История всемирной литературы 55 page

Коптский язык никогда не был государственным, официальным языком, и единого литературного коптского языка не существовало. В первые века нашей эры культурные центры страны — и в первую очередь Александрия — были средоточием египетской разновидности эллинистической культуры, на греческом языке. Литература на коптском языке оставалась провинциальной и диалектальной.

Главное место среди пяти основных коптских диалектов принадлежало, несомненно, саидскому, на долю которого выпало быть фактически литературным языком до начала II тыс. н. э., т. е. пока коптский еще оставался живым разговорным языком коренного населения Египта.

В связи с массовым распространением христианства в Египте во II—III вв. возникла потребность в переводе Библии с греческого на египетский язык, и коптская литература начального периода — литература узкорелигиозного назначения. Даже сам коптский алфавит (на базе греческого, с добавлением нескольких знаков для обозначения звуков, отсутствовавших в греческом) — создание египетских христианских деятелей.

Принимая христианство, египтяне облекали в религиозную форму свой протест против угнетателей — греков. В ту эпоху христианство было религией народных масс.

В конце III — начале IV в., в эпоху особенно суровых гонений, измученные притеснениями и преследованиями египтяне-христиане иногда бежали в пустыню и поселялись там как отшельники. Первым таким отшельником традиция считает знаменитого святого Антония.

Институт отшельничества сыграл решающую роль в развитии коптской литературы. Жития и изречения пустынников, частью переведенные с греческого, частью созданные на коптском, занимают одно из самых видных мест среди

361

коптских литературных произведений. Но, развиваясь и преобразовываясь далее, институт отшельничества перешел в новую фазу: в первой половине IV в., после легализации христианства, в Египте воздвигаются уже специальные постройки для поселения монашеских колоний — первые в мире монастыри. С их возникновением связано рождение оригинальной коптской литературы. Они были оплотом народной коптской культуры. Монахи получали образование, учились читать и писать, переписывали старые рукописи, делали переводы с греческого на коптский, а коптские произведения переводили на сирийский, эфиопский и другие языки; в монастырях собирались большие библиотеки. В качестве первых коптских писателей выступали настоятели монастырей.

Первые оригинальные коптские произведения принадлежат перу основателя древнейших монастырей Пахому (ум. 346). Это не художественные литературные произведения в нашем понимании слова. Положение Пахома как духовного главы вызывало необходимость выступать с проповедями, поучениями, посланиями. Его административное положение как создателя учреждений нового, до сих пор не известного рода, требовало составления уставов и правил, которые явились организационной основой всех египетских монастырей. В Европе произведения Пахома стали известны в начале V в. в переводе на латинский язык. Несомненно, авторитет Пахома послужил в немалой степени тому, что именно саидский диалект стал играть роль литературного коптского языка, которая сохранялась за ним на протяжении всего того периода в истории коптской литературы, когда коптский был живым, разговорным языком египтян. Писали также ученики и преемники Пахома — Феодор и Хорсиэсе.

К этой же эпохе относится и возникновение особого жанра коптской литературы — мартирологов. Подавляющее большинство их анонимно или приписывается знаменитым авторам. Большой цикл их создан в IV в. Юлием из Кбахса (в арабизированной форме — «Акфахским»). Известен портрет Юлия (хотя значительно более поздний), на котором записаны названия его сочинений.

В произведениях этого жанра самостоятельный интерес представляет фон описываемых событий: они живо воспроизводят повседневную жизнь египтян, отражают экономические, социальные чисто бытовые стороны тогдашней действительности.

