Полезное:
Как сделать разговор полезным и приятным
Как сделать объемную звезду своими руками
Как сделать то, что делать не хочется?
Как сделать погремушку
Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами
Как сделать идею коммерческой
Как сделать хорошую растяжку ног?
Как сделать наш разум здоровым?
Как сделать, чтобы люди обманывали меньше
Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили?
Как сделать лучше себе и другим людям
Как сделать свидание интересным?
Категории:
АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника
I. Литературы Западной Европы 66 page
448
ЛИТЕРАТУРА УРДУ
Некоторые произведения Бедиля написаны на так называемом «хиндави», языке, за которым в середине XVIII в. закрепилось название «урду». В XVII в. уже можно говорить об успешном развитии этой новой для Индии литературы, в значительной степени продолжавшей традиции культуры фарси.
На языке урду существовало две школы — северная и южная. В XVII в. ведущую роль играет южная, или деканская, школа с двумя основными культурными центрами — Биджапуром и Голкондой. Выдающимся поэтом биджапурского двора был Мухаммад Нусрати (ум. 1684), владевший в равной степени многими поэтическими жанрами — маснави, газелью, касыдой. Знамениты три его маснави: «Гульшан-е Ишк («Цветник любви»), «Книга об Али Адиль-шахе» («Али-наме»), «Тарикх-е Сикандари» («История царствования Искандара»). В первой маснави, созданной в духе персидской классики, поэт использует популярный в Южной Индии сюжет о любви мусульманского принца Манохара к бенгальской девушке. Две другие маснави — сказания об Али Адиль-шахе II и Искандаре — напоминают виргатхи (героические песни эпического характера у народов Северной Индии). Героические поэмы Нусрати, найденные совсем недавно, воссоздают исторические картины жизни Декана с его красочными пейзажами. Легенда рассказывает, что даже жестокий и фанатичный Аурангзеб, покорив Биджапур (1684), признал талант Нусрати и пожаловал ему звание «царя поэтов».
Среди поэтов биджапурского двора большой известностью пользовался еще один поэт — Хашими (ум. 1697). Его маснави «Юсуф и Зулекха», написанное на традиционный персидский сюжет, славится как произведение, оригинально трактующее традиционную тему.
Другим культурным центром литературы урду было княжество Голконда, которое прославили своим творчеством правитель княжества Муххамад Кули Кутб-шах (1580—1611) и Мулла Ваджахи (ум. 1660). Мулла Ваджахи был крупнейшим литератором своего времени. Его знаменитая маснави «Кутб и Муштари» (1608) считается непревзойденным по форме произведением южной школы. Он посвятил ее своему патрону Кули Кутб-шаху, воспевая его доблесть, подвиги, благородство и любовь к бенгалке Муштари. Действительная история искусно переплетается в поэме с художественным вымыслом. Сюжетным фоном служат пейзажи Декана (действие происходит главным образом в районе между Бенгалом и Южной Индией), вводится множество индийских реалий: растений (лотос), животных (койль, чакора), описываются индусские народные праздники (холи, дивали). Все это было новым для мусульманской индийской литературы того времени, поскольку, как правило, поэты и прозаики урду писали о чужой для них и никогда ими не виденной природе Ирана.
449
Интересен и лексический строй этого произведения. По традиции маснави открывается восхвалением Аллаха (в этой части преобладает арабо-персидская лексика), далее следует основная часть — любовная история, где преобладают слова местных диалектов и санскрита.
Подлинную славу Мулла Ваджахи принесло его сочинение «Сабрас» (1635) — первое художественное прозаическое произведение на языке урду.
Это традиционная суфийская аллегория на распространенную в персидской литературе тему о борьбе Ишка (любовная страсть) с Аклем (разумом). Однако по своему стилю «Сабрас» отличается от множества подобных произведений, существовавших до него и возникших ему в подражание. Оно читается как увлекательный роман, где персонифицированные чувства и мысли, желания и страсти человека действуют почти как живые люди. Сюжет «Сабрас» строится, казалось бы, на тривиальной любовной истории о разлученных любовниках и их долгожданной встрече. Персонажи четко разделены на два лагеря. С одной стороны — правитель страны Систан (Царство головы) Акль (Разум) и его сын Диль (Сердце), наместник страны Тан (Тело) со своими сторонниками, с другой — падишах обширных пространств, включающих небо, Ишк (Любовь) с дочерью Хусн (Красота), которая живет в городе Дидар (Лицо), и их приближенные. Сюжетную канву составляет поход Диля за амритой (напиток бессмертия), источник которой находится в священном саду у Хусн. Интересно, что мечта об амрите возникает в «Сабрас» дважды, и оба раза на пиру, за чашей вина: вино — спутник суфия на пути мистической любви. После увлекательных приключений Диль преодолевает все препятствия, соединяется с Хусн, в которую был давно влюблен, увидев когда-то ее портрет, пьет амриту и приобщается к бессмертию.
