Лишь для себя они установили равноправие и такую демократию, какая необходима для тех, кто намерен навсегда сохранить единодушие граждан" (XII, 178). Конечно, то, что Исократ называет демократией, на самом деле было аристократическим равенством. Термин "равные", как никакой другой, указывает на сущность компромисса между спартанскими "патрициями и плебеями", компромисса, благодаря которому возникла уникальная для греческого мира политическая структура. Обеспечив народу одинаковые с аристократией стартовые условия, Ликург тем самым раздвинул границы аристократии. После него весь гражданский коллектив Спарты уже представлял собой военную элиту, внутри которой постепенно вырабатывались особый стиль жизни и особая шкала ценностей.

Реформы Ликурга проходили в период нарождающейся в Спарте государственности. До Ликурга Спарта представляла собой примитивную общину. Слишком раннее законодательство способствовало увековечиванию в Спарте пережитков племенной организации общества. Отсюда проистекает удивительная коллекция экзотических обычаев и порядков, свято хранимых спартанцами в течение многих веков. К таким пережиткам еще племенной организации общества относится и представление о земле как государственной собственности. В Спарте верховным собственником земли, бесспорно, считалось государство. Оно наделяло всех граждан клерами и под угрозой потери их заставляло выполнять свои обязанности. Насколько укоренилось представление о верховной собственности государства на землю, видно из того, что это право не подвергалось сомнению даже в период эллинизма, когда в Спарте проводились реформы Агиса и Клеомена.

Недопущение безусловной частной собственности на землю было обязательным условием для сохранения за государством контрольных функций. Спартанский полис был заинтересован в увековечивании существующих аграрных отношений. Поэтому очень рано были выработаны механизмы, выполняющие охранительные функции. Так, была запрещена купля-продажа земли даже в таких замаскированных ее видах, как дарение и завещание (Плут. Агис, 5). Ограничения распространялись и на илотов. Их реальные владельцы не имели права ни продавать, ни отпускать их на волю (Страб., VIII, р.365), ибо илоты точно так же, как и земля, находились под патронатом государства. Такого рода ограничения в период архаики были явлением обычным для многих греческих полисов. По словам Аристотеля, "во многих государствах в древнее время законом запрещалось продавать первоначальные наделы" (Пол., 1319а10-12). Отмену ограничений Аристотель связывал с демократизацией общества (Пол., 1266b20-25: на примере Левкады).

Ликург, наделяя всех граждан одинаковыми земельными участками, клерами, верил, по-видимому, что равная экономическая база окажется надежной основой для политического равенства. По свидетельству Плутарха, он разделил всю землю на тридцать тысяч клеров для периеков и девять тысяч - для спартанских семей (Лик., 8). Плутарх передает слова, якобы сказанные Ликургом, осматривающим уже после реформы спартанские поля: "Вся Лакония кажется мне собственностью многих братьев, которые только что ее поделили" (Лик., 8,9). В этой фразе выражено общее впечатление от спартанской аграрной реформы с ее искусственным уравнением и перераспределением т.н. гражданской земли.

Без сомнения, политическое равенство спартиатов первоначально имело своей базой их экономическое равенство, т.е. распределение равных клеров среди всех спартанских семей (Полиб., VI, 45). Но "земельный режим", созданный Ликургом, был равноправным только в момент возникновения. Ведь подобное экономическое равенство трудно сохранить даже на протяжении жизни одного поколения. Недаром мотивировкой Первой Мессенской войны было желание завоевать новые земли для раздачи их малоимущим.

То, что спартанская система землевладения разрегулировалась очень рано, видно из целого ряда свидетельств. Так, Аристотель говорит о том, что в Спарте к концу VIII в. до н.э. сложилась чреватая гражданскими смутами ситуация из-за дела парфениев и требования передела земли (Пол., 1306b29-31; 35-40; 1307a1-2). Об этом же свидетельствуют и данные демографии. Количество полноправных граждан постоянно уменьшалось. Аристотель в "Политике" не только отметил факт олигантропии, имея в виду именно недостаток граждан, а не населения вообще, но и правильно интерпретировал его как результат спартанской системы землевладения и наследования (1270а15-34). За фасадом декларативного равенства тщательно скрывалось фактическое экономическое неравенство. О наличии в Спарте богатых людей свидетельствует, например, увлечение спартанцев коневодством и участие их в конных агонах в Олимпии, причем среди их участников были представители одних и тех же семей. Таким образом, для богатых и знатных спартанцев участие в конных ристалищах стало чем-то вроде семейной традиции. Согласно Геродоту, содержание лошадей - неизменный знак большого богатства (VI, 125). Хотя конкретные данные о богатстве отдельных спартиатов относятся уже к V в. до н.э., но экономическое равенство, конечно, было фикцией и раньше.

