Истории, которые обращают

Для начала я расскажу вам одну философскую историю, в которой оппоненты спорят о знании и истине, так же как в других историях другие оппоненты ведут спор о решении или исцелении.

Однако и здесь, тот, кто, на первый взгляд, одержал верх, не может существовать без того, кто потерпел поражение; ибо как человеку одолеть источник, покуда он продолжает из него пить?

Но, слушая эту историю, нам нет нужды занимать какую-либо позицию, и потому, пока она длится, мы чувствуем себя чудесным образом избавленными от давления противоположностей. Лишь когда нам самим вновь приходится определять свое отношение или действовать, а потому на что-то решаться, мы снова вовлекаемся в противоречия.

Два рода знания

Ученый спросил мудреца, как единичное сосуществует с целым и чем отлично знание о многом от знания о полноте.

Мудрец ответил:

«Становится разрозненное целым,

когда находит средоточье

и начинает действовать совместно.

Лишь в средоточье множество становится

действительным

и важным,

и полнота его

тогда нам кажется простой,

почти что малой,

спокойною,

на ближнее направленною силой,

что остается внизу и близкой несущему.

Поэтому, чтоб полноту постичь

или о ней поведать,

мне нет нужды в отдельности все знать,

рассказывать,

иметь,

и делать.

Ибо, кто хочет войти в город,

через одни пройдет ворота.

Кто в колокол ударит раз,

одним лишь звуком будит многие другие.

Тому, кто с ветки яблоко сорвал,

не нужно в суть вникать его происхожденья.

Он просто держит яблоко в руке

™ и ест».

Ученый возразил:

«Кто хочет истины,

тот каждую ее подробность знать обязан».

Мудрец и это опроверг:

«О старой истине известно очень много.

Та истина, что путь прокладывает дальше,

нова

и требует отваги.

Ибо исход ее,

как дерево в ростке,

в ней же самой сокрыт.

И потому, кто действовать не смеет,

желая больше знать,

чем следующий позволяет шаг,

тот упускает то, в чем сила.

Он принимает

монету за товар,

а дерево

за древесину».

Ученый посчитал, что это только часть ответа, попросил дальнейших объяснений.

Но мудрец лишь головою покачал,

поскольку полнота сначала, словно бочка,

молодого полная вина:

оно сладко и мутно.

Дать нужно время ему

перебродить,

пока оно прозрачным станет.

Кто пьет его,

не ограничившись глотком на пробу,

тот, опьянев,

теряет равновесье.

Пути мудрости

Кто мудр, тот принимает мир таким, какой он есть, Без умысла и страха.

Он примирен с непостоянством

и не стремится за пределы того, что кончается со смертью.

Живя в согласии, он сохраняет перспективу,

и вмешивается лишь насколько того ход жизни требует.

Он умеет распознать: возможно это или невозможно, поскольку у него нет умысла.

Мудрость — плод долгой дисциплины и труда, Но мудрый не тратит сил на то, чтоб ею обладать.

Мудрость всегда в пути и цели достигает не потому, что к ней стремится. Она растет.

Середина

Человек хочет наконец узнать. Он вскакивает на велосипед и на просторе, в стороне от той тропы, к которой привык, находит другую.

Здесь нет ни указателей, ни знаков, и потому он полагается теперь на то, что видит перед собой своими глазами и своими может измерить шагами. Им движет что-то похожее на радость первооткрывателя, и теперь он может убедиться в том, что раньше было лишь предположением.

Но вот на берегу широкого потока тропа кончается, и он слезает с велосипеда. Он знает, если захочет продвинуться дальше, ему придется все, что у него с собой есть, оставить на берегу. И тогда он потеряет почву под ногами, его будет нести и гнать некая сила, значительно превосходящая его самого, так что ему придется ей довериться. И потому он медлит и отступает назад.

