Преодоление конфликта и меры психического воздействия.

Внимание криминалистов и судебных психологов привлекают акты интеллектуального противодействия, к которым они относят прежде всего отказ давать показания и дачу ложных показаний. Практически речь идет о случаях, когда допрашиваемый не подтверждает версии, которую следователь считает наиболее вероятной или даже достоверной. В качестве мер преодоления или нейтрализации такого «противодействия» предлагаются разнообразные приемы психического воздействия на личность допрашиваемого. Целью такого воздействия объявляют «перевод конфликтных отношений в сотрудничество»[10], под которым подразумевается признание обвиняемого или подозреваемого в совершении преступления, согласие свидетеля или потерпевшего дать уличающие показания.

Характерны в этом отношении взгляды Л.Б. Филонова, изложенные в книге, название которой говорит само за себя: «Психологические способы выявления скрываемого обстоятельства». Автора не удовлетворяет способ допроса, состоящий в том, что «обвиняемого или подозреваемого медленно подводят к акту признания, предварительно обеспечивая базу для этого, предъявляя факты и неопровержимые доводы». Его советы приурочены к ситуации, «когда у следователя мало доказательств, а почти единственным их источником остается сам обвиняемый»[11]. Между тем уже предъявление обвинения, когда «мало доказательств», есть нарушение закона, по которому обвинение допустимо лишь «при наличии достаточных доказательств» (ст. 143 УПК РФ). Превращение обвиняемого «в почти единственный источник доказательств» живо напоминает о давних и не очень давних временах, когда нехитрыми приемами, без обращения к психологической науке добивались признания в чем угодно – от сношений с дьяволом до прорытия тоннеля из Урала в Индию. Л.Б. Филонов учит следователей, как ослабить контроль допрашиваемого за своими высказываниями. А что это приводит к неточностям в показаниях, автора, видимо, не беспокоит. Более чем сомнительны в научном и в нравственном отношении приемы, предлагаемые для достижения этой цели. Так, при допросе человека с округлыми чертами лица, сравнительно короткими конечностями, широким тазовым поясом (относимого автором по этим признакам к циклоидам или к циклотиликам) рекомендуется сказать, что именно ему присущи особые черты, отличающие его от других: «Он наверное обращал внимание на то, что у него бывают периоды, когда настроение у него приподнято, ему радостно и все удается, и наоборот, периоды, когда все представляется ему мрачным, – это периоды неудач...» и т.п.[12] Автор также советует допрашиваемому при рассказе им о самом себе использовать «принцип опоры на неопределенность», практикуемый гадалками. Применение этого «принципа» состоит в высказывании ряда туманных суждений, подобранных с таким расчетом, чтобы «человек соглашался с ним и чтобы у него создавалась убежденность, что с особенностей его личности срываются покровы таинственности»[13]. Таким образом, применяемый гадалками способ мошеннического выманивания денег у простаков рекомендуется в качестве научного приема допроса.

Чтобы лишить допрашиваемого контроля за высказываниями, обеспечить «разрушение всей оборонительной системы», Л.Б. Филонов советует вызывать и использовать состояние фрустрации. Понятие фрустрации он разъясняет как «мотивационное и эмоциональное состояние, являющееся результатом блокирования целенаправленного поведения»[14]. Те аспекты фрустрации, которые с позиций охраны прав личности существенны для оценки этого состояния и действий, его вызвавших, Л.Б. Филонов оставляет вне рассмотрения.