Хотя с внешней стороны все спартиаты выступали как "равные", подлинного равенства среди них не было. Ведь одни могли приобретать коней для участия в Олимпийских играх, а другие с трудом вносили необходимый взнос в сисситии, чтобы сохранить свои гражданские права и привилегии. В своем критическом обзоре спартанского строя Аристотель справедливо отметил, что обязательность равного взноса в сисситии при кажущемся его демократизме была собственно недемократической мерой, ибо она ложилась тяжким бременем на бедных, не особенно отягощая при этом богатых. "Не могут считаться правильными и те законоположения, которые были введены при установлении сисситий... Средства на устройство их должно давать скорее государство, как это имеет место на Крите. У лакедемонян же каждый обязан делать взносы, несмотря на то, что некоторые по причине крайней бедности не в состоянии нести такие издержки, так что получается результат, противоположный намерению законодателя" (Арист. Пол., 1271а26-31). Это замечание Аристотеля свидетельствует о глубоком понимании им социальной сущности спартанского государства: там, где правовое равенство зависит от равенства экономического, с нарушением последнего дает трещину и вся социальная система.

Для пребывания в числе равных мало было только экономической состоятельности. Вот что говорит по этому поводу Ксенофонт: "Ни с физической слабостью, ни с имущественным недостатком он /Ликург/ не считался; но если кто-нибудь не станет исполнять закона, того Ликург указал более не считать принадлежащим к числу "равных"" (Лак. Пол., Х, 7). Согласно Ксенофонту, основанием для понижения статуса, кроме экономического фактора, могли быть также неудачи на каком-либо этапе воспитания. Любая физическая или моральная несостоятельность могли привести спартанца к исключению из числа равных. Таким образом, люди, потерпевшие фиаско в период воспитания или не выбранные в сисситии, автоматически не годились для гоплитской службы и выбывали из числа полноправных граждан.

Законодательство Ликурга утвердило равенство граждан перед законом, а наделение клерами сделало их экономически свободными. Но сохранение этой системы было бы невозможно без жесткой регламентации общественной и личной жизни граждан. При огромной количественной диспропорции спартиатов и илотов Спарта, по замечанию древних авторов, постепенно превратилась в некое подобие военного лагеря, где каждый член сообщества обязан был исполнять свой долг перед коллективом (Исокр., VI, 81; Плат. Зак,. 666Е; Плут. Лик., 24,1).

Структурирование общества по военному образцу способствовало сохранению в Спарте четкого деления на возрастные классы. Для унифицированной и эффективной подготовки молодых граждан была создана достаточно рано система общественного воспитания, или агогэ. Сущность этой системы заключается в том, что все мальчики гражданского происхождения начиная с семилетнего возраста и до 18-2О лет получали одинаковое воспитание в закрытых полувоенных школах (агелах), где основное внимание обращалось на физическую и идеологическую подготовку молодого поколения. Внутри агел мальчики были также разделены по возрастному принципу. Воспитатели, развивая в них дух соревновательности и соперничества, старались уже на ранних этапах выделить из их среды лидеров (Плут. Лик., 16,8). Таким образом, фундаментом спартанского воспитания было поощрение не только дисциплины, но и личных заслуг. В дальнейшем по этому же принципу выбирались кандидаты в корпус всадников (Ксен. Лак.пол., 4,3-6).

Прохождение полного образовательного курса было обязательным условием для инкорпорирования молодых спартанцев в гражданский коллектив. По словам Плутарха, "кто из граждан не проходил всех ступеней воспитания мальчиков, не имел гражданских прав" (Мор., 238Е). В подтверждение этого можно вспомнить отказ эфора Этеокла дать в заложники македонскому полководцу Антипатру 5О спартанских мальчиков. Как пишет Плутарх, "Этеокл отказался дать мальчиков, чтобы не оставить их без принятого у спартанцев с прадедовских времен образования: ведь тогда они не смогут стать гражданами" (Мор., 235В).

Достигнув двадцатилетнего возраста, спартанцы получали гражданские права и становились членами сисситий. Но вплоть до тридцати лет они продолжали оставаться под полным контролем воспитателей, или педономов. Надзор над ними осуществляли также их сотоварищи по сисситиям из старших возрастных групп. Они следили за тем, чтобы молодые граждане не отходили от регламентированного типа поведения даже в мелочах. На все возрастные классы в Спарте распространялся этот принцип - принцип полного соподчинения, при котором более старшие возрастные группы выполняли функцию контроля над младшими.

Только после тридцати лет спартанец, наконец, покидал казарму и получал право на частную жизнь, хотя и в несколько урезанном виде: ведь государство осуществляло контроль и над этой весьма деликатной сферой. Безбрачие и отсутствие детей считались позором для гражданина и заслуживали общественного порицания. Плутарх приводит примеры, дающие представление о степени нетерпимости общества к такого рода отступлениям от общепринятой нормы (Лик., 15,2-3).