И теперь, на пути к дому, ему становится понятно, что слишком мало знает он, о том, что помогает, и ему сложно рассказать об этом другим. Он слишком часто чувствовал себя как тот, кто на велосипеде старается догнать другого велосипедиста, чтобы сказать ему, что у того стучит щиток. Он кричит ему: «Эй, у тебя стучит щиток» — «Что?» — «У тебя щиток стучит» — «Я не понимаю, — кричит другой, — у меня щиток стучит»

«Что-то тут пошло не так», — думает он. Затем он нажимает на тормоз и разворачивается.

Немного позже он встречает старого учителя. И спрашивает: «Когда ты помогаешь другим, как же ты это делаешь? К тебе нередко приходят люди и спрашивают у тебя совета в таких вещах, о которых сам ты знаешь мало. И все же после этого им становится лучше».

В ответ учитель сказал: «Если человек остановился на пути и дальше двигаться не хочет, дело не в знании. Просто он ищет уверенности там, где требуется мужество, и свободы — там, где правильное ему уже не оставляет выбора. Так он и ходит по кругу.

Учитель же не поддается иллюзиям и отговоркам. Он ищет середину и там, собравшись, ждет — как тот, кто паруса расправил навстречу ветру, — пока его то слово не достигнет, в котором сила. И если тогда приходит к нему другой, учителя он обнаруживает там, куда ему самому нужно, — это ответ для них обоих. Здесь оба слушатели».

-И добавил: «В середине легко».

Чистая правда нам кажется светлой, однако, словно полная луна, скрывает и она темную сторону. Она ослепляет, сияя.

[

И потому, чем мы сильней стремимся в ту сторону, что к нам обращена, постичь или осуществить, тем безнадежней ускользает ее другая сторона от понимания.

Поворот

В своей семье, на родине, в ее культуре на свет родится человек, и, будучи еще ребенком, он слышит рассказы о том, кто был когда-то здесь наставником, учителем, примером, и ощущает глубокое желание стать и быть таким же, как учитель.

Он находит единомышленников и в многолетнем послушании учится и следует великому примеру, пока однажды не становится подобен ему, и начинает думать, говорить, желать и чувствовать, как учитель.

И все же одного, считает он, пока что не хватает. И вот отправляется в дальний путь, чтоб в одиночестве перешагнуть, быть может, некую последнюю черту. Он мимо старых, дав покинутых садов идет. Лишь розы дикие цвести там продолжают, да старые деревья плоды приносят ежегодно, которые, однако, без вниманья оставаясь, на землю падают, поскольку здесь никого, кто мог бы их собрать. А после начинается пустыня.

Вскоре вокруг него одна лишь пустота неведомая И кажется ему, здесь одинаковы все направления, а образы, которые он видит иногда перед собой, он обнаруживает вскорости пустыми. И будто что-то гонит его вперед, и вот, уже он чувствам собственным давно не доверяет, он видит перед собой источник. Ключ бьет из-под земли, и быстро впитывает воду земля. Но там, где достает воды, в рай превращается пустыня.

Затем он, обернувшись, видит, что приближаются два не- знакомца. Они, так же, как он когда-то, поступили. И следовали своему примеру, пока не стали ему равны. Так же, как он они отправились в далекий путь, чтоб в одиночестве пустыни быть может, некую последнюю черту переступить. И, как и он нашли источник. Вместе они к источнику склонились, пили одну воду и мнили себя почти уже у цели. Тогда они друг другу свои назвали имена: «Я — Гаутама Будда». «Я — Иисус Христос». «Я — пророк Мухаммед».

Но вот приходит ночь, и над ними, как испокон веков, недостижимо далеко и тихо сияют звезды. Все трое умолка-1 ют, и знает один из них, что близок он великому примеру, как никогда доселе. И кажется ему, что на мгновенье он способен ощутить, что чувствовал он, зная бессилие, тщетность и смирение. И что он должен был бы чувствовать, знай он и о вине.

