Приемы и техники влияния

Рассмотренные выше тактики, как, впрочем, любые тактики медиаманипулирования реализуются посредством определенных приемов и техник. Некоторые из них были описаны в предшествующих главах, сейчас речь пойдет преимущественно о не упоминавшихся или упоминавшихся вскользь.

Как мы уже хорошо знаем, люди предпочитают быть в большинстве и разделять, пусть с вариациями, общее мнение. На этом когнитивном стереотипе основывается «спираль молчания» – впечатление, согласно которому та или иная точка зрения разделяется большинством. Причем это впечатление может быть как истинным, так и сконструированным, то есть создается и навязывается иллюзия, что большинство придерживается конкретной позиции.

Как проще всего убедить людей в том, что они в большинстве? Спросить их! Для этого и существуют социологические опросы. Они демонстрируют уровни поддержки политика и политики, показывают, какое количество людей придерживается той или иной точки зрения. Поэтому данные опросов непременным и самым активным образом используются при формировании «спирали молчания». Как это происходит?

Проведение опросов – дело трудоемкое, специализированное и дорогостоящее, которым занимаются профессиональные социологические службы. В то же время любая социология обладает значительным манипулятивным потенциалом. Формируется он уже на стадии формулирования вопросов.

Их можно построить таким образом, чтобы подтолкнуть респондента к «нужным» ответам и получить на выходе «нужные» цифры. Можно спросить респондентов об отношении к конкретному политику, предложив опции ответа «да», «нет», «не знаю». А можно поставить его в один ряд с заведомо слабыми и непривлекательными фигурами, предложив респондентам определить, кому они больше всего доверяют. А потом объявить: имярек пользуется наибольшим доверием избирателей! Подобных лукавых хитростей и уловок в социологии великое множество.

Хотя сознательным обманом это не назовешь, лукавства здесь в преизбытке. Видимо, поэтому циничные политтехнологи называют социологию еще одной разновидностью лжи наряду с ложью обычной и клятвопреступной.

Вот как это работает. Вы смотрите телевизор и узнаете, что такая‑то партия и/или такой‑то политик, согласно социологии, пользуется поддержкой, скажем, двух третей или трех четвертей населения. Вам лично нисколько не нравится эта партия и/или этот политик. Однако исподволь, да и не только исподволь, зрителям внушают, что голосуй – не голосуй, все равно получишь в качестве победителя эту партию и/или этого политика, ибо за них большинство. Вот так возникает «спираль молчания», которая вынуждает опускать руки и пассивно воспринимать любые политические действия и результаты, совершаемые властью и от имени власти. Ведь ты же все равно в меньшинстве, ты все равно ничего не можешь изменить. Подобным образом программируется будущее, формируется ситуация предопределенности.

Любопытным образом в социологию включается еще один дополнительный прием, который называется «магия чисел». Основан он на следующих, многажды подтверждавшихся экспериментально психологических эффектах. Во‑первых, люди склонны воспринимать количественные данные, как объективные и надежные. Поэтому любое включение количественных данных повышает убедительность послания. Во‑вторых, люди больше верят, когда им называют точные числа, чем округленные. Когда в одном из американских экспериментов респонденты под видом нищих просили милостыньку, то «по сравнению с теми ситуациями, когда просили четверть доллара или лишнюю мелочь, люди подавали пожертвования почти на 60 % больше, когда у них просили 17 или 37 центов»[38].

Другими словами, утверждение об уровне поддержки в 84,5 % звучит убедительнее, чем утверждение о поддержке в 85 %, а тем более когда называется диапазон: 80–85 %. Правда, до сотых уточнять не надо – это уже избыточно для восприятия. Но в любом случае утверждение, включающее числа, прозвучит убедительнее, чем без них.

В целом опросы общественного мнения как прием обладают из самых больших убеждающих (и, соответственно, манипулятивных) эффектов. Косвенным подтверждением этого факта служит их частое использование массмедиа.

Однако одних опросов, показывающих, где именно находится большинство (или якобы большинство), недостаточно. Быть вместе со всеми и как все это, конечно, здорово, но нам еще и непременно хочется убедить себя, что мы не какие‑то там конформисты и оппортунисты, а делаем разумный и обоснованный выбор. Правда, поскольку люди – существа именно рационализирующие, а не рациональные, то право убеждать себя в собственной правоте мы предоставляем «говорящим головам» телевидения – экспертам.