В условиях закрытого общества, каким была Спарта, государственная идеология успешно внедрялась с помощью единообразного воспитания и общего для всех спартиатов стандартов поведения. Для чистоты эксперимента, как свидетельствуют древние авторы, спартанские власти старались не выпускать собственных граждан за пределы страны и ограничивать въезд иностранцев в Спарту (Аристоф. Птицы, 1012; Плут. Лик., 27; Мор., 238 D-E).

Объединяющим началом для всех спартанцев было членство их в сисситиях (буквальное значение этого слова - "совместное питание" или "общий стол"), которое воспринималось как знак принадлежности к числу "равных". Сисситии были центром общественной жизни Спарты. Процедура приема новых членов наводит на мысль о разной притягательной ценности отдельных "обеденных клубов" в глазах вновь поступающих. При внешне соблюдаемом декларативном равенстве отдельные сисситии, по-видимому, не были равны между собой. Молодые люди распределялись по сисситиям в зависимости от своего имущественного и социального положения. Возможно, в одних и тех же сисситиях пребывали в течение долгого времени люди из определенных семей, т.е. сисситии могли быть наследственными. Спартанские аристократы, групповым обозначением которых было, вероятно, выражение "Гераклиды", т.е. потомки Гекакла, использовали сисситии как своеобразную социальную нишу, где они пребывали в кругу себе подобных. Членами "обеденных клубов" можно было стать, скорее всего, и по рекомендации старших товарищей, как это было, например, на Крите (Эфор у Страб., XI, 4,20, р.483). Таким образом, изначально в организации сисситий присутствовал сословно-наследственный принцип. Это касалось не только членства, но и потребления продуктов, которое также, вероятно, не было одинаковым. Ведь равные взносы вовсе не мешали людям богатым и знатным поставлять дополнительные продукты для своих сотрапезников. Это была своеобразная форма литургии, характерная именно для Спарты.

Сисситии были важным элементом спартанской военной структуры. В этой паравоенной организации культивировался дух воинского братства. Мнение узкого круга сотрапезников (15-20 человек) для любого члена сисситий было настолько значимо, что полностью определяло стиль его поведения как в мирное, так и в военное время. Сисситии способствовали закреплению определенных ценностных установок и выработке чувства групповой идентичности. Подобное самосознание способствовало успеху формирования в Спарте массовой военной элиты.

Спартиаты как в военное, так и в мирное время всегда находились на виду у своих сограждан, чему не в малой степени способствовали сисситии. Такой строгий контроль за повседневной жизнью имел своим результатом формирование у граждан стереотипов поведения по "армейскому" образцу. Успех идеологической обработки во многом определялся тем, что "промывание мозгов" происходило внутри микрокосма, каким был, например, отдельный "обеденный клуб". В малых первичных группах, на которые делилось все гражданское общество, товарищеские связи имели не меньшее значение, чем политический и идеологический факторы. Плутарх хорошо понимал сущность явления, когда говорил об особой атмосфере, царившей в Спарте, где конкретный гражданин воспринимался только как член коллектива, а его жизненный успех всецело зависел от мнения и оценки ближайшего окружения. Так, по словам Плутарха, Ликург "приучал сограждан к тому, чтобы они и не хотели и не умели жить врозь, но, подобно пчелам, находились в нерасторжимой связи с обществом, все были тесно сплочены вокруг своего руководителя и целиком принадлежали отечеству, почти что вовсе забывая о себе в порыве воодушевления и любви к славе" (Лик., 25,5).

Спарта была единственным городом в Греции, полностью лишенным каких-либо оборонительных укреплений. Это было сделано специально, чтобы постоянно тренировать у граждан чувство опасности и приучать их к мысли, что их город - это действительно военный лагерь (отсутствие стен может служить лишним аргументом в пользу ранней датировки законодательства Ликурга).