На следующее утро он разворачивается и уходит из пустыни. И снова ведет его дорога мимо покинутых садов, пока не обрывается у сада, который самому ему принадлежит. у входа стоит старик, как будто ждет его. Он говорит: «Кто так издалека нашел обратную дорогу, как ты, тот любит влажную

землю. Он знает: все, когда растет, одновременно умирает, а прекратив существование, питает». «Да, — говорит в ответ другой, — я согласен с земли законом». И начинает ее возделывать.

Пустота

Ученики простились с учителем и по пути домой, опомнясь, вопросом задались: «Что у него искать нам было?»

На что один заметил:

«Мы вслепую

в повозку сели,

ее слепые лошади везли,

которых

незрячий кучер

вперед гнал слепо.

Но если б, как слепцы,

мы сами на ощупь двигались,

то возможно,

у пропасти однажды оказавшись,

мы посохом своим нащупали б

ничто».

Ясные образы или мифы — частица тьмы духа. Герой их на своем пути одолевает, чтоб голову не потерять.

Те образы, что действуют, темны.

Обращение

Некоторое время назад всплыла одна рукопись, в которой разные притчи Иисуса изложены несколько по-другому, не как мы привыкли, и тщательное исследование показало, точки зрения содержания сомнений в их аутентичности быть не может. Одна из притч, рассказанных там несколько иначе это притча о блудном сыне, и в новой интерпретации она читается приблизительно так.

У некоторого человека было два сына. Младший из них сказал отцу: «Отче, дай мне следующую часть имения». Отец опечалился, ибо понял, что тот замыслил. Но дал ему его часть.

По прошествии немногих дней младший сын, собрав все, пошел в дальнюю страну и там расточил имение свое, живя распутно.

Когда же он прожил все, то начал голодать и нанялся к одному жителю этой страны и пас для него свиней. И он рад был наполнить чрево свое тем, что ели свиньи, но никто не давал ему.

У хозяина своего встретил он одного молодого человека, так же точно поступившего, как он сам. Так же просил он отца дать ему часть его имения, в ту же дальнюю пошел страну, живя распутно, прожил все, и так же, как и он, оказался в конце концов} рядом со свиньями.

Теперь оба почувствовали раскаяние, и один из них сказал: «Столько наемников у отца моего избыточествуют хлебом, а я, его сын, умираю здесь от голода. Встану, пойду к отцу моему и скажу ему: «Отче, я согрешил против неба и пред тобою. Я уже не достоин называться сыном твоим. Прими меня в число наемников твоих».

Другой сказал: «Я поступлю иначе. Завтра же пойду на рынок, поищу себе работу получше, скоплю небольшое состояние, женюсь на одной из дочерей этой страны и буду жить здесь так же, как другие».

Тут Иисус взглянул на своих слушателей и спросил: «Так кто из них двоих скорее исполнил волю моего Отца?»

Точный номер рукописи я, к сожалению, позабыл.

Приговор

Умер один богач и, оказавшись перед вратами рая, постучался и попросил, чтобы его впустили. Апостол Петр открыл ему и спросил, чего тот хочет. Богач ответил: «Мне бы номер люкс с хорошим видом на землю, каждый день мои любимые блюда и свежую газету».

Петр начал было возражать, но когда богач стал проявлять нетерпение, он отвел его в номер люкс, принес ему его любимые блюда и свежую газету, обернулся еще раз и сказал: «Через тысячу лет я вернусь» — и закрыл за собой дверь.

Через тысячу лет он вернулся и заглянул в дверное окошко. «Ну, наконец-то ты здесь — воскликнул богач. — Этот рай чудовищен»

Петр покачал головой. «Ошибаешься, — сказал он, — здесь ад».

Ослепление

s

Приобрел как-то цирк белого медведя. Но поскольку нужен
он был только для привлечения посетителей, его заперли в клетке. И клетка эта была настолько тесна, что даже повернуться
там было негде, так он и ходил все время — два шага вперед и
два назад.