В «Сабрас» нет сухих теологических рассуждений, поэт не растолковывает символического значения образов, видимо полностью доверяя знаниям своего читателя. Он излагает сложные морально-этические доктрины суфизма, искусно переплетая суфийскую символику с мифологическими и фольклорными мотивами.
Так же как в маснави «Кутб и Муштари», Мулла Ваджахи вводит в свое повествование множество элементов индийской традиции. Его Диль, например, был «несравненным в ношении лука» — чисто индийская деталь характеристики, свадьба Диля и Хусн празднуется по индуистским обычаям, персонажи «Рамаяны» — Рама и Хануман — упоминаются как идеальные герои, достойные поклонения, встречается даже священная река индусов Ганг. Само название произведения — «Сабрас» — также говорит об индийской философской и эестетической традиции: раса, как известно, одна из основных категорий санскритской поэтики и эстетики.
Язык «Сабрас» (сам Мулла Ваджахи называл его хинди) близок кхари-боли, диалекту Мадхъя — Прадеш, легшего в основу современного хинди. Множество просторечных оборотов, персидских, арабских, маратхских, гуджаратских пословиц и поговорок делает это произведение живым и легко читаемым.
В конце XVII в. Голконда, так же как и Биджапур, пали под нажимом Аурангзеба. Культурный центр переместился в Аурангабад. Литература утратила оптимистические тона, популярными стали трагические сюжеты. Последним поэтом, как бы завершающим литературу ранней деканской школы и открывающим новый период в истории литературы урду — период зрелости, был признанный «отцом» поэзии урду Мухаммад Вали Аурангабади, творчество которого приходится в основном на следующее столетие.
XVII век в истории литератур Индии можно рассматривать как своего рода итог затянувшегося Средневековья. Индийские литературы этого века во многом продолжали предшествующие традиции. Однако в их развитии наметились и новые тенденции — в частности, тенденции к секуляризации, к более тесной связи с политической и социальной реальностью, к взаимному обмену между литературами. И хотя окончательный переход от культуры Средневековья к Новому времени произошел в Индии лишь в XIX в., XVII век подготовил почву для такого перехода: достижения его литературы сыграли в этом немалую роль.
450
ГЛАВА 2. НЕПАЛЬСКАЯ ЛИТЕРАТУРА (Аганина Л.А.)
XVII столетие завершает в Непале так называемый «золотой век» — продолжавшееся около трехсот лет правление индуизированной неварской династии Малла, власть которой распространялась на центральный Непал (Княжества Патан, Бхадгаон, Катманду). С XVII в. начинает изменять свой облик средневековая литература Непала — практически литература трех вышеназванных княжеств. В частности, с этого времени наблюдаются некоторые сдвиги в структуре жанров. Они постепенно отходят от первоначальной канонической формы, меняя порою и свое функциональное назначение.
При дворе Малла продолжала процветать натака — драма, перенесенная на непальскую почву из соседнего индийского княжества Митхилы. Источники, из которых авторы черпали сюжеты, оставались прежними — индийские эпические поэмы и пураны. Соответственно неизменным оставался и набор сценических персонажей. Так, одна из драм, посвященных Кришне, автором которой считается раджа Трейлокья Малла, описывала любовные похождения этого чрезвычайно популярного бога-героя; драма Джитамитры «Похищение Мадаласы» излагала историю одной из небесных дев-апсар, о которых рассказывалось в «Бхагавата-пуране» и «Маркандейя-пуране». Из последней майтхильский пандит Ваншамани Оджха (а не бхадгаонский раджа Джагджьёти Малла, как утверждают авторы придворных хроник того периода) позаимствовал авантюрный сюжет и героя, принца Кувалаяшву, для своей пьесы «О веселом Кувалаяшве», пользовавшейся при бгхадгаонском дворе большой популярностью.