Использование экспертов – еще один популярный прием влияния. Порою он идет в паре с опросами общественного мнения, усиливая эффект присоединения к большинству. Выглядящий компетентным эксперт объясняет, почему мнение большинства правильное и почему стоит его придерживаться. Он впрыскивает дозу анестезии, окончательно отключающей у зрителей остатки рациональности и усыпляющей совесть. Как не довериться мнению столь авторитетного и солидного человека, думает телезритель, окончательно погружаясь в нирвану телезабытья.

Но чаще эксперты используются в качестве комментаторов того или иного события или факта. Подчеркиваю: они не анализируют его критически, они именно комментируют, то есть выступают в роли «говорящих голов». Разного рода политико‑аналитические передачи – это не более чем шоу. А их участники занимаются квазинтеллектуальным обоснованием принимаемых властью решений, действуют, как интеллектуальная обслуга пропаганды.

В сущности, ничего другого и быть не может, ибо независимая экспертиза отсутствует в России как явление. На нее просто нет спроса. Точнее, есть независимые эксперты, причем порою весьма неплохие, но практически нет независимых экспертных организаций.

Однако социология – это всего лишь цифры, а комментарии экспертов – не более чем слова. А для убедительности принципиально важна красочная картинка. Здесь в дело вступает такая классическая, но весьма эффективная техника, как создание видимости массового одобрения. В США, стране, где она родилась, эта техника называется bandwagon effect (на русский лучше всего перевести, как «эффект присоединения»).

Ее смысл – формирование впечатления широкой поддержки данной партии/кандидата/идеи/инициативы/события. Для чего надо в рамках одного сюжета соединить цифры социологии и слова экспертов с кадрами массового митинга (ов). Согласитесь, что в этом случае любая социология, любые слова о массовой поддержке прозвучат более чем убедительно.

Вот мы и видим по ТВ репортажи о прокатывающейся по стране волне митингов, осуждающих «агрессивную израильскую военщину», «чилийскую хунту», «киевскую хунту». Или поддерживающих «голодающих Африки», «палестинских борцов за свободу», «воссоединение Крыма с Россией».

Телевизионщики – мастера своего дела. Небольшой митинг они могут снять так, что он будет выглядеть всегалактическим съездом. И наоборот, многотысячную манифестацию представить сборищем группы отщепенцев и хипстеров.

Техника bandwagon effect очень часто используется в ситуации политического противостояния, когда оппонентам надо представить себя силами, пользующимися массовой поддержкой.

Так было в России начала 2012 г., когда в ответ на многотысячные митинги протеста против результатов парламентских выборов власть инициировала митинги в поддержку самое себя на Поклонной горе. Аналогичное митинговое противостояние можно было наблюдать в Киеве конца 2013 г., когда в ответ на Майдан режим Януковича пытался организовать контр‑Майдан и провластные митинги. Правда, результаты этой политической конфронтации в Москве и в Киеве оказались диаметрально противоположными.

Всегда интересно наблюдать за интерпретацией митинговых противостояний в массмедиа. Понятно, что провластные СМИ заинтересованы в том, чтобы «удушить» (это профессиональный термин языка медиаманипулирования) нежелательные для власти темы, не позволить оппозиции оседлать повестку дня.

Как это сделать, если умолчать о массовых акциях протеста уже невозможно; более того, умалчивание может восприниматься как симптом слабости власти? Можно, конечно, попытаться убедить людей не ходить на митинги, ссылаясь на риск провокаций и холодную погоду, как это делали зимой 2012 г. в Москве. Однако в ситуациях, когда общественные настроения находятся на подъеме, подобные неуклюжие отговорки и неявные угрозы способны только подхлестнуть массовую антиправительственную мобилизацию.

В этом случае телевидение использует прием, который называется «заглушкой». «Заглушка» – это не опровержение или критика события/факта per se, а противопоставление ему такого же факта, но противоположной тональности. Вот как это выглядит на ТВ.

