Главная Случайная страница


Полезное:

Как сделать разговор полезным и приятным Как сделать объемную звезду своими руками Как сделать то, что делать не хочется? Как сделать погремушку Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами Как сделать идею коммерческой Как сделать хорошую растяжку ног? Как сделать наш разум здоровым? Как сделать, чтобы люди обманывали меньше Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили? Как сделать лучше себе и другим людям Как сделать свидание интересным?


Категории:

АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника






Часть первая. Учение 6 page





Это состояние умственной ясности, которое никогда ранее не бывало в моей жизни, вызвало у меня еще один момент страха. Я начал потеть. Я наклонился к дону Хуану, чтобы сказать ему, что я боюсь.

Его лицо было в нескольких дюймах от моего. Он смотрел на меня, но его глаза были глазами пчелы. Они выглядели, как круглые очки, имеющие свой собственный свет в темноте. Его губы были вытянуты вперед и издавали прерывистый звук: — пе'та-пе'та-пе'та, — я отпрыгнул назад, чуть не разбившись о скалу позади меня. В течение, казалось, бесконечного времени я испытывал невыносимый ужас. Я сопел и отдувался. Пот замерзал у меня на коже, придавая мне неудобную твердость. Потом я услышал голос дона Хуана:

— «Поднимайся! Двигайся! Поднимайся!»

Видение исчезло, и я снова мог видеть его знакомое лицо.

— Я принесу воды, — сказал я после бесконечной паузы. Мой голос прерывался. Я с трудом мог выговаривать слова. Дон Хуан согласно кивнул. По пути я понял, что мой страх исчез так же загадочно, так же быстро, как и появился.

Приближаясь к ручью, я заметил, что могу ясно видеть каждый предмет на пути. Я вспомнил, что только что ясно видел дона Хуана, тогда, как сразу перед тем, я с трудом мог различать очертания его фигуры. Я остановился и посмотрел вдаль и смог даже ясно видеть другую сторону долины. Я мог различать совершенно ясно отдельные камни на другой стороне долины. Я подумал, что, видимо, уже утро, но мне показалось, что я потерял чувство времени. Я взглянул на часы. Было десять минут двенадцатого. Я послушал часы, ходят ли они. Они ходили. Полдень сейчас быть не мог. Значит, это полночь. Я намеревался сбегать за водой и вернуться назад к скалам, но увидел, что дон Хуан идет вниз, и подождал его. Я сказал ему, что могу видеть в темноте.

Он долгое время смотрел на меня, ничего не говоря, если он и говорил, то, может быть, я его прослушал, так как все внимание было направлено на мою новую уникальную способность — видеть в темноте. Я мог различать мельчайшие песчинки. Временами было все так ясно, что казалось, что сейчас утро или вечер. Потом потемнело, потом опять посветлело. Вскоре я понял, что яркость совпадает с дистолой моего сердца, а темнота с его систолой. Мир становился ярко-темным-ярким снова с каждым ударом моего сердца.

Я полностью ушел в это открытие, когда тот же странный звук, который я слышал раньше, появился вновь.

Мои мышцы напряглись. «Ануктал (так я расслышал слово в этот раз) здесь» — сказал дон Хуан.

Звук казался мне таким громоподобным, такми всепоглощающим, что ничто другое значения не имело.

Когда он утих, я почувствовал, что объем воды внезапно увеличился. Ручей, который с минуту назад был в ладонь шириной, увеличился так, что стал огромным озером. Свет, который, казалось, падал сверху, касался поверхности, как бы сверкая сквозь толстое стекло. Время от времени вода сверкала золотистым и черным. Затем оставалась темной, неосвещенной, почти невидимой, но все же странно присутствующей.

Я не припомню, сколь долго я стоял там, просто наблюдая, изумляясь, на берегу черного озера. Рев, должно быть, этим временем прекратился, так как то, что возвратило меня назад (к реальности) было снова устрашающим гудением.