Между тем фрустрация – это психическое состояние, возникающее вследствие реальной или воображаемой помехи к достижению цели. Проявляется она в ощущениях гнетущего напряжения, тревожности, отчаяния, гнева и др. Защитная реакция при фрустрации связана с проявлением агрессивности, уходом от трудной ситуации (в том числе с переносом действий в воображаемый план), со снижением сложности поведения (иногда до уровня глубокой ригидности). Она нередко является причиной неврозов[15]. Очевидно, манипуляции, вызывающие у допрашиваемого такое состояние, представляют нарушение прав личности и в то же время подрывают возможность получения объективных показаний. Гнетущее напряжение, тревожность, отчаяние, гнев могут спровоцировать ложное признание, оговор невиновного. Известны также советы криминалистов о том, как переводить конфликт в сотрудничество при производстве отдельных следственных действий[16]. Характерны в этом плане рекомендации А.В. Дулова к проведению так называемой проверки показаний на месте. «Важно, чтобы психическое состояние данного участника процесса соответствовало той деятельности, которую ему необходимо будет осуществить в процессе данного следственного действия, – пишет А.В. Дулов. – Вызов подобного состояния... должен быть осуществлен следователем непосредственно перед выходом на место... По пути следования в случае необходимости следователь может сообщать данному лицу все сведения о происшедших изменениях... Для облегчения процесса воспоминания следователь может предложить вернуться к определенной исходной точке, посоветовать вновь внимательно, не спеша, не волнуясь, рассмотреть определенную ситуацию, объекты, детали на них»[17]. Эти подсказки, советы вернуться, быть внимательным, не спешить и т.п. превращают следственное действие в нечто подобное детской игре «тепло – холодно». Но только для одного из участников, увязшего в ложном признании, финалом этой игры может оказаться смертная казнь или длительное лишение свободы, в поисках методологической основы для разработки рекомендаций, которыми следователь мог бы воспользоваться в конфликтной ситуации, А.Р. Ратинов обращается к праксеологии – отрасли знания об организации эффективной деятельности, которая наряду с прочим исследует общие приемы борьбы. Адаптируя применительно к предварительному следствию приемы борьбы, описанные в праксеологии, А.Р. Ратинов рекомендовал:

• нанесение удара в наиболее уязвимое или наиболее важное место;

• раздробление сил и средств противодействующей стороны, например разжигание конфликта между соучастниками преступления;

• предупреждение об угрозе нежелательных действий, например предупреждение о применении мер процессуального принуждения и т.п.[18]

По сути же речь идет о тривиальных приемах полицейского допроса – стравливании подозреваемых друг с другом, запугивании и пр. Обычные результаты использования этих приемов – ложные признания, оговоры.

В предложениях о внедрении в уголовный процесс праксеологических приемов не учтено важное, на мой взгляд, обстоятельство. Праксеология обобщает приемы борьбы в самых разнообразных сферах: от военных действий до спорта, – строго абстрагируясь от их специфики. Но на войне (а также в спортивных противоборствах, имитирующих бой, войну) заранее известно, кто есть кто: противники обозначены линией фронта, военной или спортивной формой, цветом фигур и т.п. Иное дело – расследование и судебное разбирательство, где достоверное знание, кто противник, враг, а кто союзник, друг, – итог, а не предпосылка правоотношений следователя, прокурора, суда с обвиняемым, потерпевшим и др. В такой характерной для уголовного процесса проблематичной ситуации «удар в наиболее уязвимое место, раздробление сил и средств» приводят подчас к тяжелым социальным потерям.

Рассматривая процессуальные конфликты в психологическом аспекте, следует избегать такой крайности, как отождествление психического воздействия с психическим насилием. Психическое воздействие (и взаимодействие) правомерно и неизбежно возникает при контактах между здоровыми людьми. Психическим же насилием является такое воздействие на волю и чувства личности, при котором подавляется возможность свободно избирать тот или иной вариант поведения сообразно своим интересам.

Насилие (физическое и психическое), угрозы при производстве следственных и судебных действий закон осуждает и запрещает как процессуальное правонарушение (ст. 20 УПК РФ)[19]. Неправильно, однако, было бы относить к психическому насилию некоторые изученные криминалистами приемы общения, рассчитанные на предупреждение и преодоление, конфликта без применения мер принуждения в ситуации, когда иные приемы могли бы привести к обострению или к затяжке конфликта Речь идет о так называемой следственной хитрости

Слово «хитрость» часто употребляется в предосудительном значении – в смысле изворотливости, достижения цели обманным путем Но когда говорят о следственной хитрости, то имеют в виду другое значение, зафиксированное лексикографами: изобретательность, искусность в чем-либо[20]. Это ситуация многостороннего конфликта, в котором одни участники, субъективно преследуя собственные цели, объективно способствуют наступлению результата (осуществлению цели), угодного иной, «хитрой» стороне.