В один чудный морозный зимний день 2012 г. в Москве прошли два массовых митинга: на проспекте Сахарова – оппозиционный, на Поклонной горе – провластный. В новостях их объединяют в один репортаж: сперва в нейтральном тоне рассказывается о провластном митинге, затем – в таком же тоне об оппозиционном. Но: а) первая новость традиционно воспринимается как более важная; б) по времени первый сюжет длиннее раза в два‑три; в) выбраны такие ракурсы съемки, которые подчеркивают масштабность провластного митинга и визуально уменьшают количество участников оппозиционного; г) сообщаются сведения МВД: в первом митинге участвовало 100 тыс. человек, во втором – 20–30 тыс. (магия чисел); д) в отношении лидеров оппозиции используются инсинуации и намеки (достаточно упомянуть в репортаже, что на оппозиционной трибуне находятся «герои 90‑х годов», чтобы пробудить массовое предубеждение).

Весьма широко используется – для компрометации и/или для привлечения внимания – прием, широко известный под жаргонным названием «оживляж» (академическое название – «анимация»). Это целенаправленная демонстрация какого‑нибудь «яркого» (обычно скандалезного) поступка, якобы характеризующего явление в целом и формирующее определенное отношение к этому явлению.

Скажем, на любом многочисленном политическом мероприятии всегда найдется группка странных и экзотических, а то и откровенно больных личностей, ведущих себя неадекватно и выдвигающих дикие лозунги. В случае с оппозицией камеры отечественных телеканалов и фотокорреспондентов целенаправленно ищут именно таких людей. Они оказываются непременным элементом репортажа, дабы о нежелательном с точки зрения власти событии судили именно по неадекватам и неадекватным лозунгам.

В свое время советское телевидение, рассказывая об «агрессивной политике израильской военщины», любило сопровождать подобные истории кадрами драк в кнессете. Сейчас редкий репортаж об Украине обойдется без аналогичного «оживляжа» из украинского парламента.

Пока Владимир Жириновский еще не слился окончательно с властью в трогательном экстазе единения и время от времени позволял себе фортели самостоятельности, телевидение любило показывать сопровождавшие его скандалы: Жириновский, таскающий женщину за волосы в Думе; Жириновский, плюющий в демонстрантов в Страсбурге; Жириновский, тащащий журналистку в машину и т. д.

Как я уже неоднократно отмечал, люди любят скандалы. Особенно когда скандалы происходят не с ними. А больше всего они любят скандалезные события, случающиеся с сильными мира сего. Поэтому на «оживляж» всегда есть спрос.

Очень часто «анимация» используется в качестве инструмента реализации техники влияния, которая называется «ослепительный пример» (Аронсон и Пратканис называют ее «использование ярких образов»). По существу, речь идет о случайном происшествии, которое, однако, в силу своей яркости и запоминаемости способно опровергнуть любую тенденцию.

Думаю, почти всякий читатель мог бы привести примеры, когда репутации достойных людей оказались перечеркнутыми из‑за допущенной ими неловкости или отдельной ошибки. Особенно если подобная неловкость совершена публично или стала достоянием публики.

Американский президент Билл Клинтон во всех смыслах был успешным президентом своей страны. Достаточно сказать, что при нем многолетний дефицит бюджета США сменился профицитом. Однако в историю он вошел не столько своими безусловными и незаурядными достижениями, сколько сексуальным скандалом с Моникой Левински.

Точно так же с политическими манифестациями. Подавляющее большинство их участников может быть в высшей степени достойными людьми, выдвигавшими самые благородные лозунги и цели. Однако достаточно двух‑трех неадекватных (или подкупленных) личностей с дикими лозунгами, а главное, широкого освещения этой неадекватности телевидением, чтобы появился ослепительный пример, опровергающий любую тенденцию.

Проблема в том, что один, лишь один, но яркий пример способен повлиять на людей гораздо сильнее обширной статистики. Почему так, а не иначе, обстоятельно объясняют американские авторы: «Яркие сообщения затрагивают наши когнитивные реакции по крайней мере четырьмя возможными способами. Во‑первых, яркая информация привлекает внимание. Это помогает данному сообщению выделиться в информационно насыщенной среде. Во‑вторых, живость, яркость способна сделать информацию более конкретной и личной. <…> В‑третьих, эффективное яркое обращение направляет мысль к тем проблемам и аргументам, которые коммуникатор считает наиболее важными, и фокусирует на них мышление. Наконец, яркое представление может сделать материал более запоминающимся»[39].

И разумеется, эффект «ослепительного примера» в полной мере может передать только телевидение (или фотография), но никак не описание его печатными СМИ.