На развитие непальской драмы значительное влияние оказывали также традиционные индийские теории музыки и сценического искусства, зафиксированные в многочисленных трактатах. О том, что эти теории были известны в Непале, свидетельствует, в частности, сочинение «Солнце музыки», представляющее собой комментарии к южноиндийскому трактату о музыкально-драматическом искусстве и написанное в начале XVII в. раджей Джагджьёти Маллой в соавторстве с майтхильским пандитом Ваншамани. Тот же Джагджьёти Малла является автором книги «Квинтэссенция музыкального искусства», в которой излагается система эстетических взглядов, выработанных им на основе изучения нескольких индийских трактатов о музыке и драме.
Во всех натаках, написанных в XVII в., герои, событийная канва, а также художественные средства, освященные многовековой традицией, все еще сохраняли свою неприкосновенность в ущерб творческой индивидуальности автора. И все же в непальских драмах этого периода сюжеты начинают конкретизироваться так сказать, географически. Введение некоторых географических реалий локализовало сюжет в определенных территориальных границах. Описания пейзажа теряли свой условный характер (в классической индийской драматургии они призваны были главным образом оттенять чувства героев) и как бы «заземлялись», становясь более конкретными.
Наряду со стихотворными вставками о красотах родных мест, в непальских пьесах постепенно появляются также вставки другого рода. Например, в натаке «Аромат, доносящийся с горы Малайя» (написанной, как принято считать, правителем Катманду — раджей Джагатпракашем Маллой — в период дружественного союза Катманду с Патаном) ведущий актер — сутрадхар, заканчивая в прологе традиционное посвящение радже, присовокуплял к нему хвалу его союзнику и выражал радость по поводу укрепившейся военной мощи своего княжества. Не только сутрадхаром и актрисой-нати в прологе, но и в основном тексте драм в той или иной связи упоминались имена стоявших в то время у власти раджей Малла. Все это вносило в застывший в своем постоянстве сюжет отголоски живой действительности, хотя и похвалы красотам родного края, и прославление раджей династии Маллов, кстати и некстати вводимые в канонический сюжет драм, строились в строгом соответствии с законами другого традиционного для индийского Средневековья жанра панегириков — стути.
Канонизированная форма, в рамки которой легче всего укладывались традиционные сюжеты, не могла, однако, воспрепятствовать определенной демократизации непальской драмы и театра. Именно в XVII в. часть непальских драм получает своеобразную сценическую интерпретацию, близкую по характеру к европейской опере и к европейскому балету одновременно. Здесь важную роль сыграли нач, или нритья, народные представления, сюжеты которых развертывались в основном посредством символических танцев, исполнявшихся под оркестровое и хоровое сопровождение. Под влиянием народных нритья в драме все большее значение приобретает хор, комментирующий действие, затем появляются и солисты. Монологи ведущих героев заменяются ариями. В натаке
451
«Свадьба Шивы и Гаури» раджи Джагджьёти Маллы, поставленной в 1627 г. по случаю затмения солнца, исполнялось уже пятьдесят пять арий. А в натаке «Гуляющий по саду» («Кунджабихари»), приписываемой Джагджьёти Малле, пел даже ведущий — сутрадхар. Можно думать, что народной традиции непальская драма в известной мере обязана и некоторой свободой обращения с текстом, поскольку под воздействием притья в натаке стала возможной актерская импровизация, допускающая оригинальную трактовку тех или иных известных по классическим сюжетам событий.
Самой значительной переменой в классической драме явилось, однако, то, что вместе с песней в нее проникали разговорные языки, так как тексты арий, а позднее и вообще текст драм слагались на живых индийских языках, главным образом на майтхили. В отличие от классической санскритской драмы, где герои высокого ранга говорили на санскрите, а на долю всех остальных оставались бытовавшие в тот период литературные диалекты — пракриты, в непальской натаке XVII в. все действующие лица пользовались каким-то одним разговорным языком (это мог быть один из имевших хождение в Непале разговорных диалектов с литературной традицией: майтхили, старый хинди, бенгали и др.). Что же касается государственного языка невари, для которого не были разработаны поэтические нормы, то он допускался в письменный текст драм только в ремарках и пояснениях. Правда, неварский язык употреблялся также в импровизационных частях натаки, не подлежащих письменной фиксации.