Прошло много лет. Циркачам стало жаль белого медведя и они продали его в зоопарк. Там его ждал большой просторный вольер. Но и тут он никогда не проходил больше двух шагов вперед и двух назад. И когда однажды другой белый медведь спросил его: «Почему ты так делаешь?» — тот ответил: «Просто я так долго был заперт в тесной клетке».

Готовности смотреть часто препятствует то, что дурное для нас мы воспринимаем как надлежащее и переживаем как неви-

7 — 3090

новность; а вот необходимость смотреть на то, что показывает нам решения, означает для нас предать некий порядок и переживается нами как вина. В этом случае созерцание подменяется внутренним образом, и то, что уже позади, продолжает оказывать свое воздействие, будто оно по-прежнему здесь.

Иногда внутренний образ возникает только на почве услышанного и создает порядок, основанный лишь на одном представлении. Готовность смотреть в этом случае заменяется на слушать, истина — на произвол, а знание — на веру.

Любопытство,

,,

Один человек спросил своего друга: «Ты что-нибудь пони-

маешь в одержимости?»

«Возможно, — сказал друг — а в чем, собственно, дело?»

«Я был с женой у одной ясновидящей, и она сказала жене, что в нее вселился бес. Что мне теперь делать,?»

На это друг ответил: «Кто ходит к таким людям, так тому и надо. Потому что это ты сейчас одержим, но одержим своим внутренним образом, и так быстро ты от него теперь не избавишься.

Ты слышал когда-нибудь об Эрнандо Кортесе? Который с, парой сотен солдат завоевал громадное государство ацтеков? Знаешь, как ему это удалось?

Он не знал, что об этом думали другие».

Существуют истории, которые не требуют высокой концентрации. Мы слушаем их как симфонию, сначала узнавая одну, по- том другую мелодию и различая отдельные слова из хора. Но за- тем мы начинаем в такт двигать пальцами рук или ног, а в финале по спине пробежит, быть может, холодок, и ощущение это проходит не сразу, и мы, сами не зная, как это получилось, чувствуем возбуждение, как если бы свежий ветер подул в открытое окно.

Собрание

Властитель одного «пульсирующего» царства, границы которого были открыты во всех направлениях, заподозрил своих князей в том, что их провинции были для них важнее, чем царство в целом. И тогда он пригласил их всех вместе явиться ко двору.

Княжество первого находилось среди высоких гор, это была широкая плодородная равнина, сад царства. Его подданные славились своей смышленостью и прозорливостью, чувством прекрасного и умением жить легко: это был трудолюбивый и веселый народ.

Княжество второго лежало в горах средней высоты, и эхо, гулявшее в них, было слышно в самых дальних уголках его долин. О его подданных говорили, что они очень щепетильны и внимательно следят за соблюдением прав и порядка. И будто чиновники у них были самые лучшие. А еще они любили домашнее музицирование.

Княжество третьего находилось в низине. На востоке оно граничило с морем, и край этот был еще очень мало исследован. Его подданные населяли узкие полосы прибрежной земли, обрабатывали свои небольшие обнесенные забором сады и мало знали друг о друге и о внешнем мире. Правда, некоторые из них заплывали далеко в неведомое море и, вернувшись, знали о тайнах глубины, ее опасностях и красоте. Но они мало говорили об этом.

Когда все три князя прибыли ко двору, государь выбрал для их приема самый чудесный из своих залов. Его оформлением занимались странствующие мастера с высоких гор. Светящиеся фрески на его стенах создавали ощущение безграничности помещения, а потолок его был единой картиной, выписанной так обманчиво, что можно было подумать, будто стоишь на просторе и смотришь в открытое небо. Сквозь светлые окна был виден цветущий сад, а обеденные столы были убраны гирляндами цветов, настолько многообразных форм и оттенков, что слезы наворачивались на глаза от их великолепия.