Я оглянулся, ища дона Хуана. Я увидел, как он вскарабкался и исчез за отрогом скалы. Однако, чувство одиночества совсем не беспокоило меня, я топтался на месте, в состоянии полной уверенности и покинутости.

Рев снова стал слышен. Он был очень интенсивным, подобно звуку очень сильного ветра. Прислушиваясь к нему так внимательно, как только смог, я улавливал определенную мелодию. Она состояла из высоких звуков, похожих на человеческие голоса в сопровождении барабана. Я сфокусировал все свое внимание на мелодии и снова заметил, что систола и дистола моего сердца совпадали со звуками барабана и с темпом мелодии. Я остановился, и музыка прекратилась. Я попытался услышать удары сердца, но это не удалось. Я снова потоптался, думая, что, может, это положение моего тела вызывало эти звуки! Но ничего не случилось! Ни звука! Даже звука моего сердца!

Я решил, что с меня хватит, но когда я поднялся, чтобы уйти, то почувствовал дрожь земли. Земля под моими ногами тряслась. Я терял равновесие. Я упал на спину и лежал в этом положении, пока земля сильно тряслась.

Я попытался схватиться за скалу или куст, но что-то ехало подо мной. Я вскочил, секунду стоял, опять упал.

Земля, на которой я сидел, двигалась, соскальзывая в воду, как плот. Я оставался, неподвижно скованный ужасом, который был, как и все прочее, уникальным, беспрерывным и абсолютным. Я двигался через воды черного озера на клочке почвы, который был похож на земляное бревно. У меня было чувство, что я двигаюсь в южном направлении, влекомый течением. Я мог видеть, как вода вокруг двигалась и завихрялась. Она была холодной и странно тяжелой на ощупь... Мне казалось, что она была живая.

Не было никаких различных берегов или береговых объектов, и я не могу припомнить своих мыслей и чувств за это путешествие.

Через, казалось, долгие часы плавания мой плот сделал под прямым углом поворот налево. Он продолжал прямолинейное движение очень недолго и неожиданно наткнулся на что-то. Инерция бросила меня вперед. Я закрыл глаза и почувствовал острую боль в коленях и вытянутых руках от падения на землю.

Через секунду я открыл глаза. Я лежал на земле. Казалось, мое земляное бревно врезалось в землю. Я сел и оглянулся. Вода отступила! Она двигалась назад, как откатившаяся волна, пока не исчезла.

Я долго сидел так, пытаясь собраться с мыслями и привести все, что случилось, в осмысленный порядок. Все мое тело ныло, я прикусил себе губу, когда «приземлился». Я встал, ветер дал мне понять, что я озяб. Моя одежда была мокрой. Мои руки ноги и челюсти так тряслись, что мне снова пришлось лечь. Капли пота затекали в мои глаза и жгли их так сильно, что я взвыл от боли.

Через некоторое время я восстановил чувство равновесия и поднялся. В темных сумерках пейзаж был очень ясен. Я сделал пару шагов. Отчетливый звук многих человеческих голосов донесся до меня. Казалось, они громко разговаривали... Я пошел на звук. Я прошел примерно 100 метров и остановился. Передо мной был тупик. Место, где я находился, было коралем, окруженным огромными валунами. Я мог за ними различать еще один ряд, затем еще и еще, пока они не переходили в отвесные горы. Откуда-то среди них доносились звуки музыки. Это был текучий, непрерывный, приятный для слуха поток звуков.

У подножья одного из валунов я увидел человека, сидящего на земле, его лицо было повернуто ко мне почти в профиль. Я приблизился к нему, пока не оказался чуть ли не в трех метрах от него; затем он повернул голову и взглянул на меня. Я замер: его глаза были водой, которую я только что видел! Они были так же необъятны, и в них светились так же золотые и черные искорки. Его голова была заостренной, как ягода земляники, его кожа была зеленой, испещренной бесчисленными оспинами.