Если непальская драма XVII в. только начинает претерпевать изменения, то прозаические жанры: династийные хроники — ваншавали и описания мест паломничества — махатмья — трансформируются в значительно большей степени. Ваншавали, все более насыщаясь мифологическими сюжетами — процесс, начавшийся еще в XV—XVI вв., — превращаются в ветвь пуранической литературы. Что же касается сочинений жанра махатмья — этой своеобразной религиозной литературы, которая, в отличие от агиографической литературы — «жития святых», — излагает, так сказать, «жития святынь», то их характер тоже постепенно меняется. Из красочных описаний святых мест, которые посещали адепты всех бытующих в Непале религиозных вероучений, махатмья все больше становятся чисто проповеднической литературой. Причем вследствие характерной для Непала веротерпимости в одном и том же произведении нередко переплетаются различные религиозные воззрения. Весьма показательны в этом отношении последние произведения жанра махатмья: «Непали-махатмья» и «Багмати-махатмья» (Багмати — священная река Непала), в которых удивительно легко уживаются воззрения и культы буддизма, шиваизма и вишнуизма. В XVII в. ваншавали и махатмья писались преимущественно на языке основных жителей долины Катманду — невари, который с XIV в., со времени упрочения неварской династии Маллов, начинает заменять в этих жанрах санскрит.
Иллюстрация:
Храм Чангу Нараяна
В сфере поэзии при дворе Малла по-прежнему превыше всего ценились стути — гимны в честь божеств и членов царских фамилий, а также стихи, связанные с религиозно-эротическими культами (в частности, с буддийским тантризмом), что свидетельствовало об иллюзорности грани, разделявшей светскую и религиозную литературу Непала. К одному из трактатов, представляющих собой руководство по сочинению эротической поэзии, правитель Катманду Пратап Малла в середине XVII в. написал обширный комментарий. Раджа Пратап Малла считался и выдающимся творцом такой поэзии, создаваемой на санскрите и брадже. Собранные в книге «Собирание лотосов» («Падма-самучая») любовные стихи прославили как поэта также его современника Джагатпракаша Маллу — раджу Бхадгаона.
Наряду с придворной существовала и народная поэзия, развивавшаяся главным образом в русле распространенного в Непале вишнуизма.
452
Позднее на непальской поэзии сказалось влияние североиндийских литератур, связанных с религиозно-реформаторским движением бхакти. В Непале, в частности, широко распространились идеи одного из зачинателей движения бхакти, бенгальца Чойтонно. Но результаты этого влияния проявились уже в литературе XVIII в.
452
ГЛАВА 3.СИНГАЛЬСКАЯ ЛИТЕРАТУРА (Краснодембская Н.Г.)
Спад буддийской учености, вызванный в значительной мере войнами с Южной Индией, а затем с португальскими колонизаторами, упадок ученой прозы (на сингальском языке и на пали), фактическое уничтожение многих памятников культуры и литературы, христианизация части населения захваченных португальцами, а позднее голландцами приморских областей — вот те явления, с которыми мы сталкиваемся, обращаясь к истории культуры Шри Ланки в XVII в. Однако поэзия на сингальском языке продолжает жить и в эту эпоху и переживает в XVII в. даже известный подъем при дворе государства Канди, ставшего оплотом независимости сингальцев. На самое начало XVII в. приходится и заключительный период литературной деятельности замечательного сингальского поэта Алагияванны (конец XVI — начало XVII в.), чье творчество завершило по традиционно принятой ланкийской классификации период классической сингальской литературы (XIII — начало XVII в.).