Классический пример хитрости описан некогда Г.Н. Мудьюгиным. Труп женщины искали в доме и на приусадебном участке, принадлежащих заподозренным в убийстве мужу и свекрови. Раскопки, производившиеся во дворе, под надворными постройками, с наступлением темноты были прерваны. Следователь отпустил землекопов и понятых, предупредив, что раскопки будут возобновлены утром, и удалился. Неподалеку была оставлена засада. «Расчет на саморазоблачение, – писал Г.Н. Мудьюгин, – полностью оправдался: стремясь использовать предоставленную «отсрочку», муж исчезнувшей и его мать ночью вырыли захороненные под толом конюшни останки убитой и понесли их к реке. Там они были задержаны милицией с поличным и сразу же сознались в убийстве»[21].

А.Р. Ратинов с сожалением констатировал, что «практика изобилует примерами тонких и изощренных приемов, с помощью которых удается преодолеть сопротивление, оказываемое следователю недобросовестными участниками дела», но «эти блестящие находки остаются еще продуктом опыта и интуиции лишь отдельных мастеров следствия»[22]. Тем не менее призывы к широкому повсеместному внедрению следственной хитрости были бы опрометчивы Дело в том, что применение этих приемов в каждом конкретном случае требует симультанного подхода, одновременно охватывающего познавательную, правовую, нравственную, психологическую стороны ситуации, учитывающего интеллектуальный уровень, характер, жизненный опыт действующих лиц в их неповторимом сочетании. Это материал, который с трудом, с неизбежными значительными потерями поддается обобщению, плохо укладывается в брошюры по обмену передовым опытом, в ведомственные методические пособия, инструкции и прочие предписания, рассчитанные на многократное применение.

Привлекает внимание требование селективности, сформулированное А. Р. Ратиновым как критерий допустимости приемов психического воздействия в уголовно-процессуальном конфликте: они должны «обладать избирательным действием. Необходимо, чтобы они давали положительный эффект только в отношении лица, скрывающего правду, препятствующего установлений истины, и были бы нейтральны в отношении незаинтересованных лиц Образно говоря, психологические методы, должны быть подобны лекарству, которое, действуя на больной орган, не причиняет никакого вреда здоровым частям организма»[23]. Это образное сравнение, однако, напоминает об известном не только фармакологам: едва ли не каждый сильнодействующий медикамент обладает нежелательным побочным эффектом, имеет специфические противопоказания, обнаруживаемые в результате длительных научных испытаний Криминалистика же и судебная психология в этом отношении пока что сильно отстают.

[1] Законом Российской Федерации от 16 июля 1993 г. в УПК РФ введена ст. 430, устанавливающая, что полный или частичный отказ прокурора от обвинения на предварительном слушании или в судебном разбирательстве влечет соответственно полное или частичное прекращение дела судом, снимая таким образом процессуальный конфликт. Российский законодатель проявил некоторую сдержанность, введя это правило только для дел, рассматриваемых с участием присяжных и обусловив прекращение дела согласием потерпевшего.

Подобная тенденция намечена и Законом РФ от 16 июля 1993 г. Согласно ч. 2 ст. 446 редакции этого закона, в случае, когда все обвиняемые признали себя виновными, дали показания по предъявленному обвинению и их признания не оспариваются кем-либо из сторон, а также не вызывают сомнений у судьи, председательствующий с согласия всех участников процесса вправе ограничить дальнейшее судебное следствие исследованием тех доказательств, на которые они укажут, либо объявить судебное следствие законченным и перейти к выслушиванию прений сторон.

[2] См.: Уайнреб Ллойд. Отказ в правосудии. Уголовный процесс в США М., 1985. С. 98—100; Гуценко К.Ф. Уголовная юстиция США. М., 1979 С. 159— 160; Коллисон. Указ.соч. С. 177.

[3] Подр. см.: Ларин А.М. Наш инквизиционный процесс//Судебная власть: надежды и реальность. М., 1993. С. 71—77.