За исключением заостренной формы, его голова была в точности, как поверхность растения пейота. Я стоял перед ним и не мог отвести от него глаз. Я чувствовал, что он намеренно давит мне на грудь весом своих глаз. Я задыхался. Я потерял равновесие и упал на землю. Его глаза отвернулись от меня. Я услышал, что он говорит со мной. Сначала его голос был подобен мягкому шелесту ветерка. Затем я услышал его, как музыку: как мелодию голосов — и я «знал», что мелодия говорила:

— Чего ты хочешь?

Я упал перед ним на колени и стал говорить о своей жизни, потом заплакал.

Он снова взглянул на меня. Я почувствовал, что его глаза отталкивают меня, и подумал, что этот момент будет моментом моей смерти.

Он сделал мне знак подойти поближе. Я момент колебался, прежде чем сделать шаг вперед: когда я приблизился к нему, он отвел от меня свои глаза и показал мне тыльную сторону своей ладони.

Мелодия сказала:

— Смотри.

В середине его ладони была круглая дырка.

— Смотри, — опять сказала мелодия.

Я взглянул в дырку и увидел самого себя.

Я был очень старым и слабым и бежал от нагонявшей меня погони. Вокруг меня повсюду летели искры. Затем три искры задели меня: две — голову и одна — левое плечо. Моя фигура в дырке секунду стояла, пока не выпрямилась совершенно вертикально, затем исчезла вместе с дыркой.

Мескалито вновь повернул ко мне свои глаза. Он был так близко от меня, что я услышал, как они мягко гремят тем самым непонятным звуком, который я уже так много раз слышал этой ночью. Постепенно они стали спокойными, пока не стали подобны тихим озерам, прорываемым золотыми и черными искрами.

Он опять отвел глаза и отпрыгнул, как кузнечик, на расстояние чуть не в 25 метров. Он прыгнул еще и еще и исчез.

Следующее, что я помню, так это то, что я пошел... Очень сознательно я пытался узнать знакомые объекты, такие, как горы вдали, для того, чтобы сориентироваться. Я был лишен точек ориентации в течение всего приключения, но считал, что север должен быть слева от меня. Я долгое время шел в этом направлении, пока не понял, то уже наступил день, и что я уже не использую свое «ночное виденье». Я вспомнил о часах и посмотрел: время было 8 часов.

Было уже около десяти утра, когда я пришел к скале, где я был прошлой ночью. Дон Хуан лежал на земле и спал.

— Где ты был? — спросил он.

Я сел, чтобы перевести дыхание. После долгого молчания он спросил меня:

— Ты видел его?

Я начал пересказывать ему последовательность моих приключений с самого начала, но он прервал меня, сказав, что все, что имеет значение, так это, видел я его или нет. Он спросил, как близко от меня был мескалито... Я сказал, что почти касался его.

Эта часть моего рассказа заинтересовала его. Он внимательно выслушал все детали без замечаний, прерывая лишь, чтобы задать вопросы о форме местности, которую я видел, об ее расположении и прочих деталях.

Было уже около полудня, когда дону Хуану стало, видимо, уже достаточно моих рассказов. Он поднялся и привязал мне на грудь полотняный мешок. Он велел мне идти за ним, сказав, что будет срезать мескалито и передавать их мне, а я должен буду осторожно укладывать их в сумку.

Мы попили воды и отправились. Когда мы достигли края долины он, казалось, секунду колебался, в каком направлении идти. Как только он сделал выбор, мы уже шли все время по прямой.

Каждый раз, когда мы подходили к растению пейота, он склонялся перед ним и очень осторожно срезал верхушку своим коротким зазубренным ножом. Он сделал надрез вровень с землей и потом посыпал «рану», как он называл это, чистым порошком серы, который он нес в кожаном мешочке.

Он держал батончик кактуса в левой руке, я посыпал срез правой рукой. Затем он вставал и вручал мне батончик, который я принимал двумя руками и, как он велел, клал внутрь мешочка.

— Стой прямо и не давай мешку коснуться земли или кустов или чего-либо еще, — несколько раз повторил он, как будто считая, что я могу забыть. Мы собрали 65 батончиков. Когда мешок был полностью наполнен, он поместил его мне на спину, а на грудь привязал новый мешок.