Перу Алагияванны принадлежит, в частности, поэма «Кусадакава» («Джатака о Кусе» — 1610) — типичный пример возврата к традиционному жанру махакави (махакавья), обязанному своим происхождением влиянию санскритской поэзии. «Кусадакава» написана на тот же сюжет, что и стоящая в преддверье классического периода сингальской литературы знаменитая поэма «Кавсилумина» («Жемчужина поэзии»), принадлежащая перу великого царя и поэта Паракрама-баху II (1236—1270). Обе поэмы восходят к джатаке, в которой излагается жизнь Будды в его рождении царевичем Кусой. И тот и другой поэт концентрируют внимание читателя на романтической истории о том, как безобразный царевич завоевал любовь красавицы, проявив чудеса доблести и добродетели, а затем предстал перед ней в облике прекрасного юноши. Поэма Алагияванны следует классическим образцам и в своей композиции, и в общей этической установке; в ней мы находим обязательные, выполненные в соответствии с традиционным каноном махакави описания городов, дворцов с парками, сезонов года и различного времени суток, восхваления царей и женской красоты, сцены военного триумфа героя (последнее также дань развившемуся в ту эпоху жанру военного панегирика). Однако своей необычайной популярностью в широких массах вплоть до наших дней поэма обязана прежде всего тому, что язык ее был прост и близок к народному, что автор ее использовал доступные и популярные формы стиха и сумел с известной психологической достоверностью раскрыть характеры героев. Поэма Алагияванны интересна не только с литературной, но и с исторической точки зрения; она содержит важные сведения о политической и социальной жизни эпохи.
Алагияванна не обошел стороной и популярный в сингальской литературе жанр сандеши (поэма-послание), появившийся под влиянием прославленной поэмы Калидасы «Облако-вестник». Согласно сложившемуся еще в XV в. канону сандеша начинается с восхваления вестника (каковым является обычно какая-нибудь птица), которому герой поэмы поручает свое послание. Затем излагается само поручение, описывается путь, который предстоит пролететь посланцу, и воспевается адресат послания. Чаще всего этим адресатом был один из богов, которые почитались в различных местностях Ланки, а послание содержало конкретную просьбу к богу о благах и милостях. Сандеши обычно посвящались какому-либо царю или его родственнику, для которого испрашивались у бога процветание и благоденствие, счастливое потомство и т. п.
Некоторые исследователи отмечают, что создание подобных поэм, по всей вероятности, имело и оккультный смысл, так как считалось, что составленное должным образом, с тщательным соблюдением законов жанра и правил стихосложения, такое произведение должно возыметь магическое действие. Свою поэму «Севулсандешая» («Послание петуха») Алагияванна сочиняет в честь своего покровителя, Раджасингхи I, царя Ситаваки; в построении поэмы он строго следует всем традиционным предписаниям, но совсем необычна его просьба к богу Суману: не о богатстве или личном счастье царя и его близких молит автор, речь идет о более
453
драгоценном даре — о свободе, на которую покушается опасный враг — португальские захватчики.
Историческая обстановка XVII в. привела к распространению отдельных жанров поэзии, которые, хотя и появились в предшествующую эпоху, только теперь приобрели особую популярность. Это, в частности, относится к жанру панегирика. Так, еще в XV в. был создан первый панегирик в честь Паракрама-баху VI из Котте, восхвалявший победу царя в его борьбе с соперниками за верховную власть на Ланке. Однако именно в эпоху колониальных завоеваний панегирик стал привычной формой дворцовой поэзии в сингальских государствах. В XVI—XVII вв. панегирики чаще всего сочинялись и исполнялись непосредственно перед сражениями, содержали восхваление царя-героя.
В конце XVI — начале XVII в. появился новый жанр — хатана — героико-историческая поэма, описывающая сражения между сингалами и иноземными захватчиками, военные кампании тех времен. К XVII в. относится, в частности, составление большого свода героико-исторических поэм и военных панегириков, получившего название «Паранги хатана» («Война с португальцами»).
В творчестве поэтов XVII в. усиливается склонность к синтезу художественных приемов, характерных для различных поэтических жанров: в «Кусадакаве» мы находим рассказ о страданиях любовника, разлученного со своей возлюбленной, типичный в принципе для сандеш; в книге героико-исторических поэм и панегириков появляются обширные описания царских городов, свойственные поэмам махакави. Вызвано это не только естественным переосмыслением ранних традиций, но и новыми практическими задачами, которые встают перед литературными жанрами.
Отчасти это касается и соотношения поэзии и прозы. Проза, которая ранее была основным инструментом религии и философии, в XVII в. в целом находилась в упадке. В этой связи поэтические формы в какой-то мере перенимают ее функции: развивается жанр стихотворной религиозной сказки, появляется несколько сборников стихотворных афоризмов дидактического характера. Среди таких сборников выделяется «Субхашитая» («Добрые речения»), принадлежащий Алагияванне, который был почти полностью составлен по санскритским, палийским, а также тамильским источникам. Тамильским влиянием объясняется появление в XVII в. и сингальского варианта «Махабхараты», принявшего вид джатаки.