Со средних гор были приглашены музыканты — каждый из них был мастером своего инструмента, чтобы своей игрой они услаждали слух гостей.

Первый пробежался рукой по струнам лютни и извлек столь чарующие звуки, словно капли упали из серебряной чаши. Когда же он заиграл в полную силу, звук многих голосов пронесся по залу, стал тише, будто парил где-то далеко-далеко, а потоп еще долго казалось, будто звучит сама тишина, настолько чу- десной была его игра.

Второй провел смычком по струнам скрипки. Звуки, вызванные им, были мягки и текучи, они набухали и тихо опадали, журчали, иногда всхлипывая, льстили, как воркование голубки, вдруг резко скрежетали и снова текли нежно и густо.

Третий дул в медную трубу, которая гремела так, словно это сияло само солнце, мощно, как прорыв света на заре, так что стекла звенели, готовые разлететься на осколки от светлого ее звучания.

Четвертый играл на дудочке, из бамбука, и звуки ее струились, как дыхание или как песнь дрозда и завывание бури. И потом снова как щебет птиц и затихающий вздох.

Пятый проворно стучал молоточками по скрепленным между собой деревянным дощечкам, и звук этот был похож на звон бокалов или серебряных колоколов, раскачиваемых порывами ветра, покуда, колеблемые изнутри, они не зазвенят.

Шестой ударил по клавишам органа с восемью регистрами, на котором он мог гудеть, звенеть, реветь, греметь, шуметь, рокотать и грохотать. Его игра резонировала с игрой других, придавая ей полнозвучную глубину, и так мощен был его звук, что зал дрожал, будто вибрируя вместе с ним.

Для потехи гостей из нижнего княжества были приглашены танцоры и фокусники. Они репетировали ходьбу на ходулях, раскачивались вправо и влево, тренировались в исполнении пируэтов и разных прыжков. Затем они вытягивались, чтобы растянуть мышцы. Один из них пробовал даже босиком с завязанными глазами жонглировать на качающемся канате. Но вот уже и повара с дымящимися блюдами, издававшими восхитительные запахи. Виночерпий попробовал охлажденное вино, погонял его под языком, ощутил букет, почувствовал, как оно мягко вяжет небо, потянул носом, чтобы.ощутить его аромат, хотел было чихнуть, но тут же снова принял прежнюю позу, ибо в этот момент начали входить гости.

Это было шумное празднество. Правда, некоторое время потребовалось на то, чтобы гости смогли найти общий язык. Но потом они почувствовали взаимную симпатию, стали представлять друг другу свои искусства и своих мастеров, пили на брудершафт и никак не хотели расходиться. Один лишь государь держался в стороне, ибо он понял, насколько чужими были ему гости и что ему, чтобы по-настоящему с ними познакомиться, тоже придется отправиться к ним, как они приехали к нему.

На следующее утро все три князя вместе появились перед народом. Но уже к обеду они пустились в обратный путь, каждый в свою родную провинцию.

А про государя говорили, что еще ранним утром он отправился в путешествие, которому давно уже пора было состояться, в путешествие в свои провинции, до самых границ, через всю свою страну.

Целое

Один знаменитый философ придерживался мнения, что если осел окажется ровно между двух одинаковых куч сена, которые одинаково хорошо пахнут и одинаково привлекательно выглядят, то наверняка подохнет от голода, поскольку не сможет сделать выбор.

Услышав это, один крестьянин сказал: «Это грозит только какому-то философскому ослу. Потому что нормальный осел съест или ту или другую, или и ту, и другую».

Одно и то же

Дыхание веет и шепчет,

буря, бушуя, срывает листву.

И то, и другое, однако, ветер один и тот же,

песня одна и та же.

Одна и та же вода «ас поит и топит, и держит нас, и погребает.

Все, что живет, расходует себя, хранит себя и уничтожает, одной и той же движимое силой.

Она одна имеет значение.

Кому тогда нужны различия?