К тому времени, когда мы пересекли долину, мы уже имели два полных мешка, содержащих 110 батончиков пейота. Мешки были так тяжелы, громоздки, что я едва мог идти под их тяжестью, и объемом.

Дон Хуан прошептал мне, что мешки потому так тяжелы, что мескалито хочет вернуться к земле. Он сказал, что печаль при покидании своих владений делает мескалито тяжелым. Моей истинной задачей было не дать мешкам коснуться земли, так как, если я это сделаю, то мескалито уже никогда не позволит мне взять его снова.

В один определенный момент давление лямок на мои плечи стало невыносимым. Что-то применяло поразительную силу, чтобы пригнуть меня к земле. Я чувствовал себя очень ответственным. Я заметил, что убыстряю шаги, почти бегу. В некотором роде я трусцой бежал за доном Хуаном. Внезапно тяжесть на моей спине и груди почти исчезла, ноша стала легкой, как будто в мешках была губка. Я свободно бежал, чтобы не отстать от дона Хуана, который был впереди меня. Я сказал ему, что больше не чувствую тяжести. Он объяснил, что мы вышли из владения мескалито.

 

3 июня 1962 года.

— Я думаю, что мескалито почти принял тебя, — сказал дон Хуан.

— Почему, дон Хуан, ты говоришь, что он п о ч т и принял меня?

— Он не убил тебя и даже не нанес тебе вреда. Он дал тебе хороший испуг, а не то, чтобы действительно плохой. Если бы он не принял тебя совсем, он бы явился тебе чудовищным и полным ярости. Некоторые люди познали значение ужаса, встретившись с ним, не будучи им приняты.

— Если он так ужасен, почему ты не сказал мне об этом прежде, чем вести меня на поле?

— У тебя нет мужества, чтобы искать его сознательно. Я думаю, что будет лучше, если ты не будешь знать.

— Но, дон Хуан, ведь я мог умереть!

— Да, мог. Но я был почти уверен, что для тебя все обойдется благополучно. Он играл с тобой однажды. Он не повредил тебе. Я считал, что он также будет иметь к тебе расположение и на этот раз.

Я спросил его, действительно ли считал, что мескалито имеет ко мне расположение. Мой опыт был устрашающ. Я чувствовал, что чуть не умер от страха. Дон Хуан сказал, что мескалито дал мне урок.

Я спросил его, что это был за урок и что он означал. Он сказал, что на такой вопрос будет невозможно ответить, потому что я слишком напуган, чтобы знать точно, что я спрашивал.

Дон Хуан покопался в моей памяти относительно того, что я срезал мескалито перед тем, как он показал мне сцену на руке. Но я не мог припомнить. Все, что я помнил, это как я упал на колени и начал исповедоваться перед ним в своих грехах. Дону Хуану, казалось, неинтересно было больше разговаривать об этом. Я спросил его:

— Ты научишь меня словам песни, которую ты пел?

— Нет, не могу. Это мои собственные слова, слова, которым защитник сам обучил меня. Песни — это мои песни. Я не могу рассказать тебе, чем они являются.

— Почему ты не можешь, дон Хуан.

— Потому что эти песни есть звено между мной и защитником. Я уверен, что когда-нибудь он обучит тебя твоим собственным песням. Подожди до тех пор и никогда не копируй и не спрашивай о песнях, которые принадлежат другому человеку.

— Что это было за имя, которое ты называл? Скажи мне это, дон Хуан?

— Нет. Его имя никогда не должно произноситься вслух, кроме как для того, чтобы вызвать его.

Что, если я сам захочу позвать его?

— Если когда-нибудь он примет тебя, то он скажет тебе свое имя. Это имя будет для тебя одного. Или чтобы звать громко, или чтобы произносить его спокойно про себя. Может, он скажет, что его имя хосе. Как знать?

— Почему нельзя называть его имени, говоря с ним?

— Ведь ты видел его глаза? Ты не можешь шутить с защитником. Вот почему я не могу обойти тот факт, что он играл с тобой.

— Как он может быть защитником, если он некоторым людям причиняет вред?