Сингальская литература XVII в. развивалась в суровых исторических условиях, поэтому этот век не богат литературными именами и произведениями. Однако и тогда литературный процесс не приостановился, в нем произошли важные сдвиги (трансформация художественных жанров, тенденция к большей простоте языка и стиля, новое обращение к индийским, в частности тамильским, источникам), которые благотворно сказались на литературном творчестве последующих веков.
453
ГЛАВА 4. БИРМАНСКАЯ ЛИТЕРАТУРА (Попов Г.П.)
В середине XVI в. центр политической и культурной жизни Бирмы переместился на какое-то время в Таунгу, столицу небольшого княжества в южной части страны. Спасаясь от преследований шанов, воцарившихся в Аве, сюда бежали тысячи бирманцев — феодальная знать, воины, ремесленники, монахи, а также литераторы.
Политика правителей Таунгу, направленная на сплочение национальных сил и возрождение независимого бирманского государства, нашла всеобщую поддержку в народе и позволила достичь больших военных успехов. Король Байиннаун (1551—1581) сумел объединить под своим управлением обширные территории Бирмы, лаосских княжеств, частично Сиама и пограничных с Индией и Китаем областей.
Никогда еще, даже во времена Пагана, бирманское государство не достигало такого могущества. Сложившаяся обстановка благоприятствовала обновлению бирманской литературы, в которую влилось новое поколение писателей. Их ядро составили уже не монахи, как это было в Аве, а воины и придворные, захваченные происходившими на их глазах политическими событиями и проявлявшие глубокое равнодушие к попыткам поэтического толкования положений буддизма.
Ведущим жанром поэзии становится лирический жанр — яду. Его выдвижение означало расширение рамок литературы, ибо в произведениях предшествовавших эпохе редко находили отражение личные переживания автора. Популярность яду не означала, однако, забвения других жанров бирманской поэзии — могуна, эйчжина (эйчхин), пьоу, хотя здесь достижения были значительно скромнее.
454
Особую роль в продолжении традиций бирманской поэзии сыграли литераторы, бежавшие из Авы. Именно они стали тем связующим звеном, которое обеспечило преемственность бирманской поэзии. Так, на развитие яду оказало влияние творчество беженца из Авы — поэта Шин Тхвей Натейна (ок. 1463—1513). Большинство его стихов в этом жанре посвящено родному городу. В яду «Из Таунгу вспоминаю с грустью об Аве» он с чувствами любви и горечи рисует вечернюю Аву в лучах заходящего солнца, сверкающую верхушку пагоды Поунньяшин, хотя она почти скрыта облаками и туманом...
Продолжателем традиций яду выступил известный бирманский поэт Навадейджи (ок. 1498—1588). Тонкий лирик, он вдохновенно воспевал красоту и неповторимость своей земли. Навадейджи писал о том, что видел, участвуя в многочисленных военных походах в Сагаин, Аву, Салин и другие провинции Бирмы. Повседневная жизнь бирманцев, окружающая их природа вдохновили его на создание многих яду, ставших популярными далеко за пределами королевского дворца.
В то же время Навадейджи стремился к расширению тематических рамок яду, и его произведения открыли новые возможности этого жанра. Интересна, например, его трактовка военной темы. Тогда как у других поэтов стихи о войне были полны риторики и профессионально воспроизводили последовательность военных событий, стихи Навадейджи на военную тему (они назывались «сиджи») посвящались главным образом людям на войне и их переживаниям.
На рубеже XVI и XVII вв. появляются поэты с ярко выраженной индивидуальностью. Заметно стремление писателей к независимости от королевского двора. Они хотят выразить свое собственное мнение, свое личное отношение к описываемым событиям и людям, определяемое первыми ростками нарождающегося осознания ценности человеческой личности как таковой, вне ее официального положения в обществе. Эта новая тенденция в литературе свойственна, например, творчеству выдающегося бирманского писателя — принца Натшиннауна (1578—1613).
Натшиннаун был профессиональным военным, с юных лет участвовавшим во многих сражениях. Он рано начал сочинять и прославился поначалу военной лирикой. Любимые герои поэта — близкие ему по духу люди, сильные и храбрые. «Нравятся людям влюбленные, нравятся людям солдаты, ловкие, сильные нравятся!» — восклицает Натшиннаун в одном из своих сиджи.