Самым крупным коптским писателем был настоятель белого монастыря — Шенуте. Обладая неукротимой энергией и замечательными литературными, ораторскими и организаторскими способностями, он играл первостепенную роль в общественной и литературной жизни Верхнего Египта в конце IV — первой половине V в. Прожил Шенуте почти 120 лет (333—451), и его деятельность составила целую эпоху не только в коптской литературе, но и в истории Верхнего Египта, а влияние его простиралось на всю страну. Недаром во время народных волнений в Александрии комит и префект, окруженные многочисленной свитой («со своими схоластиками, вельможами и приближенными»), являлись именно к Шенуте за объяснениями, «желая, чтобы мы оправдались», как иронически замечает он сам, — и получали в ответ достойную отповедь и приличествующее случаю поучение. Поучать дуков, комитов, префектов, начальников преторианцев и прочие «власти» было для Шенуте привычным делом. Дуки и комиты менялись, а Шенуте оставался. Сменялись поколения, а великий старец продолжал властвовать и действовать; он казался бессмертным. Он сжигал языческие храмы, боролся со злоупотреблениями чиновников и грабежами помещиков, вступал в дискуссии с греческими философами, входил до мелочей в управление своим монастырем. За толстыми, настоящими крепостными стенами его монастыря укрывались окрестные жители во время набегов кочевников-блеммиев; монастырь кормил и поил их в течение многих дней, больных лечили монастырские врачи, а захваченных в плен выкупали на средства монастыря. Обо всем этом мы узнаем из сочинений Шенуте, которые представляют собой ценнейший исторический источник.

Произведения Шенуте утилитарны: это вообще свойственно «высокой» коптской литературе. Не только наставления и поучения, но и составление биографий «святых отцов», и записывание апокрифических легенд и сказаний служили воспитательно-назидательным целям. Вместе с тем, естественно, составленное с большей силой вдохновения и искусством поучение скорее находило путь к сердцам слушателей, и авторы поучений обращались к художественным приемам. Так возникала художественная литература.

Пользуясь метафорами, сравнениями, аллегориями, приводя живые примеры, вызывая в представлении слушателей прекрасные и устрашающие образы, громя пороки и поэтически воспевая целомудрие, Шенуте поднимался до больших поэтических высот. Свойственная египтянам любовь к аллегориям и мистическим символам проявляется и в его произведениях. Мистическое толкование образов человеческой любви и красоты мы находим, например, в одной из его проповедей, посвященных аллегорическому

362

объяснению «Песни песней» в христианском духе.

Отточенная строгость и стройность синтаксических построений сочетается в произведениях Шенуте с богатством синтаксических средств; при всем разнообразии, оригинальности и сложности этих средств, смелости и свободе в их применении нигде нет места стилистической неправильности и небрежности. По сравнению с языком Шенуте язык других произведений коптской литературы представляется более скованным, подчас неуклюжим и неумелым.

Преемником Шенуте на посту настоятеля белого монастыря и в области писательской был его ученик и биограф Беса (ум. 457). Но ни по таланту, ни по положению он не мог сравниться с великим учителем. Его произведения кажутся бледными и слабыми по сравнению с творениями Шенуте. И дело здесь не только в том, что Беса был менее талантлив. Категоричность суждений, властность и решительность, пронизывающие сочинения Шенуте и придающие им такую силу, — следствие положения, которого он достиг. Послания Бесы проникнуты смирением, столь далеким от нередкого самоуничижения Шенуте, которое было «паче гордости»; поучает ли он, разрешает ли он споры — он только убеждает и уговаривает.

Из более поздних произведений доарабской эпохи до нас дошли послания Моисея, настоятеля монастыря близ Абидоса (V—VI вв.), и его биография. Сохранилось и сочинение одного рядового монаха, имя которого осталось неизвестным, — апология, написанная им в ответ на обвинение игумена.

Оставаясь узкой и провинциальной по своей сфере, коптская литература была вместе с тем более народной по характеру и предназначению, чем греко-египетская литература — создание египетских греков и грекоязычных египтян. Она сохраняла многие черты народного духа. И в коптскую эпоху египтяне не утратили любви к волшебным вымыслам, чудесам, таинственным знаниям и магической силе.