Истории, если это хорошие истории, говорят больше, чем должны, и больше, чем мы способны понять в них. Их смысл уходит от нас так же, как наши дела от наших намерений, а событие от его толкования.

Поэтому некоторые люди, слушая истории, поступают так же, как тот, кто идет утром на вокзал и садится в поезд, увозящий его к далеким целям. Он находит себе место у окна и смотрит наружу. Картины сменяют одна другую; высокие горы, мосты, реки, бегущие к морю. Вскоре он уже не в состоянии воспринимать эти образы по отдельности, слишком быстро идет его поезд. Тогда он откидывается назад и воспринимает их как единое целое. А вечером, добравшись до места, он выходит из поезда и говорит: «Я много повидал и много пережил».

Понимание

Собралась однажды компания единомышленников, которыми они поначалу себя мнили, и стали обсуждать свои планы на будущее, лучшее будущее. Сошлись на том, что у них все будет по-другому. Привычное и повседневное, весь этот вечный круговорот был им слишком тесен. Они искали уникаль-

ного, широкого, надеясь реализовать себя так, как никому доселе не удавалось. В мыслях они были уже у цели, воображали себе, как это будет, и решили действовать. «В первую очередь, — сказали они, — нам нужно найти великого учителя; ведь всегда все начинается с этого». И отправились в путь.

Учитель жил в другой стране и принадлежал к чужому народу. Много удивительного рассказывали о нем, но наверняка никто ничего не знал. Уже очень скоро ушли они от привычного, ибо здесь все было другим: обычаи, пейзажи, язык, пути, цель. Иногда они приходили туда, где, по слухам, находился учитель. Но когда они пытались узнать что-то точнее, оказывалось, что он только что опять ушел, и никто не знал, в каком направлении. И вот в один прекрасный день они его все же нашли.

Он был на поле у одного крестьянина. Так он зарабатывал себе на хлеб и ночлег. Они поначалу и верить не хотели, что это тот самый вожделенный учитель, да и крестьянин удивился, что столь особенным они почитали мужчину, работавшего вместе с ним в поле. Но тот сказал: «Да, я учитель. Если вы хотите у меня учиться, останьтесь здесь еще на неделю. Тогда я стану вас учить».

Единомышленники нанялись к тому же крестьянину и получали за это еду, питье и крышу над головой. На восьмой день, когда уже стемнело, учитель позвал их к себе, уселся вместе с ними под деревом и рассказал им одну историю.

«В давние времена один молодой человек размышлял о том, как бы ему распорядиться своей жизнью. Родом он был из знатной семьи, о хлебе насущном ему думать не было нужды, и он чувствовал, что призван к чему-то высшему и лучшему. И вот однажды он покинул отца и мать, три года провел с аскетами, ушел и от них, потом нашел самого Будду и знал; и этого для него недостаточно. Еще выше хотел он подняться, туда, где воздух разрежен и где труднее дышать, куда никто никогда до него не доходил. Добравшись туда, он остановился. Здесь путь кончался, и он понял, что пуп» этот был ложным.

Теперь он решил пойти в другом направлении. Он спустился вниз, пришел в город, завоевал самую прекрасную куртизанку, вошел в долю к одному богатому купцу и вскоре сам стал богатым и уважаемым. ~~

Но на самое дно долины он так и не спустился. Это был ли ее верхний край. Отдаться этой жизни полностью ему недоставало мужества. У него была возлюбленная, но не жена, у нег родился сын, но отцом он не был. Он изучил искусство любви жизни, но не саму любовь и не саму жизнь. Чего он не принимал, то начинал презирать, пока ему все это не опостылело он не ушел и оттуда».

Здесь учитель сделал паузу. «Быть может, вы узнаете эту историю, — сказал он, — и знаете также, чем она закончилась Говорят, в конце он обрел смирение и мудрость и стал привержен обычному. Но что это значит теперь, когда столь многое) уже упущено? Кто доверяет жизни, не рыщет вдалеке, не замечая того, что рядом. Сначала он осваивает обычное. Ведь иначе и все его необычное — предположим, что оно существует, — просто как шляпа на огородном пугале».