— Ответ очень прост. Мескалито является защитником, потому что он доступен каждому, кто его ищет.

— Но разве не верно, что все в мире доступно для любого, кто его ищет?

— Нет, это не верно. Силы олли доступны только для брухо, но любой может приобщиться к мескалито.

— Но почему же тогда он приносит вред некоторым?

— Не все любят мескалито, и, однако, все они ищут его, надеясь выгадать что-то, не затрачивая трудов. Естественно, что их встреча с ним поистине ужасна.

— Что происходит, когда он полностью примет человека?

— Он является ему как человек или как свет. Когда человек добился этого, мескалито постоянен. Он никогда после этого не меняется. Может быть, когда ты встретишься с ним опять, он будет светом и возьмет тебя в полет, чтобы открыть тебе все свои секреты.

— Что мне следует делать, чтобы достичь этой точки, дон Хуан?

Тебе надо быть сильным человеком, и твоя жизнь должна быть правдивой.

— Что такое правдивая жизнь?

— Жизнь, прожитая с сознательностью, хорошая, сильная жизнь.

 

Время от времени дон Хуан значительно спрашивал о состоянии моего растения дурмана. За год, который прошел с тех пор, как я посадил корень, растение выросло в большой куст, оно принесло семена и семенные коробочки засохли. И дон Хуан решил, что пришло время для меня, чтобы узнать больше о «траве дьявола».

 

27 января 1962 года.

Сегодня дон Хуан дал мне предварительную информацию о второй порции корня дурмана, второго традиционного шага в учении. Он сказал, что вторая порция корня была действительно началом учения, по сравнению с ней первая порция была детской игрой. Вторая порция должна быть в совершенстве освоена, ее следует принять, сказал он, по крайней мере, двадцать раз, прежде чем переходить к третьей порции. Я спросил:

— Что дает вторая порция?

— Вторая порция «травы дьявола» используется для видения, с ее помощью человек может летать по воздуху, чтобы увидеть, что происходит в любом месте, которое он выберет.

— Разве человек действительно может летать по воздуху, дон Хуан?

— Почему бы нет? Как я тебе уже говорил раньше, «трава дьявола» для тех, кто ищет силы. Человек, который освоил вторую порцию, может делать невозможные вещи, чтобы получить еще больше силы.

— Какого сорта вещи, дон Хуан?

— Не могу тебе сказать — каждый человек различен.

 

28 января 1962 года.

Дон Хуан сказал:

— Если ты успешно завершишь второй этап, то я смогу показать тебе лишь еще один. В процессе учения о «траве дьявола» я понял, что она не для меня и не пошел по ее пути дальше.

— Что заставило тебя так решить, дон Хуан?

— «Трава дьявола» чуть не убивала меня каждый раз, когдя я пытался использовать ее. Однажды было так плохо, что я подумал, что со мной все покончено. Я все же смог уйти от этой боли.

— Как? Разве есть способ избежать боли?

— Да, способ есть.

— Это что, заклинание, процедура или еще что?

— Это способ подхода к вещам. Например, когдя я учился знанию о «траве дьявола», я был слишком жаден к получению знания. Я хватался за вещи, как дети хватаются за сладости. «трава дьявола» есть лишь один путь из миллиона. Поэтому ты всегда должен помнить, что путь — это только путь. Если ты чувствуешь, чо тебе не следовало бы идти по нему, то не должен оставаться на нем ни прикаких обстоятельствах. Для того, чтобы иметь такую ясность, ты должен вести дисциплинированную жизнь. Лишь в том случае ты будешь знать, что любой путь — это всего лишь путь и что нет никакой абсолютно преграды ни для тебя самого, ни для других, чтобы бросить его, если именно это велит тебе сделать твое сердце. Но твое решение остаться на этом пути или бросить его должно быть свободно от страха и амбиции. Я предупреждаю тебя об этом. Смотри на любой путь вплотную и решительно. Испытай его, столько раз, сколько найдешь нужным. Затем спроси себя, и только себя одного. Этот вопрос таков, что лишь очень старые люди задают его себе.