Вот в степях Донбасса идет кровопролитная война. Разрушаются дома и инфраструктура, сотни тысяч беженцев, тысячи погибших. Противоборствующие стороны уверяют население Донбасса, Украины и мировое сообщество, что борются за правое дело, благо общества и мир для народа. Правда, на фоне кадров руин и трупов, сообщений о непрекращающихся боях подобные заявления звучат более чем сомнительно, а военные формирования что с одной, что с другой стороны все больше выглядят убийцами и палачами, а не воинами света. Но выход есть!

Появляются репортажи и фотографии, где грозный боец держит на руках котика или собачку, выносит на руках ребенка из опасной зоны, помогает старушке перебежать улицу под артобстрелом, со слезами на глазах обнимает жену/мать/ребенка. Такого рода «ослепительные примеры», очеловечивающие сражающихся, весьма эффективны в пропаганде.

И вот почему. Из опыта рекламы хорошо известно, что использование образов животных и младенцев с высокой вероятностью повышает продажи. Соответственно, и в медиаманипулировании «котики и дети» помогают «продать» идеи и впечатления.

Вместе с тем надо ясно отдавать отчет в том, что ни «ослепительный пример», ни какая‑то другая техника влияния не гарантирует и не может гарантировать всепобеждающего эффекта. Одной‑единственной чудодейственной техники в манипулировании не существует. Техники и приемы должны использоваться комплексно и динамично, перерастая друг в друга и дополняя друг друга. Опытные манипуляторы даже не задумываются об этом переходе, а просто делают. Основываясь на опыте, чутье и интуиции, а порою таланте.

В книге многажды упоминалось, что сила телевидения основана на эффекте личного присутствия, на использовании человеческой убежденности (которая суть заблуждение), что происходящее на глазах происходит здесь и сейчас и абсолютно реально.

Одним из приемов, поддерживающих это заблуждение и являющихся классическим инструментом медиманипулирования, выступают так называемые свидетельства очевидцев – впечатления непосредственных участников событий. Значение этих свидетельств не столько во влиянии на убежденных, то есть людей определившихся со своей точкой зрения и собственной позиции, сколько в привлечении, перетягивании на свою сторону неопределившихся и колеблющихся.

Люди могут не верить данным социологических опросов, испытывать скепсис в отношении экспертов, но им очень трудно устоять перед живым словом непосредственных участников событий. Не важно, идет ли речь о войне, террористическом акте, стихийном бедствии или политическом мероприятии. Особенно если очевидец выступает эмоционально, прочувствованно.

Мы видим в нем такого же простого человека, как мы сами, невольно отождествляем себя с ним, сопереживаем ему. И конечно же, к такому, как мы сами, мы испытываем инстинктивное доверие. На чаше весов мнение одного очевидца перетянет суждения дюжины экспертов.

Украинцы хорошо знакомы с эффектом очевидцев на примерах Семена Семенченко и сотника Майдана Парасюка. Аккаунт первого в социальных сетях служил для многих граждан Украины в 2014 г. очень важным источником информации о гражданской войне в Донбассе, ибо это был источник, что называется, из первых рук (Семенченко командовал так называемым добровольческим батальоном «Донбасс»). Всеукраинская известность, полученная в качестве «очевидцев», ввела Семенченко и Парасюка в новый состав украинского парламента. Правда, после этого украинская общественность испытала в их адрес существенное разочарование.

Пример аналогичного «очевидца» в России – Игорь Стрелков, бывший «министр обороны ДНР». Даже после его возвращения в Россию интервью и комментарии Стрелкова, распространяемые в социальных сетях, служат для тех, кто глубоко переживает ситуацию в Донбассе, очень важным источником информации и интерпретации происходящего.

Фигура «очевидца» неотъемлемый элемент телерепортажей о конфликтах, войнах и катастрофах. Мы не обязательно встретим в них социологию (это все же трудоемкое дело – социологические опросы), но почти всегда экспертное мнение и голоса очевидцев. Очевидцы придают таким репортажам живость и вызывают эффект соучастия.

Правда, при освещении политических кризисов и конфликтов в отличие от стихийных бедствий и террористических актов телевидение может оказаться политически ангажированным (а в случае России и Украины оно непременно будет таковым). Соответственно, и впечатления очевидцев нужны не абы какие, а тоже ангажированные, подталкивающие зрителей к определенным выводам. Как их получить?