[4] Необычная ситуация возникла в пресловутом деле ГКЧП. Акт амнистии был принят, когда дело находилось в стадии судебного разбирательства. По закону в этих условиях суд был обязан довести разбирательство до конца и постановить оправдательный либо обвинительный приговор с освобождением осужденных от наказания (ч. 3 ст. 5 УПК). Вопреки этому, однако, Военная коллегия Верховного Суда прекратила дело, устранив таким образом возможность реабилитации подсудимых. Один из них, Варенников, заявил о несогласии с прекращением дела Военная коллегия вышла из положения, применив по аналогии ч. 3 ст. 210 УПК – возобновила производство по делу в отношении Варенникова. Он был оправдан.

[5] О прогнозных версиях и их значении в планировании расследования подр. см.: Ларин А.М. От следственной версии к истине. М., 1976. С. 156—173.

[6] См.:Строгович М.С. Курс советского уголовного процесса М., 1970 Т 2. С. 126; Каминская В. И. Охрана прав и законных интересов граждан в уголовно-процессуальном праве//Сов. государство и право. 1968 № 10 С. 21; Любичев С.Г. Этические основы следственной тактики. М, 1980. С. 56—57.

[7] Маркс Н.А. Некоторые тактические, психологические и этические аспекты освидетельствования потерпевших//Методика и психология расследования преступлений. Свердловск, 1977 С. 107. См. также: Пичкалева Г. Нравственный аспект принудительного освидетельствования потерпевших//Соц. законность. 1976. № 3. С. 64; Корнуков В.М. Меры процессуального принуждения в уголовном судопроизводстве. Саратов, 1978 С. 95.

[8] Петрухин И.Л. Свобода личности и уголовно-процессуальное принуждение. Общая концепция. Неприкосновенность личности. М., 1985. С 140, 142.

[9] Строгович М.С. Курс советского уголовного процесса. Т. 2 С. 125, см. тaк же: Каминская В. И. Указ., статья. С. 32; Любичев С.Г. Указ. соч. С. 56—57.

[10] Дулов А.В. Судебная психология. Минск, 1975 С. 100. См. также: там же. С. 107—113.

[11] Филонов Л. Б. Указ. соч. С. 3, 6, 85.

[12] Филонов Л. Б. Указ. соч. С. 37–38.

[13] Филонов Л. Б. Указ. соч. С. 39.

[14] Филонов Л. Б. Указ. соч. С. 42–43.

[15] См.: Краткий психологический словарь. Составитель Л.А. Карпенко. М., 1985. С. 381.

[16] Это не предусмотренное российским законодательством и тем не менее широко практикуемое следователями и милицией мероприятие представляет собой неупорядоченный конгломерат элементов допроса, следственного осмотра, предъявления для опознания, следственного эксперимента и состоит обычно в инсценировке преступления с участием сознавшегося подозреваемого или обвиняемого. Все делается так, чтобы обвиняемый увяз в своем признании, не решился отречься от него. Одновременно искусственно создаются новые источники доказательств – показания допрошенных в качестве свидетелей участвовавших в инсценировке понятых. Без этого давно уже не обходится ни одно ложное обвинение в убийстве, в квартирных кражах и т.д. Подр. см.: Строгович М.С. Избранные труды. Т. 3. Теория судебных доказательств. М., 1991. С. 117—125; Советский уголовно-процессуальный закон и проблемы его эффективности. М., 1979. С. 273—279.

[17] Дулов А.В. Указ. соч. С. 360.

[18] См.: Ратинов А.Р. Судебная психология для следователей. С. 161—162.

[19] В тексте кодекса запрет насилия и угроз сформулирован применительно к допросу. Несомненно, однако, что это положение относится к любым следственным и судебным действиям. См.: Быковский И.Е. Процессуальная регламентация проведения следственных действий//Вопр. борьбы с преступностью. 1974. Вып. 21. С. 47, 52—58; Советский уголовно-процессуальный закон и проблемы его эффективности. М.. 1979. С. 269—271.

[20] См.: Толковый словарь русского языка/Под ред. Д.Н. Ушакова М., 1940 Т 4. С. 1147.

[21] Мудьюгин Г.Н. Обыск и осмотр предполагаемого места убийства//Советская криминалистика на службе следствия М., 1959. Вып. 12. С. 51.

[22] Ратинов А.Р. Теория рефлексивных игр в приложении к следственной практике/Правовая кибернетика М., 1970. С. 197.

[23] Ратинов А.Р. Судебная психология для следователей. С. 168.