Жизнь граждан в Спарте была максимально приближена к "полевым" условиям, а постоянное давление на личность (при полном отсутствии анонимности) было столь массированным, что война и военные походы воспринимались как послабление режима и способ уклонения от домашней муштры. По меткому замечанию Плутарха, "на всей земле для одних лишь спартанцев война оказывалась отдыхом от подготовки к ней" (Лик., 22,3). Спарта обладала самой профессиональной армией в Греции. Здесь рано, еще в первые века архаики, произошла гоплитская реформы и, по крайней мере, уже во время Второй Мессенской войны фаланга стала основным построением спартанской армии. У Тиртея мы находим прекрасное описание спартанской фаланги (фр.6-9 Диль). В отличие от любого другого гражданского ополчения, спартанская армия состояла только из профессионалов. Вся образовательная и воспитательная система в Спарте была направлена исключительно на формирование военных навыков. При этом надо учесть, что любая другая профессиональная деятельность, кроме военной, была запрещена, считаясь абсолютно невозможной для полноправных граждан. Основные очаги ремесла и торговли были вынесены за пределы города и расположены в местах проживания периеков и илотов. Для спартанца считалось позорным проявление какого-либо интереса к делам, непосредственно не связанным с военной службой или подготовкой к ней. Даже посещение рынка в глазах общественного мнения выглядело делом недостойным гражданина. По словам Плутарха, под запретом были даже темы разговоров, связанные с торговлей или наживой (Лик., 25, 3-4).

Для спартанцев удача на военном поприще была единственным способом добиться высокого положения в обществе. Внутри спартанской армии существовала развитая иерархия. Прежде всего, армия имела собственную элиту - корпус из трехсот всадников, куда, по-видимому, на конкурсной основе попадали те молодые спартиаты, которые уже сумели проявить себя (Плут. Лик., 25,6). К спартанской коннице этот корпус всадников не имел никакого отношения. Название сохранилось еще от тех стародавних времен, когда ядро войска составляла аристократическая конница. Служба в корпусе была важным шагом в военно-политической карьере спартиата. Во время военных действий корпус всадников сражался рядом с царем (Фук., V, 72,4).

О структуре спартанской армии мы знаем очень мало, т.к. все сведения на этот счет или противоречивы, или темны. Скорее всего, отдельные сисситии в условиях войны были самым мелким военным подразделением, что во многом определяло эффективность военной организации Спарты. Героизация ратного труда и проповедь сладостной гибели за отечество были лейтмотивом спартанской военной пропаганды еще со времен Тиртея (фр.6 Диль). В этом деле спартанцы достигли больших высот. Был разработан целый ритуал разнообразных поощрений за ратные подвиги. Так, граждане, которые умирали за отечество, в отличие от остальных, заслуживали привилегию иметь свое имя на могильном камне (Плут. Лик., 27,3; Мор., 238D). Проявившие исключительную храбрость получали еще большие почести вплоть до героизации, причем слава эта распространялась и на семью. Наоборот, за трусость подвергали общественному порицанию не только самого виновного, но и всех его близких (Ксен. Лак. пол., 9, 3-6). Трус становился изгоем общества и, по словам Ксенофонта, "в Спарте скорее предпочитали смерть, чем такую бесчестную и позорную жизнь" (Лак. пол., 9,6).

Главной и безусловной обязанностью граждан была военная служба. Она длилась до шестидесяти лет, после чего спартиаты могли быть избраны в герусию, или совет старейшин. Герусия в Спарте, которая комплектовалась по возрастному принципу, напоминает совет старейшин гомеровского времени и генетически была с ним связана. Герусия завершала собой систему возрастных классов, а ее выдающаяся роль в государстве свидетельствовала о значимости аристократических традиций в спартанском обществе. Ведь, по словам Аристотеля, выбор в герусию осуществлялся по династическому принципу, учитывающему интересы узкой группы семей (Пол., 1306а18-19). Туда попадали или представители высшей знати, или те политические лидеры, которые сделали себе карьеру благодаря личным заслугам. Существование такого органа, как герусия, свидетельствует о том, что внутри спартанской государственной системы всегда оставались элементы наследственной аристократии.

Что касается политической структуры спартанского государства, то более подробно она будет рассмотрена во второй части настоящего пособия.

Завершая наш обзор формирования спартанского полиса в архаический период, хочется привести знаменитые слова Платона, которые дают представление о том, как в Спарте была решена проблема "личности и государства": "Никто никогда не должен оставаться без начальника - ни мужчины, ни женщины. Ни в серьезных занятиях, ни в играх никто не должен приучать себя действовать по собственному усмотрению: нет, всегда - и на войне и в мирное время - надо жить с постоянной оглядкой на начальника и следовать его указаниям. Даже в самых незначительных мелочах надо ими руководствоваться, например по первому его приказанию останавливаться на месте, идти вперед, приступать к упражнениям, умываться, питаться и пробуждаться ночью для несения охраны и для исполнения поручений... Словом, пусть человеческая душа приобретет навык совершенно не уметь делать что-либо отдельно от других людей и даже не понимать, как это возможно. Пусть жизнь всех людей всегда будет возможно более сплоченной и общей... Упражняться в этом надо с самых ранних лет, и не только в военное, но и в мирное время. Надо начальствовать над другими и самому быть у них под началом. А безначалие должно быть изъято из жизни всех людей и даже животных, подвластных людям" (План. Зак., 942a-c Пер. А.Н.Егунова).