Стало тихо, учитель тоже молчал. Затем он, не сказав слова, встал и ушел.

На следующее утро они его не нашли. Еще ночью он снова отправился в путь и не сказал куда.

Теперь единомышленники опять оказались предоставлены сами себе. Некоторые из них не хотели верить, что учитель их покинул, и собрались в дорогу, чтобы разыскать его еще раз. Другие теперь едва понимали, чего они хотят, чего боятся, и без разбора искали какого-нибудь пути.

Но один из них не торопился с принятием решения. Он еще раз пошел к тому дереву, сел и смотрел в даль, пока на душе у него не стало спокойно. Он достал из себя то, что его угнетало, и поставил перед собой, как тот, кто после долгого перехода, прежде чем расположиться на привал, снимает рюкзак. И ему было легко и свободно.

Теперь все было перед ним: его желания, его страхи, его цели — и то, что ему действительно было нужно. И, не вглядываясь пристальнее и не желая чего-то конкретного — подобно тому, кто вверяет себя неизвестному, — он ждал, чтобы все; произошло как бы само собой, чтобы все встало на свои, подо- бающие ему в общей совокупности места, согласно собствен- ному рангу и весу.

Продолжалось это недолго, и он заметил, что остававшегося снаружи стало меньше,, будто кое-что незаметно улизнуло, как спасающиеся бегством разоблаченные воры. И ему открылось: то, что он принимал за собственные желания, собственные страхи, собственные цели, никогда на самом деле ему не принадлежало. Все это пришло откуда-то еще и просто нашло в нем пристанище. Но теперь время этих пришельцев миновало.

И казалось, все, что еще оставалось перед ним, пришло в движение. К нему вернулось то, что действительно ему принадлежало, и все встало на свои законные места. Сила сосредоточилась в нем, и тогда он узнал свою собственную, соразмерную ему цель. Он подождал еще немного, пока не ощутил уверенности в себе. Затем он встал и пошел.

Полнота

Однажды ученик с вопросом обратился к старцу:

«Что отличает тебя,

который почти что уже был,

от меня,

который собою еще становится?»

Старик ответил:

«Я был дольше.

Хоть новый день,

грядущий,

и кажется нам больше старого,

раз старый уже прошел.

Но и он,

пусть он грядущий,

лишь тем быть может,

чем уже тот был,

и чем тот больше был,

тем больше этот будет.

Как когда-то старый, _f

он сначала

резво поднимается к полудню

и еще до зноя

зенита достигает,

и, кажется, на время замирает в вышине,

пока,

чем дальше, тем быстрей, -

как будто книзу тянет его растущий вес, -

он не начинает

клониться к вечеру,

и целым становится,

когда, как старый,

целиком проходит.

Однако бывшее уже

не миновало.

Все то, что было, остается,

потому что было,

и хотя было,

действует

и благодаря идущему вослед новому

больше становится.

Ибо, как капля круглая

из тучи пролетевшей,

упав, уже была,

но погрузилась в море,

которое и было и есть.

Лишь то, что никогда

стать чем-то не могло,

поскольку было лишь мечтой,

но опытом не стало,

что было мыслью,

но не стало делом,

и то, что было, просто отвергнуто,

но не потому, что этим

мы заплатили за свой выбор,

то прошло:

от этого и следа не осталось.

Бог праведного срока

нам потому является как юноша — и у него

лоб в локонах,

а на затылке плешь.

Мы спереди его схватить за локон можем.

А сзади хватаем пустоту».

Юнец спросил:

«Что делать мне,

чтоб я сумел тем, кем уже был ты,

стать?»

Старик сказал: «Живи»

ПОРЯДКИ ЛЮБВИ: МЕЖДУ РОДИТЕЛЯМИ