В изречениях пустынников и легендах о них поучительный элемент переплетается со сказочным. Их герои живут в пустыне, населенной демонами, принимающими разные образы — от мухи до человека; они творят чудеса; не только дикие звери, даже свирепые нильские крокодилы, но и силы природы повинуются им; их посещают ангелы; нравственного совершенства, необходимого для того, чтобы обладать такой чудесной силой, пустынники достигают жестоким умерщвлением плоти и смирением духа.

Цикл легенд был создан о монахах монастыря Шиэт — настолько знаменитого, что название его (русское «скит») стало нарицательным. Интересна легенда об Иларии, дочери императора Зенона, которая, переодевшись монахом, подвизалась в этом монастыре. Сказания о монахах Нитрийской пустыни распространились по всему христианскому Востоку, и некоторые из них вошли в русские Минеи Четьи.

Несмотря на то, что Шенуте за свою долгую жизнь написал сотни произведений, не говоря уже о сочинениях Пахомия, Феодора, Бесы и других вышеупомянутых писателей, значительно большей по объему была переводная литература.

Уже в III—IV вв. наряду с каноническими ветхозаветными и новозаветными книгами, явившимися истоком коптской письменности, переводились апокрифические сочинения, а также множество легенд на библейские и евангельские темы.

Переводились на коптский язык и многие гностические произведения. Главными теоретиками гностицизма были александрийские египтяне Валентин, Василид и Карпократ, которые писали по-гречески. Переводы на коптский язык произведений гностиков относятся к очень ранней эпохе; во всяком случае, среди древнейших из дошедших до нас коптских рукописей (III в.) имеется перевод на саидский диалект большого гностического сочинения валентинианского толка (оригинал неизвестен), названного условно «Вера — Премудрость», а также две книги Йеу и отрывок из неизвестного гностического трактата.

Сорок лет назад у Наг эль-Хаммади было найдено тринадцать папирусных кодексов III—IV вв., содержащих переводы на коптский язык (главным образом на саидский диалект) более сорока гностических сочинений, самых разнообразных по форме и содержанию. Это — различные евангелия («Истины», «От Египтян», «От Фомы», «От Филиппа»), апокалипсисы Иакова, Петра, Павла, Досифея, Адама, трактаты и т. п. Оригиналы большинства из них неизвестны. Около полувека назад у Мединет Мади были обнаружены в песках и коптские рукописи манихейского характера на субахмимском диалекте, содержащие послания Мани, псалмы, логии (изречения), проповеди. Они относятся примерно к тому же времени.

На коптский язык переводились также произведения деятелей ранней церкви Еводия Римского, Климента Александрийского, Ермы, Игнатия Антиохийского, Иоанна Златоуста, Григория Назианзина, Епифания Кипрского, Василия Великого, Целестина Римского, Ефрема Сирина и др. Епископы египетских городов писали свои сочинения по-гречески; преимущественно на греческом языке составлялись и их жизнеописания. До нас дошли коптские переводы

363

трудов многих известных греческих теологов, а также посвященные им произведения.

Ценность коптских переводов заключалась не только в том, что они обогатили коптскую литературу. Нередко только благодаря им мы можем познакомиться с сочинениями, не дошедшими до нас в оригинале, или с новыми версиями уже известных произведений. Например, коптский перевод труда Епифания Кипрского «О самоцветах» полнее, чем греческий и латинский текст; фрагмент коптского извода «Деяний Пилата» представляет часть версии, значительно отличающейся от прочих, каноны Ипполита сохранились только в коптском (и в сделанном с него арабском) переводе и т. п. Как уже упоминалось, о ряде гностических трактатов мы узнали только благодаря коптским переводам.

Многие коптские как оригинальные, так и переводные произведения, в свою очередь, переводились на другие языки: эфиопский, арабский, сирийский.