Есть три пути: 1) опросить несколько человек и выбрать мнение, максимально соответствующее политическому заряду телевизионного послания; 2) умело обрезать интервью с очевидцем; 3) иметь заранее заготовленного «очевидца», который скажет именно то, что нужно. При последнем варианте порою встречаются комические случаи, когда один и тот же «очевидец» кочует из репортажа в репортаж.

Ну и, как нетрудно догадаться, «очевидцы» широко задействованы при формировании «спирали молчания». Этот способ их использования называется еще «наши люди в толпе» или «голоса из народа». Посредством интервью со специально отобранными людьми имитируется массовая реакция общества на политические события/инициативы. В этом смысле «голоса из народа» усиливают социологию, экспертные оценки и bandwagon effect.

Причем могут порою усиливать до создания впечатления «единодушной поддержки». Это уже почти советская штучка: «Весь советский народ, как один человек, единодушно проголосовал за кандидатов единого блока коммунистов и беспартийных». Почти советский рефрен звучал в репортажах о массовой реакции в России на воссоединение Крыма с Россией.

В ситуации конфликта, тем более внешнего, особое значение приобретают приемы, основанные на эксплуатации групповой идентичности и связанных с ней чувств гордости, правоты и уверенности. В данном случае не просто подчеркивается правота собственной группы. Еще более важно, что подвергается антропологической минимизации группа противостоящая.

Здесь стоит специально остановиться на методе трансфера или переноса. Суть его состоит в ассоциации человека, группы, явления, факта с другим человеком, группой, явлением, фактом. Причем в результате трансфера можно вызывать как положительные, так и отрицательные ассоциации.

Эффект трансфера основан на способности человеческой психики накладывать на текущее послание впечатление от предыдущего, то есть искусственно объединять два элемента посредством ассоциативной связи. (Хотя в действительности между ними может не быть никакой связи.) С помощью ассоциативной связи мы наделяем личность, организацию, явление дополнительными чертами. Звучит как‑то абстрактно, не правда ли? Но на примерах все станет понятно.

Вот, скажем, группа энтузиастов в Петербурге задалась мечтой установить в городе бюст Владимира Путина в образе римского императора: доспехи, лавровый венок на благородном челе, задумчивый и устремленный в будущее лик[40]. Звучит немного забавно? Однако под пленкой более чем уместных иронии и сарказма непроизвольно выстраивается ассоциативная связь, происходит трансфер nobilitas и potestas римской имперской традиции на личность Путина. На язык само собой напрашивается гордое титулование: «Путин Таврический, усмиритель Малороссии».

Точно такой же перенос происходит и в случае весьма популярных в Сети изображений Путина, склонившегося над картой в сталинском белом парадном кителе. Фотошоп открыл поистине неисчерпаемые возможности для использования трансфера.

Может существовать трансфер и для целой страны. Обычно это ассоциация с каким‑то животным. США традиционно ассоциируются с белоголовым орланом, Великобритания – со львом, Россия – с медведем. В зависимости от того, как изображено животное, трансфер провоцирует определенные эмоции. Облезлый лев, ощипанный орлан, медведь с балалайкой и бутылкой водки вызывают иронию. Они же, но с окровавленными когтями и зубами должны вызывать негативные чувства.

Украинцы довольно удачно используют в позитивном трансфере цвета своего национального флага – желтый и синий. На плакатах это обыгрывается как колосящаяся пшеница и синее море.

Однако негативный трансфер, то есть перенос отрицательного образа, в целом используется значительно чаще позитивного. Для демонизации политиков чаще всего берется образ Гитлера. Можно встретить изображения практически любого крупного политика с утрированными гитлеровскими чертами. Трансфер нацизма в силу культурно‑исторической нагруженности подразумевает однозначно негативные эмоции и считается откровенно оскорбительным.

Особенно впечатляющим, хотя и весьма немудреным технически, выглядит использование подобного трансфера на телевидении. Скажем, камера выхватывает жест современного политика, отдаленно напоминающий нацистское приветствие. После этого следует несколько кадров хроники, запечатлевшей Гитлера, приветствующего толпы восторженных почитателей или германские войска. Потом показывают сторонников современного политика, проходящих колонной или приветствующих своего кумира. Очень даже удачно, если среди флагов протестантов попадутся какие‑нибудь со странной символикой, а среди участников – неадекватно ведущие себя люди.

