Глава 12. Подельники, Собственной Персоной

ШАРИС ИХАКОБИН БЫЛ не тем человеком, который испытывал какое‑то особенное удовольствие, приучая своих рабов к дисциплине. Обычно он поручал это кому‑нибудь, но юный Алек был случай особый, и он уже решил, что никому не позволит коснуться его и пальцем.

Он поднялся по ступеням на главную террасу виллы, чтобы, миновав центральный внутренний двор, встретиться с кирнари Вирессы, ожидающим его за десертным столиком возле фонтана. Улан‑и‑Сатхил все еще кутался в свой плащ, страдая от вечернего холода, но капюшон он теперь снял. Его белоснежные волосы в сумерках сияли.

– Довольны ли Вы нашей сделкой, Шарис? – спросил кирнари своим обычным мертвенно спокойным голосом.

– Весьма доволен, хотя жаль, что мальчик полукровка.

– Но, всё же, он – то, что Вам нужно?

– О да.

– А тот, другой?

– Я заметил, Вы избегаете называть его по имени. Ни разу не слышал, чтобы Вы сказали о нем без экивоков.

– У него нет имени. Он изгнанник, а потому я не придаю этому большого значения. Полагаю, однако, обращение с ним будет соответствующим?

– Могу заверить Вас, друг мой, что Ауренен он больше не увидит никогда.

– Да, но будет ли он страдать?

– Зная, кто его новый хозяин, я даже не сомневаюсь в этом. Теперь, что касается моей части сделки.

Он достал из камзола кожаную папку с документами и положил её перед Уланом.

– Вот бумаги об освобождении сорока двух представителей кланов Виресса и Голинил. Все они будут на вашем судне уже к рассвету.

Улан задержал руку, готовую взять папку:

– Вы обещали мне сорок четыре.

– Двое не дожили. Их останки также подготовлены, так что у Вас будет возможность вернуть их семьям. Мне действительно очень жаль, но это случилось прежде, чем я смог купить их.

– Выкупить, – поправил его Улан, – они были освобождены за выкуп. Это ваше "покупать и продавать живой товар" недопустимо, когда речь идет о нас, фейе.

– Конечно. Я просто оговорился. Те, кого я выкупил, в обеспечение своей части сделки.

– Благодарю. А что касается другой её части?

– Как только рекаро будет доведен до совершенства – если такое вообще возможно – и должным образом испытан, один образец тотчас будет выслан Вам.

Улан поднял бровь, услышав это:

– Если? Впервые слышу сомнение в Вашем голосе.

– Когда мы заключали нашу сделку, я сам ещё не видел его, и не проделал всех нужных экспериментов, – напомнил Ихакобин. – Всё что у меня было, это Ваше слово, что он имеет нужную мне кровь. К тому же мальчик – наполовину человек, и как бы ни было, эта его часть весьма сильна в нем. Мои же возможности не безграничны.

Он сделал паузу и пригубил вина.

– Скажите мне, кирнари, неужели действительно никому в Ауренене не известно об этом свойстве крови? Это кажется очень странным, принимая во внимание долгую память фейе.

– Я лично не знал ничего, пока Вы не заставили меня соприкоснуться со всем этим. И если мне ничего не было известно, вряд ли кто‑то другой мог знать это, быть может, за исключением руи'ауро в Сарикали.

– Ах, да. Ваши мистические тайные священники. Действительно ли они хранители всех тайн вашего народа?

Кирнари ответил на это загадочной улыбкой:

– Есть множество историй о том, почему Хазадриель собрала своих последователей и спасалась бегством на север, хотя правды не знает никто, ну или так, если хотите, говорят руи'ауро. Но некоторые считают, что она была одарена видением башваи, духов, обитающих в Сарикали.

– Тайны, духи! Надо же, а Вы интересный народец!

Улыбка Улана исчезла. Он не двинулся с места, но воздух вокруг Ихакобина внезапно сгустился и стал ледяным.

– Это был, конечно же, комплимент.

– Конечно, – Улан ещё какое‑то время продолжал сверлить его взглядом, затем вновь посмотрел на вино.

Как только атмосфера перестала быть напряженной, Ихакобин смог перевести дух:

– Итак, я попытаюсь создать рекаро с тем, что имеется, а там посмотрим.

– Я хотел бы глянуть на текст, где описана эта магия.

Ихакобин собирался было уже отказать, ведь ни один алхимик не стал бы делиться своими драгоценными познаниями, тем более с посторонним. К тому же юный хазадриелфейе уже был у него в руках. Однако, Улан‑и‑Сатхил был не тем человеком, с чьими желаниями можно было не считаться.

