Возвращение в деревню

В один из дней после этого случая я сделал отчет о своей работе и тут же подал заявление об уходе. Мой начальник и друзья были удив­лены. Они не знали, что с этим делать. Они устроили мне прощаль­ный вечер в ресторане над набережной, но атмосфера была несколько необычная. Молодой человек, который до сегодняшнего дня хорошо ладил со всеми, который не казался неудовлетворенным своей рабо­той, а наоборот, был всем сердцем предан своим исследованиям, вдруг внезапно объявляет, что он бросает все и уходит. А я был счастлив и смеялся.

В это время я всем говорил следующее: "На этой стороне - набе­режная. На другой стороне - пирс № 4. Если вы представите себе, что на этой стороне - жизнь, тогда на другой стороне - смерть. Если вы хотите избавиться от мысли о смерти, то вы должны избавиться также от мысли, что на этой стороне - жизнь. Жизнь и смерть еди­ны."

Когда я говорил это, каждый становился еще более обеспокоен мо­им состоянием. "Что он говорит? Он, наверное, сошел с ума", - долж­но быть, думали они. Они провожали меня с печальными лицами. Только я один шагал бодро, в хорошем настроении.

В это время сосед по комнате был особенно сильно обеспокоен мо­им поведением. Он предложил мне немного отдохнуть, возможно, на полуострове Босо. Одним словом, я ушел. Я уехал бы в любое место, если бы кто-то пригласил меня. Я сел в автобус и ехал много миль, глядя на поля с рисовыми чеками и маленькие деревушки вдоль доро­ги. На одной остановке я увидел маленький указатель, на котором бы­ло написано "Утопия". Я вышел из автобуса и пошел искать ее.

На побережье была маленькая гостиница. Поднявшись на утес, я нашел место с прекрасным видом. Я остановился в гостинице и прово­дил дни, валяясь в полудреме в высокой траве высоко над морем. Это продолжалось, может быть, несколько дней, неделю, месяц, но, во всяком случае, я оставался там некоторое время. Дни проходили и моя ра­дость тускнела, и я начал осмысливать, что же все-таки случилось. Вы могли бы сказать, что, наконец, пришел в себя.

Я поехал в Токио и оставался там некоторое время, проводя дни в прогулках по парку, разговаривая на улицах с людьми, а спал, где придется. Мой друг беспокоился обо мне и приехал посмотреть, как я живу. "Разве ты не живешь в мире снов, в мире иллюзий?" "Нет, - ответил я, - это вы живете в мире снов". Когда мой друг обернулся, чтобы сказать "До свидания", я ответил ему что-то вроде: "Не говори "До свидания", прощаться, так прощаться". Мой друг, кажется, поте­рял всякую надежду.

Я покинул Токио, пересек район Консаи (Осака, Кобе, Киото) и, двигаясь на юг, добрался до Кюсю. Я наслаждался, кочуя с места на место вместе с ветром. Я испытывал многих людей моим открытием, что все бессмысленно и не имеет значения, что все возвращается в ни­что. Но это было слишком много или слишком мало, чтобы быть поня­тым в нашем мире, занятом своей повседневной жизнью. Никакой связи с этим миром не было. Я мог только мысленно представлять себе эту "концепцию бесполезности" как великое благо для мира и особен­но для современного мира, который так быстро двигался в противопо­ложном направлении. Я намеревался распространить свою идею по всей стране. Но результат был таков, что всюду, где бы я ни появлял­ся, меня рассматривали только как эксцентричного молодого челове­ка. Тогда я вернулся на ферму моего отца в деревню.