Особо любы отечественному телевидению так называемые «зигометы» – молодые люди, которые под влиянием алкоголя, глупого молодечества или по причине острого дефицита интеллекта охотно позируют, выбрасывая руки в нацистском приветствии. В конце концов небольшая денежная сумма почти всегда позволяет найти такого «свидетеля».

Повторим трансфер раз, еще раз, еще много раз и… Вуаля! Нужный эффект достигнут: в восприятии зрителей возникает устойчивая ассоциативная связь между нацизмом и политиком имярек. (Кстати, в 90‑е годы российское телевидение очень любило использовать трансфер нацизма в отношении «либералиссимума всея Руси» Владимира Жириновского.)

В чем сила метода переноса? В том, что он освобождает манипуляторов от необходимости долго объяснять, а публику – от желания думать. Достаточно выстроить искусственную ассоциацию, чтобы подтолкнуть людей смотреть и думать в определенном направлении. И тогда они сами, разве что при минимальной помощи извне, придут к «правильным» выводам. Это и есть высший пилотаж медиаманипулирования: не разжевывать жвачку, многажды нудно объясняя публике, что правильно, а что неправильно, а поставить людей в такие рамки, чтобы они сами (и, как им кажется, совершенно добровольно и непредвзято) пришли к «нужным» выводам.

Обратите внимание, как построен типичный российский репортаж о современной Украине. В нем непременно присутствует трансфер украинского национализма времен Великой Отечественной войны на современный украинский политикум. Вы обязательно увидите склейку военной хроники, где маршируют парубки в вышиванках и нарукавных повязках со свастикой, с кадрами массовых манифестаций современного украинского национализма. Разве после этого нужны дополнительные доказательства фашизоидного характера современной Украины? Как говорили древние римляне, sapient sat – «понимающему достаточно». А ведь телевидение смотрят, как им кажется, очень понимающие люди, которые по таким вот намекам легко достроят «нужную» картину и придут к «правильным» выводам.

Еще один распространенный негативный трансфер – перенос образа животного. Он используется в злобных карикатурах на политиков. Скажем, украинского президента Порошенко в российских социальных медиа частенько изображают в виде свиньи.

В данном случае, помимо, собственно, трансфера, используется и такой распространенный прием манипулирования, как уничижительный юмор или осмеяние.

Здесь сразу же важно провести разграничение между собственно юмором и юмором уничижительным. Юмор per se, который чаще всего связан с обыгрыванием нестандартных ситуаций и реализуется в игровой форме, связан с положительными эмоциями. В этом смысле он идет только на пользу личности или организации, способствуя их популяризации и доброжелательному отношению к ним. Известно, что ряд выдающихся политиков начинали утро с выяснения того, сколько карикатур появилось на них в сегодняшних газетах. И если карикатур вообще не было, они считали это плохим сигналом.

Юмор как осмеяние носит преимущественно (или даже исключительно) негативный характер. По крайней мере в современной России, где он граничит с откровенными оскорблениями. Эта разновидность юмора используется не в дополнение рациональной аргументации и критики, а вместо них. Я думаю, читатели на собственном опыте хорошо знают, что нередко, когда одна из сторон дискуссии заходит в тупик, то от аргументов и свидетельств она переходит к грубым шуткам, издевательствам и оскорблениям. Причем некоторые ток‑шоу российского телевидения по этой части дадут сто очков форы бытовым конфликтам.

Эффект площадного юмора основан на его способности снижать защитные реакции зрителей, отключать их критическое мышление. Соответственно, высмеивание оказывается порою чуть ли не единственным способом сформировать определенное отношение к личности/организации /явлению за отсутствием серьезных аргументов или неимения возможности их развернуть.

Вот, скажем, весьма популярный в российских социальных медиа плакат‑демотиватор, на котором изображены Барак и Мишель Обама, с вожделением смотрящие на банан. Провоцируя инфантильный расизм, это высмеивание выносит за скобки оценку реальных итогов президента США.

Аналогично популярный интернетовский мем «Гитлер в юбке» в адрес Ангелы Меркель, зачастую сопровождаемый ее изображением с щеточкой усов. Сексистский юмор туалетного уровня по отношению к чрезвычайно успешному, волевому и сильному политику, одному из мировых лидеров.