Мой учитель сказал мне о нем однажды, когда я был молод, но моя кровь была слишком горяча для того, чтобы я понял его. Теперь я это понимаю. Я скажу тебе, что это такое: имеет ли этот путь сердце?

— Все пути одинаковы: они ведут в никуда. Это пути, ведущие человека через кусты или в кусты. Я могу сказать, что в своей жизни я прошел длинные-длинные дороги. Но я не нахожусь где-либо. Вопрос моего учителя имеет теперь смысл. Имеет ли этот путь сердце? Если он его имеет, то этот путь хороший. Если он его не имеет, то толку от этого пути нет. Оба пути ведут в никуда, но один имеет сердце, а другой — нет. Один путь делает путешествие по нему приятным столько, сколько ты по нему идешь, ты с ним одно целое. Другой путь заставит тебя проклинать свою жизнь. Один путь делает тебя сильным, другой ослабляет тебя.

 

21 апреля 1963 года

Во вторник, днем, 16 апреля, мы с доном Хуаном отправились в холмы, гда росло его растение дурмана. Он попросил меня оставить его там одного и подождать в машине. Он вернулся через три часа, неся сверток, завернутый в красную тряпку.

Когда мы поехали назад к его дому, он показал на сверток и сказал, что это его последний дар мне.

Я спросил, не собирается ли он бросить учить меня дальше.

Он сказал, что имеет в виду тот факт, что у меня есть теперь полностью зрелое растение и мне не понадобится его растение.

В конце дня мы сидели в комнате. Он принес хорошо выделанную ступку и пестик. Чаша ступки была примерно 15 см в диаметре. Он развернул большой узел, полный свертков маленького размера, выбрал два из них и положил их на соломенную циновку рядом со мной; затем он добавил к ним еще четыре свертка такого же размера из узла, который он принес домой. Он сказал, что это семена и что я должен растереть их в мелкий порошок. Он развернул первый узел и высыпал часть содержимого в каменную ступку. Семена были сухие, круглые и похожи на желтую карамель по окраске.

Я начал работать пестиком; через некоторое время он поправил меня, сказав, что надо сначала упереть пестик с одной стороны ступки, а затем вести его через дно и вверх по другой стороне. Я спросил, что он собирается делать с порошком. Он не захотел об этом разговаривать.

Первая порция семян оказалась очень твердой. У меня ушло часа четыре на то, чтобы их растереть. Мою спину ломило из-за положения, в котором я сидел. Я лег и собирался тут же уснуть, но дон Хуан открыл следующий мешок и положил часть его содержимого в ступку. Эти семена были слегка темнее, чем в первый раз, и были слипшимися вместе. Остальное содержимое мешка напоминало порошок из маленьких круглых гранул.

Я хотел что-нибудь поесть, но дон Хуан сказал, что если я хочу учиться, то я должен следовать правилу. А правило таково, что я могу попить лишь немного воды, узнавая секреты второй порции.

Третий мешочек содержал горсть живых черных семенных жучков (или червячков). И в последнем мешочке были свежие белые семена, мягкие, почти как каша, но волокнистые и трудно поддающиеся растиранию в тонкую пасту, как он требовал от меня.

После того, как я кончил растирать содержимое четырех мешков, дон Хуан, отмерив две чашки зеленоватой воды, вылил ее в глиняный горшок и поставил горшок на огонь. Когда вода закипела, он добавил первую порцию растертых семян. Он помешивал в горшке длинным острым куском дерева или кости, которые он принес в своем кожаном мешке. Как только вода снова закипела, он добавил одну за другой остальные субстанции, следуя той самой процедуре. Затем он добавил еще одну чашку зеленоватой воды и дал смеси париться на малом огне.

Затем он сказал мне, что пришло время раздробить корень. Он осторожно извлек длинный кусок корня дурмана из мешка, который он принес домой. Корень был примерно 40 см длиной. Он был толстый, около 3.5 см в диаметре. Он сказал, что это вторая порция. И вновь он отмерил вторую порцию сам, так как это был все еще е г о корень. Он сказал, что в следующий раз, когда я буду испытывать «траву дьявола», я должен буду отмерить корень сам.