Мой отец выращивал в это время мандарины, и я поселился в хи­жине на горе и стал жить очень простой, примитивной жизнью. Я ду­мал, что если здесь я смогу на реальном примере выращивания манда­ринов и зерновых продемонстрировать свое понимание жизни, мир признает мою правоту. Разве не лучший путь, вместо сотни объясне­ний, практически претворить свою философию в жизнь? С этой мыс­ли начался мой метод земледелия, который условно можно назвать "ничего-не делание" (этим выражением м-р Фукуока привлекает внимание к сравнительной легкости своего метода. Этот метод земледелия требует напряженной работы, особенно во время уборки, но все же значительно меньше, чем другие методы). Это был 1938 год, 13-ый год правления нашего императора.

Я обосновался на горе и все шло хорошо, пока мой отец не доверил мне обильно плодоносящие деревья в саду. Он уже подрезал крону де­ревьев придав им форму "чашки для сакэ", так что с них было легко собирать плоды. Когда я оставил их в этом состоянии без ухода, то в результате ветки переплелись, насекомые атаковали деревья и весь сад в короткое время пришел в жалкое состояние.

Мое убеждение состояло в том, что культурные растения должны ра­сти сами по себе и не должны быть выращиваемы. Я действовал в уве­ренности, что все должно быть предоставлено своему естественному раз­витию, но я обнаружил, что если вы примените на практике эту идею без необходимой подготовки, то довольно долго ваши дела будут идти неважно. Это просто бесхозяйственность, а не "натуральное хозяйство". Мой отец был потрясен. Он сказал, что я должен дисциплиниро­вать себя, может быть, устроиться где-то на работу и вернуться обрат­но, когда я снова возьму себя в руки. В это время мой отец был старо­стой деревни, и другим членам деревенской общины было трудно по­нять его эксцентричного сына, который явно не мог наладить свои от­ношения с миром людей, живущих на холмах. Кроме того, мне не нравилась перспектива военной службы, и поскольку война станови­лась все более ожесточенной, я решил исполнить желание моего отца и устроиться на работу.

В это время специалистов было немного. Опытная Станция пре­фектуры Коти слышала обо мне и мне предложили пост главного на­учного работника Службы контроля болезней и вредителей. Я пользо­вался расположением префектуры Коти почти восемь лет. В Опытном Центре я стал инспектором в отделе научного земледелия и погрузил­ся в исследования по увеличению производства продуктов питания в военное время. Но в действительности в течение этих восьми лет я об­думывал взаимоотношения между научным и натуральным земледе­лием. Химическое земледелие, которое использует плоды человече­ского интеллекта, признано самым прогрессивным. Вопрос, который всегда вертелся у меня в голове, был такой: может или нет натураль­ное земледелие противостоять современной науке?

Когда война окончилась, я почувствовал свежий ветер свободы и со вздохом облегчения вернулся в мою деревню, чтобы заново приняться за земледелие.

ПУТЬ К МЕТОДУ "НИЧЕГО-НЕ-ДЕЛАНИЯ"

В течение 30 лет я жил только моим хозяйством и имел мало кон­тактов с людьми за пределами моей собственной общины. В течение этих лет я прямиком двигался к созданию метода земледелия "ничего-не-делания".

Обычно способ разработки метода заключается в том, что задают вопрос: "А что, если попробовать это?" или "А что, если попробовать то?", то есть испытывают различные виды агротехники один за дру­гим. Такова современная сельскохозяйственная наука и единствен­ный ее результат заключается в том, что она делает фермера еще бо­лее занятым.

Мой способ прямо противоположен. Я стремлюсь к приятному, ес­тественному способу ведения сельского хозяйства (хозяйство ведется так просто, как это возможно в естественной среде и во взаимодействии с ней, в отличие от современной тенденции применять все более сложную технику, чтобы полностью переделать природу в угоду человеку), цель которого сде­лать работу легче, а не труднее. "А что, если не делать этого? А что, если не делать того?" - это мой способ мышления. В конце концов, я пришел к заключению, что нет необходимости пахать землю, нет не­обходимости вносить удобрения, нет необходимости делать компост, нет необходимости использовать инсектициды. Когда вы додумывае­тесь до этого, то остается немного таких агротехнических приемов, которые действительно необходимы.