Нередко осмеяние служит индикатором отношения. Скажем, как только российская власть начинает испытывать в отношении украинского президента Порошенко особенно сильное раздражение, в лексиконе российских политических комментаторов тут же появляется выражение «шоколадный заяц». Ну очень смешная шутка. До слез.

А если отношение просто нормальное, то есть стабильно негативное, то рассказывают о слабости украинского президента, не контролирующего ситуацию в стране. Что бы Порошенко ни сделал, он все равно ситуацию не контролирует.

Более‑менее постоянной мишенью для осмеяния в российских медиа выступает Алексей Навальный. Причем шутки и плакаты‑демотиваторы в его адрес носят не просто архигрубый характер, они еще и сделаны под копирку. И выстреливают по Навальному залпом как по команде. Что, конечно, подталкивает к определенным выводам относительно авторства этой кампании.

Вот это «как по команде» – ключ к пониманию еще одного распространенного приема манипулирования, который называется «обливание грязью». Когда личность или организацию обвиняют во всех смертных грехах, возводят на нее все возможные вины и напраслины, причем участвуют в этом обливании грязью все (или почти все) СМИ, то, значит, мы имеем дело с кампанией. Как правило, такие тотальные кампании инициируются государством и служат его целям.

Кстати, один из важных элементов «обливания грязью» может использоваться также в качестве самостоятельного приема. Это так называемое групповое изнасилование: подборка отзывов и мнений, исходящих от различных политико‑идеологических лагерей, но одинаково негативных по отношению к личности, организации, событию, о котором отзываются. Обычно «групповуху» устраивают для того, чтобы у общества укрепилось впечатление, что к данной личности, организации, событию все без исключения относятся отрицательно. В России подобный прием постоянно используется в отношении политической оппозиции – вне зависимости от того, кто эту оппозицию представляет: левые, националисты, либералы.

«Коллективное изнасилование» и «обливание грязью» служат одной общей цели – формированию «спирали молчания». Людей надо убедить в том, что лишь негодяи и отщепенцы не разделяют мнения большинства. И даже если многие в душе испытывают симпатии в адрес этих «отщепенцев» и сомневаются в правоте большинства, они все равно побоятся открыто встать рядом с диссидентами и занять непопулярную позицию. В общем, перефразируя поручика Лукаша из «Похождений бравого солдата Швейка», люди остаются честными. Но в душе. Не публично.

И нет смысла разражаться гневными ламентациями в адрес безмолвствующего большинства и впадать в экстаз морализаторских обличений. Люди таковы, каковы они есть, какова их природа. А по своей природе мы оппортунисты.

Вместе с тем не обязательно осыпать неугодное власти мнение площадной бранью и подвергать хамскому осмеянию. В арсенале манипуляции имеются и не столь грубые приемы, правда, они пробуждают и не столь сильные эмоции. Не гнев, а подозрение, не ненависть, а сомнение.

Например, легко вызвать и поддерживать скепсис в отношении оппонентов, называя любые их действия и инициативы «дешевым PR», а их самих «популистами». Этот прием называется «ложной театрализацией».

Вот, скажем, политик имярек требует усилить борьбу с коррупцией в первую очередь среди чиновничьей среды. Если это заявление исходит из уст президента или премьера, то мы имеем дело с «важной инициативой», а если от оппозиционного политика – то с «предвыборным PR». И вообще, все, что предлагает оппозиция, по определению «безответственный популизм», а исходящее от власти – «продуманно и реалистично». Кстати, подобная оценка не лишена смысла: оппозиция, чтобы получить поддержку общества и победить на выборах, как правило, идет в своих обещаниях и манифестах значительно дальше действующей власти.

Можно воспользоваться и более тонким (хотя еще менее эмоциональным) способом опровержения оппонентов. Сказать им, что они абсолютно правы в своем требовании усилить борьбу с коррупцией (пьянством, табакокурением, публичным ковырянием в носу и проч.), но тут же с печалью добавить: пока, к сожалению, наше общество не готово отказаться от этого порока – коррупции (пьянства, табакокурения, ковыряния в носу на людях и проч.). И для убедительности обратиться к «магии чисел»: привести данные каких‑нибудь социологических опросов, показывающих, что большинство населения страны потребляет алкоголь, многие курят и время от времени дают мзду, а почти все порою ковыряются в носу. Это называется «резать правду‑матку» [41].