Он пододвинул ко мне большую ступку, и я начал дробить корень тем же самым способом, которым он раздавливал первую порцию. Он руководил моими действиями в том же порядке, и опять мы оставили раздавленный корень вымачиваться в воде, выставленной на ночной воздух.

К тому времени кипящая смесь в глиняном горшке загустела. Дон Хуан снял горшок с огня, положил его в сетку и подвесил его к потолку в середине комнаты.

Примерно в 8 часов утра 17 апреля, дон Хуан и я начали, как в прошлый раз, «отмывать» экстракт корня водой. Был ясный солнечный день, и дон Хуан истолковал хорошую погоду, как признак того, что «траве дьявола» я нравлюсь.

Он сказал, что рядом со мной может только вспоминать, какой плохой была погода для него.

Процедура «отмывания» экстракта корня была той же самой, которую я наблюдал при приготовлении первой порции. В конце дня, после того, как верхняя вода была слита в восьмой раз, оставалась ложка желтоватой субстанции на дне чаши.

Мы вернулись в его комнату, где еще оставались два мешочка, которые он не трогал. Он открыл один из них, засунул в него руку и другой рукой обернул края мешочка вокруг запястья. Он, казалось, держал что-то, судя по тому, как двигалась его рука внутри мешка. Внезапно, быстрым движением он стянул мешок с руки, как перчатку, вывернул его и поднес свою руку вплотную к моему лицу. Он держал ящерицу. Ее голова была в нескольких дюймах от моих глаз. Было что-то странное со ртом у ящерицы. Я глядел на нее секунду, а затем невольно отшатнулся. Рот ящерицы был зашит грубыми стежками. Дон Хуан велел мне держать ящерицу в левой руке. Я схватил ее. Она извивалась вокруг моей ладони. Я почувствовал тошноту. Мои руки начали потеть.

Он взял последний мешок и, повторив те же движения, извлек другую ящерицу. Я увидел, что ее веки были сшиты вместе. Он велел мне держать эту ящерицу в правой руке.

К тому времени, как обе ящерицы были у меня в руках, я был почти в обмороке. Я чувствовал огромное желание бросить ящериц и удрать отсюда.

— Не задави их, — сказал он, и его голос вернул мне чувство облегчения и направленности.

Он спросил, что со мной неладно. Он пытался быть серьезным, но не смог выдержать серьезное лицо и рассмеялся. Я попытался облегчить свою хватку, но мои ладони так сильно вспотели, что ящерицы начали выскальзывать из них. Их маленькие острые коготки царапали мне руки, вызывая невероятное чувство отвращения и тошноты. Я закрыл глаза и стиснул зубы. Одна из ящериц уже вылезла мне на запястье. Все, что ей оставалось сделать, чтобы освободиться, так это — вытащить свою голову, зажатую у меня между пальцами.

Я чувствовал непреодолимое отвращение и ощущение физического отчаяния и высшего неудобства. Я простонал сквозь зубы, чтобы дон Хуан забрал от меня проклятых созданий. Моя голова непроизвольно тряслась. Он смотрел на меня с любопытством. Я рычал, как медведь, сотрясаясь всем телом. Он положил ящериц обратно в мешочки и начал хохотать. Я хотел тоже засмеяться, но в животе у меня было неспокойно. Я прилег.

Я объяснил ему, что в такой эффект меня ввело ощущение их коготков у меня на руках. Он сказал, что есть множество вещей, способных свести человека с ума, в особенности, если он не имеет устремленности, необходимой для учения. Но если человек имеет ясное несгибаемое стремление, то чувства никак не могут быть задержкой, потому что он способен их контролировать.

Дон Хуан некоторое время подождал, а затем, повторив все предыдущие движения, вручил мне ящериц снова. Он велел держать их головками вверх и мягко поглаживать ими по моим вискам, спрашивая у них все, что я хочу узнать.