Причина, по которой постоянное совершенствование агротехники кажется необходимым, заключается в том, что естественный баланс уже так сильно нарушен этой самой агротехникой, что земля стано­вится зависимой от нее.

Эту причинно-следственную связь можно применить не только к сельскому хозяйству, но также и к другим аспектам человеческой де­ятельности. Доктора и медицина становятся необходимы, когда люди создают нездоровую среду. Формальное школьное обучение не имеет внутренней ценности, но становится необходимым, когда человечест­во создает условия, при которых человек должен получить "образова­ние", чтобы жить.

Перед концом войны, когда я пытался в цитрусовом саду приобре­сти опыт натурального ведения хозяйства, я не делал обрезки деревь­ев и предоставил им расти, как они хотят. В результате ветки пере­плелись между собой, деревья подверглись нападению насекомых и почти 0,8 га мандаринового сада пришли в негодность и погибли. С этого времени вопрос "Что же такое натуральный метод?" не выходил у меня из головы. В процессе поиска ответа я погубил еще 400 деревь­ев. Но, наконец, я почувствовал, что я могу с уверенностью сказать: "Вот натуральный метод".

В той степени, в какой деревья отклоняются от своей естественной формы и становятся необходимы обрезка и уничтожение насекомых, в той же степени человеческое общество отдаляется от жизни природы и становится необходимым школьное образование. В природе фор­мальное школьное обучение не имеет применения.

В воспитании детей многие родители делают ту же ошибку, кото­рую я делал в саду на первых порах. Например, обучение детей музы­ке также не нужно, как обрезка плодовых деревьев. Детское ухо само ловит музыку. Бормотание ручья, лягушечье кваканье на берегу ре­ки, шелест листьев в лесу - все эти естественные звуки - это музыка­, настоящая музыка. Но когда врываются различные раздражаю­щие шумы и сбивают с толку, детское чистое восприятие музыки ис­чезает. Если продолжать в том же роде, то ребенок будет неспособен услышать песню в зове птицы или звуке ветра. И вот поэтому музы­кальное воспитание считается благотворным для детского развития.

Ребенок, выросший с неиспорченным чистым слухом, возможно, не сумеет сыграть популярные мелодии на скрипке или пианино, но я не думаю, что это имеет какое-то отношение к способности слышать истинную музыку или петь. Когда сердце полно песней, о таком ре­бенке можно сказать, что он музыкально одарен.

Почти каждый думает, что "природа" - это хорошая вещь, но ма­ло кто может постигнуть разницу между тем, что свойственно и что несвойственно природе.

Если одну единственную новую почку срезать с фруктового дере­ва, это может вызвать такие нарушения, которые будет невозможно исправить. Если дереву дают расти свободно в естественной для него форме, то ветви отходят от ствола в определенной последовательно­сти, так что все листья получают солнечный свет одинаково. Если этот порядок нарушен, ветви приходят в конфликт друг с другом, пе­рекрывают одна другую, сплетаются, и листья засыхают в тех местах, куда солнце не может проникнуть. Развивается повреждение насеко­мыми. Если не сделать обрезку, то на следующий год появится еще больше засохших ветвей.

Вмешательство людей нарушает естественный ход вещей, а когда повреждения не восстанавливаются и отрицательные эффекты накап­ливаются, начинают изо всех сил трудиться, чтобы исправить их. Ес­ли это исправление оказывается успешным, они рассматривают при­нятые меры как великолепное достижение. Люди повторяют это снова и снова. Это как если бы глупец бездумно разбил черепицы свой кры­ши. А потом, обнаружив, что потолок начал гнить от дождей, он под­нимается на крышу и исправляет повреждение, радуясь, что он нашел прекрасное решение проблемы.

То же самое происходит с ученым. Он сгибается день и ночь над книгами, переутомляя свои глаза и становясь близоруким, и если вы поинтересуетесь, над чем же он работал все это время, окажется, что он изобретал очки, чтобы исправить близорукость.