К IV в. относятся коптские письменные памятники церковно-исторического содержания. Копты переводили с греческого соборные постановления, списки участников соборов, но особенно охотно — разные повествования о них, которые давали пищу их живому воображению, дополнялись и переделывались ими, а также служили толчком к созданию рассказов, где в центре внимания оказывались уже не греческие, а коптские деятели, изображавшиеся героями событий и вершителями истории. Так, Шенуте, который не выезжал за пределы Египта, оказался участником первого Эфесского собора (431), куда он, согласно легенде, сопровождал александрийского патриарха Кирилла. Героем целой эпопеи был патриарх Диоскор, преемник Кирилла, который председательствовал на втором Эфесском соборе (449) и добился вселенского торжества коптского вероучения. После осуждения монофизитов на Халкидонском соборе в 451 г. он был сослан императором Маркианом. Диоскор был окружен в глазах египтян ореолом мученичества. Вся эпопея с отплытием Диоскора на собор и его деятельностью там, расцвеченная богатой фантазией египтян, нашла широкое отражение в коптской литературе. Сохранились также записки Диоскора и его письмо к Шенуте.

От времени арабского завоевания до нас дошел большой исторический труд — «Хроника» Иоанна, епископа города Никиу, один из важнейших исторических источников. Она была написана на коптском языке, но до нас дошел только эфиопский перевод этой хроники.

После арабского завоевания начинается новый период в истории коптской литературы. Она меняет характер и направленность, перестает быть литературой «высокого стиля» и «высокого назначения», не только поучает, но и развлекает.

Хотя литература и сохраняла в общем нравственно-назидательный тон, в нее проникают более теплые, человеческие, живые чувства. Возникает поэзия. Появляется множество записей сказок, легенд, загадок. Немало такого рода записей сохранилось до нашего времени. Роль литературного языка по-прежнему принадлежала саидскому диалекту.

Одним из самых интересных памятников той поры является легенда об Археллите, дошедшая до нас в прозаической и поэтической версиях. Вполне возможно, что ее прозаическая версия восходит к греческой основе, но поэтическая — всецело коптское творение. Герой легенды Археллит, сын префекта, по достижении двенадцатилетнего возраста поехал в Афины и Бейрут с целью завершить образование. Во время путешествия мальчик увидел на морском берегу мертвое тело и, остро ощутив быстротечность и тщету всего земного, поступил в монастырь и дал обет никогда не видеть женского лица. Его мать Синклитика после долгих поисков нашла его, но увидеться с нею он не захотел. Диалог между матерью, стоящей за дверью, и сыном, который не может впустить ее в свою келью, разработан как песенная драма: каждая реплика пелась на определенный мотив, и диалог перемежался хорами. Трогательны и полны глубокого чувства мольбы Синклитики и ее плач по сыну, который умер, не вынеся душевной борьбы.

В песенно-драматической форме (сольное пение перемежается с речитативом) изложена и сказка о Феодосии и Дионисии, двух нищих египетских батраках, из которых один становится императором, другой — архиепископом. Целый ряд песен-сказок посвящен царю Соломону и царице Савской. Было создано множество песен на библейские и евангельские сюжеты и гимнов, посвященных ангелам, апостолам и подвижникам вплоть до Афанасия и Шенуте.

В виде песен нередко излагались различные морально-религиозные сентенции. Здесь мы опять встречаемся с одним из любимых художественных приемов коптов — аллегорией. Как некогда Шенуте толковал в мистико-аллегорическом духе красоты Возлюбленной Сестры из «Песни песней», как Афанасий Александрийский воспевал целомудрие, представляя его то в виде древа жизни, то в виде божественного храма, так копты X в. пели о саде-церкви и розах-евангелиях. На этом приеме построены и загадки в сказаниях о царе Соломоне и царице Савской. Например, загадка — «Приходит ежегодно посланец, нагруженный дарами; он дает

364

их всем жителям моей страны»; разгадка — «Египетская река, которая поит землю ежегодно».