– Очень хорошо. Подождите здесь, я сейчас принесу.

Отпирая дверь своей лаборатории, он с подозрением оглянулся, но Улан все так же сидел за столиком с вином, разглядывая фонтан или быть может, скульптуру. Однако после той демонстрации его неудовольствия Ихакобин задумался, не стал ли жертвой какого‑нибудь воздействия, вынудившего его согласиться показать драгоценные записи. Очутившись в безопасности внутри своей лаборатории, он подошел к одному из столов, насыпал в тигель немного серы и налил по несколько капель каких‑то цветных растворов, после чего начертил на столе необходимые знаки. Он поджег серу, раздув при помощи мехов угли, и пронаблюдал за пламенем, которое, вспыхнув желтым, затем превратилось в темно‑зеленое. Похоже, Улан не воспользовался никакой магией, по крайней мере такой, что можно было распознать.

Удовлетворенный, он подошел к маленькому шатру в дальнем конце мастерской, заполз внутрь и достал большую шкатулку, припрятанную там. Замок от его прикосновения открылся, и он вынул оттуда небольшую книгу – ту, что ждал Улан. Он сомневался, что тот, при всей его очевидной мудрости, сможет прочесть тайнопись.

– Вот, кирнари, – сказал он, открывая книгу на главе, заложенной черной лентой. Улан взял книгу и стал медленно водить пальцем по крошечным буквам, согласно кивая.

– Если верить написанному, свойства эликсира долголетия, который в результате получится, невозможно предугадать?

– Скорее всего, это из‑за различных процессов дистилляции, использованных теми немногими алхимиками, что занимались исследованиями. Каждое поколение использовало собственную методологию, вроде того, например, как у каждого разные способности к магии, если взять ваш народ. И уж никто в те далекие времена даже не догадался использовать смешанную кровь, когда так легко раздобыть чистую.

– История ваших разбойных нападений на наши берега не та тема, о которой можно говорить столь легкомысленно, – сказал спокойно Улан, но воздухе снова потяжелел.

– Конечно же нет, кирнари. Я лишь хотел объяснить Вам, почему результаты всех моих трудов могут оказаться непредсказуемы. Однако я знаю наверняка, что очистка и выпаривание крови разного происхождения – это то, на чём я собаку съел. Не хочу показаться самонадеянным, но осмелюсь сказать, что вряд ли Вы найдёте алхимика, более сведущего в данном вопросе, чем ваш покорный слуга.

– Я не сомневаюсь в вашем большом опыте, Шарис. Если в результате получится эликсир – на что я очень рассчитываю – я, конечно же, буду рад. Если выйдет что‑то иное, Вы, естественно, поделитесь опытом?

– Конечно. И независимо от результата, я не нарушу условий сделки. Любой представитель клана Вирессы, обнаруженный мною на рынках или в домашнем рабстве в Пленимаре, сразу же будет куплен… ах, простите, выкуплен, и возвращён вам.

– А ваши торговые суда будут по‑прежнему иметь привилегированный статус в моих портах и в моем фейтасте.

Улан встал и поклонился ему:

– Доброй ночи, мой друг, и удачи.

– Вы заночуете у нас, как обычно, кирнари? Моя жена готовит званый ужин в Вашу честь.

Колебание старого ауренфейе осталось бы незамеченным человеком, менее проницательным, чем Шарис Ихакобин.

– Счёл бы за честь разделить с Вами трапезу, но моим старым костям лучше спится на койке в каюте ауренфейского корабля. Такова плата за возраст, друг мой. Становишься рабом своих маленьких привычек.

– И больших тоже.

Ни для кого не было секретом, что соглашение между Скалой и кирнари Гедре задело не просто торговые и судоходные интересы Вирессы. Прежде всего, оно задело самолюбие. Какую роль во всём этом сыграл Серегил‑и‑Корит оставалось неясным, но Ихакобин был более чем счастлив извлечь выгоду из их разногласий. Если бы не враждебность Улана к молодому боктерсийцу, Ихакобин, возможно, никогда не получил бы свою награду, которую теперь благополучно хранил в своем глубоком подвале.

Он позволил своему взору обратиться к темной стройной фигуре, скрывавшейся в тени на почтительном расстоянии, и слегка кивнул, как бы говоря, что все хорошо. Ихакобин был богатым человеком, очень могущественным, но и милостивым, когда это было ему удобно. Он мог позволить себе проявить великодушие теперь, особенно к тому, кто дал ему то, чего более всего желало его сердце.