Я сначала не понял, что он от меня хочет. Он вновь велел мне задавать ящерицам любые вопросы, какие я не могу решить сам. Он привел мне целый ряд примеров. Я могу узнать о людях, которых я обычно не вижу, о потерянных вещах или о местах, где я не бывал. Тогда я понял, что он говорит о ясновидении. Я стал очень возбужденным. Мое сердце заколотилось. Я почувствовал, что у меня перехватывает дыхание.

Он хочет, чтобы я в первый раз не задавал личных вопросов; он сказал, что мне лучше подумать о чем-либо, прямо ко мне не относящемся. Я должен думать быстро и отчетливо, потому что потом не будет возможности изменить свои мысли.

Я лихорадочно стал придумывать, что бы такое я хотел узнать.

Дон Хуан подгонял меня, и я был поражен, поняв, что не могу ничего придумать, о чем бы спросить ящериц.

После мучительно долгого ожидания я нечто придумал. Несколько раньше из читального зала была украдена большая пачка книг. Это не был личный вопрос, но все же он меня интересовал. Я не имел никаких предварительных соображений относительно лица или лиц, взявших книги. Я потер ящерицами свои виски, спрашивая их, кто был вором.

Немного погодя, дон Хуан убрал ящериц в их мешки и сказал, что нет никаких глубоких секретов относительно корня или пасты. Паста изготовляется, чтобы дать направленность. Корень делает вещи ясными. Но настоящее чудо — это ящерицы. Они были секретом всего колдовства со второй порцией. Я спросил, являются ли они каким-нибудь особым видом ящериц. Он ответил, да. Они должны быть из района, где растет растение колдующего. Они должны быть его друзьями. А чтобы иметь ящериц дрцзьями, нужен долгий период ухаживания. Следует развить прочную дружбу с ними, давая им пищу и говоря им добрые слова.

Я спросил, почему так важнв их дружба. Он ответил, что ящерицы позволяют поймать себя только, если они знают человека, и любой, кто всерьез принимает «траыу дьявола» должен и ящериц принимать всерьез. Он сказал, что, как правило, ящериц следует ловить тогда, когда паста и корень уже приготовлены. Их следует ловить в конце дня.

— Если ты не на дружеской ноге с ящерицами, — сказал он, — то можно потратить несколько дней на безуспешные попытки поймать их. Паста хранится только один день

Затем он дал мне длинный инструктаж относительно того, что следует делать с пойманными ящерицами.

— Как только ты поймаешь ящериц, возьми первую и поговри с ней. Извинись за то, что причиняешь ей боль и попроси ее помочь тебе. Деревянной иглой зашей ей рот. Для шитья используй один из видов растения чоей и волокно агавы. Стежки стягивай туго. Затем скажи то же самое второй ящерице и сшей вместе ее веки. К тому времени, как наступит ночь, ты уже будешь готов. Возьми ящерицу с зашитым ртом и скажи ей, о чем ты хочешь узнать. Попроси ее пойти и посмотреть за тебя; скажи ей, что ты вынужден был зашить ей рот, чтобы она спешила назад к тебе и не разболтала ничего никому по дороге. Дай ей окунуться в пасту после того, как ты помажешь пастой ей голову. Затем опусти ее на землю. Если она пойдет в счастливую для тебя сторону, то магия будет удачной и легкой. Если она побежит в противоположную сторону, то колдовство не удастся. Если ящерица пойдет к тебе (юг), то ты можешь ожидать более, чем обычной удачи, но если она будет убегать от тебя (север), то колдовство будет ужасно трудным. Ты можешь даже погибнуть. Поэтому, если ящерица бежит прямо от тебя, то это хороший момент, чтобы отступить. Если ты сделаешь так, ты потеряешь возможность командовать ящерицами, но это лучше, чем потерять жизнь.

Date: 2016-07-25; view: 230; Нарушение авторских прав; Помощь в написании работы --> СЮДА...



mydocx.ru - 2015-2024 year. (0.007 sec.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав - Пожаловаться на публикацию