Одним из интереснейших литературных памятников, созданных после арабского завоевания, был роман о Камбизе. От него сохранилась лишь небольшая часть, которая, однако, дает представление об этом произведении в целом. Конечно, оно лишено исторической достоверности. В нем описывается, как Камбиз, убедившись, что Египет нельзя захватить силой, решает сделать это хитростью: подложным письмом от имени фараона он созвал все население страны в столицу якобы на празднество в честь богов. Убежденный, что на праздник египтяне придут без оружия, он намерен напасть на них. Конец до нас не дошел, но нет сомнения, что роман завершается посрамлением Камбиза. В чуждом христианскому духу восхвалении фараона звучат древнеегипетские мотивы.

Возможно, это не новое сочинение, а запись более древней легенды. Во всяком случае примечательно, что копты в эту эпоху обращаются к языческой старине, свидетельством чему являются и дошедшие до нас отрывки коптской переработки «Романа об Александре».

Еще на рубеже VII—VIII вв., после провозглашения арабского языка официальным, государственным языком Халифата, он начинает постепенно вытеснять греческий и коптский сначала из административной сферы, а затем и как разговорный язык. Писцы и вообще люди, занимающие различные государственные должности, желая сохранить свое положение, вынуждены были изучать арабский и пользоваться им. Это стало решающим фактором в процессе вытеснения коптского языка арабским и из обыденной жизни.

О попытках коптов сохранить свой язык и культуру молчаливо свидетельствуют сотни коптских рукописей IX—XI вв. Ни от одной эпохи до нас не дошло столько коптских письменных памятников. Еще в XII в. переписывалось множество проповедей, мартириев, энкомиев, но творческий дух коптской литературы иссяк. Начало II тыс. — период ее угасания. Все больше египтян переходило в ислам, суживался круг населения, сохранившего приверженность к коптскому языку. Постепенно знание его становилось уделом лишь сравнительно небольшого числа образованных египтян-христиан. При переписке коптские рукописи стали нередко снабжаться арабскими переводами. Иногда все еще делались попытки создания литературных произведений, но это был не живой творческий процесс, а искусственное и подчас довольно неуклюжее конструирование текста на мертвом языке.

Последним из литературных произведений на саидском диалекте является большая поэма «Триадон», написанная в начале XIV в. Она дошла до нас с параллельным арабским текстом. Цель поэмы — пропаганда знания коптского языка. Автор делает попытку открыть читателю хоть часть мира коптской культуры: «Мой брат! Приготовься теперь, и я дам тебе вкусить от этого великого пиршества. Иди со мной скорее, и я введу тебя в сад».

В этот последний период истории коптской литературы, когда коптский язык сохранялся лишь как культовый, роль литературного языка, вернее языка письменных текстов, переходит к бохайрскому, нижнеегипетскому диалекту, бывшему живому языку Нижнего Египта. Бохайрский диалект стал единым церковным языком коптов. Его изучали теперь в духовных и вообще в образованных коптских кругах, подобно тому, как в России изучали церковнославянский. Саидские тексты делаются трудными для понимания. На бохайрский переводится множество саидских мартириев, житий, проповедей, легенд. Помимо широкой переводческой деятельности, процветает и сочинительство, почти исключительно поэтическое. Основное место среди бохайрской поэзии занимает «Теотокия», сборник песнопений, главным образом в честь Богородицы. Известно множество гимнов святым, в том числе Шенуте. Некоторые гимны представляют собой переработку различных мест писания.

Все это, как правило, сочинения литургического характера. Особенными художественными достоинствами они не отличаются.

Итак, периодом расцвета коптской литературы остается первый период, когда писатели руководили духовной жизнью населения целой страны, принимали активное участие в исторических событиях эпохи, сражались с язычеством, боролись с администрацией и землевладельцами.

ГЛАВА 3. СИРИЙСКАЯ ЛИТЕРАТУРА (Вильскер Л.Х.)