Обратившись к «зоне Уэйта» (помните: людей интересует не что говорят политики, а почему они об этом говорят и о чем умалчивают?), можно бросить тень густого подозрения даже на Махатму Ганди и осквернить самое святое дело. Политик имярек выступает против рекламы пива на телевидении? Намекнем, что это неспроста. Он, наверное, получает деньги от производителей водки. Здесь к месту всегда придется сакраментальная латинская фраза qui prodest – ищи, мол, кому выгодно.

Бизнесмен занимается благотворительностью, помогает детским домам? Знаем, знаем, нас не проведешь на мякине: отмывает деньги! Кто‑то строит на свой счет часовню? Отмаливает тяжкие грехи!

Подобный стиль мышления, к сожалению, весьма характерен именно для России, где общественное сознание крайне подозрительно и стихийно придерживается принципа презумпции виновности. Поэтому любые намеки массмедиа на скрытые сомнительные мотивы действий падают в хорошо унавоженную почву. Люди любят разоблачения.

На использовании «зоны Уэйта» основан такой популярный прием массмедиа, как «утечка конфиденциальной информации». Частенько мы можем услышать какую‑то новость со ссылкой на «конфиденциальные источники». Обычно этот прием используется для зондажа общественных настроений относительно каких‑то решений (чаще всего непопулярных или сомнительных) власти.

Скажем, отставной высокопоставленный чиновник, выступая на форуме отечественной и мировой элиты, призывает провести президентские выборы в России досрочно. В данном случае он зондирует отношение элиты и общества к подобному варианту развития событий.

Или завтра ведущий какой‑нибудь российской «аналитической» программы сообщит, что в Госдуме тайно разрабатывается законопроект о добровольной эвтаназии по медицинским и социальным показаниям. А в обществе и начнут обсуждать‑возмущаться.

Потом последуют опровержения: не было, мол, ничего подобного: ни законопроекта об эвтаназии, ни намерения досрочных президентских выборов. Однако «осадочек» все равно останется: идеи входят в сознание и начинают циркулировать, жить собственной жизнью, исподволь готовя общество к подобному развитию событий.

В России люди не верят политикам и власти, заведомо предполагая за ними готовность к любой пакости. Поэтому в нашей стране «зона Уэйта» обладает изрядным манипулятивным потенциалом. Самое забавное, что можно даже не излагать содержание «утечки», а лишь намекнуть: власть, мол, такое готовит, что о‑го‑го, мало не покажется! Что за «о‑го‑го», не важно, все равно поверят. Потому что жители России, основываясь на историческом и собственном опыте, склонны ожидать от власти исключительно каверз. Буквально по Евангелию от Иоанна: разве может что‑нибудь хорошее прийти из Кремля?

Технические приемы

Наряду с содержательными приемами, часть из которых описана выше, массмедиа активно используют технические приемы манипуляции. Более того, собственно, с технической стороны все начинается. Ведь наше восприятие происходящего во многом предопределено самой структурой телевизионных репортажей, ракурсом съемки, нарезкой кадров, музыкальным сопровождением, интонацией закадровых комментариев.

Вот как выглядел типичный репортаж российского телевидения рубежа января – февраля 2014 г. о происходящем на Украине. В начале выпуска новостей шел леденящий душу анонс, что‑нибудь вроде «украинская столица объята огнем и страхом». Сам репортаж под звуки тревожной, будоражащей музыки показывал бегущих куда‑то людей в масках и с дубинками в руках, драки, горящие шины.

Мельтешение на телеэкране, да еще и сопровождаемое соответствующим музыкальным рядом, обладает трансовым эффектом. То есть оно вводит людей в легкое гипнотическое состояние, при котором люди приоткрываются для внушения и не способны воспринять информацию критически.

В этот момент закадровый голос, дрожа от волнения за братскую Украину, со скорбью рассказывает, как «плохие парни», финансируемые Госдепом США, свергают законную власть и ввергают Украину в страх, шок и трепет. А зрители внимают этому посланию, как кролики, загипнотизированные удавом.

Вуаля! Эффект влияния состоялся. Для его закрепления послание надо повторить много раз. И лучше, если на разные лады. Тогда у людей возникает иллюзия, что подобная точка зрения разделяется всеми без исключения. А это уже ведет к формированию «спирали молчания».

Date: 2016-08-29; view: 252; Нарушение авторских прав