Впоследствии поэта все больше привлекает жизнь простых бирманцев — горожан и жителей деревень. Натшиннаун посвящает им многие свои яду, объединенные тематически в отдельные циклы. Поэт размышляет о возможностях, открытых для людей, о силе их воли. Он убежден, что человек всегда обязан стремиться к преодолению своих недостатков. Об этом говорится в циклах стихов поэта «Ма бвэ — Маун бвэ» («О женщинах и мужчинах»). «Паятайн яду» («Молитвы перед пагодой»). Цикл яду Натшиннауна «Моу то ядумья» («О дожде и лесах») представляет собой поэтическое обращение к родной природе, которая, по мысли поэта, может и помочь, но может и помешать людям на их пути. Не менее популярна была любовная лирика Натшиннауна, окрашенная чувствами грусти и печали из-за неразделенной юношеской любви, которую поэт пронес через всю жизнь.
Натшиннаун был непревзойденным исполнителем своих яду. Для многих из них он написал музыкальное сопровождение и выступал под собственный аккомпанемент.
Первая половина XVII в. в отличие от конца XVI в. оказалась для Бирмы неспокойным и тяжелым временем. Развитие национальной государственности шло нелегкими путями, было осложнено непрекращавшимися войнами, восстаниями феодалов, набегами воинственных соседей. Неустойчивость внутреннего положения страны, утрата перспективы сказались на творчестве многих писателей. В их произведениях чувствуются смятение, недовольство положением дел. Так, стихотворение Зея Яндамея (ок. 1578—1638) «Пхоундо па схиндо» («Прославленный королевский слон») привлекло внимание читателей тем, что сквозь привычные лесть и славословие королю в нем явственно слышалась неудовлетворенность поэта царившей во дворце обстановкой лицемерия, трусости и интриг.
Многими бирманцами разделялись настроения, прозвучавшие в эйчжине «Минйе Дейва» (1613—1618) известного поэта Шин Тхан Ккоу (1598—1628). Это произведение было посвящено сыну короля Алаунпет луна. Описывая правителей прошлого, Шин Тхан Ккоу стремился в первую очередь восславить их миролюбивый характер, показать, какое удовлетворение получали они от свершения добрых дел. Шин Тхан Ккоу экономен и точен в отборе фактов, умен в расстановке акцентов, подчеркивающих его мысль. Из других жанров поэзии больше всего он обращался к яду, где, по его словам, старался использовать опыт Натшиннауна. Однако ничего принципиально нового в формирование жанра Шин Тхан Ккоу не внес: его яду
455
не отличаются оригинальностью и носят подражательный характер.
В 1629 г. столицей бирманского государства вновь была объявлена Ава, теперь уже надолго — вплоть до середины XIX в. Пришедший к власти король Талун (1629—1648), опираясь на ту часть бирманского общества, которая устала от бессмысленных войн и требовала их прекращения, предпринял попытку водворить мир в стране. Для достижения этой цели он считал необходимым всячески укреплять и пропагандировать буддизм, в том числе и в литературе. В связи с этим при дворе снова выдвинулись писатели-монахи, сыгравшие заметную роль в быстром развитии бирманской прозы.
В 1629 г. Вараби Тинганатха (род. ок. 1610) представил на суд читателей обширное прозаическое произведение «Маникундала вутху» («Драгоценные серьги») на тему, заимствованную из палийской джатаки о Сутасоме. Произведение Вараби Тинганатхи, которое он назвал «вутху» (т. е. «сочинение в прозе»), значительно отличается по своему характеру от предшествующих прозаических сочинений, например Шин Маха Тилавунты «Параяна вутху» («Путь к нирване», 1501) и «Язавинджо» («Знаменитая хроника», 1502); однако стилистические поиски обоих авторов совпадают. Как и Шин Маха Тилавунта, Вараби Тинганатха решительно отказывается в своей книге от устаревших слов и оборотов речи и использует длинные, сложно сконструированные предложения, явно подражая сочинениям на пали, хорошо известным в Бирме в течение многих столетий. Современникам Вараби Тинганатхи импонировал стиль его произведений, способствовавший более глубокому, по их мнению, проникновению в суть буддизма, отмеченный тактом и вкусом, да и большей, чем у его предшественников, доступностью.
Date: 2016-07-25; view: 247; Нарушение авторских прав; Помощь в написании работы --> СЮДА... |